– Принца им подавай! – говорила Валентина Фёдоровна своей подруге, сидящей рядом с ней на скамейке возле подьезда. Обняв клюшку, она возмущалась нынешней молодёжью. – Надо же на мужиков настоящих совсем не смотрят. Чем не угодили им. Вон, чем плох Генка? Смотри, – указала она клюшкой на мимо идущего мужчину, лет тридцати. И лицом неплох. Не красавец конечно, но можно на него смотреть. Ну и что - что работает автослесарем. Деньги имеет. Хоть и не большие, но всё ж при работе, какой-никакой. Руки золотые. Ну и что что с матерью живёт. Опять же квартира из трёх комнат. Хрущёвка. Но ведь места хватит жену привести и деток завести. Здравствуй, милок! – радостно кивнув головой, проговорила она в ответ на приветствие молодого человека. И тут же горестно покачала головой, – вежливый. Всегда поздоровается и сумки поможет донести до дома. В общем, молодец. Ухаживал за Зойкой. Вроде всё было хорошо. Каким счастливым был. Меня с ней познакомил. Да только недолго то и дружили. Сбежала. Да замуж выскочила за друга его. У того и квартира и машина. Холёный. Вот и говорю: всегда девки принцев ждали. А помнишь, как раньше было? – толкнула локтем подружку, молча сидевшую рядом, да головой в согласии кивающую. – Хорошо с тобой говорить слушаешь, не перебиваешь. – Улыбнулась она, глядя на Зинаиду Пантилимоновну. Та в ответ лишь кивнула да проговорила:
– Говори Фёдоровна, говори. Всегда с интересом тебя слушаю. Ну, рассказывай что раньше - то было. Я ведь всю молодость в деревне прожила. Всего - то дворов было сто, наверное, и все друг друга знали. Да и почти все в родственниках ходили. Как назло одни девки рождались. А как вырастут, заневестятся, а женихов то и нет. Вот и уезжали в город или райцентр. Там и замуж выходили. Так молодёжь вся в город то и сбежала. Ну и я в город подалась. Там и встретила Сашку. Любовь была с первого взгляда. На танцы бегали после работы и как сил хватало? Я ведь тебе говорила, что на стройке работала. Штукатуром – маляром. Мне сначала нелегко было. Потом приноровилась. Грамоты имею за мастерство в этом деле, – похвалилась она, довольно улыбаясь. – Сашка на машине работал шофёром. Как увидел меня так сразу и влюбился. Смешно вспомнить. Сидела с девчонками, на кирпичах, кефир с булкой пила. А тут он: « Привет, – кричит, – девчонки. – Рукой помахал. Да к нам подошёл. Руку тянет ко мне, – не угостишь, красавица, кефирчиком?» А я ему: «Бери не жалко». А у самой сердечко того и гляди выскочит. Взволновал он меня. Вот с той встречи всё и закрутилось у нас. Счастливую жизнь прожили, не скажу что безоблачно. Всякое бывало. – Грустно вздохнув, добавила, – говорил, что в один день умрём. Обманул. Вот уже второй год пошёл. Так ты знаешь всё. … Тут недавно встретила подругу, по молодости мы с ней очень дружили. Она мне рассказала, какие изменения произошли на земле нашей. Фермеры, мол, объявились. Земли скупили. Сеют да скот разводят. Работников привезли с собой. В дома купленные, да пустующие людей пришлых заселили. Те работают на полях да за скотиной смотрят. Своих местных то нет. Многие старики к детям уехали в город. А те, что остались, так и живут. Дворов десять осталось. Говорят: « где родились там и помрём». На родной земле значит. Ой, чудо, какое случалось. Построил фермер птичник, да какой большой. Дорогу заасфальтировал, аж до самого птичника, да только по объездной дороге, вокруг деревни. Ну да ладно. Рассказывай, я послушаю. Ты ж постарше будешь, время другое застала, о котором только по рассказам родителей и знала.
– А, что рассказывать-то? Время было нелёгкое. Но лучше расскажу историю моего отца и матери. Отец то родом из кулацкой семьи. Зажиточно жили. Скотину держали да земли немало имели. Работников хватало по деревне-то. Сами приходили на заработки. Столовались да урожаем по осени получали, а то и иногда деньгами расчет, за труд. Все довольные были. Да только революция грянула. А тут и раскулачивание. Всё выгребли до зёрнышка да скотину со двора в колхоз согнали, а детей трое. Старшему, моему отцу, было лет двадцать. Вот и оженили его на девушке, в прачках у них работала, всю семью обстирывала. Не выселили семью в другие края, как многих тогда. Но из дома нового, как год отстроенного, выгнали в старую избу. Где и ютились всей семьёй. А в новом - клуб сделали. Да собрания там всякие проводили. Вот так милая моя Зиночка, – вздохнула Фёдоровна. – Любви то меж молодыми не было. Но деваться некуда. Народилось детей шестеро. Трудно было. Но выжили. Тут новая беда. Война. Много тогда мужиков не вернулось домой. Отец вернулся в сорок третьем, инвалидом. Правая рука была прострелена, пальцы не разгибались до конца. Вернулся домой, а деток только четверо в живых осталось. Спрос был серьёзный. Что да как? Мать в слёзы. Рассказала, что старшенький Коля подпростыл сильно да через две недели помер. А ему всего – то было четырнадцать. Через Месяц Катя на дерево полезла, за яблоками, да нога сорвалась, она и упала, головой на пенёк. Тут же и умерла. Как убивались мать с отцом по ним. Отец мать обвинил, что не уберегла детей. Попивать стал, да любовницу себе завёл. Мать бить начал. Стал домой поздно приходить, а то и на неделю пропадал… Так и жили, … Ну это другая история… Что-то вспомнилось мне, … пойду я домой, Зина, – встала Фёдоровна со скамейки, пряча глаза из которых лились слёзы, не оглядываясь, ушла.
Таисия
«Господи,–думала Фёдоровна,утирая слёзы платочком,поднимаясь по ступенькам, – сколько выпало горестей на нашу семью. – Открыв дверь и войдя в квартиру, сняв курточку и ботиночки, поставив клюшку в угол, прошла на кухню. Села на стул возле окна и смотря в него, – если вспомнить судьбу тёти Таси. Царствие ей небесное. Ох, и трудная у неё жизнь была. Сколько она пережила за свою жизнь. Ещё ребенком пережила раскулачивание, а потом и гонения соседей и детворы, кричавшей ей вслед: « Кулачье отродье», кидали в неё грязью и камешками. И она вся в слезах бежала домой, где пряталась за печку и плакала, размазывая слёзы по щекам. Отцу с матерью было не до неё, как и до других детей. Работа в колхозе забирала силы и время.
Во время войны была медсестрой. Сколько она исколесила колометров, за четыре года, на санитарном поезде. Скольких людей спасла. Для каждого раненого находила доброе слово. Бывала, идёт по вагону: кому одеяло поправит; обязательно проверит бинты; с каждым хоть словом, но обмолвится. Ответственная была. Вагон в чистоте содержала. Не дай бог, где грязь увидит, сразу уберет, вымоет. Однажды с ней случилась беда. Мыла в тамбуре пол и заноза под ноготь зашла. Вытащила. Но пол не бросила мыть. Только тогда ранку обработала, когда закончила наводить порядок. Обработав палец, перевязала бинтом да тут же забыла про него. Меняя повязку на пальце, заметила, что палец разбух да покраснел. Не придала значения. Болит и болит. Раненым нужна помощь им хуже, чем ей. Но через несколько дней болел не только палец и кисть, а уже до локтя боль дошла и опухоль с покраснением. Доктору показала. Тот глянул. И тут же приказал: "Немедленно руку оперировать". Была, как она рассказывала, опасность гангрены. Выбежала в тамбур. Плакала, уткнувшись в стекло двери. И вдруг услышала женский голос:
– Деточка, что ж ты так плачешь, убиваешься?
Обернулась Таисия. Глядь, бабушка сидит на узлах, на нее вопрошающе смотрит. Молча, загнула рукав, показала и сквозь рыдания, заикаясь, проговорила:
– Резать будут руку то, как я…
Бабушка встала с мешков, подошла к ней повертела руку и так, и эдак, сказала:
– Не реви есть способ спасти твою руку. Только он необычный. Так однажды себе ногу спасла. Поверь мне доченька. Таисия, как услышала её слова. Спросила:
– А разве можно спасти?
Конечно доченька. Вот слушай меня. Сходишь по большому, не выбрасывай, руку обмажь. Пахнуть будет. Так это ничего. Зато рука будет цела. Только тёплое надо. Замотай сверху. И как будет возможность, меняй.
Послушала Таисия, сама мне потом рассказывала, все сделала,как бабушка говорила, чем руку и спасла. Удивлялся доктор очень. Но был рад за Таисию.
После войны не вернулась в деревню. В город подалась. Замуж вышла. Через пять лет родила сыночка Витеньку. С мужем не могли нарадоваться. И опять беда её настигла. Жаловался сыночек на боли в животе. Увезли на скорой в больницу. Да видно поздно было. Аппендицит прорвался. Операция была долгой. После которой ему не разрешили вставать. Но стыдно было ему в судно ходить. Встал ночью. Упал… Не стало мальчонки. Семь лет только и было ему. Жалость, какая.
Через десять лет родился второй. Вовочкой назвали. Не знали они, сколько горя принесёт он матери. Баловали его очень. Все для него. А когда мужа убили. Таисия одна уже поднимала сына. Даже когда ушла на пенсию, подрабатывала в киоске, торговала газетами да журналами. Вечерами делала цветы, чтобы продавать их возле кладбища. Как сил то у неё хватало, до самой ночи сидела. Всё для него. Для любимого сына. Вырос Вовочка. Связался с компанией. Где научился курить и пить. Таисия очень переживала. Но боролась за него до последнего. Кое-как вытащила из компании. В двадцать пять лет привёл девушку. Женился. Жили все вместе в однокомнатной квартире. Перегородив комнату шифоньером. Отделив мать. Сколько ж она вытерпела от него скандалов да пожелания ей: «Чтоб ты сдохла». Мешала она им. Могли бы и сами уйти. Сноха не выдержала. Ушла к родителям, беременной была. Вовочка совсем взбесился. Наркоманить начал да из дома всё тащить. Таисия уже не в силах была сдерживать его. Бил её Вовочка. Однажды так ударил, кулаком в лицо, что она прикусили щёку. Заболела. Сильно. Пошла к врачу. Тот сказал рак. Вовочка Таисию из дома выгонял да всю пенсию отбирал. И вот однажды нашли её, в квартире, повешенной. Повесилась горемычная. Не выдержала издевательств, да боли. Грех на душу взяла. Сколько ж я ей говорила: «Айда ко мне жить. Брось его!» Не слушала. Всё говорила, что пропадёт без неё Вовочка. После смерти и похорон Таисии так и случилось. Сначала квартиру отобрали за долги торгаши наркотиками, а потом и вовсе убили. Когда его нашли, среди гаражей, при нём не было документов. Так и схоронили как неизвестного.
Это мы потом узнали от жены. Разыскивала она его. Нашла, но только вещи его. Сам был схоронен. В вещах фото Таисии нашли. По ней и узнали о гибели его. Так и не знаем, какая могилка его. Много неизвестных, без надписей холмиков могильных на кладбище.
Дочка, у него, какая красавица. Чем-то Таисию напоминает. Такая же скромная и трудолюбивая. Ниточка, значит, не оборвалась…
Фёдоровна вздохнув, встала, прошла в зал, где из шкафа достала фотоальбом. Сев на диван раскрыла его. И первая же фотография, попавшая ей на глаза, была Галинина – младшей сестры. Но это другая история.
Галина
Привет-привет, Галинка-малинка. Ты ж в семье самая младшая из нас да самая счастливая. Много чего не видела в жизни, что мы увидели. Тебя мать с отцом как лелеяли-то, самый сладкий кусочек тебе, платьице, что получше да краше тоже тебе. Всегда ты говорила, что с Шурой тебе завидуем. Может и завидовали. Тебе ж всё дозволялось. Как в детстве, так и когда подросла. Шура с Васей уже работали и в пятнадцать лет выпроводили, а ты жила вольно. Деньги-то родителям мы отдавали… ну да ладно. А, парни меня больше любили. Как ты бесилась, – улыбнулась Фёдоровна, глядя на фото своей сестры. – Выросла ты. Работать пошла да вскорости и замуж выскочила. Удачно. Любил тебя Лёва, но характером ты в отца пошла, не промолчишь лишний раз. Так Лёва тебе всё прощал. Одно было очень плохо - сердцем ты слаба оказалась. Рожать врачи запретили. Но ты ведь упрямая. Не послушалась. Родила. Дочь Ольгу. Вроде ничего обошлось. Но предупредили больше никаких родов. Ольга росла у вас в заботе и ласке шустрая девочка, так по жизни и осталась. Как восемь лет ей стало, забеременела ты. Все по больницам лежала. Сердце пошаливало. Предлагали аборт. Отказалась и правильно. На свет появилась вторая дочь Светланка. Молчуньюшка да разумница, спокойная. Но предсказание докторов исполнилось. Ноги отнялись. Вот и на Лёву всё и свалилось. Двое деток, да ты. На руках тебя носил. Чуть что в "скорую" бежал, телефона то не было. Поднял тебя на ноги. Встала. Характер твой почти не изменился. Сдерживать себя научилась в словах. Счастливо жили. Ты устроилась на обувную фабрику, где до пенсии и работала, да и после. Деньги были нужны, чтоб в достатке жить. Лёва ругался, говорил, что с больным сердцем надо дома сидеть. Боялся тебя потерять. Девочки росли любви да ласке. Лёва по выходным отправлял вас в кино или в парк. А когда вы возвращались в доме чистота и порядок. Обязательно пёк торты да готовил, как он говорил: «выходные обеды», радовался вам. Да видно за двадцатилетнее счастье надо платить. Погуливать стал. Ты терпела да молчала. Только плакала ночью. А утром виду не показывала. Всё думала: "перебесится". Домой ведь приходит. Семью не бросал.
Девчонки выросли. Старшая замуж вышла, переехала к мужу. Там сыночек родился. Редко к вам приезжала. Младшенькая, с вами осталась. А тут Лёва слёг. Парализовало. Все по больницам да по больницам. Ты к нему в больницу ходила, каждый день, после работы. А по выходным утром и вечером, а то и весь день около него. А когда частично вернулась подвижность, его выписали домой. Ты радовалась, что будет рядом с тобой. Помогала ему вставать, как же тебе тяжело было. Маленькой да худенькой тягать мужа рост, которого под метр восемьдесят, да и вес его вырос от неподвижности. Но ты справлялась. Кряхтя и чертыхаясь, вела его в туалет или к креслу, в которое с твоей помощью, садился. Однажды он упал. Не удержала. Так ты не смогла его поднять с пола. Соседей позвала. Помогли. В один день пришла ты из магазина, он лежит на полу, без движения. Парализовало совсем. Опять больница. Там и умер. Сколько слёз было. Горе не сломило тебя. Ты осталась такой же сильной и твёрдой. И что теперь? Как ты живёшь? Младшая замуж выскочила, внучку тебе родила. Но ты как будто очерствела. Не радовало тебя это. Старшая разошлась с первым мужем. За второго вышла. Дочь родила. Разошлась. К тебе вернулась с двумя детьми. Характером такая же, как и ты. Младшенькая к тебе редко ходит. Ворчишь много. Всё должно быть, как ты скажешь. Инсульт. Слава богу, что жива осталась. Татьяна, дочь Шуры, рассказывала, что еще говорить ладом не могла, а уже ворчала на понятном, только тебе, языке. Ольгу, как увидела, так на дверь показала ей. Чтоб ушла. Видно она была последнеё каплей. Ну, ничего, рада, что ты жива и скоро вернёшься домой.
Осталось нас двое ты да я, да дети наши и внуки…
Фёдоровна положила в альбом фотографию, закрыла и сидя на диване, в задумчивости, поглаживала кожаный переплёт фотоальбома…
Фёдоровна
Встав с дивана, Фёдоровна уронила альбом, из которого выпала фотография. Наклонилась, подняла. В руках оказался снимок, черно-белый. Присев на диван смотрела на любимых из них уже многих не было в живых.
«Почти все здесь, – думала Фёдоровна. – Дед Спиридон… бабушка Акулина. Отец Фёдор, мамочка Анна. Тётя Тася. Василий – самый старшенький из нас.
– Говори Фёдоровна, говори. Всегда с интересом тебя слушаю. Ну, рассказывай что раньше - то было. Я ведь всю молодость в деревне прожила. Всего - то дворов было сто, наверное, и все друг друга знали. Да и почти все в родственниках ходили. Как назло одни девки рождались. А как вырастут, заневестятся, а женихов то и нет. Вот и уезжали в город или райцентр. Там и замуж выходили. Так молодёжь вся в город то и сбежала. Ну и я в город подалась. Там и встретила Сашку. Любовь была с первого взгляда. На танцы бегали после работы и как сил хватало? Я ведь тебе говорила, что на стройке работала. Штукатуром – маляром. Мне сначала нелегко было. Потом приноровилась. Грамоты имею за мастерство в этом деле, – похвалилась она, довольно улыбаясь. – Сашка на машине работал шофёром. Как увидел меня так сразу и влюбился. Смешно вспомнить. Сидела с девчонками, на кирпичах, кефир с булкой пила. А тут он: « Привет, – кричит, – девчонки. – Рукой помахал. Да к нам подошёл. Руку тянет ко мне, – не угостишь, красавица, кефирчиком?» А я ему: «Бери не жалко». А у самой сердечко того и гляди выскочит. Взволновал он меня. Вот с той встречи всё и закрутилось у нас. Счастливую жизнь прожили, не скажу что безоблачно. Всякое бывало. – Грустно вздохнув, добавила, – говорил, что в один день умрём. Обманул. Вот уже второй год пошёл. Так ты знаешь всё. … Тут недавно встретила подругу, по молодости мы с ней очень дружили. Она мне рассказала, какие изменения произошли на земле нашей. Фермеры, мол, объявились. Земли скупили. Сеют да скот разводят. Работников привезли с собой. В дома купленные, да пустующие людей пришлых заселили. Те работают на полях да за скотиной смотрят. Своих местных то нет. Многие старики к детям уехали в город. А те, что остались, так и живут. Дворов десять осталось. Говорят: « где родились там и помрём». На родной земле значит. Ой, чудо, какое случалось. Построил фермер птичник, да какой большой. Дорогу заасфальтировал, аж до самого птичника, да только по объездной дороге, вокруг деревни. Ну да ладно. Рассказывай, я послушаю. Ты ж постарше будешь, время другое застала, о котором только по рассказам родителей и знала.
– А, что рассказывать-то? Время было нелёгкое. Но лучше расскажу историю моего отца и матери. Отец то родом из кулацкой семьи. Зажиточно жили. Скотину держали да земли немало имели. Работников хватало по деревне-то. Сами приходили на заработки. Столовались да урожаем по осени получали, а то и иногда деньгами расчет, за труд. Все довольные были. Да только революция грянула. А тут и раскулачивание. Всё выгребли до зёрнышка да скотину со двора в колхоз согнали, а детей трое. Старшему, моему отцу, было лет двадцать. Вот и оженили его на девушке, в прачках у них работала, всю семью обстирывала. Не выселили семью в другие края, как многих тогда. Но из дома нового, как год отстроенного, выгнали в старую избу. Где и ютились всей семьёй. А в новом - клуб сделали. Да собрания там всякие проводили. Вот так милая моя Зиночка, – вздохнула Фёдоровна. – Любви то меж молодыми не было. Но деваться некуда. Народилось детей шестеро. Трудно было. Но выжили. Тут новая беда. Война. Много тогда мужиков не вернулось домой. Отец вернулся в сорок третьем, инвалидом. Правая рука была прострелена, пальцы не разгибались до конца. Вернулся домой, а деток только четверо в живых осталось. Спрос был серьёзный. Что да как? Мать в слёзы. Рассказала, что старшенький Коля подпростыл сильно да через две недели помер. А ему всего – то было четырнадцать. Через Месяц Катя на дерево полезла, за яблоками, да нога сорвалась, она и упала, головой на пенёк. Тут же и умерла. Как убивались мать с отцом по ним. Отец мать обвинил, что не уберегла детей. Попивать стал, да любовницу себе завёл. Мать бить начал. Стал домой поздно приходить, а то и на неделю пропадал… Так и жили, … Ну это другая история… Что-то вспомнилось мне, … пойду я домой, Зина, – встала Фёдоровна со скамейки, пряча глаза из которых лились слёзы, не оглядываясь, ушла.
Таисия
«Господи,–думала Фёдоровна,утирая слёзы платочком,поднимаясь по ступенькам, – сколько выпало горестей на нашу семью. – Открыв дверь и войдя в квартиру, сняв курточку и ботиночки, поставив клюшку в угол, прошла на кухню. Села на стул возле окна и смотря в него, – если вспомнить судьбу тёти Таси. Царствие ей небесное. Ох, и трудная у неё жизнь была. Сколько она пережила за свою жизнь. Ещё ребенком пережила раскулачивание, а потом и гонения соседей и детворы, кричавшей ей вслед: « Кулачье отродье», кидали в неё грязью и камешками. И она вся в слезах бежала домой, где пряталась за печку и плакала, размазывая слёзы по щекам. Отцу с матерью было не до неё, как и до других детей. Работа в колхозе забирала силы и время.
Во время войны была медсестрой. Сколько она исколесила колометров, за четыре года, на санитарном поезде. Скольких людей спасла. Для каждого раненого находила доброе слово. Бывала, идёт по вагону: кому одеяло поправит; обязательно проверит бинты; с каждым хоть словом, но обмолвится. Ответственная была. Вагон в чистоте содержала. Не дай бог, где грязь увидит, сразу уберет, вымоет. Однажды с ней случилась беда. Мыла в тамбуре пол и заноза под ноготь зашла. Вытащила. Но пол не бросила мыть. Только тогда ранку обработала, когда закончила наводить порядок. Обработав палец, перевязала бинтом да тут же забыла про него. Меняя повязку на пальце, заметила, что палец разбух да покраснел. Не придала значения. Болит и болит. Раненым нужна помощь им хуже, чем ей. Но через несколько дней болел не только палец и кисть, а уже до локтя боль дошла и опухоль с покраснением. Доктору показала. Тот глянул. И тут же приказал: "Немедленно руку оперировать". Была, как она рассказывала, опасность гангрены. Выбежала в тамбур. Плакала, уткнувшись в стекло двери. И вдруг услышала женский голос:
– Деточка, что ж ты так плачешь, убиваешься?
Обернулась Таисия. Глядь, бабушка сидит на узлах, на нее вопрошающе смотрит. Молча, загнула рукав, показала и сквозь рыдания, заикаясь, проговорила:
– Резать будут руку то, как я…
Бабушка встала с мешков, подошла к ней повертела руку и так, и эдак, сказала:
– Не реви есть способ спасти твою руку. Только он необычный. Так однажды себе ногу спасла. Поверь мне доченька. Таисия, как услышала её слова. Спросила:
– А разве можно спасти?
Конечно доченька. Вот слушай меня. Сходишь по большому, не выбрасывай, руку обмажь. Пахнуть будет. Так это ничего. Зато рука будет цела. Только тёплое надо. Замотай сверху. И как будет возможность, меняй.
Послушала Таисия, сама мне потом рассказывала, все сделала,как бабушка говорила, чем руку и спасла. Удивлялся доктор очень. Но был рад за Таисию.
После войны не вернулась в деревню. В город подалась. Замуж вышла. Через пять лет родила сыночка Витеньку. С мужем не могли нарадоваться. И опять беда её настигла. Жаловался сыночек на боли в животе. Увезли на скорой в больницу. Да видно поздно было. Аппендицит прорвался. Операция была долгой. После которой ему не разрешили вставать. Но стыдно было ему в судно ходить. Встал ночью. Упал… Не стало мальчонки. Семь лет только и было ему. Жалость, какая.
Через десять лет родился второй. Вовочкой назвали. Не знали они, сколько горя принесёт он матери. Баловали его очень. Все для него. А когда мужа убили. Таисия одна уже поднимала сына. Даже когда ушла на пенсию, подрабатывала в киоске, торговала газетами да журналами. Вечерами делала цветы, чтобы продавать их возле кладбища. Как сил то у неё хватало, до самой ночи сидела. Всё для него. Для любимого сына. Вырос Вовочка. Связался с компанией. Где научился курить и пить. Таисия очень переживала. Но боролась за него до последнего. Кое-как вытащила из компании. В двадцать пять лет привёл девушку. Женился. Жили все вместе в однокомнатной квартире. Перегородив комнату шифоньером. Отделив мать. Сколько ж она вытерпела от него скандалов да пожелания ей: «Чтоб ты сдохла». Мешала она им. Могли бы и сами уйти. Сноха не выдержала. Ушла к родителям, беременной была. Вовочка совсем взбесился. Наркоманить начал да из дома всё тащить. Таисия уже не в силах была сдерживать его. Бил её Вовочка. Однажды так ударил, кулаком в лицо, что она прикусили щёку. Заболела. Сильно. Пошла к врачу. Тот сказал рак. Вовочка Таисию из дома выгонял да всю пенсию отбирал. И вот однажды нашли её, в квартире, повешенной. Повесилась горемычная. Не выдержала издевательств, да боли. Грех на душу взяла. Сколько ж я ей говорила: «Айда ко мне жить. Брось его!» Не слушала. Всё говорила, что пропадёт без неё Вовочка. После смерти и похорон Таисии так и случилось. Сначала квартиру отобрали за долги торгаши наркотиками, а потом и вовсе убили. Когда его нашли, среди гаражей, при нём не было документов. Так и схоронили как неизвестного.
Это мы потом узнали от жены. Разыскивала она его. Нашла, но только вещи его. Сам был схоронен. В вещах фото Таисии нашли. По ней и узнали о гибели его. Так и не знаем, какая могилка его. Много неизвестных, без надписей холмиков могильных на кладбище.
Дочка, у него, какая красавица. Чем-то Таисию напоминает. Такая же скромная и трудолюбивая. Ниточка, значит, не оборвалась…
Фёдоровна вздохнув, встала, прошла в зал, где из шкафа достала фотоальбом. Сев на диван раскрыла его. И первая же фотография, попавшая ей на глаза, была Галинина – младшей сестры. Но это другая история.
Галина
Привет-привет, Галинка-малинка. Ты ж в семье самая младшая из нас да самая счастливая. Много чего не видела в жизни, что мы увидели. Тебя мать с отцом как лелеяли-то, самый сладкий кусочек тебе, платьице, что получше да краше тоже тебе. Всегда ты говорила, что с Шурой тебе завидуем. Может и завидовали. Тебе ж всё дозволялось. Как в детстве, так и когда подросла. Шура с Васей уже работали и в пятнадцать лет выпроводили, а ты жила вольно. Деньги-то родителям мы отдавали… ну да ладно. А, парни меня больше любили. Как ты бесилась, – улыбнулась Фёдоровна, глядя на фото своей сестры. – Выросла ты. Работать пошла да вскорости и замуж выскочила. Удачно. Любил тебя Лёва, но характером ты в отца пошла, не промолчишь лишний раз. Так Лёва тебе всё прощал. Одно было очень плохо - сердцем ты слаба оказалась. Рожать врачи запретили. Но ты ведь упрямая. Не послушалась. Родила. Дочь Ольгу. Вроде ничего обошлось. Но предупредили больше никаких родов. Ольга росла у вас в заботе и ласке шустрая девочка, так по жизни и осталась. Как восемь лет ей стало, забеременела ты. Все по больницам лежала. Сердце пошаливало. Предлагали аборт. Отказалась и правильно. На свет появилась вторая дочь Светланка. Молчуньюшка да разумница, спокойная. Но предсказание докторов исполнилось. Ноги отнялись. Вот и на Лёву всё и свалилось. Двое деток, да ты. На руках тебя носил. Чуть что в "скорую" бежал, телефона то не было. Поднял тебя на ноги. Встала. Характер твой почти не изменился. Сдерживать себя научилась в словах. Счастливо жили. Ты устроилась на обувную фабрику, где до пенсии и работала, да и после. Деньги были нужны, чтоб в достатке жить. Лёва ругался, говорил, что с больным сердцем надо дома сидеть. Боялся тебя потерять. Девочки росли любви да ласке. Лёва по выходным отправлял вас в кино или в парк. А когда вы возвращались в доме чистота и порядок. Обязательно пёк торты да готовил, как он говорил: «выходные обеды», радовался вам. Да видно за двадцатилетнее счастье надо платить. Погуливать стал. Ты терпела да молчала. Только плакала ночью. А утром виду не показывала. Всё думала: "перебесится". Домой ведь приходит. Семью не бросал.
Девчонки выросли. Старшая замуж вышла, переехала к мужу. Там сыночек родился. Редко к вам приезжала. Младшенькая, с вами осталась. А тут Лёва слёг. Парализовало. Все по больницам да по больницам. Ты к нему в больницу ходила, каждый день, после работы. А по выходным утром и вечером, а то и весь день около него. А когда частично вернулась подвижность, его выписали домой. Ты радовалась, что будет рядом с тобой. Помогала ему вставать, как же тебе тяжело было. Маленькой да худенькой тягать мужа рост, которого под метр восемьдесят, да и вес его вырос от неподвижности. Но ты справлялась. Кряхтя и чертыхаясь, вела его в туалет или к креслу, в которое с твоей помощью, садился. Однажды он упал. Не удержала. Так ты не смогла его поднять с пола. Соседей позвала. Помогли. В один день пришла ты из магазина, он лежит на полу, без движения. Парализовало совсем. Опять больница. Там и умер. Сколько слёз было. Горе не сломило тебя. Ты осталась такой же сильной и твёрдой. И что теперь? Как ты живёшь? Младшая замуж выскочила, внучку тебе родила. Но ты как будто очерствела. Не радовало тебя это. Старшая разошлась с первым мужем. За второго вышла. Дочь родила. Разошлась. К тебе вернулась с двумя детьми. Характером такая же, как и ты. Младшенькая к тебе редко ходит. Ворчишь много. Всё должно быть, как ты скажешь. Инсульт. Слава богу, что жива осталась. Татьяна, дочь Шуры, рассказывала, что еще говорить ладом не могла, а уже ворчала на понятном, только тебе, языке. Ольгу, как увидела, так на дверь показала ей. Чтоб ушла. Видно она была последнеё каплей. Ну, ничего, рада, что ты жива и скоро вернёшься домой.
Осталось нас двое ты да я, да дети наши и внуки…
Фёдоровна положила в альбом фотографию, закрыла и сидя на диване, в задумчивости, поглаживала кожаный переплёт фотоальбома…
Фёдоровна
Встав с дивана, Фёдоровна уронила альбом, из которого выпала фотография. Наклонилась, подняла. В руках оказался снимок, черно-белый. Присев на диван смотрела на любимых из них уже многих не было в живых.
«Почти все здесь, – думала Фёдоровна. – Дед Спиридон… бабушка Акулина. Отец Фёдор, мамочка Анна. Тётя Тася. Василий – самый старшенький из нас.
