– Куда кости кинуть? – спросила короткостриженая, и сделала шаг вперёд.
– Любая шконка твоя, выбирай, – ответила Бобриха.
– Благодарю за честь, – хмыкнула и прошла к койке напротив Бобрихи.
Все притихли ещё больше. Я хоть и не разбиралась в воровских законах, но поняла, что в хату зашла такая же уважаемая зечка, как и сама Бобриха, и в этом ничего хорошего для нас не было.
– Похоже будет передел, – шепнула мне Шайба, мы с ней сдружились как-то незаметно и потихоньку. Она спала недалеко от Бобрихи и была как третейский судья, когда разгорался спор на любую тему. Казалось, она знала всё и обо всём. Умная, эрудированная, на свободе занималась спортом, каким она не говорила, но скорее всего это была какая-нибудь борьба. Оказалась на зоне по неосторожности, а вернее за превышение самообороны. Ей дали семь лет, за то, что она раздробила череп одному из тех, которые напали на неё, и пытались затащить в машину. К счастью, ей удалось сбежать, но к несчастью, ублюдок оказался сыном местного чиновника.
Некоторое время в нашей хате было тихо. Всё началось незаметно. Коза как-то сама по себе переметнулась к новенькой. Туда же примкнули ещё две зечки из старожилов. Бобриха заметила, но никак на это не отреагировала.
Через некоторое время Настя, так звали Шайбу, принесла новость.
– Тебе нужно быть осторожной, Ева.
– Что ты имеешь ввиду?
– На тебя пришёл заказ.
– Какой заказ? – не поняла я.
– Кому-то на воле ты стала мешать. Тебя хотят убить.
– За что? – мои глаза стали огромными как блюдца, а какими они могли быть, если мне сообщили новость, от которой с ума можно сойти.
–Значит есть за что, если пришёл такой заказ.
– Ты знаешь кто должен исполнить? – спросила Настю. Почему-то показалось очень важным знать кто проткнёт тебя шилом или петлю на горло набросит.
– Седая, она получила маляву. Не думаю, что сама исполнит, скорее всего поручит своим шавкам. В камере они тебя не тронут. Скорее всего на прогулке или вызовут куда-нибудь. Одна не ходи. Кому же ты так не угодила, подруга?
– Думаю своей сестре. Больше некому.
– Ты никогда не рассказывала.
– Рассказывала Бобрихе, когда только сюда поступила. Если хочешь могу и тебе рассказать.
– Конечно, хочу.
Я рассказала Насте всю свою жизнь про маму, про отца как жила до маминой смерти и после, как появилась Карина вместе с Алиёй и о Закире, как была счастлива, когда вышла за него. Как он бил меня и про Артура. В общем всё без приукрас. И напоследок про то, как Алия убила Закира, а потом подставила меня.
– Теперь ясно почему Бобриха к тебе хорошо относится. Она нормальная, справедливая. Только ведь и она не бессмертная. Думаю, Седую подселили к нам, чтобы убрать Бобриху. Два авторитета в одной камере, когда такое было? А мешаешь ты своей сестре. У твоего свёкра кроме его сына наследников не было, но теперь и его нет. Значит всё движимое и недвижимое принадлежит тебе. А если не будет тебя, всё достанется кому? Правильно. Твоей сестре убийце. Так что ты ей не нужна. Похоже от неё пришёл заказ. Только сама она не могла написать маляву, значит спит с кет-то из братвы или блатных. Будь осторожна. Одна никуда не ходи.
На меня напали неожиданно. Обступили вчетверём, когда я вышла из цеха, чтобы сходить в туалет.
– Ну что сука, доигралась?
Я ничего не успела сообразить, как Седая ударила меня в лицо кулаком. А потом меня били ногами. Очнулась в медпункте, перевязанная бинтами. Через час пришла начальница колонии. Стала задавать вопросы. Кто бил, зачем, почему?
– Не знаю, не помню, не видела. Подошли сзади, ударили. Упала, потеряла сознание, а дальше не помню.
– С тобой всё ясно, Акаева. Как в Бриллиантовой руке: шёл, споткнулся, потерял сознание, очнулся, гипс. Считай, что я поверила. Только следующий раз можешь не очнуться. Ладно, выздоравливай, только через пару дней тебя отправят опять в камеру. А там всё может случиться. Так что подумай, может, стоит рассказать, кто на тебя напал.
– Я не видела.
– Ну смотри, не буду тебя уговаривать, но помни, в следующий раз охранники могут не успеть спасти твою задницу. А она похоже, кому-то очень не нравиться.
Через несколько дней я возвращалась в камеру, унося с собой скальпель, который мне удалось стащить из не закрытого шкафчика. Мне даже на минуту показалось, что наш врач Сидор Петрович специально оставил его открытым, словно предлагал воспользоваться его забывчивостью. Я увидела это по его глазам, когда он вернулся в комнату и выдвинув ящик внимательно осмотрел коробку, в которой лежали завёрнутые в вощёную бумагу скальпели. Закрыв шкаф на ключ, он посмотрел на меня и вздохнув произнёс: уж больно ты, девочка на мою дочку похожа. Иди в камеру и будь осторожней. – Неожиданно Сидор Петрович перекрестил меня и я, расчувствовавшись заплакала, а потом, прильнула к нему.
– Спасибо вам.
Этот скальпель спасёт мне однажды жизнь.
Теперь я каждый день носила с собой скальпель, прятала его в ботинке, но так чтобы удобно было выхватить в случае, если в этом будет необходимость. Обстановка в камере с каждым днём накалялась. Седая потихоньку начала качать права. Коза тоже осмелела. Мы все чувствовали, что схватка между Седой и Бобрихой неизбежно и от того, кто победит будет зависеть дальнейшая атмосфера в камере. Я боялась спать по ночам, заказ на меня никто не отменял, и я ждала нападения в любую минуту. Утром просыпалась и благодарила Бога за то, что пережила эту ночь.
Тот день начался как обычно с той лишь разницей, что перед завтраком ко мне подошла Седая.
– Эй, красуля тормозни, надо побазарить.
Я остановилась, понимала, что разговор состоится у всех на виду. Не тронет меня Седая, когда вокруг полно свидетелей, и конвой опять же.
– Нравишься ты мне, красуля. На тебя пришёл заказ, не жилец ты, не я, так другие кишки вспорют. Но, если будешь со мной, ни одна сявка на тебя рот не раскроет.
– Я не понимаю, что вам нужно.
– Хочу, чтобы ты меня лизала. Будешь лизать, а я буду тебя охранять.
– Я по другой части. Мне мужчины нравятся. Я не лесбиянка.
– Так и мне мужчины нравятся, только где же их взять. Ну так что? Согласна?
– Нет.
– Подумай хорошенька.
– Я подумала. Нет. Найдите кого-нибудь другого.
– Я-то найду, но ты смотри, сучка. Конец тебе. Ходи и бойся.
Она злобно сплюнула мне под ноги и развернувшись пошла в сторону ожидавших её подружек, переметнувшихся от Бобрихи к ней.
– Что ей надо было? – тут же подлетела ко мне Настя.
– Решила, что я лесбиянка. Угрожала. Сказала, что исполнит заказ, если не соглашусь.
– Тварь. Она сразу на тебя глаз положила. Надо рассказать Бобрихе.
– Не надо, она не поможет. Седая её не послушает. Между ними война.
Через неделю случилось то, чего мы больше всего боялись.
В тот день Бобриха плохо себя чувствовала. Ей было уже шестьдесят, отсидка, и мотание по зонам ещё никому не прибавляла здоровья. В то утро из-за температуры она осталась в камере. Она вообще могла не выходить на работу. Смотрящие с других камер так и делали,
а Бобриха работала наравне с нами. Не отлынивала. Не знаю почему, но её охранницы в тот день, как и все мы вышли на работу.
Мы позже узнали, как всё произошло. Воспользовавшись тем, что Бобриха приболела, Седая напала на неё неожиданно, подло по-бабски. Они дрались в камере без свидетелей. Несмотря на слабость, Бобриха одерживала верх, и если бы не Шпала, то Седая уже сыграла бы в ящик или валялась бы с переломанными конечностями. Похоже, Шпала с Седой сговорились заранее. У Шпалы была заточка. Подкравшись к Бобрихе сзади в тот момент, когда та завалила Седую на пол, она ударила её заточкой в область печени и несколько раз провернула. Бобриха умерла почти сразу.
С Седой, как с гуся вода. Вроде, как она не причём, а Шпалу скрутили и посадили в карцер, а потом отправили в другое место дожидаться суда.
Позже я узнала, что по воровским законам Шпалу ждёт смертная казнь. Она лишила жизни не просто зечку, а подняла руку на смотрящую, человека уважаемого и назначенного сходкой. А это противоречило всем воровским законам. И опять Седая осталась в стороне.
На следующий день меня опять вызвали к начальнице колонии. Я стояла перед ней по стойке смирно, а она опять буравила меня своими глазками пуговками. К тому времени я уже знала, что именно из-за них её назвали пуделем.
– Я не буду спрашивать тебя, Акаева, кто виноват в смерти Бобровой, это и так ясно. Без Седовой не обошлось. Без неё, Шпала и пукнуть побоялась бы. А теперь Седова на троне, а эту дурочку накажут по всем воровским законам. Сначала в ромашку с ней поиграют, а потом с живой шкуру срывать будут. По несколько лоскутков в день. Пока коньки не отбросит или заживо не сгниёт. Теперь Седова у вас смотрящая, сначала она заставит вас всех по очереди вылизывать ей зад и промежность, а потом раком вас ставить будет. Жалко мне тебя. Глупая ты, наивная. Мне птичка на хвосте принесла, что заказ на тебя пришёл. Кому-то ты не нужна, живая. Помочь я ничем не могу. Даже если конвоира к тебе приставлю. Если хотят убить, значит убьют. Есть только один шанс, сможешь воспользоваться значит в рубашке родилась, а нет, так нет.
– Какой? Вы скажете?
– Скажу. А дальше сама. Есть у нас авторитетная Мамка, Паханша, как хочешь её назови, только её слово закон на зоне. Она может казнить и миловать. Может разрешить исполнить заказ, а может запретить и по её приказу могут наказать заказчика. Не знаю, как ты это сделаешь, только тебе нужно к ней попасть и поговорить. И помни, Акаева, времени у тебя мало. Иди, и будь осторожна.
Я шла от начальницы и плакала. Что-то внутри порвалось. Очень захотелось жить. Невероятно, обидно, больно, когда ты понимаешь, что жизнь к тебе несправедлива, а ты всё равно хочешь жить. Я подняла голову к небу. Осень, листья начали опадать с деревьев, и солнце не такое тёплое, и ветерок немного прохладный. Вторая моя осень на зоне. Тяжело здесь, каждый день за два и каждый тяжелее предыдущего, но так хочется жить. И даже не важно, что просыпаясь на заре не слышно пенья птиц. Но есть надежда, что когда-нибудь ты вернёшься туда, где всё это есть, и жизнь твоя пойдёт по-новому и заиграет светло-розовыми красками, а пока…
Артур
Я знал, что существует любовь. Я часто слышал, что человек влюбляется и теряет голову. Я слышал, что она бывает светлой, солнечной, прекрасной, иногда она бывает другой ужасной, страшной, яростной и жгучей. Тогда это уже не любовь, а страсть или даже одержимость. Когда дышать больно и хочется убить или растерзать любого, кто мешает твоей любви.
Я слушал эти россказни о любви и усмехался. Раньше в моей душе они не находили отклика. Я считал, что всё это фигня и бредни сумасшедшего, иллюзия, обман. Нет никакой любви. Есть похоть, желание обладать, трахать, но только не любить. Любовь придумали те, кто хотел заниматься сексом, но не видел никакого другого способа заниматься им, кроме как признаться в любви. Мне, никогда не испытавшему это чувство, было смешно. Я думал, что меня это никогда не коснётся. Меня, не познавшего родительскую любовь, невозможно убедить в том, что она существует. Я даже не помнил руки моей матери. Не помнил, чтобы она ласкала меня, гладила, целовала хотя бы в лоб или макушку, тогда о какой любви может идти речь. Как можно любить чужого человека. Тем более женщину, раздвигающую перед тобой ноги, сегодня перед тобой, завтра перед кем-то другим.
Я никогда не думал, что это случиться со мной, взрослым мужиком, давно переросшим пубертатный период. Но случилось, и именно в тот момент, когда Ева Абашева вошла в столовую родительского дома. Впервые увидел её наяву, не на фото. Стройную, как тополёк, с густыми шелковистыми прядями русых волос, раскиданными по плечам и доходящими до покатых бёдер. С кристально чистыми глазами, отливающими синими озёрами с серебристой гладью. Тогда ещё не понял, что это любовь. Я чувствовал похоть, живую, не придуманную. Впервые я захотел женщину так, что мне сводило скулы, ломило кости, затягивало нервы в узлы. И позже, при встрече с ней я до боли сжимал зубы, чтобы не сорваться и не выдать себя.
Казалось, по мне пронёсся ураган и закрутил в каком-то непонятном вихре. Я перестал нормально спать, думал о ней, мечтал, как неопытный юнец, вспоминал каждый её взгляд, брошенный из-под густых ресниц. Я предложил ей поехать со мной в Москву и надеялся, что она согласится. Догадывался, что с Закиром у неё не всё хорошо. Этот говнюк привёл в дом Алию и спал с ней в присутствии Евы. Мне даже показалось, что Ева боится его. Я прождал её в аэропорту на целый час задержав вылет. Она даже не позвонила. И я разозлился. Решил, что если я ей не нужен, то и она мне не нужна. Пусть идёт своей дорогой и живёт своей жизнью. На мой век красавиц хватит.
– Если хочешь я поеду и привезу её, – предложил, провожавший меня в аэропорт Айрат.
– Нет, не хочу. Она сделала свой выбор. Похоже, её любовь к нему сильнее боли и унижения.
– Мне кажется, ты допустил ошибку, предложив ей поехать в Москву.
– Почему?
– На правах кого она должна поехать с тобой? Между вами нет и не было отношений. Вот, если бы вы были любовниками, тогда другое дело. А так, кто она тебе, и кто ты ей, сват, брат? Скорее всего покровитель. Но ты забыл, брат, что она замужем. И воспитана в мусульманских традициях.
Ты предложил ей выбор между неизвестностью и кучей вопросов, на которые не дал ни одного ответа. И стабильностью, с такой же кучей вопросов, но она хотя бы знает на них ответы. Так что не вини её, время всё расставит на свои места. Если судьба решит, что вы созданы друг для друга, то вы будете вместе.
Я полетел в Москву без Айрата. Конечно, со мной летели охранники, но не было человека, который молниеносно решал любые вопросы. Там в столице у меня не было команды, я был один. Приходилось обо всём заботиться самому. Это отнимало массу времени и нервов. Но что делать? Я взялся за гуж, понимая, что только я могу его вытянуть. Мне объяснили, почему такой человек как я, способный управлять криминалом, нужен сейчас Москве. В настоящее время здесь шёл большой передел. Стенка на стенку, группировка на группировку, всё как в девяностых. Столицу кроили по частям, особенно наглели кавказцы. Кто-то должен был остановить этот беспредел, иначе кровавые реки заполнят улицы столицы.
Криминальный мир нуждался в новом лидере, старые по разным причинам покинули арену, и большие дяди, управляющие страной, зная моё прошлое, решили, что новым лидером должен стать я. У братвы не спросили, их незаметно в течение длительного времени подводили к нужному выбору. Через полгода моего пребывания в Москве состоялась сходка, на которой присутствовали авторитеты восьмидесяти двух регионов. Очень мало кто из них знал меня лично. Но информация, что именно я должен стать самым главным авторитетом, постепенно вливаемая им в уши, привела к тому, что, когда пришло время, они почти все уже были готовы голосовать за меня.
В течение года я по уши увяз в работе. Погрузившись в атмосферу налаживания связей и криминальных разборок я забыл на некоторое время о Еве. Работы было так много, что даже перед сном все мысли были только о деле, о проблемах и о том, как решить их с наименьшими потерями и в кротчайшие сроки.
– Любая шконка твоя, выбирай, – ответила Бобриха.
– Благодарю за честь, – хмыкнула и прошла к койке напротив Бобрихи.
Все притихли ещё больше. Я хоть и не разбиралась в воровских законах, но поняла, что в хату зашла такая же уважаемая зечка, как и сама Бобриха, и в этом ничего хорошего для нас не было.
– Похоже будет передел, – шепнула мне Шайба, мы с ней сдружились как-то незаметно и потихоньку. Она спала недалеко от Бобрихи и была как третейский судья, когда разгорался спор на любую тему. Казалось, она знала всё и обо всём. Умная, эрудированная, на свободе занималась спортом, каким она не говорила, но скорее всего это была какая-нибудь борьба. Оказалась на зоне по неосторожности, а вернее за превышение самообороны. Ей дали семь лет, за то, что она раздробила череп одному из тех, которые напали на неё, и пытались затащить в машину. К счастью, ей удалось сбежать, но к несчастью, ублюдок оказался сыном местного чиновника.
Некоторое время в нашей хате было тихо. Всё началось незаметно. Коза как-то сама по себе переметнулась к новенькой. Туда же примкнули ещё две зечки из старожилов. Бобриха заметила, но никак на это не отреагировала.
Через некоторое время Настя, так звали Шайбу, принесла новость.
– Тебе нужно быть осторожной, Ева.
– Что ты имеешь ввиду?
– На тебя пришёл заказ.
– Какой заказ? – не поняла я.
– Кому-то на воле ты стала мешать. Тебя хотят убить.
– За что? – мои глаза стали огромными как блюдца, а какими они могли быть, если мне сообщили новость, от которой с ума можно сойти.
–Значит есть за что, если пришёл такой заказ.
– Ты знаешь кто должен исполнить? – спросила Настю. Почему-то показалось очень важным знать кто проткнёт тебя шилом или петлю на горло набросит.
– Седая, она получила маляву. Не думаю, что сама исполнит, скорее всего поручит своим шавкам. В камере они тебя не тронут. Скорее всего на прогулке или вызовут куда-нибудь. Одна не ходи. Кому же ты так не угодила, подруга?
– Думаю своей сестре. Больше некому.
– Ты никогда не рассказывала.
– Рассказывала Бобрихе, когда только сюда поступила. Если хочешь могу и тебе рассказать.
– Конечно, хочу.
Я рассказала Насте всю свою жизнь про маму, про отца как жила до маминой смерти и после, как появилась Карина вместе с Алиёй и о Закире, как была счастлива, когда вышла за него. Как он бил меня и про Артура. В общем всё без приукрас. И напоследок про то, как Алия убила Закира, а потом подставила меня.
– Теперь ясно почему Бобриха к тебе хорошо относится. Она нормальная, справедливая. Только ведь и она не бессмертная. Думаю, Седую подселили к нам, чтобы убрать Бобриху. Два авторитета в одной камере, когда такое было? А мешаешь ты своей сестре. У твоего свёкра кроме его сына наследников не было, но теперь и его нет. Значит всё движимое и недвижимое принадлежит тебе. А если не будет тебя, всё достанется кому? Правильно. Твоей сестре убийце. Так что ты ей не нужна. Похоже от неё пришёл заказ. Только сама она не могла написать маляву, значит спит с кет-то из братвы или блатных. Будь осторожна. Одна никуда не ходи.
На меня напали неожиданно. Обступили вчетверём, когда я вышла из цеха, чтобы сходить в туалет.
– Ну что сука, доигралась?
Я ничего не успела сообразить, как Седая ударила меня в лицо кулаком. А потом меня били ногами. Очнулась в медпункте, перевязанная бинтами. Через час пришла начальница колонии. Стала задавать вопросы. Кто бил, зачем, почему?
– Не знаю, не помню, не видела. Подошли сзади, ударили. Упала, потеряла сознание, а дальше не помню.
– С тобой всё ясно, Акаева. Как в Бриллиантовой руке: шёл, споткнулся, потерял сознание, очнулся, гипс. Считай, что я поверила. Только следующий раз можешь не очнуться. Ладно, выздоравливай, только через пару дней тебя отправят опять в камеру. А там всё может случиться. Так что подумай, может, стоит рассказать, кто на тебя напал.
– Я не видела.
– Ну смотри, не буду тебя уговаривать, но помни, в следующий раз охранники могут не успеть спасти твою задницу. А она похоже, кому-то очень не нравиться.
Через несколько дней я возвращалась в камеру, унося с собой скальпель, который мне удалось стащить из не закрытого шкафчика. Мне даже на минуту показалось, что наш врач Сидор Петрович специально оставил его открытым, словно предлагал воспользоваться его забывчивостью. Я увидела это по его глазам, когда он вернулся в комнату и выдвинув ящик внимательно осмотрел коробку, в которой лежали завёрнутые в вощёную бумагу скальпели. Закрыв шкаф на ключ, он посмотрел на меня и вздохнув произнёс: уж больно ты, девочка на мою дочку похожа. Иди в камеру и будь осторожней. – Неожиданно Сидор Петрович перекрестил меня и я, расчувствовавшись заплакала, а потом, прильнула к нему.
– Спасибо вам.
Этот скальпель спасёт мне однажды жизнь.
Прода от 21.03.2025, 00:12
Глава 34
Теперь я каждый день носила с собой скальпель, прятала его в ботинке, но так чтобы удобно было выхватить в случае, если в этом будет необходимость. Обстановка в камере с каждым днём накалялась. Седая потихоньку начала качать права. Коза тоже осмелела. Мы все чувствовали, что схватка между Седой и Бобрихой неизбежно и от того, кто победит будет зависеть дальнейшая атмосфера в камере. Я боялась спать по ночам, заказ на меня никто не отменял, и я ждала нападения в любую минуту. Утром просыпалась и благодарила Бога за то, что пережила эту ночь.
Тот день начался как обычно с той лишь разницей, что перед завтраком ко мне подошла Седая.
– Эй, красуля тормозни, надо побазарить.
Я остановилась, понимала, что разговор состоится у всех на виду. Не тронет меня Седая, когда вокруг полно свидетелей, и конвой опять же.
– Нравишься ты мне, красуля. На тебя пришёл заказ, не жилец ты, не я, так другие кишки вспорют. Но, если будешь со мной, ни одна сявка на тебя рот не раскроет.
– Я не понимаю, что вам нужно.
– Хочу, чтобы ты меня лизала. Будешь лизать, а я буду тебя охранять.
– Я по другой части. Мне мужчины нравятся. Я не лесбиянка.
– Так и мне мужчины нравятся, только где же их взять. Ну так что? Согласна?
– Нет.
– Подумай хорошенька.
– Я подумала. Нет. Найдите кого-нибудь другого.
– Я-то найду, но ты смотри, сучка. Конец тебе. Ходи и бойся.
Она злобно сплюнула мне под ноги и развернувшись пошла в сторону ожидавших её подружек, переметнувшихся от Бобрихи к ней.
– Что ей надо было? – тут же подлетела ко мне Настя.
– Решила, что я лесбиянка. Угрожала. Сказала, что исполнит заказ, если не соглашусь.
– Тварь. Она сразу на тебя глаз положила. Надо рассказать Бобрихе.
– Не надо, она не поможет. Седая её не послушает. Между ними война.
Через неделю случилось то, чего мы больше всего боялись.
В тот день Бобриха плохо себя чувствовала. Ей было уже шестьдесят, отсидка, и мотание по зонам ещё никому не прибавляла здоровья. В то утро из-за температуры она осталась в камере. Она вообще могла не выходить на работу. Смотрящие с других камер так и делали,
а Бобриха работала наравне с нами. Не отлынивала. Не знаю почему, но её охранницы в тот день, как и все мы вышли на работу.
Мы позже узнали, как всё произошло. Воспользовавшись тем, что Бобриха приболела, Седая напала на неё неожиданно, подло по-бабски. Они дрались в камере без свидетелей. Несмотря на слабость, Бобриха одерживала верх, и если бы не Шпала, то Седая уже сыграла бы в ящик или валялась бы с переломанными конечностями. Похоже, Шпала с Седой сговорились заранее. У Шпалы была заточка. Подкравшись к Бобрихе сзади в тот момент, когда та завалила Седую на пол, она ударила её заточкой в область печени и несколько раз провернула. Бобриха умерла почти сразу.
С Седой, как с гуся вода. Вроде, как она не причём, а Шпалу скрутили и посадили в карцер, а потом отправили в другое место дожидаться суда.
Позже я узнала, что по воровским законам Шпалу ждёт смертная казнь. Она лишила жизни не просто зечку, а подняла руку на смотрящую, человека уважаемого и назначенного сходкой. А это противоречило всем воровским законам. И опять Седая осталась в стороне.
На следующий день меня опять вызвали к начальнице колонии. Я стояла перед ней по стойке смирно, а она опять буравила меня своими глазками пуговками. К тому времени я уже знала, что именно из-за них её назвали пуделем.
– Я не буду спрашивать тебя, Акаева, кто виноват в смерти Бобровой, это и так ясно. Без Седовой не обошлось. Без неё, Шпала и пукнуть побоялась бы. А теперь Седова на троне, а эту дурочку накажут по всем воровским законам. Сначала в ромашку с ней поиграют, а потом с живой шкуру срывать будут. По несколько лоскутков в день. Пока коньки не отбросит или заживо не сгниёт. Теперь Седова у вас смотрящая, сначала она заставит вас всех по очереди вылизывать ей зад и промежность, а потом раком вас ставить будет. Жалко мне тебя. Глупая ты, наивная. Мне птичка на хвосте принесла, что заказ на тебя пришёл. Кому-то ты не нужна, живая. Помочь я ничем не могу. Даже если конвоира к тебе приставлю. Если хотят убить, значит убьют. Есть только один шанс, сможешь воспользоваться значит в рубашке родилась, а нет, так нет.
– Какой? Вы скажете?
– Скажу. А дальше сама. Есть у нас авторитетная Мамка, Паханша, как хочешь её назови, только её слово закон на зоне. Она может казнить и миловать. Может разрешить исполнить заказ, а может запретить и по её приказу могут наказать заказчика. Не знаю, как ты это сделаешь, только тебе нужно к ней попасть и поговорить. И помни, Акаева, времени у тебя мало. Иди, и будь осторожна.
Я шла от начальницы и плакала. Что-то внутри порвалось. Очень захотелось жить. Невероятно, обидно, больно, когда ты понимаешь, что жизнь к тебе несправедлива, а ты всё равно хочешь жить. Я подняла голову к небу. Осень, листья начали опадать с деревьев, и солнце не такое тёплое, и ветерок немного прохладный. Вторая моя осень на зоне. Тяжело здесь, каждый день за два и каждый тяжелее предыдущего, но так хочется жить. И даже не важно, что просыпаясь на заре не слышно пенья птиц. Но есть надежда, что когда-нибудь ты вернёшься туда, где всё это есть, и жизнь твоя пойдёт по-новому и заиграет светло-розовыми красками, а пока…
Прода от 22.03.2025, 00:03
Глава 35
Артур
Я знал, что существует любовь. Я часто слышал, что человек влюбляется и теряет голову. Я слышал, что она бывает светлой, солнечной, прекрасной, иногда она бывает другой ужасной, страшной, яростной и жгучей. Тогда это уже не любовь, а страсть или даже одержимость. Когда дышать больно и хочется убить или растерзать любого, кто мешает твоей любви.
Я слушал эти россказни о любви и усмехался. Раньше в моей душе они не находили отклика. Я считал, что всё это фигня и бредни сумасшедшего, иллюзия, обман. Нет никакой любви. Есть похоть, желание обладать, трахать, но только не любить. Любовь придумали те, кто хотел заниматься сексом, но не видел никакого другого способа заниматься им, кроме как признаться в любви. Мне, никогда не испытавшему это чувство, было смешно. Я думал, что меня это никогда не коснётся. Меня, не познавшего родительскую любовь, невозможно убедить в том, что она существует. Я даже не помнил руки моей матери. Не помнил, чтобы она ласкала меня, гладила, целовала хотя бы в лоб или макушку, тогда о какой любви может идти речь. Как можно любить чужого человека. Тем более женщину, раздвигающую перед тобой ноги, сегодня перед тобой, завтра перед кем-то другим.
Я никогда не думал, что это случиться со мной, взрослым мужиком, давно переросшим пубертатный период. Но случилось, и именно в тот момент, когда Ева Абашева вошла в столовую родительского дома. Впервые увидел её наяву, не на фото. Стройную, как тополёк, с густыми шелковистыми прядями русых волос, раскиданными по плечам и доходящими до покатых бёдер. С кристально чистыми глазами, отливающими синими озёрами с серебристой гладью. Тогда ещё не понял, что это любовь. Я чувствовал похоть, живую, не придуманную. Впервые я захотел женщину так, что мне сводило скулы, ломило кости, затягивало нервы в узлы. И позже, при встрече с ней я до боли сжимал зубы, чтобы не сорваться и не выдать себя.
Казалось, по мне пронёсся ураган и закрутил в каком-то непонятном вихре. Я перестал нормально спать, думал о ней, мечтал, как неопытный юнец, вспоминал каждый её взгляд, брошенный из-под густых ресниц. Я предложил ей поехать со мной в Москву и надеялся, что она согласится. Догадывался, что с Закиром у неё не всё хорошо. Этот говнюк привёл в дом Алию и спал с ней в присутствии Евы. Мне даже показалось, что Ева боится его. Я прождал её в аэропорту на целый час задержав вылет. Она даже не позвонила. И я разозлился. Решил, что если я ей не нужен, то и она мне не нужна. Пусть идёт своей дорогой и живёт своей жизнью. На мой век красавиц хватит.
– Если хочешь я поеду и привезу её, – предложил, провожавший меня в аэропорт Айрат.
– Нет, не хочу. Она сделала свой выбор. Похоже, её любовь к нему сильнее боли и унижения.
– Мне кажется, ты допустил ошибку, предложив ей поехать в Москву.
– Почему?
– На правах кого она должна поехать с тобой? Между вами нет и не было отношений. Вот, если бы вы были любовниками, тогда другое дело. А так, кто она тебе, и кто ты ей, сват, брат? Скорее всего покровитель. Но ты забыл, брат, что она замужем. И воспитана в мусульманских традициях.
Ты предложил ей выбор между неизвестностью и кучей вопросов, на которые не дал ни одного ответа. И стабильностью, с такой же кучей вопросов, но она хотя бы знает на них ответы. Так что не вини её, время всё расставит на свои места. Если судьба решит, что вы созданы друг для друга, то вы будете вместе.
Я полетел в Москву без Айрата. Конечно, со мной летели охранники, но не было человека, который молниеносно решал любые вопросы. Там в столице у меня не было команды, я был один. Приходилось обо всём заботиться самому. Это отнимало массу времени и нервов. Но что делать? Я взялся за гуж, понимая, что только я могу его вытянуть. Мне объяснили, почему такой человек как я, способный управлять криминалом, нужен сейчас Москве. В настоящее время здесь шёл большой передел. Стенка на стенку, группировка на группировку, всё как в девяностых. Столицу кроили по частям, особенно наглели кавказцы. Кто-то должен был остановить этот беспредел, иначе кровавые реки заполнят улицы столицы.
Криминальный мир нуждался в новом лидере, старые по разным причинам покинули арену, и большие дяди, управляющие страной, зная моё прошлое, решили, что новым лидером должен стать я. У братвы не спросили, их незаметно в течение длительного времени подводили к нужному выбору. Через полгода моего пребывания в Москве состоялась сходка, на которой присутствовали авторитеты восьмидесяти двух регионов. Очень мало кто из них знал меня лично. Но информация, что именно я должен стать самым главным авторитетом, постепенно вливаемая им в уши, привела к тому, что, когда пришло время, они почти все уже были готовы голосовать за меня.
В течение года я по уши увяз в работе. Погрузившись в атмосферу налаживания связей и криминальных разборок я забыл на некоторое время о Еве. Работы было так много, что даже перед сном все мысли были только о деле, о проблемах и о том, как решить их с наименьшими потерями и в кротчайшие сроки.
