Глава 1
Я проснулась от того, что мама со стуком и скрипом отворила окно в моей комнате, и свежий зимний воздух ворвался в мой тесный и душный мирок болезни. На ветвях старой яблони орали, как сумасшедшие, чёрно-белые сороки, и чирикали воробьи. Вдохнув слишком глубоко, я закашлялась и прижалась лицом к коленям, прикрыв ладонью рот. Судорожно вздохнув, откинулась на высокую влажную подушку. Глаза слезились от свежего морозного воздуха, голова трещала по швам, да и все мое худое измождённое тело будто бы разваливалось на части.
- Совсем задохнулась, - укоризненно сказала мама и захлопнула открытую ею половину белого пластикового окна, окончательно выстудив и проветрив мою комнату. Да и дышалось мне теперь намного легче.
Привыкнув к холодному уличному воздуху, свежему, как разрезанный пополам сочный арбуз, я выпростала руки из-под одеяла и аккуратно села, вытянув одну руку назад, чтобы поднять подушку за своей спиной. Затылок ломило от всех моих телодвижений.
- Завтрак на столе, - мать наклонилась, поправляя моё одеяло, и я почувствовала приятный аромат её духов – такой тонкий и терпкий. – Тебе принести его, или сама дойдёшь до кухни?
- Дойду, - ответила я и с благодарностью посмотрела на это доброе худое лицо с большими серыми глазами. – Спасибо, мам.
- Ну, смотри, - мать вытащила из кармана пиджака связку ключей с чёрным брелоком и нажала на нём белую кнопку. Было слышно, как во дворе дома пикнула наша машина и завелась, взревев, как раненый лесной зверь. – Я тогда на работу. Звони, если что.
- Да, мам. Пока, - я послушно наклонила голову, стараясь не завопить от боли, и, мать, чмокнув меня в отчаянно болевшую макушку, вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Банный халат, полотенца и толстовки, что висели на прибитых к двери металлических крюках, по инерции метнулись влево и остановились, покорно держась на своих местах.
Я услышала мамины шаги по деревянной лестнице, - моя комната располагалась на втором этаже нашего с ней дома, - грохот захлопывающейся входной двери в прихожей и скрежет ключа в замочной скважине. Две минуты спустя машина во дворе взревела ещё громче, и мать укатила на работу в свой магазин, оставив меня в тишине и одиночестве, наедине с моей невыносимой головной болью.
Я вслушалась в тишину нашего большого дома, в мерное тиканье настенных часов в гостиной, немое звучание всех предметов, что находились в моей комнате. Двуспальная деревянная кровать тёмного цвета, платяной шкаф с зеркалом во весь рост, письменный стол с молчащим компьютером, давно не работающий принтер и стул на крутящейся ножке с отломанным левым подлокотником. Тёмно-красные шторы пропускали дневной свет в мою комнату в таком искажённом виде, что все предметы приобретали красноватый оттенок. Даже моя бледная кожа становилась розоватой и совершенно не походила на кожу больного человека, который уже три года практически не выходит из дома, а если и выходит, то только для того, чтобы пройти обследование в стационаре. Ранее я бы испугалась этой напряжённой тишины, царящей в доме, и вздрагивала бы от каждого шороха в пустых комнатах до прихода матери с работы, но в свете событий последних трёх лет я перестала бояться всего, что приводило меня в ужас с самого детства. Темнота, высота, насекомые, гроза – это просто перестало для меня существовать. Монстры, живущие в моем воображении и пытающиеся напасть в любом неподходящем месте, смиренно собрали чемоданы, и ушли восвояси, опустив свои уродливые волосатые плечи. Да и как-то несерьёзно двадцатипятилетнему человеку бояться этой чуши, даже если этот человек серьёзно болен.
Лежать в кровати и предаваться воспоминаниям стало невыносимо. Я откинула одеяло и, превозмогая боль в черепушке, встала на ноги и стянула с себя через голову длинную ночную рубашку с кружевными манжетами. В зеркале на платяном шкафу на меня смотрела очень худая девушка с торчащими рёбрами и выпирающими костями таза. Впалые щёки, вытянутое книзу лицо, синяки под глазами, острые ключицы. Короткая стрижка каре на тёмных волосах, удлиняющаяся спереди и очень короткая сзади. Тонкие руки и ноги. В пространстве между тощими бёдрами при всём желании мог бы проехать электропоезд из двенадцати вагонов. Я похлопала себя по щекам, сняла с дверной вешалки банный халат с большим красным полотенцем с надписью «Самой красивой» - подарок отца на восьмое марта в этом году, - и в одних трусах вышла из комнаты.
Наш дом состоял из двух этажей и шести жилых комнат – весьма скромное жильё по сравнению с другими домами коттеджного посёлка в пригороде Н-ска. Гостиная, мамина спальня, комната брата, кухня и ванная комната располагались на первом этаже, моя комната, своего рода библиотека, комната для гостей и ещё одна ванная – на втором. Старший брат два года назад женился на невзрачной и довольно милой одногруппнице и переехал в сам Н-ск, появляясь дома только по большим праздникам десять раз в году, предпочитая звонить по скайпу каждый божий день, осведомляясь о моём здоровье и маминых делах. Наши родители развелись, когда мне было пять, а брату десять лет, и отец тоже жил в Н-ске со своей женой. Ника, которая была старше меня всего на два года, ездила ко мне в больницу каждую неделю, когда я, почти обездвиженная, лежала на накрахмаленной белой постели и тупо изучала такой же белый потолок в палате. Мы же с мамой жили в пригороде Н-ска в этом двухэтажном кирпичном доме. У неё был свой магазин одежды, и дома она появлялась крайне редко.
Когда я окончила Н-ский университет и работала в филиале столичного банка, я тоже редко появлялась дома из-за работы и из-за…личной жизни.
Невыносимая головная боль резко пронзила мой раскалённый череп и я, со скомканным полотенцем и халатом в задрожавших руках, со стоном прислонилась к холодной стене второго этажа. В глазах заплясали яркие круги, потом потемнело, и я закрыла их, чувствуя, как пол, устланный ламинатом под тёмное дерево, уходит из-под моих босых ног.
«Ещё обморока мне не хватало», - устало подумала я и со всей силы ударила себя свободной рукой по правой щеке.
«Лара, сколько можно говорить – не ходи с голыми ногами по холодному полу!» - властный голос матери, эхом отдавшийся в моей больной голове, и удар по лицу привел меня в чувство. Я тупо посмотрела на покрасневшую ладонь и, держась за шероховатую стену, покрытую декоративной каменной плиткой серого цвета, прошла в ванную, расположенную на втором этаже.
Наскоро почистив зубы, я приняла душ и закуталась в банный халат, который из-за моей худобы выглядел как плащ-палатка. Закатав жалкие остатки своих некогда роскошных волос в тюрбан из полотенца, я побрела обратно в комнату, что издали светилась малиновым светом из-за моих красных штор. До завтрака меня ждала целая серия необходимых процедур лечебного характера.
Боль в затылке немного утихла, чтобы немного погодя снова поразить своей внезапной атакой мой уставший мозг. Я сняла с головы полотенце и повесила его на крючок дверной вешалки. На голове волос осталось так мало, что они практически все высохли после пребывания в тюрбане. Я села на незаправленную кровать и взяла с тумбочки полуторалитровую пластиковую бутыль с водой. Машинально отвинтив синюю крышечку двумя пальцами, сделала глоток. На тумбе со стеклянной дверцей, что стояла возле кровати, выстроился целый ряд таблеток в блистерах, аккуратно лежащих на своих пустых коробочках. Заученным движением я схватила цитофлавин и кавинтон, игнорируя показания, написанные на розовых стикерах «До еды» и «После еды». Выдавив на ладонь белую и красную таблетки, я сделала ещё один глоток из бутыли с водой и отправила таблетки в свой пустой желудок. Немного подумав, затолкала в рот продолговатую таблетку карнитона. Снова глоток воды. Отлично. Я водворила бутылку на её прежнее место – в угол тумбочки, и достала из лежащего на ней полиэтиленового пакета шприц в упаковке и ампулу мексидола. Оторвала часть упаковки шприца. Ватным диском отломила носик ампулы и выкинула его вместе с ватой в мусорное ведро, пестреющее своим содержимым – в основном, там лежали упаковки из-под лекарств, использованные бумажные носовые платки, пустые ампулы и шприцы, помещённые обратно в свои прозрачные упаковки. Освободив новый шприц из полиэтилена, я вобрала в него содержимое ампулы с противным хлюпающим звуком. Выбросив пустую стеклянную ампулу в мусорное ведро, я выпустила из шприца ненужный воздух и аккуратно положила его обратно в упаковку. Открыла бутылочку с борным спиртом, намочила им ватный диск, перевернув её дном вверх. Переведя дыхание, я откинула в стороны полы халата, открыв взору исколотые и сплошь покрытые синяками и дорожками от уколов худые бёдра.
- Левая или правая? – хрипло спросила я и рассмеялась. Мне стало немного не по себе от своего смеха, так громко прозвучавшего в пустом доме.
Я взяла в правую руку наполненный лекарством шприц, левой рукой быстро обработала правое бедро смоченным в спирте ватным диском. С размаху воткнула тонкую иглу в еле видный участок кожи, ещё не тронутый уколами. Игла шприца вошла легко, как острый нож в мягкое масло.
«Хочу хлеба с маслом», - вяло подумала я и медленно выпустила лекарство себе в мышечную ткань бедра.
«Больно, как и всегда». Я поморщилась и быстро вытащила шприц, закрыв место свежего укола ватным диском, смоченным в борном спирте.
Когда кровотечение остановилось, я сняла халат и облачилась в простое чёрное бельё.
«Девочка моя, ты такая красивая», - прозвучал у меня в голове до боли знакомый и такой ненавистный мне голос. Я отогнала от себя назойливые воспоминания, надела чёрные спортивные брюки, тёплые носки и красную футболку с чёрной надписью «Devil». Приободрившись, я расчесала пальцами окончательно высохшие волосы и почувствовала, что голова стала легче – как всегда после утреннего приёма лекарств. В зеркале на платяном шкафу я одобрительно посмотрела на своё порозовевшее от лекарств лицо.
- Ну, теперь с добрым утром, - сказала я своему отражению и победно подняла крепко сжатый кулак правой руки вверх. – Ты просто молодец, Лариса!
Глава 2
Шёл август 2010 года. Уже год, как я работала в филиале столичного банка «СКБ» - в отделе по работе с просроченной задолженностью. Работа трудная, но высокооплачиваемая. Коллектив молодой и весёлый. Начальница строгая, но справедливая – весьма необычно для первого начальника в моей короткой жизни. Явившись на своё первое в жизни собеседование в серьёзную компаниию, я ехала в огромном, обитом мягким материалом лифте и ожидала увидеть старую злую каргу с бородавкой на вытянутом подбородке. Каково было моё удивление, когда я увидела молодую, на вид лет двадцати пяти девушку, которая меня встретила более чем радушно и быстро ввела в курс дела. Думаю, что мне нереально повезло в то непростое для страны время, когда шли массовые сокращения и увеличивался поток клиентов с просроченными кредитами. Я проводила 12 часов каждые два дня моей смены на телефоне с гарнитурой на левом ухе и вела однообразные диалоги с необязательными и тупыми людьми, вовремя не оплатившими свои долги по кредитам. Потом я шла домой после восьми вечера и мысленно разматывала их кишки и бесполезные головы по асфальту. Даже общаясь по телефону день напролёт, я радостно вздрагивала, когда мой чёрный кнопочный nokia начинал воспроизводить знакомую до боли в животе мелодию, настроенную только на один-единственный контакт из моего телефонного справочника.
- Привет, Ларочка. Я соскучился.
- Приветик, - моё лицо быстро расплывалось в идиотскую, как любила говорить моя подруга Маруся, улыбку. – Я тоже. Давай встретимся?
- Эммм, давай не сегодня? Я немного занят.
- Ну, хорошо, - неохотно согласилась я. – Тогда завтра в семь. Пойдёт? У меня как раз выходной будет!
Да, выходной был завтра только у меня. У него выходной был каждый день, так как он не работал и, видимо, не собирался в ближайшее время отвлекаться на это скучное и неблагодарное дело. Почему я тогда этому не придавала значения? Хоть убейте – не скажу. Не знаю, как так получилось, но я пришла без приглашения как раз в этот злосчастный день, когда он якобы был занят.
23 августа 2010 год.
Он запомнился мне надолго, этот день. Я купила в супермаркете набор пирожных и радостно помчалась по знакомому адресу. Малосемейка на улице Ленина. «Трущобы», - как, презрительно скривившись, называла это место моя мать. Всегда открытая дверь единственного на весь этот дом подъезда. Сломанный домофон. Облитый нечистотами местных жителей узкий лифт. Вонь на всех этажах и пьяные неадекватные лица. Это не подъезд дома моей бабули, с великолепным ремонтом, пальмами в кадках и улыбающимся консьержем на первом этаже. Ну и что! Зато здесь жил Самый Лучший В Мире Человек.
Глупо улыбаясь, я взлетела по грязной лестнице на седьмой этаж, не обращая внимания на зловонные кучи мусора, наваленные на каждой лестничной клетке возле сломанных мусоропроводов. Нажала на когда-то синюю кнопку прожжённого сигаретой дверного звонка.
Я услышала весёлую трель звонка за обитой уже потрёпанным временем дерматином дверью. Предвкушая радостную и волнительную встречу, я крепко сжимала коробку пирожных в руках и немигающим взглядом глядела в дверной глазок, каким-то чудом не залепленный сегодня жевательной резинкой.
Шаги. Голоса. Он открыл дверь и резко толкнул меня в плечо. От неожиданного удара я отлетела назад и больно ударилась спиной о стену. Коробка с несчастными пирожными с громким стуком упала на оплёванный бетонный пол подъезда.
- Какого ты х.. припёрлась?! – прошипел мне в лицо Самый Лучший В Мире Человек с голым торсом и в потёртых тренировочных брюках серого цвета, дыша мне в лицо пивным перегаром. – Кто тебя просил?!
Я растерялась. От шока и боли в спине я не могла говорить. Я только и могла, что стоять, вжавшись в грязную стену и трястись, как придурочная карликовая собака наших соседей. Мелко дрожали колени. Это…что это такое?! Дверь за ним отворилась, и вышла девушка в одном полотенце, обёрнутом вокруг её тела. Она придерживала край полотенца ухоженной рукой с длинными ногтями, и недоумевающе смотрела в мою сторону. С собранных небрежным пучком волос на открытые плечи капали крупные капли воды. Блондинка. Красивая. С ним. А как же я?
- Галочка, подожди, - он мягко подтолкнул девушку внутрь квартиры и закрыл за ней дверь. – А теперь слушай сюда, - он опять повернулся ко мне, и я от ужаса ещё сильнее вжалась в стену. – Ты меня достала. Бесишь. Мне надоело ходить по городу за ручку с такой идиоткой, как ты. У тебя, кроме денег, ничего нет, и не будет. Поняла? Пошла вон, тупица!
Выплюнув последние слова мне в лицо, он со стуком захлопнул дверь, а я осталась одна в полутёмном подъезде. Опустив взгляд на грязный, усыпанный окурками, пол, я увидела сиротливо лежащую коробку с пирожными, любовно перевязанную продавщицей розовой бумажной лентой. Корзиночки с белковым кремом. Семь штук. Он их так любит. Галочка. У неё шикарная фигура. Она лучше меня. Деньги. Тупица. Какое это теперь имеет значение? Где-то в затылочной части моей головы что-то щёлкнуло и горячим потоком понеслось по всему организму, отравляя кровь и ломая кости. Слёзы горячими ручьями полились у меня из вытаращенных глаз, заливая воротник белой блузки своей солёной жидкостью.
