– А завтра получится?
– Получится.
– А эти… Придут?
– Кто?
– Призраки. Толпой ходят. Пристали ко мне.
– Они тебя бьют, обижают?
– Нет. Пока не били. Но они мне мешают. Я не могу так. Мне нужно сосредоточиться.
– Ладно. Приходи завтра.
Страх уже совсем исчез из взгляда незадачливого мага, на говорившую из угла морду, он смотрел с обалделым восторгом.
– Кто ты? – спросил парень. – Сабнок3?
– Лучше тебе моего имени не знать, и тем более не произносить.
– Хорошо, – послушно закивал маг.
– Иди домой, – повторила морда. – И приходи завтра. Обязательно приходи завтра. Слышишь?
– Хорошо. Так завтра все получится?
– Получится. До завтра, мой друг.
Зашуршав курткой, маг распихал по карманам свои пожитки и, еще раз бросив взгляд на морду в темном углу, загасил свечи. С этим он и вышел вон, ничего больше не сказав, кроме пары слов на «бэ» и «ха», которые обронил, споткнувшись о порог и ударившись о косяк в потемках. В след за незадачливым магом ветхий особняк покинул и Фирмус, довольный тем, что справился с порученным ему делом.
Дом №64 возвышается на Гороховой серо-желтой скалой – эклектика начала прошлого века. В центре фасада, как разинутый рот, зияет арка в два этажа, а над ней эркер в три, да самой крыши, а сверху купол и шпиль. По карнизам и над окнами лепнина рядами кудрявится, но скромно, без пышностей и грандиозностей. Ничего выдающегося, но на фоне своих безликих соседей дом, красуется, кремовым пирожным.
У решетки, перекрывающей вход в арку, невысокий человек в поношенном пальтишке и фуражке жался к стене, будто пытаясь спрятаться, то ли от чужих глаз, то ли от сырого ветра. У скромняги румянились обветренные скулы и крупный рябой нос. Хмурый темный взгляд из под козырька наблюдал за улицей. Однако этот взгляд оживился и посветлел, приметив элегантного господина, шагавшего в сопровождении черного кота. Господин приближался не спеша, пожалуй, даже с осторожностью, легко постукивая тростью при каждом шаге. Человек, таившийся в подворотне, встрепенулся и вынырнул на тротуар.
– Господин Пель, если не ошибаюсь?
– Да, не ошибаетесь.
– Я именно вас и поджидаю, – доложил скромняга.
Глянув под ноги аптекарю, он встретился взглядом с парой больших желтоватых глаз и полюбопытствовал:
– Кошка ваша?
– Не кошка, а кот. Не моя, а со мной, – пояснил Пель.
– Извините-с. Кот с вами, я понял.
– А вы Мирон, не так ли? – догадался аптекарь.
– Мирон, ваша милость. Так и есть.
– Значит, мы пришли туда, куда нас приглашали.
– Да-с, – слегка поклонившись, подтвердил Мирон и, секунду поколебавшись, осмелился поинтересоваться: – А правда, что котик говорящий?
– Правда, говорящий, – ответил Прокопий.
Мирон смущенно поежился и закивал, дескать «вижу, верю» и пригласил:
– Благоволите следовать за мной.
– И куда вы собираетесь нас вести? – спросил Василий Васильевич.
– А вот в этот дом, здесь квартира в третьем этаже. Вас ждут-с.
– Позвольте узнать – кто?
– Это все хозяин вам сам расскажет. Мне велено встретить, проводить и не болтать, да-с.
Он распахнул перед гостями решетчатую калитку. Следуя за провожатым, кот и аптекарь через арку прошли во двор – типичный питерский колодец. Типичные для Питера желтые стены, типичные для марта грязные сугробы, в двух-трех окнах еще горит свет. Мирон торопливо пересек двор, гости не отставали. Вошли в подъезд – на полу истертая серо-желто-коричневая кафельная плитка, вверх ведет лестница с черными кованными в завитках перилами. Гулко шаркают шаги.
Вот и третий этаж, здесь провожатый остановился у двустворчатой шоколадного цвета двери. Рядом на стене висел черно-белый фотопортрет в тонкой рамке, под стеклом. С портрета смотрел бородатый человек, лет тридцати-сорока, с темными волосами на прямой пробор. Прокопий привстал на задние лапы, стараясь рассмотреть его лицо и…
– Ахти! – удивленный возглас пролетел по подъезду.
– Тише, тише! – взмолился Мирон.
– Гляньте, гляньте, Василь Василич, кто тут, – страстно зашептал кот. – Вы знаете, кто это? Не знаете, вас уже здесь не было, когда он в силу вошел.
Пель с интересом разглядывал портрет.
– Кажется, я догадываюсь, – негромко ответил аптекарь. – Меня здесь уже не было, но я наслышан. Как же, наслышан. Мирон, братец, так ты нас к нему ведешь?
– Сейчас все узнаете, господа. Чего уж там, пришли уже. Входите, милости просим.
Маленькая прихожая в розово-бежевых с серебристыми узорами обоях, на одной стене большое зеркало в темной резной раме, на другой вешалка, под ней два старинных стула, узорчатый ковер на полу. Три двустворчатые двери светлого дерева – справа и слева закрыты, впереди распахнута в небольшой коридор – одна стена в серо-коричневых цветастых обоях, другая – в синих, без рисунка и фотографии в рамках, много фотографий.
– Можете раздеться, сударь, – предложил Мирон, снимая фуражку.
Шляпа и пальто аптекаря перекочевали на вешалку, однако трость Василий Васильевич взял с собой. Проходя через коридор, гости задержались, разглядывая висевшие на стенах фотографии, и на некоторых вновь обнаружили знакомые лица. А Мирон уже стоял, пригнувшись в легком поклоне и простирая руки в сторону раскрытой слева двери. Кот и аптекарь последовали приглашению.
Они вошли в комнату, оклеенную синими, такими же, как в коридоре обоими и обставленную старинной мебелью – стулья, сундук, стол, буфет. Два узких окна прикрывали узорчатые кремовые шторы. На стенах телефонный аппарат Белла, старинные часы в футляре, множество икон и снова фотографии, фотографии, фотографии... На стуле у стола, сидел сухонький человек с плешью и короткой бородой, одетый в давно не новый халат. Тот самый мужичок, что прошлой ночью вынюхивал и высматривал в старом деревянном доме.
– Проходите, господин Пель, – проскрипел он негромким спокойным голосом.
– С кем имею честь? – спросил аптекарь. – Это вы прислали мне приглашение?
– Да. И рад, что вы его приняли. Проходите же, Василий Васильевич.
– Значит, вы и есть господин С.Х.В.?
– Позвольте представиться. Студент холодных вод Иоанн Иаковлев. Зовите меня Иваном Яковлевичем.
– Иван Яковлевич? – Пель в удивление приподнял трость, будто указывая на собеседника. – Студент холодных вод? Вы – Иван Яковлевич Карейша?
– Да. Извините, послать письмо без подписи как-то невежливо, но подписываться полностью неудобно. Дело у нас с вами щекотливое.
Аптекарь шагнул к столу и тут же остановился, вспомнив о своем спутнике:
– Я не один, если вы не против. Со мной Прокопий, смотритель Никольского кладбища.
– Рад познакомиться, – кивнул Иван Яковлевич коту. – Проходите и садитесь, государи мои, где вам удобно. Миронка, будь добр, чаю и молока.
– А Григорий Ефимович4 к нам не присоединится? – осторожно полюбопытствовал Прокопий. – Это ведь его квартира?
– Да. Меня любезно пустили сюда на постой. А хозяин занят своими делами. Так что располагайтесь так, будто вы у меня в гостях.
Кот и аптекарь сели на старые венские стулья за небольшой квадратный стол. Прокопий продолжил расспросы:
– А что означает титул, коем вы себя величаете – студент холодных вод?
– Я, знаете ли, большую половину жизни провел в психиатрической клинике, в сумасшедшем доме, попросту говоря. Основной метод лечения в таких заведениях заключался в том, чтобы больных обливать холодной водой.
– Ясно, – промурлыкал кот и глянул на аптекаря, словно хотел удостовериться в том, что Пель слышал ответ Ивана Яковлевича.
Доктор тихонько кивнул товарищу, дескать, да, все так и было.
– Возможно, господа, что на сегодняшний вечер вы строили другие планы, – заметил Карейша. – Не серчайте. Кто чека, тен си дозека5. Поговорим, а завтра с божией помощью, глядишь, все и сладится.
– Это вы про те дела, что в старом доме, дяденька? – уточнил Прокопий.
– Именно.
Расторопный Мирон, уже без пальто, в таком же поношенном пиджаке, внес в комнату поднос, загруженный чашками и прочими чайными атрибутами, среди которых виднелась и корзинка с баранками. Затем появился небольшой горячий самовар. Стулья придвинулись ближе к столу, пошел звон, стук, повалил пар.
– Так вот, судари мои, – вернулся к делу Карейша, размешивая ложечкой сахар в чае. – Нехорошее у нас тут затевается. Меня матушка Ксения пригласила разобраться.
– Ксения Петербургская? – спросил аптекарь.
– Она самая. Подозреваю, что в этом темном деле замешен человек один. Думаю, нам всем известный. Он уже умер и похоронен.
– На Смоленском кладбище похоронен? – полюбопытствовал Прокопий.
– И на Смоленском тоже. У него две могилы.
– Как так? – не понял Пель.
– Прах поделили? – подсказал кот.
– Нет. Прах не делили, но могилы две. Давайте сразу договоримся, что до времени не будем произносить имя этого человека. И если вы догадаетесь о ком речь – молчите. Нас могут услышать, а если услышат, попытаются помешать. Не будем привлекать к себе внимание.
– А кто нас может услышать?
– Те, кто, так или иначе, заинтересованы в том, что происходит. Так вот. Наше дело имеет давнюю историю. Ну, не то что б очень давнюю, но столетнею.
– Столетнюю, это совсем недавно, – заметил Прокопий.
Иван Яковлевич не стал возражать:
– Ну, как хотите. Я поделюсь с вами тем, что мне удалось узнать. Некий человек, примерно сто лет назад сотворил некое произведение. И поскольку он был талантлив, то заключил в своем творении очень мощную силу. Он сам не понимал, насколько мощна эта сила, и на что она способна. Он сам не понимал, что натворил. А когда понял, решил уничтожить свое произведение. Но оно уже было издано. Правда, совсем небольшим тиражом. Автор пытался собрать и сжечь все напечатанное, но не получилось. Книга осталась жить и размножаться. А главное, что до сей поры дожило несколько экземпляров первого тиража. Они самые опасные, ибо впитали в себя всю мощь темной энергии. Одна из книг попала в руки человеку, который решил пробудить к жизни эту энергию и воспользоваться ее силой.
– Вы сказали, эта история с книгой произошла сто лет назад? – уточнил аптекарь. – Именно сто? Не двести?
– Да, почти сто лет назад, не двести. А вы сейчас о «Ганце Кюхельгартене» подумали? Нет-нет, это произведение куда сильнее, и Гоголь тут не причём.
– И в этой книге речь идет об убийстве? – спросил Прокопий.
– Там много о чем идет речь. Есть и убийство, да.
– Откуда вы все это знаете? – удивился кот.
– Прокопий, перед вами сидит Иван Корейша, – напомнил Пель, – один из самых прославленных российских провидцев.
– Я, как и вы, видел рисунки в доме, – пояснил Иван Яковлевич. – Вы их узнали?
– Нет.
– Картинки знаменитые, известные. Это иллюстрации к той самой книге.
– Стойте, стойте, – заерзал Прокопий. – А ведь и правда. Это очень похоже на иллюстрации…
– Цыц! Никаких имен, – напомнил Карейша.
На минуту все замолчали, будто испугавшись проговориться, но глотнув чая, аптекарь продолжил разговор:
– А что за энергия заключена в этой книги? И чего собственно можно добиться с ее помощью? Чего хочет тот, кто пентаграммы рисует и свечи жжёт?
– Темная энергия, дьявольская. Вы же видели рисунки? У вас есть сомнения? А чего может хотеть человек, связавшийся с темными силами? Власти, надо полагать. Над чем-то, над кем-то. Денег. Свободы… Извините, вседозволенности. Вряд ли он стремится постичь тайну бытия.
– А кто он?
– Не знаю. Я его еще не видел.
– А призраки, что ходят в тот самый дом со Смоленского кладбища… – вспомнил кот.
– Сорок мучеников, – кивнул Корейша. – Матушка Ксения их туда посылает озорника гонять, они и гоняют, но справиться не могут. Они его с места спугнут, а он на другую ночь возвращается.
– Но почему? – спросил Пель. – Почему бы ему другое место не найти для своих дел?
– Старый дом – скопление энергий, – пояснил Иван Яковлевич. – Он там уже силы пробудил, там уже движение началось. Опять же, двенадцатая линия. И место заброшенное, уединенное. Другое такое искать долго и хлопотно. Злодей уже понял, что у мучеников сил маловат-то, не справиться им с ним.
– И что же дальше? И зачем вы нас позвали?
– Нужно остановить все это. Отобрать книгу у безобразника и припугнуть его, вразумить, наказать. А вас я пригласил потому, что вы сами в это дело ввязались. И теперь, господа хорошие, решайте, будете вы мне помогать или нет.
Прокопий глянул на аптекаря и без колебаний ответил:
– Отчего же не помочь в правом деле.
– Можете на нас рассчитывать, – согласился с ним Василий Васильевич.
– Ну, тогда за дело. Завтра нужно попытаться этого пакостника подстеречь. И отобрать книгу.
– Но ведь она не в единственном экземпляре, он может другую достать.
– Вот пусть и поищет. А потом ему и новое место для его шалостей придется искать. Отправим особняк на реконструкцию. Подлатаем и почистим. В том числе от всякой нечисти. Так что, господа, как только стемнеет, проберёмся в дом, схоронимся и подстережем пакостника.
– Нужно будет дождаться, когда он начнет заклинания читать, – сказал кот. – Пусть запустит свой ритуал, и вот когда мы его остановим на полпути, тогда и разрушим то, что он там нагородить успел. Оборвется поток, и портал накрепко захлопнется. Но чтобы его остановить нужно его заклинания своими заклинаниями перебить.
– Вот вам и карты в лапы, уважаемый Прокопий. Я в чародействе ничего не смыслю. Я помолиться могу. А заклинания это по вашей части.
– Я готов. Подберу что-нибудь. Есть у меня одна мысль. Клин клином вышибают. Пустим поперек его заклинаний свои.
В темноте дрожал зыбкий круг света, на облезлом полу белела большая, начертанная мелом пентаграмма, на перевернутом дощатом ящике мерцали огоньками три свечи – красная, черная и белая. Человек в коричневой куртке сидел на пятках, склонившись над раскрытой потрепанной брошюрой. Тот самый незадачливый маг, которого Фирмус выпроводил прошлой ночью. Тот самый, кого Корейша называл озорником, злодеем и пакостником. Поглаживая желтоватые страницы, маг-озорник то и дело поднимал голову, прислушиваясь и осматриваясь. Он ждал тех, кто не оставлял его в покое – белесые тени монахов. Он ждал демона с львиной мордой. Но никто не появлялся – вокруг было тихо и пусто. Никто не появлялся. Спрятавшихся в темных углах призраков, он не видел, а кота – не замечал. Не дождавшись и успокоившись, маг погрел руки над пламенем свечей. Пальцы подрагивали – нет, он не спокоен. Пытаясь унять дрожь, пакостник сжал и разжал кулаки, потер ладони и снова взялся за книгу, а немного посидев над распахнутыми страницами, забубнил:
– Черный, белый, черный, белый, черный, белый…
Невнятный голос монотонно повторял слова, сгорбившаяся фигура слегка покачивалась в такт собственным заклинаниям.
– Чёрный, белый, черный, белый…
И вдруг, будто испугавшись чего-то, озорник вскрикнул:
– Без креста! Без креста. Без креста…
Успокоился и снова забубнил:
– Черный, белый, черный, белый, черный, белый… Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер!
Дунуло… Еще… И еще пуще. Побежал сор по полу. Пламя на свечах дрогнуло, но не погасло, наоборот засияло сильнее.
– Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — на всем Божьем свете!
Захолодело, засвистело в щелях. И за окнами понеслось – закачались ветви деревьев, зашумели, заскрипели. Вырвавшись из дома, вихрь полетел по улице, разгоняясь и посвистывая, поднимая сор.
– Получится.
– А эти… Придут?
– Кто?
– Призраки. Толпой ходят. Пристали ко мне.
– Они тебя бьют, обижают?
– Нет. Пока не били. Но они мне мешают. Я не могу так. Мне нужно сосредоточиться.
– Ладно. Приходи завтра.
Страх уже совсем исчез из взгляда незадачливого мага, на говорившую из угла морду, он смотрел с обалделым восторгом.
– Кто ты? – спросил парень. – Сабнок3?
– Лучше тебе моего имени не знать, и тем более не произносить.
– Хорошо, – послушно закивал маг.
– Иди домой, – повторила морда. – И приходи завтра. Обязательно приходи завтра. Слышишь?
– Хорошо. Так завтра все получится?
– Получится. До завтра, мой друг.
Зашуршав курткой, маг распихал по карманам свои пожитки и, еще раз бросив взгляд на морду в темном углу, загасил свечи. С этим он и вышел вон, ничего больше не сказав, кроме пары слов на «бэ» и «ха», которые обронил, споткнувшись о порог и ударившись о косяк в потемках. В след за незадачливым магом ветхий особняк покинул и Фирмус, довольный тем, что справился с порученным ему делом.
Дом №64 возвышается на Гороховой серо-желтой скалой – эклектика начала прошлого века. В центре фасада, как разинутый рот, зияет арка в два этажа, а над ней эркер в три, да самой крыши, а сверху купол и шпиль. По карнизам и над окнами лепнина рядами кудрявится, но скромно, без пышностей и грандиозностей. Ничего выдающегося, но на фоне своих безликих соседей дом, красуется, кремовым пирожным.
У решетки, перекрывающей вход в арку, невысокий человек в поношенном пальтишке и фуражке жался к стене, будто пытаясь спрятаться, то ли от чужих глаз, то ли от сырого ветра. У скромняги румянились обветренные скулы и крупный рябой нос. Хмурый темный взгляд из под козырька наблюдал за улицей. Однако этот взгляд оживился и посветлел, приметив элегантного господина, шагавшего в сопровождении черного кота. Господин приближался не спеша, пожалуй, даже с осторожностью, легко постукивая тростью при каждом шаге. Человек, таившийся в подворотне, встрепенулся и вынырнул на тротуар.
– Господин Пель, если не ошибаюсь?
– Да, не ошибаетесь.
– Я именно вас и поджидаю, – доложил скромняга.
Глянув под ноги аптекарю, он встретился взглядом с парой больших желтоватых глаз и полюбопытствовал:
– Кошка ваша?
– Не кошка, а кот. Не моя, а со мной, – пояснил Пель.
– Извините-с. Кот с вами, я понял.
– А вы Мирон, не так ли? – догадался аптекарь.
– Мирон, ваша милость. Так и есть.
– Значит, мы пришли туда, куда нас приглашали.
– Да-с, – слегка поклонившись, подтвердил Мирон и, секунду поколебавшись, осмелился поинтересоваться: – А правда, что котик говорящий?
– Правда, говорящий, – ответил Прокопий.
Мирон смущенно поежился и закивал, дескать «вижу, верю» и пригласил:
– Благоволите следовать за мной.
– И куда вы собираетесь нас вести? – спросил Василий Васильевич.
– А вот в этот дом, здесь квартира в третьем этаже. Вас ждут-с.
– Позвольте узнать – кто?
– Это все хозяин вам сам расскажет. Мне велено встретить, проводить и не болтать, да-с.
Он распахнул перед гостями решетчатую калитку. Следуя за провожатым, кот и аптекарь через арку прошли во двор – типичный питерский колодец. Типичные для Питера желтые стены, типичные для марта грязные сугробы, в двух-трех окнах еще горит свет. Мирон торопливо пересек двор, гости не отставали. Вошли в подъезд – на полу истертая серо-желто-коричневая кафельная плитка, вверх ведет лестница с черными кованными в завитках перилами. Гулко шаркают шаги.
Вот и третий этаж, здесь провожатый остановился у двустворчатой шоколадного цвета двери. Рядом на стене висел черно-белый фотопортрет в тонкой рамке, под стеклом. С портрета смотрел бородатый человек, лет тридцати-сорока, с темными волосами на прямой пробор. Прокопий привстал на задние лапы, стараясь рассмотреть его лицо и…
– Ахти! – удивленный возглас пролетел по подъезду.
– Тише, тише! – взмолился Мирон.
– Гляньте, гляньте, Василь Василич, кто тут, – страстно зашептал кот. – Вы знаете, кто это? Не знаете, вас уже здесь не было, когда он в силу вошел.
Пель с интересом разглядывал портрет.
– Кажется, я догадываюсь, – негромко ответил аптекарь. – Меня здесь уже не было, но я наслышан. Как же, наслышан. Мирон, братец, так ты нас к нему ведешь?
– Сейчас все узнаете, господа. Чего уж там, пришли уже. Входите, милости просим.
Маленькая прихожая в розово-бежевых с серебристыми узорами обоях, на одной стене большое зеркало в темной резной раме, на другой вешалка, под ней два старинных стула, узорчатый ковер на полу. Три двустворчатые двери светлого дерева – справа и слева закрыты, впереди распахнута в небольшой коридор – одна стена в серо-коричневых цветастых обоях, другая – в синих, без рисунка и фотографии в рамках, много фотографий.
– Можете раздеться, сударь, – предложил Мирон, снимая фуражку.
Шляпа и пальто аптекаря перекочевали на вешалку, однако трость Василий Васильевич взял с собой. Проходя через коридор, гости задержались, разглядывая висевшие на стенах фотографии, и на некоторых вновь обнаружили знакомые лица. А Мирон уже стоял, пригнувшись в легком поклоне и простирая руки в сторону раскрытой слева двери. Кот и аптекарь последовали приглашению.
Они вошли в комнату, оклеенную синими, такими же, как в коридоре обоими и обставленную старинной мебелью – стулья, сундук, стол, буфет. Два узких окна прикрывали узорчатые кремовые шторы. На стенах телефонный аппарат Белла, старинные часы в футляре, множество икон и снова фотографии, фотографии, фотографии... На стуле у стола, сидел сухонький человек с плешью и короткой бородой, одетый в давно не новый халат. Тот самый мужичок, что прошлой ночью вынюхивал и высматривал в старом деревянном доме.
– Проходите, господин Пель, – проскрипел он негромким спокойным голосом.
– С кем имею честь? – спросил аптекарь. – Это вы прислали мне приглашение?
– Да. И рад, что вы его приняли. Проходите же, Василий Васильевич.
– Значит, вы и есть господин С.Х.В.?
– Позвольте представиться. Студент холодных вод Иоанн Иаковлев. Зовите меня Иваном Яковлевичем.
– Иван Яковлевич? – Пель в удивление приподнял трость, будто указывая на собеседника. – Студент холодных вод? Вы – Иван Яковлевич Карейша?
– Да. Извините, послать письмо без подписи как-то невежливо, но подписываться полностью неудобно. Дело у нас с вами щекотливое.
Аптекарь шагнул к столу и тут же остановился, вспомнив о своем спутнике:
– Я не один, если вы не против. Со мной Прокопий, смотритель Никольского кладбища.
– Рад познакомиться, – кивнул Иван Яковлевич коту. – Проходите и садитесь, государи мои, где вам удобно. Миронка, будь добр, чаю и молока.
– А Григорий Ефимович4 к нам не присоединится? – осторожно полюбопытствовал Прокопий. – Это ведь его квартира?
– Да. Меня любезно пустили сюда на постой. А хозяин занят своими делами. Так что располагайтесь так, будто вы у меня в гостях.
Кот и аптекарь сели на старые венские стулья за небольшой квадратный стол. Прокопий продолжил расспросы:
– А что означает титул, коем вы себя величаете – студент холодных вод?
– Я, знаете ли, большую половину жизни провел в психиатрической клинике, в сумасшедшем доме, попросту говоря. Основной метод лечения в таких заведениях заключался в том, чтобы больных обливать холодной водой.
– Ясно, – промурлыкал кот и глянул на аптекаря, словно хотел удостовериться в том, что Пель слышал ответ Ивана Яковлевича.
Доктор тихонько кивнул товарищу, дескать, да, все так и было.
– Возможно, господа, что на сегодняшний вечер вы строили другие планы, – заметил Карейша. – Не серчайте. Кто чека, тен си дозека5. Поговорим, а завтра с божией помощью, глядишь, все и сладится.
– Это вы про те дела, что в старом доме, дяденька? – уточнил Прокопий.
– Именно.
Расторопный Мирон, уже без пальто, в таком же поношенном пиджаке, внес в комнату поднос, загруженный чашками и прочими чайными атрибутами, среди которых виднелась и корзинка с баранками. Затем появился небольшой горячий самовар. Стулья придвинулись ближе к столу, пошел звон, стук, повалил пар.
– Так вот, судари мои, – вернулся к делу Карейша, размешивая ложечкой сахар в чае. – Нехорошее у нас тут затевается. Меня матушка Ксения пригласила разобраться.
– Ксения Петербургская? – спросил аптекарь.
– Она самая. Подозреваю, что в этом темном деле замешен человек один. Думаю, нам всем известный. Он уже умер и похоронен.
– На Смоленском кладбище похоронен? – полюбопытствовал Прокопий.
– И на Смоленском тоже. У него две могилы.
– Как так? – не понял Пель.
– Прах поделили? – подсказал кот.
– Нет. Прах не делили, но могилы две. Давайте сразу договоримся, что до времени не будем произносить имя этого человека. И если вы догадаетесь о ком речь – молчите. Нас могут услышать, а если услышат, попытаются помешать. Не будем привлекать к себе внимание.
– А кто нас может услышать?
– Те, кто, так или иначе, заинтересованы в том, что происходит. Так вот. Наше дело имеет давнюю историю. Ну, не то что б очень давнюю, но столетнею.
– Столетнюю, это совсем недавно, – заметил Прокопий.
Иван Яковлевич не стал возражать:
– Ну, как хотите. Я поделюсь с вами тем, что мне удалось узнать. Некий человек, примерно сто лет назад сотворил некое произведение. И поскольку он был талантлив, то заключил в своем творении очень мощную силу. Он сам не понимал, насколько мощна эта сила, и на что она способна. Он сам не понимал, что натворил. А когда понял, решил уничтожить свое произведение. Но оно уже было издано. Правда, совсем небольшим тиражом. Автор пытался собрать и сжечь все напечатанное, но не получилось. Книга осталась жить и размножаться. А главное, что до сей поры дожило несколько экземпляров первого тиража. Они самые опасные, ибо впитали в себя всю мощь темной энергии. Одна из книг попала в руки человеку, который решил пробудить к жизни эту энергию и воспользоваться ее силой.
– Вы сказали, эта история с книгой произошла сто лет назад? – уточнил аптекарь. – Именно сто? Не двести?
– Да, почти сто лет назад, не двести. А вы сейчас о «Ганце Кюхельгартене» подумали? Нет-нет, это произведение куда сильнее, и Гоголь тут не причём.
– И в этой книге речь идет об убийстве? – спросил Прокопий.
– Там много о чем идет речь. Есть и убийство, да.
– Откуда вы все это знаете? – удивился кот.
– Прокопий, перед вами сидит Иван Корейша, – напомнил Пель, – один из самых прославленных российских провидцев.
– Я, как и вы, видел рисунки в доме, – пояснил Иван Яковлевич. – Вы их узнали?
– Нет.
– Картинки знаменитые, известные. Это иллюстрации к той самой книге.
– Стойте, стойте, – заерзал Прокопий. – А ведь и правда. Это очень похоже на иллюстрации…
– Цыц! Никаких имен, – напомнил Карейша.
На минуту все замолчали, будто испугавшись проговориться, но глотнув чая, аптекарь продолжил разговор:
– А что за энергия заключена в этой книги? И чего собственно можно добиться с ее помощью? Чего хочет тот, кто пентаграммы рисует и свечи жжёт?
– Темная энергия, дьявольская. Вы же видели рисунки? У вас есть сомнения? А чего может хотеть человек, связавшийся с темными силами? Власти, надо полагать. Над чем-то, над кем-то. Денег. Свободы… Извините, вседозволенности. Вряд ли он стремится постичь тайну бытия.
– А кто он?
– Не знаю. Я его еще не видел.
– А призраки, что ходят в тот самый дом со Смоленского кладбища… – вспомнил кот.
– Сорок мучеников, – кивнул Корейша. – Матушка Ксения их туда посылает озорника гонять, они и гоняют, но справиться не могут. Они его с места спугнут, а он на другую ночь возвращается.
– Но почему? – спросил Пель. – Почему бы ему другое место не найти для своих дел?
– Старый дом – скопление энергий, – пояснил Иван Яковлевич. – Он там уже силы пробудил, там уже движение началось. Опять же, двенадцатая линия. И место заброшенное, уединенное. Другое такое искать долго и хлопотно. Злодей уже понял, что у мучеников сил маловат-то, не справиться им с ним.
– И что же дальше? И зачем вы нас позвали?
– Нужно остановить все это. Отобрать книгу у безобразника и припугнуть его, вразумить, наказать. А вас я пригласил потому, что вы сами в это дело ввязались. И теперь, господа хорошие, решайте, будете вы мне помогать или нет.
Прокопий глянул на аптекаря и без колебаний ответил:
– Отчего же не помочь в правом деле.
– Можете на нас рассчитывать, – согласился с ним Василий Васильевич.
– Ну, тогда за дело. Завтра нужно попытаться этого пакостника подстеречь. И отобрать книгу.
– Но ведь она не в единственном экземпляре, он может другую достать.
– Вот пусть и поищет. А потом ему и новое место для его шалостей придется искать. Отправим особняк на реконструкцию. Подлатаем и почистим. В том числе от всякой нечисти. Так что, господа, как только стемнеет, проберёмся в дом, схоронимся и подстережем пакостника.
– Нужно будет дождаться, когда он начнет заклинания читать, – сказал кот. – Пусть запустит свой ритуал, и вот когда мы его остановим на полпути, тогда и разрушим то, что он там нагородить успел. Оборвется поток, и портал накрепко захлопнется. Но чтобы его остановить нужно его заклинания своими заклинаниями перебить.
– Вот вам и карты в лапы, уважаемый Прокопий. Я в чародействе ничего не смыслю. Я помолиться могу. А заклинания это по вашей части.
– Я готов. Подберу что-нибудь. Есть у меня одна мысль. Клин клином вышибают. Пустим поперек его заклинаний свои.
В темноте дрожал зыбкий круг света, на облезлом полу белела большая, начертанная мелом пентаграмма, на перевернутом дощатом ящике мерцали огоньками три свечи – красная, черная и белая. Человек в коричневой куртке сидел на пятках, склонившись над раскрытой потрепанной брошюрой. Тот самый незадачливый маг, которого Фирмус выпроводил прошлой ночью. Тот самый, кого Корейша называл озорником, злодеем и пакостником. Поглаживая желтоватые страницы, маг-озорник то и дело поднимал голову, прислушиваясь и осматриваясь. Он ждал тех, кто не оставлял его в покое – белесые тени монахов. Он ждал демона с львиной мордой. Но никто не появлялся – вокруг было тихо и пусто. Никто не появлялся. Спрятавшихся в темных углах призраков, он не видел, а кота – не замечал. Не дождавшись и успокоившись, маг погрел руки над пламенем свечей. Пальцы подрагивали – нет, он не спокоен. Пытаясь унять дрожь, пакостник сжал и разжал кулаки, потер ладони и снова взялся за книгу, а немного посидев над распахнутыми страницами, забубнил:
– Черный, белый, черный, белый, черный, белый…
Невнятный голос монотонно повторял слова, сгорбившаяся фигура слегка покачивалась в такт собственным заклинаниям.
– Чёрный, белый, черный, белый…
И вдруг, будто испугавшись чего-то, озорник вскрикнул:
– Без креста! Без креста. Без креста…
Успокоился и снова забубнил:
– Черный, белый, черный, белый, черный, белый… Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер!
Дунуло… Еще… И еще пуще. Побежал сор по полу. Пламя на свечах дрогнуло, но не погасло, наоборот засияло сильнее.
– Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — на всем Божьем свете!
Захолодело, засвистело в щелях. И за окнами понеслось – закачались ветви деревьев, зашумели, заскрипели. Вырвавшись из дома, вихрь полетел по улице, разгоняясь и посвистывая, поднимая сор.
