Повернулась и смотрит. У тени нет ни лица, ни глаз, но я чувствую, что она смотрит на меня и нехорошо смотрит, со злобой. Она склоняет голову набок так, будто вглядывается. Я не сплю, я слышу, как внизу бубнит телевизор. Сажусь в постели, осматриваюсь, пытаясь найти хозяина этой зловещей тени. Окно горит мутно-зеленоватым тревожным светом, за окном балкон, но там никого нет. Ни кого нет, а тень на стене есть. Она поднимает руку и растопыривает длинные кривые пальцы, словно грозя мне. Так дети изображают когтистую лапу злобного зверя. А невнятный бубнеж телевизора вдруг выстраивается в тихие, но четкие фразы: «Что ты вылупился, дурак. Проваливай, выродок. Сгниешь, сгниеш-шь, со всеми потрохами. Протухнеш-шь…» Я схватил с тумбочки то, что попалось под руку, и швырнул в тень. Что-то со звоном разбилось. Вскочив, я бросился вон из комнаты и услышал тихое фырканье, будто кто-то еле сдерживался, чтоб не рассмеяться.
Слетев вниз по лестнице, я оказался в гостиной. Яркий свет, болтовня телевизора… Илья сидел на диване с закрытыми глазами, привалившись к спинке и закинув голову. Он спал и был похож на оставленную ребенком куклу. Сев рядом, я пытался успокоиться, сердце быстро и тяжело ухало, в горле пересохло. На экране телевизора какие-то люди горячо спорили, кажется, гангстеры, чего-то не поделили. Наконец, я нашел в себе силы встать. На кухне, оглядываясь и прислушиваясь, я напился воды, заварил чай и только перед рассветом заснул на диване рядом с Ильей.
Мы проспали почти до полудня. За поздним завтраком я рассказал о своих приключениях. И мы пришли к выводу, что таки да, в доме завелась какая-то хрень, и распоясалась она именно вследствие того, что Михаил Палыч покинул этот мир. Король умер. Вывод ясен: или мы найдем дедовский рецепт, или Илье придется дом продать, хозяином ему здесь не быть.
– Продать дом? С таким приданным? – засомневался я. – Ты расскажешь покупателям о чертовщине?
– Расскажу. Я честный парень. Все равно найдутся те, кто не поверит.
– Жалко-то как. Не ожидал от Михаила Палыча такого разгильдяйства – завещать дом внуку, а заклинание от нечисти зажать.
– Да кто ж знал, тридцать лет тут тихо было.
– Может, соседей порасспрашивать?
– Ну, кто здесь из его друзей-старожилов остался? Скворечников и Борисовна поумирали. Николай Иваныч к детям в Питер перебрался. Отвоевалась старая гвардия.
– Давай еще раз на письмо взглянем.
Растерянность и досада волной пронеслись по лицу Ильи:
– Е-елки! Я его дома оставил.
– Ладно. Там написано, что на этот рецепт он наткнулся случайно. Значит, что-то где-то в доме лежало и попалось ему на глаза.
– В газете или журнале что-то нашел?
– Вы эзотерические журналы выписывали?
– Спросил. Это ж тридцать лет назад было. Но на моей памяти такого чтива здесь не водилось, и ни чем таким дед не интересовался.
– И все-таки, нужно проверить вашу библиотеку, прошерстить полки, вдруг где какой гримуар завалялся. Ну, и в письменном столе порыться. А что нам еще остается? Ты возьмешь на себя архив, а я стеллажи с книгами.
Илья замялся:
– Нет, давай лучше наоборот – я за книги, ты за бумаги.
– Да мне как-то неудобно, я человек посторонний. Лезть в личную переписку, в дневники. Это дело семейное.
– Тебе неудобно, а мне тяжело. Боюсь совсем расклеиться.
В самом деле, для Ильи рыться в дедовских бумагах все равно, что рану ковырять. Мы взялись за работу – я сел в кресло за письменный стол, а Илья, взобравшись на стремянку, завис над полками стеллажа.
На своем рабочем месте Михаил Палыч никогда не разводил творческого беспорядка, вот и сейчас на слегка запыленной столешнице печально застыли лишь несколько предметов: серебристый ноутбук, лампа с зеленым плафоном, деревянный резной стакан с ручками и карандашами, да фотография Татьяны Александровны, бабушки Ильи. На автомате схватившись было за ноутбук, я тут же вспомнил, что тридцать лет назад он не мог принимать участия в боевых действиях, и занялся ящиками стола, вынимая папки, коробки, тетради, записные книжки. Прежде всего, меня интересовали мелкие бумажки, казалось, что на каком-нибудь обрывке я найду волшебный рецепт. Но мне попадались только записки с адресами, номерами телефонов и списками фамилий или названий книг.
– Какая дата стояла на письме? – спросил я Илью.
– На каком письме? – отозвался он из-под потолка.
– На письме твоего дедушки твоей бабушке.
– Не помню.
Я сам справился:
– Кажется, девяносто четвертый? Лето девяносто четвертого. Июнь или июль?
Отбирая бумаги, датированные 1994-м годом, я нашел несколько писем, а главное – дневник. Откуда-то выпал засушенный цветок клевера, скользнул по столешнице, хрустнул и рассыпался под моими пальцами. Решив передохнуть перед погружением в далекое прошлое, я откинулся на спинку кресла и поднял взгляд на Илью. Он шарил по стеллажу, трогая корешки книг, вытаскивал какой-нибудь том и тут же ставил его на место. Две полки занимали красные с позолотой шеренги Большой советской энциклопедии. И рядышком выстроился многочисленный темный отряд корешков полного собрания сочинений Горького. Там и тут в глаза бросались отбитые крупным шрифтом фамилии: Булгаков, Бахтин, Акутагава, Арцыбашев, Муратов, Перуц, Фицджеральд, Шкловский. Под рукой Ильи я заметил толстый черный корешок с замысловатым узором и не смог разобрать имя автора.
– Что это за книга? Большая черная, рядом с Гофманом? Ну, прямо перед тобой.
Илья не отвечал, хотя, казалось, в упор смотрел на тот самый толстенный черный том. Ему было не до книги.
– Постой, – он встревожено обернулся. – Слышишь?
По дому растекалась тишина.
– Слышишь? Кто-то ходит на втором этаже.
– Нет, не слышу.
– Ну, вот-вот. Не слышишь? Гребаная чертовня... Пойду проверю.
– Да тихо, вроде.
Илья слез со стремянки и отправился на второй этаж. Я остался в кабинете, настороженно ловя каждые звук, но не слышал ничего кроме тиканья старых часов в гостиной и… шагов. Да, шагов – кто-то ходил наверху. Кто? Наверное, Илья. Через несколько минут он вернулся и, сообщив, что на втором этаже все в порядке, успокоился, предложил пообедать и двинул на кухню.
Просмотрев несколько писем, я не нашел ничего интересного. А небо за окном уже начало темнеть, вечерело. Через несколько часов настанет ночь. Еще одна жуткая ночь? Я включил настольную лампу и вернулся к письмам. Прочитав пару посланий, разочарованно отложил их в сторону и снова глянул в окно… Через двор, по дорожке от ворот к дому шел человек. Неуверенно и осторожно, осматриваясь… Это был Илья. Илья? Он же на кухне. Я слышу, как он там чем-то позвякивает. Но этот парень на дорожке так похож на моего друга, он только что приехал, он идет от ворот… Что за черт? Я выбрался из кресла и прошел к кухне. В уютном свете ламп, на фоне шоколадного кафеля маячила спина в полосатом свитере. Да, Илья здесь, на кухне, стоит у мойки и чистит лук. Кого же я только что видел во дворе? Мне померещилось? Я попятился к дверям, выскользнул в прихожую и оттуда на террасу. Илья уже поднимался по ступенькам и, заметив меня, удивленно развел руками. Все такой же, как и пару дней назад… Он раскрыл было рот, но я приложил палец к губам и зашептал:
– Тихо-тихо, молчи.
Илья остановился в растерянности, я схватил его за грудки и оттащил к стене дома, заботясь о том, чтобы тот, в кухне, ничего не заметил.
– Что за фигня, Кирилл? Что ты здесь делаешь? – в возмущении просипел мой обескураженный друг.
– Ты сам меня сюда позвал.
– Речь шла о следующей неделе. Где ты взял ключи?
Творилась какая-то адская чертовщина. Только один из этих двух парней был настоящим Ильей. Я пытался понять кто, и мне казалось, что это именно тот, кого я припер к стене. Вглядываясь в такое знакомое лицо, и не зная, как докопаться до правды, я пустился в расспросы:
– Если речь шла о следующей неделе то, какого ты сейчас притащился?
– Мне сосед позвонил. Он увидел в окнах свет, решил, что я дома и позвонил, хотел болгарку одолжить. Я подумал – или в дом воры залезли, или я свет забыл выключить. Вот приехал проверить.
– На машине?
– Да.
– И где твоя машина?
– За воротами. Что ты вцепился в меня? Влез в мой дом, и меня же допрашиваешь.
– Тише. Не психуй. Тут такое дело…
Я окинул взглядом двор и понял, что прокололся в самом начале. Приехав сюда, я не заметил что, во дворе нет Ильюхиной машины. Он, конечно, мог загнать ее в гараж, но я же не проверил. Конечно, мне и в голову не могло прийти, что он…
– Спокойно, братан. Сейчас во всем разберемся, – пообещал я. – Только тихо. Мы подойдем к окну и заглянем в кухню. Посмотришь на того, кто там хозяйничает. Но что бы ты не увидел, молчи как покойник. Ясно?
Илья испугано закивал.
Мы подкрались к окну кухни, оно располагалось с другой стороны дома и смотрело в сад. К аромату еще цветущих роз подмешивался вкусный запах чего-то жареного. Поднявшись на крыльцо черного хода, я посмотрел в окно. Парень в полосатом свитере увлеченно крошил картошку на сковородку. Поманив Илью, я уступил ему место. Мой друг осторожно вытянул шею… Свет упал на его лицо, глаза внимательно прищурились и тут же округлились, рот приоткрылся. Илья оглянулся на меня в немом вопросе, снова повернулся к окну и оцепенел, его ноги стали медленно подгибаться. Я поймал оседающее тело друга, оттащил подальше и прислонил к стене. Бледный, Илья еле стоял с поникшими руками, подогнутыми коленями и смотрел на меня туманным взглядом.
– Илья, – позвал я шепотом, – Ильюха. Ну!
Я хлопнул его по щеке. Он очнулся, в глазах вспыхнули испуг и недоумение.
– Ну. Возьми себя в руки, – я встряхнул друга за плечи. – Ты слышишь меня?
– Что это? – хрипло прошептал он.
– Еще четверть часа назад я думал, что это ты.
– Господи. Какой ужас.
– Поверь, мне не легче. Я вот с этим… Целую ночь провел.
– Валим отсюда, – решительно выпалил Илья.
– И что дальше?
– А ты что предлагаешь?
– Я хочу во всем разобраться.
– Это он тебя сюда позвал?
– Да, позвонил с твоего номера и сказал: приезжай.
– Как с моего номера?
– Да. Вот такие дьявольские штуки.
– А зачем? Зачем ты ему здесь?
– Теперь уже не знаю. Если он сам и есть чертова тварь, то на фиг он меня позвал?
Илья шумно сглотнул и взмолился:
– Поехали отсюда. Темнеет уже.
– Ты поезжай, а я останусь. Займусь этой чертовщиной, раз уж ввязался. Давай, сваливай потихоньку, чтобы он тебя не заметил и не понял, что рассекречен.
– Ну и нервы у тебя.
– Мне не впервой.
– Ладно. Я позвоню тебе, – Илья с трудом оторвался от стены.
– Не надо. Не звони, а то еще спалишь кантору.
– Хорошо. Сам тогда набери. Если что, я сразу приеду. Я наготове буду.
И неровной походкой он направился к воротам. На первых шагах Илью качало, но понемногу он выровнялся и припустил чуть ли не бегом.
Мне тоже хотелось удрать подальше от всей этой чертовщины, но я не мог бросить дело на полпути. Темная загадка не отпускала меня, и я чувствовал, что смогу ее разгадать. Отдать этим тварям дом? Без боя? По крайней мере, я должен попытаться. Подышав свежим воздухом, я набрался храбрости.
На кухне горело, шкварчало и шипело, пахло жареным мясом и приправами. Илья… Неизвестно кто уже накрывал на стол. Разгоряченный работой, он повеселел в предвкушении ужина. Ему нравилось то, что он состряпал. Парень вынул из холодильника несколько банок пива, поставил на стол тарелки, разложил вилки и ножи… Он так по-хозяйски вертелся на кухне, что я усомнился в своих выводах. Может, вот этот и есть настоящий, а тот, с которым я только что говорил, жуткий морок? Адская сила хитра и изворотлива. Илья привлек меня к работам, попросив порезать огурцы и помидоры для салата.
Мы сели за стол. Мой приятель постарался – румяная картошка и загорелые бифштексы томились в кудрях золотистого лука, да с чесночком, да с перчиком, да с розмарином. Похоже, в преисподней знают толк в еде. Что же такое сидит напротив меня и набивает рот картошкой? Глядит на меня, как Илья и спрашивает его голосом:
– Останешься еще на ночь, или домой поедешь?
– А ты? Хочешь свалить?
– Если ты уедешь, я не останусь.
Интересно, на чем он собрался уезжать. Надо сходить в гараж и проверить, там ли машина.
– Я не уеду, пока не перерою стол деда Миши. Вот поем, сяду и упрусь, пока не перетрясу все бумаги.
– Кирюха, ты настоящий друг.
Я смотрел на него и ясно видел, как он отличается от того, с кем я говорил несколько дней назад в баре или час назад во дворе. Это осунувшееся лицо, землистый оттенок кожи, красноватые глаза – то, что я принял за следы волнений и бессонных ночей, могло оказаться чертами дьявольской сущности, пробивающимися наружу сквозь человеческую оболочку. Однако тот же голос, чуть тронутый хрипотцой, та же кошачья ладность… Почувствовав, что я его разглядываю, Илья тоже задержал на мне взгляд. Илья? Или демон, чудовище, нечто? Меня пробрало липким холодом, в груди заныло, отяжелело. Давя в себе приступ страха, я спросил:
– Интересно, зачем эти твари лезут в твой дом? Что им тут надо? Сидели бы в своем болоте.
Ну-ка, что ответит?
– Наверное, эти сущности нашей энергией питаются.
– Да? Но они же нас выгоняют, – возразил я. – Тебе говорили «вали отсюда, ублюдок…» Нет, как оно там выражалось? Выродок? Да, выродок.
– Значит, им нужен этот дом. Надо же им где-то жить. На болотах холодно и сыро, часовня развалилась. Заселятся, отпразднуют победу над дедом Мишей и развалят потихоньку дом, так же, как часовню.
Мне показалось, что при этих словах чудовище не удержалось от злорадной улыбки. И даже не улыбки – так, пробежало что-то по губам и мелькнуло в глазах.
Пока Илья прибирался в кухне, я сходил в гараж, проверил – машины там не было. Впрочем, он мог и автобусом приехать… Конечно, вместо того чтобы гадать, проще прямо спросить: «где твоя машина?» Но он может догадаться, что я его подозреваю. Не надо ворошить.
Вернувшись в кабинет, я взялся за дневник. Слегка потертый стандартный ежедневник в синем переплете, исписанный местами четким, местами небрежным почерком. Работали с ним активно – тут правки, там пометки на полях. Листы, медленно переворачиваясь, шелестели в моих руках. Я путешествовал по 1994-ому году. Первые страницы просматривал тщательно и, не встречая никаких зацепок, листал все быстрее и быстрее. Но на подходе к лету я сбавил обороты, выискивая любой намек или оговорку.
В основном это были деловые записи, о личном в них говорилось изредка и вскользь, мне не встретилось ни душевных излияний, ни глубоких размышлений. Новый дом упоминался, но о том, что в нем происходило, дед Миша не откровенничал. Начиная с мая, на страницах дневника появился А. К. Толстой. Михаил Палыч работал над статьей «Отражение религиозных взглядов А. К. Толстого в его поэзии». В списках прочитанного, среди прочего, значились «Основные мотивы поэзии А. Толстого» Бельского, «Некоторые черты жизни, личности и мировоззрения А. К. Толстого» Александровского, «Пророческий дух в русской поэзии: (лирика А. Толстого)» архимандрита Иоанна. Похоже, в июне Михаил Палыч был погружен в творчество Алексея Константиновича. А ведь он мистику писал… Я задумался, вспоминая, что там такого про нечисть есть у Толстого А. К. Мой взгляд упал на фотографию в рамке на столе, Татьяна Александровна улыбалась ласково и лукаво.
Слетев вниз по лестнице, я оказался в гостиной. Яркий свет, болтовня телевизора… Илья сидел на диване с закрытыми глазами, привалившись к спинке и закинув голову. Он спал и был похож на оставленную ребенком куклу. Сев рядом, я пытался успокоиться, сердце быстро и тяжело ухало, в горле пересохло. На экране телевизора какие-то люди горячо спорили, кажется, гангстеры, чего-то не поделили. Наконец, я нашел в себе силы встать. На кухне, оглядываясь и прислушиваясь, я напился воды, заварил чай и только перед рассветом заснул на диване рядом с Ильей.
Мы проспали почти до полудня. За поздним завтраком я рассказал о своих приключениях. И мы пришли к выводу, что таки да, в доме завелась какая-то хрень, и распоясалась она именно вследствие того, что Михаил Палыч покинул этот мир. Король умер. Вывод ясен: или мы найдем дедовский рецепт, или Илье придется дом продать, хозяином ему здесь не быть.
– Продать дом? С таким приданным? – засомневался я. – Ты расскажешь покупателям о чертовщине?
– Расскажу. Я честный парень. Все равно найдутся те, кто не поверит.
– Жалко-то как. Не ожидал от Михаила Палыча такого разгильдяйства – завещать дом внуку, а заклинание от нечисти зажать.
– Да кто ж знал, тридцать лет тут тихо было.
– Может, соседей порасспрашивать?
– Ну, кто здесь из его друзей-старожилов остался? Скворечников и Борисовна поумирали. Николай Иваныч к детям в Питер перебрался. Отвоевалась старая гвардия.
– Давай еще раз на письмо взглянем.
Растерянность и досада волной пронеслись по лицу Ильи:
– Е-елки! Я его дома оставил.
– Ладно. Там написано, что на этот рецепт он наткнулся случайно. Значит, что-то где-то в доме лежало и попалось ему на глаза.
– В газете или журнале что-то нашел?
– Вы эзотерические журналы выписывали?
– Спросил. Это ж тридцать лет назад было. Но на моей памяти такого чтива здесь не водилось, и ни чем таким дед не интересовался.
– И все-таки, нужно проверить вашу библиотеку, прошерстить полки, вдруг где какой гримуар завалялся. Ну, и в письменном столе порыться. А что нам еще остается? Ты возьмешь на себя архив, а я стеллажи с книгами.
Илья замялся:
– Нет, давай лучше наоборот – я за книги, ты за бумаги.
– Да мне как-то неудобно, я человек посторонний. Лезть в личную переписку, в дневники. Это дело семейное.
– Тебе неудобно, а мне тяжело. Боюсь совсем расклеиться.
В самом деле, для Ильи рыться в дедовских бумагах все равно, что рану ковырять. Мы взялись за работу – я сел в кресло за письменный стол, а Илья, взобравшись на стремянку, завис над полками стеллажа.
На своем рабочем месте Михаил Палыч никогда не разводил творческого беспорядка, вот и сейчас на слегка запыленной столешнице печально застыли лишь несколько предметов: серебристый ноутбук, лампа с зеленым плафоном, деревянный резной стакан с ручками и карандашами, да фотография Татьяны Александровны, бабушки Ильи. На автомате схватившись было за ноутбук, я тут же вспомнил, что тридцать лет назад он не мог принимать участия в боевых действиях, и занялся ящиками стола, вынимая папки, коробки, тетради, записные книжки. Прежде всего, меня интересовали мелкие бумажки, казалось, что на каком-нибудь обрывке я найду волшебный рецепт. Но мне попадались только записки с адресами, номерами телефонов и списками фамилий или названий книг.
– Какая дата стояла на письме? – спросил я Илью.
– На каком письме? – отозвался он из-под потолка.
– На письме твоего дедушки твоей бабушке.
– Не помню.
Я сам справился:
– Кажется, девяносто четвертый? Лето девяносто четвертого. Июнь или июль?
Отбирая бумаги, датированные 1994-м годом, я нашел несколько писем, а главное – дневник. Откуда-то выпал засушенный цветок клевера, скользнул по столешнице, хрустнул и рассыпался под моими пальцами. Решив передохнуть перед погружением в далекое прошлое, я откинулся на спинку кресла и поднял взгляд на Илью. Он шарил по стеллажу, трогая корешки книг, вытаскивал какой-нибудь том и тут же ставил его на место. Две полки занимали красные с позолотой шеренги Большой советской энциклопедии. И рядышком выстроился многочисленный темный отряд корешков полного собрания сочинений Горького. Там и тут в глаза бросались отбитые крупным шрифтом фамилии: Булгаков, Бахтин, Акутагава, Арцыбашев, Муратов, Перуц, Фицджеральд, Шкловский. Под рукой Ильи я заметил толстый черный корешок с замысловатым узором и не смог разобрать имя автора.
– Что это за книга? Большая черная, рядом с Гофманом? Ну, прямо перед тобой.
Илья не отвечал, хотя, казалось, в упор смотрел на тот самый толстенный черный том. Ему было не до книги.
– Постой, – он встревожено обернулся. – Слышишь?
По дому растекалась тишина.
– Слышишь? Кто-то ходит на втором этаже.
– Нет, не слышу.
– Ну, вот-вот. Не слышишь? Гребаная чертовня... Пойду проверю.
– Да тихо, вроде.
Илья слез со стремянки и отправился на второй этаж. Я остался в кабинете, настороженно ловя каждые звук, но не слышал ничего кроме тиканья старых часов в гостиной и… шагов. Да, шагов – кто-то ходил наверху. Кто? Наверное, Илья. Через несколько минут он вернулся и, сообщив, что на втором этаже все в порядке, успокоился, предложил пообедать и двинул на кухню.
Просмотрев несколько писем, я не нашел ничего интересного. А небо за окном уже начало темнеть, вечерело. Через несколько часов настанет ночь. Еще одна жуткая ночь? Я включил настольную лампу и вернулся к письмам. Прочитав пару посланий, разочарованно отложил их в сторону и снова глянул в окно… Через двор, по дорожке от ворот к дому шел человек. Неуверенно и осторожно, осматриваясь… Это был Илья. Илья? Он же на кухне. Я слышу, как он там чем-то позвякивает. Но этот парень на дорожке так похож на моего друга, он только что приехал, он идет от ворот… Что за черт? Я выбрался из кресла и прошел к кухне. В уютном свете ламп, на фоне шоколадного кафеля маячила спина в полосатом свитере. Да, Илья здесь, на кухне, стоит у мойки и чистит лук. Кого же я только что видел во дворе? Мне померещилось? Я попятился к дверям, выскользнул в прихожую и оттуда на террасу. Илья уже поднимался по ступенькам и, заметив меня, удивленно развел руками. Все такой же, как и пару дней назад… Он раскрыл было рот, но я приложил палец к губам и зашептал:
– Тихо-тихо, молчи.
Илья остановился в растерянности, я схватил его за грудки и оттащил к стене дома, заботясь о том, чтобы тот, в кухне, ничего не заметил.
– Что за фигня, Кирилл? Что ты здесь делаешь? – в возмущении просипел мой обескураженный друг.
– Ты сам меня сюда позвал.
– Речь шла о следующей неделе. Где ты взял ключи?
Творилась какая-то адская чертовщина. Только один из этих двух парней был настоящим Ильей. Я пытался понять кто, и мне казалось, что это именно тот, кого я припер к стене. Вглядываясь в такое знакомое лицо, и не зная, как докопаться до правды, я пустился в расспросы:
– Если речь шла о следующей неделе то, какого ты сейчас притащился?
– Мне сосед позвонил. Он увидел в окнах свет, решил, что я дома и позвонил, хотел болгарку одолжить. Я подумал – или в дом воры залезли, или я свет забыл выключить. Вот приехал проверить.
– На машине?
– Да.
– И где твоя машина?
– За воротами. Что ты вцепился в меня? Влез в мой дом, и меня же допрашиваешь.
– Тише. Не психуй. Тут такое дело…
Я окинул взглядом двор и понял, что прокололся в самом начале. Приехав сюда, я не заметил что, во дворе нет Ильюхиной машины. Он, конечно, мог загнать ее в гараж, но я же не проверил. Конечно, мне и в голову не могло прийти, что он…
– Спокойно, братан. Сейчас во всем разберемся, – пообещал я. – Только тихо. Мы подойдем к окну и заглянем в кухню. Посмотришь на того, кто там хозяйничает. Но что бы ты не увидел, молчи как покойник. Ясно?
Илья испугано закивал.
Мы подкрались к окну кухни, оно располагалось с другой стороны дома и смотрело в сад. К аромату еще цветущих роз подмешивался вкусный запах чего-то жареного. Поднявшись на крыльцо черного хода, я посмотрел в окно. Парень в полосатом свитере увлеченно крошил картошку на сковородку. Поманив Илью, я уступил ему место. Мой друг осторожно вытянул шею… Свет упал на его лицо, глаза внимательно прищурились и тут же округлились, рот приоткрылся. Илья оглянулся на меня в немом вопросе, снова повернулся к окну и оцепенел, его ноги стали медленно подгибаться. Я поймал оседающее тело друга, оттащил подальше и прислонил к стене. Бледный, Илья еле стоял с поникшими руками, подогнутыми коленями и смотрел на меня туманным взглядом.
– Илья, – позвал я шепотом, – Ильюха. Ну!
Я хлопнул его по щеке. Он очнулся, в глазах вспыхнули испуг и недоумение.
– Ну. Возьми себя в руки, – я встряхнул друга за плечи. – Ты слышишь меня?
– Что это? – хрипло прошептал он.
– Еще четверть часа назад я думал, что это ты.
– Господи. Какой ужас.
– Поверь, мне не легче. Я вот с этим… Целую ночь провел.
– Валим отсюда, – решительно выпалил Илья.
– И что дальше?
– А ты что предлагаешь?
– Я хочу во всем разобраться.
– Это он тебя сюда позвал?
– Да, позвонил с твоего номера и сказал: приезжай.
– Как с моего номера?
– Да. Вот такие дьявольские штуки.
– А зачем? Зачем ты ему здесь?
– Теперь уже не знаю. Если он сам и есть чертова тварь, то на фиг он меня позвал?
Илья шумно сглотнул и взмолился:
– Поехали отсюда. Темнеет уже.
– Ты поезжай, а я останусь. Займусь этой чертовщиной, раз уж ввязался. Давай, сваливай потихоньку, чтобы он тебя не заметил и не понял, что рассекречен.
– Ну и нервы у тебя.
– Мне не впервой.
– Ладно. Я позвоню тебе, – Илья с трудом оторвался от стены.
– Не надо. Не звони, а то еще спалишь кантору.
– Хорошо. Сам тогда набери. Если что, я сразу приеду. Я наготове буду.
И неровной походкой он направился к воротам. На первых шагах Илью качало, но понемногу он выровнялся и припустил чуть ли не бегом.
Мне тоже хотелось удрать подальше от всей этой чертовщины, но я не мог бросить дело на полпути. Темная загадка не отпускала меня, и я чувствовал, что смогу ее разгадать. Отдать этим тварям дом? Без боя? По крайней мере, я должен попытаться. Подышав свежим воздухом, я набрался храбрости.
На кухне горело, шкварчало и шипело, пахло жареным мясом и приправами. Илья… Неизвестно кто уже накрывал на стол. Разгоряченный работой, он повеселел в предвкушении ужина. Ему нравилось то, что он состряпал. Парень вынул из холодильника несколько банок пива, поставил на стол тарелки, разложил вилки и ножи… Он так по-хозяйски вертелся на кухне, что я усомнился в своих выводах. Может, вот этот и есть настоящий, а тот, с которым я только что говорил, жуткий морок? Адская сила хитра и изворотлива. Илья привлек меня к работам, попросив порезать огурцы и помидоры для салата.
Мы сели за стол. Мой приятель постарался – румяная картошка и загорелые бифштексы томились в кудрях золотистого лука, да с чесночком, да с перчиком, да с розмарином. Похоже, в преисподней знают толк в еде. Что же такое сидит напротив меня и набивает рот картошкой? Глядит на меня, как Илья и спрашивает его голосом:
– Останешься еще на ночь, или домой поедешь?
– А ты? Хочешь свалить?
– Если ты уедешь, я не останусь.
Интересно, на чем он собрался уезжать. Надо сходить в гараж и проверить, там ли машина.
– Я не уеду, пока не перерою стол деда Миши. Вот поем, сяду и упрусь, пока не перетрясу все бумаги.
– Кирюха, ты настоящий друг.
Я смотрел на него и ясно видел, как он отличается от того, с кем я говорил несколько дней назад в баре или час назад во дворе. Это осунувшееся лицо, землистый оттенок кожи, красноватые глаза – то, что я принял за следы волнений и бессонных ночей, могло оказаться чертами дьявольской сущности, пробивающимися наружу сквозь человеческую оболочку. Однако тот же голос, чуть тронутый хрипотцой, та же кошачья ладность… Почувствовав, что я его разглядываю, Илья тоже задержал на мне взгляд. Илья? Или демон, чудовище, нечто? Меня пробрало липким холодом, в груди заныло, отяжелело. Давя в себе приступ страха, я спросил:
– Интересно, зачем эти твари лезут в твой дом? Что им тут надо? Сидели бы в своем болоте.
Ну-ка, что ответит?
– Наверное, эти сущности нашей энергией питаются.
– Да? Но они же нас выгоняют, – возразил я. – Тебе говорили «вали отсюда, ублюдок…» Нет, как оно там выражалось? Выродок? Да, выродок.
– Значит, им нужен этот дом. Надо же им где-то жить. На болотах холодно и сыро, часовня развалилась. Заселятся, отпразднуют победу над дедом Мишей и развалят потихоньку дом, так же, как часовню.
Мне показалось, что при этих словах чудовище не удержалось от злорадной улыбки. И даже не улыбки – так, пробежало что-то по губам и мелькнуло в глазах.
Пока Илья прибирался в кухне, я сходил в гараж, проверил – машины там не было. Впрочем, он мог и автобусом приехать… Конечно, вместо того чтобы гадать, проще прямо спросить: «где твоя машина?» Но он может догадаться, что я его подозреваю. Не надо ворошить.
Вернувшись в кабинет, я взялся за дневник. Слегка потертый стандартный ежедневник в синем переплете, исписанный местами четким, местами небрежным почерком. Работали с ним активно – тут правки, там пометки на полях. Листы, медленно переворачиваясь, шелестели в моих руках. Я путешествовал по 1994-ому году. Первые страницы просматривал тщательно и, не встречая никаких зацепок, листал все быстрее и быстрее. Но на подходе к лету я сбавил обороты, выискивая любой намек или оговорку.
В основном это были деловые записи, о личном в них говорилось изредка и вскользь, мне не встретилось ни душевных излияний, ни глубоких размышлений. Новый дом упоминался, но о том, что в нем происходило, дед Миша не откровенничал. Начиная с мая, на страницах дневника появился А. К. Толстой. Михаил Палыч работал над статьей «Отражение религиозных взглядов А. К. Толстого в его поэзии». В списках прочитанного, среди прочего, значились «Основные мотивы поэзии А. Толстого» Бельского, «Некоторые черты жизни, личности и мировоззрения А. К. Толстого» Александровского, «Пророческий дух в русской поэзии: (лирика А. Толстого)» архимандрита Иоанна. Похоже, в июне Михаил Палыч был погружен в творчество Алексея Константиновича. А ведь он мистику писал… Я задумался, вспоминая, что там такого про нечисть есть у Толстого А. К. Мой взгляд упал на фотографию в рамке на столе, Татьяна Александровна улыбалась ласково и лукаво.
