Двенадцать часов пополудни. Запущенная и насквозь пропахшая ладаном квартира в двухэтажном белом доме, равнодушные лица пришедших проводить одинокого старика людей, дешёвый гроб с красной обивкой, стоящий на двух табуретах с облупившейся голубой краской. Три скромных венка, две красные гвоздики, стакан с ломтем белого хлеба и портрет на столе, покрытом драной клеёнкой в грязно-белую клетку.
Анна добралась до изголовья последнего пристанища в жизни старика и. глубоко вздохнув, взглянула в его лицо, чувствуя, как призрак бабки в панике ещё крепче сжимает ей горло. Она знала, что в глазах собравшихся людей школьный сторож Иваныч лежал с закрытыми глазами на сморщенном лице и со смиренно сложенными на груди руками. Но на неё он смотрел с немым вопросом и беззвучно шевелил беззубым ртом, покачивая седой головой с зачёсанными в сторону редкими волосами. Анна прижала к своим губам дрожащий указательный палец. Старик понимающе кивнул и взглядом показал на свои ноги, куда пришедшие с ним проститься клали живые цветы.
Девушка возложила букет белых лилий в гроб старейшего жителя маленького провинциального города и незаметно для всех подложила ему в ноги пачку фотографий разного размера, перехваченную тонкой резинкой. Благодарно улыбнувшись старику, Анна заторопилась на улицу, где её ждал Ник, предусмотрительно оставшийся во дворе соседнего дома.
Последующие за похоронами сутки Анна помнила плохо. Сожаление и страх, раскаяние и стыд взяли в плен её воспалённое сознание и будто заперли в металлическую клетку непрекращающейся боли. Монотонное бормотание телевизора, горький привкус коньяка, удушье сигаретного дыма и лёгкие касания худых, но сильных рук, которые время от времени прикладывали к её раскалённому лбу спасительно холодный компресс со льдом. Анна бессвязно выкрикивала имена и фамилии незнакомых ей людей и, дрожа от леденящего измученную душу могильного холода, крепче прижималась к мокрой от пота подушке. Запахи грязи, ладана и пота переплелись в колючий цветок с острыми чёрными листьями, который распускался с каждым стуком комьев мокрой земли о крышку простого деревянного гроба.
Утро следующего дня наотмашь ударило опухшее от слёз лицо Анны Колпаковой яркими солнечными лучами. Они заскользили по мятым простыням и осветили разбросанную по всей комнате одежду. Голодная Мурка недовольно мяукнула над ухом заспавшейся хозяйки и нетерпеливо заскребла острыми коготками подлокотник старого дивана.
Анна поморщилась и открыла глаза. Белый потолок её квартиры переливался от ярких солнечных бликов, а в приоткрытое окно врывался тёплый летний ветер, мягко поглаживающий щёки. Девушка сползла с дивана и, запнувшись о сумку, прихрамывая, бросилась в кухню. Потом в ванную. Кроме неё и кошки в квартире никого не было. Анна осторожно подошла к зеркалу в прихожей и, обхватив его обеими руками, посмотрела на своё худое нагое тело. Кожа приобрела здоровый розоватый оттенок, всклокоченные волосы каштановой волной падали на лоб, а в глазах вместо пустоты горел огонь жажды жизни. Но самое главное – за её спиной не было страшной старухи со спутанными руками, а шею больше не сдавливал коричневый жгут, которыми подвязывают помидорную рассаду.
Это означало лишь одно – то, что сделано, уже не вернуть.
Никогда.
Анна сползла по стене и, закрыв ладонями лицо, зарыдала навзрыд, чувствуя одновременно облегчение и невыносимую боль потери.
«У меня не было другого выбора. Прости, если сможешь».
- Совсем с ума сошла – сидеть на сквозняке? Давно не болела?
Анна не услышала скрежет ключа в замочной скважине и вздрогнула от неожиданности, когда на её нагие сутулые плечи опустился клетчатый плед, насквозь пропитанный запахами прошлой ночи. Она пристально вгляделась в медово-зелёные глаза своего спасителя и плотнее укуталась в плед.
- Всё закончилось?
- Как видишь.
- Поехали к морю, - предложила Анна и, будто испугавшись своего неожиданного желания, извиняющимся тоном добавила, – В этом году я ещё там не была….
Прохладная, ещё не успевшая нагреться вода мягко ударила по ногам и после волны обжигающего холода согрела их. Ступни увязли в тяжёлом мокром песке, а солнце припекло голову, обещая очередной жаркий день с едва заметным тёплым ветром, шелестом зелёной листвы и ленивым плеском волн. Анна брела вдоль берега и, приподняв подол белого сарафана, наблюдала за резким полётом крикливых чаек над рябой гладью водоёма.
- Противно.
- Что? – переспросил Никита и, нагнувшись, набрал полную ладонь мокрого песка, из которого торчал острый конус морской раковины.
- Противно, - повторила Анна и устало прикрыла глаза, слыша в шёпоте моря проклятия и упрёки давно знакомого и когда-то любимого голоса. – Но в то же время хорошо. И от этого очень плохо…
Жёлтая машина такси неслась по центральной улице маленького провинциального городка, обгоняя медленные, как он сам, автомобили. Нестройные ряды толстоствольных тополей осыпали разбитый асфальт дороги белыми комьями пуха, которые безжалостно гибли под колёсами и задыхались в дорожной пыли, превращаясь в неровные плоские облака.
Анна по привычке посмотрела в зеркало заднего вида и в очередной раз вздохнула от облегчения, увидев в нём только своё отражение. Потерев свободную от пут шею, девушка прислонилась затылком к автомобильному сидению, ощущая в душе невосполнимую пустоту, похожую на её фотоальбомы, в которых не осталось ни одной фотографий добрых пяти лет её жизни.
- Смотрите, опять кто-то помер, - крякнул таксист и смахнул с блестевшего круглого лба капельки пота. – Да что ж это такое…
Автомобиль резво объехал чёрный микроавтобус и повернул в сторону стандартных пятиэтажек из красного кирпича. В одной из квартир высились собранные чемоданы и дорожные сумки, а у подъезда соседнего дома толпились люди с венками и букетами в руках. Они сокрушённо качали головами, всхлипывали и сморкались в носовые платки, похлопывали по плечу несостоявшуюся невесту, утешали родственников усопшего и не замечали, как в груде наваленных у двери живых цветов прячется затейливый узел из потёртой коричневой бечёвки, словно знамя переданный в пользование другой семье.
-КОНЕЦ-
Анна добралась до изголовья последнего пристанища в жизни старика и. глубоко вздохнув, взглянула в его лицо, чувствуя, как призрак бабки в панике ещё крепче сжимает ей горло. Она знала, что в глазах собравшихся людей школьный сторож Иваныч лежал с закрытыми глазами на сморщенном лице и со смиренно сложенными на груди руками. Но на неё он смотрел с немым вопросом и беззвучно шевелил беззубым ртом, покачивая седой головой с зачёсанными в сторону редкими волосами. Анна прижала к своим губам дрожащий указательный палец. Старик понимающе кивнул и взглядом показал на свои ноги, куда пришедшие с ним проститься клали живые цветы.
Девушка возложила букет белых лилий в гроб старейшего жителя маленького провинциального города и незаметно для всех подложила ему в ноги пачку фотографий разного размера, перехваченную тонкой резинкой. Благодарно улыбнувшись старику, Анна заторопилась на улицу, где её ждал Ник, предусмотрительно оставшийся во дворе соседнего дома.
Последующие за похоронами сутки Анна помнила плохо. Сожаление и страх, раскаяние и стыд взяли в плен её воспалённое сознание и будто заперли в металлическую клетку непрекращающейся боли. Монотонное бормотание телевизора, горький привкус коньяка, удушье сигаретного дыма и лёгкие касания худых, но сильных рук, которые время от времени прикладывали к её раскалённому лбу спасительно холодный компресс со льдом. Анна бессвязно выкрикивала имена и фамилии незнакомых ей людей и, дрожа от леденящего измученную душу могильного холода, крепче прижималась к мокрой от пота подушке. Запахи грязи, ладана и пота переплелись в колючий цветок с острыми чёрными листьями, который распускался с каждым стуком комьев мокрой земли о крышку простого деревянного гроба.
Глава 4
Утро следующего дня наотмашь ударило опухшее от слёз лицо Анны Колпаковой яркими солнечными лучами. Они заскользили по мятым простыням и осветили разбросанную по всей комнате одежду. Голодная Мурка недовольно мяукнула над ухом заспавшейся хозяйки и нетерпеливо заскребла острыми коготками подлокотник старого дивана.
Анна поморщилась и открыла глаза. Белый потолок её квартиры переливался от ярких солнечных бликов, а в приоткрытое окно врывался тёплый летний ветер, мягко поглаживающий щёки. Девушка сползла с дивана и, запнувшись о сумку, прихрамывая, бросилась в кухню. Потом в ванную. Кроме неё и кошки в квартире никого не было. Анна осторожно подошла к зеркалу в прихожей и, обхватив его обеими руками, посмотрела на своё худое нагое тело. Кожа приобрела здоровый розоватый оттенок, всклокоченные волосы каштановой волной падали на лоб, а в глазах вместо пустоты горел огонь жажды жизни. Но самое главное – за её спиной не было страшной старухи со спутанными руками, а шею больше не сдавливал коричневый жгут, которыми подвязывают помидорную рассаду.
Это означало лишь одно – то, что сделано, уже не вернуть.
Никогда.
Анна сползла по стене и, закрыв ладонями лицо, зарыдала навзрыд, чувствуя одновременно облегчение и невыносимую боль потери.
«У меня не было другого выбора. Прости, если сможешь».
- Совсем с ума сошла – сидеть на сквозняке? Давно не болела?
Анна не услышала скрежет ключа в замочной скважине и вздрогнула от неожиданности, когда на её нагие сутулые плечи опустился клетчатый плед, насквозь пропитанный запахами прошлой ночи. Она пристально вгляделась в медово-зелёные глаза своего спасителя и плотнее укуталась в плед.
- Всё закончилось?
- Как видишь.
- Поехали к морю, - предложила Анна и, будто испугавшись своего неожиданного желания, извиняющимся тоном добавила, – В этом году я ещё там не была….
Прохладная, ещё не успевшая нагреться вода мягко ударила по ногам и после волны обжигающего холода согрела их. Ступни увязли в тяжёлом мокром песке, а солнце припекло голову, обещая очередной жаркий день с едва заметным тёплым ветром, шелестом зелёной листвы и ленивым плеском волн. Анна брела вдоль берега и, приподняв подол белого сарафана, наблюдала за резким полётом крикливых чаек над рябой гладью водоёма.
- Противно.
- Что? – переспросил Никита и, нагнувшись, набрал полную ладонь мокрого песка, из которого торчал острый конус морской раковины.
- Противно, - повторила Анна и устало прикрыла глаза, слыша в шёпоте моря проклятия и упрёки давно знакомого и когда-то любимого голоса. – Но в то же время хорошо. И от этого очень плохо…
Жёлтая машина такси неслась по центральной улице маленького провинциального городка, обгоняя медленные, как он сам, автомобили. Нестройные ряды толстоствольных тополей осыпали разбитый асфальт дороги белыми комьями пуха, которые безжалостно гибли под колёсами и задыхались в дорожной пыли, превращаясь в неровные плоские облака.
Анна по привычке посмотрела в зеркало заднего вида и в очередной раз вздохнула от облегчения, увидев в нём только своё отражение. Потерев свободную от пут шею, девушка прислонилась затылком к автомобильному сидению, ощущая в душе невосполнимую пустоту, похожую на её фотоальбомы, в которых не осталось ни одной фотографий добрых пяти лет её жизни.
- Смотрите, опять кто-то помер, - крякнул таксист и смахнул с блестевшего круглого лба капельки пота. – Да что ж это такое…
Автомобиль резво объехал чёрный микроавтобус и повернул в сторону стандартных пятиэтажек из красного кирпича. В одной из квартир высились собранные чемоданы и дорожные сумки, а у подъезда соседнего дома толпились люди с венками и букетами в руках. Они сокрушённо качали головами, всхлипывали и сморкались в носовые платки, похлопывали по плечу несостоявшуюся невесту, утешали родственников усопшего и не замечали, как в груде наваленных у двери живых цветов прячется затейливый узел из потёртой коричневой бечёвки, словно знамя переданный в пользование другой семье.
-КОНЕЦ-
