– Завивает ветер белый снежок, – бормотал озорник. – Под снежком ледок…
И легкие снежинки уже белеют, скользят по грязному полу, летят по улице, мечутся среди голых ветвей.
Прокопий глянул на Корейшу, будто советуясь с ним: «Не пора ли»? Кот был готов броситься в бой, но Иван Яковлевич поднял руку, придерживая его.
– И за вьюгой невидим, и от пули невредим! – выкрикнул маг.
И, будто захлебнувшись этими словами, заговорил тише?
– Черное, черное небо. Злоба, грустная злоба. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек.
– Он призывает кого-то? – прошептал Пель.
Прокопий сердито шикнул, испугавшись, что пакостник обнаружит слежку за собой. Но злодей вошел в раж и, ничего не замечая, продолжал, перекрикивая бушующий за стенами ветер:
– И за вьюгой невидим, и от пули невредим! Свобода, свобода, эх, эх, без креста! Черная злоба, святая злоба...
Он словно шалел от собственных слов, на него накатили восторг и одержимость:
– Пальнем-ка пулей в Святую Русь! Ко всему готовы, ничего не жаль! Ветер! Ветер! Идут двенадцать человек! Ветер!
Тут Корейша энергично, с отчаяньем, махнул рукой и произнес спокойным твердым голосом:
– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Прокопий, решив, что время пришло, выпалил:
– Напрасно я боролся с богом!
Его голос потонул в шуме ветра и криках злодея. Втянув в себя больше воздуха и собравшись с силами, кот повторил громче:
– Напрасно я боролся с богом! Он — громогласный чудодей!
Прокопию удалось перекрыть голос мага и, окрыленный удачей, он продолжил еще громче и уверенней:
– Над здешним, над земным чертогом воздвиг чертог еще страшней!
– Без креста! Без креста! – остервенело заорал злодей.
Кот сбился и на мгновенье стушевался, но вдруг почувствовал, что вдохновение охватило его, сил прибавилось и понеслось, ударяясь о старые стены, вылетая в окна и двери, разрезая потоки ветра:
– Напрасно я боролся с богом.
Он — громоносный чудодей —
Над здешним, над земным чертогом
Воздвиг чертог еще страшней.
Слова летели с увесистой силой, кот чувствовал, что к его голосу присоединился еще чей-то, мягкий, но глубокий и страстный:
– И средь кощунственных хулений,
Застигнут ясностью Зари,
Я пал, сраженный, на колени,
Иные славя алтари…
– Черное, черное небо! Злоба, грустная злоба! Не вредим! Без креста! – хрипел злодей, выпучив глаза, толи от старания, то ли от испуга.
А Прокопий продолжал, сливая свой голос с чужим, сильным и грозным:
– И вопреки хулам и стонам,
Во храме, где свершалось зло,
Над пламенеющим амвоном
Христово сердце расцвело.
Кот замолчал и послышался тихий голос Корейши:
– Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему.
Маг стоял на коленях, уронив книгу и глядя на кота злым затравленным взглядом. Теперь в доме слышались лишь негромкие слова молитвы Корейши да аккомпанемент ветра. А пакостник молчал, кривя губы, и вдруг резко с остервенением кинулся на Прокопия. Руки взметнулись, полы куртки разлетелись... Но трость аптекаря перегородила злодею дорогу. Отброшенный Пелем, озорник опрокинулся на спину, и засучил ногами и руками, заскреб по полу ногтями и каблуками, барахтаясь, как перевернутый жук. Казалось, злодей силится, но не может встать. На его побелевших губах выступила пена, глаза закатились.
– Это припадок, – догадался аптекарь. – Конвульсии.
Пель бросился к магу, и схватил его за голову, вглядываясь в лицо. Кот и Корейша поспешили на помощь. Все трое окружили тело корчившегося в судорогах человека.
– Что это с ним? – спросил Иван Яковлевич.
– Похоже на эпилепсию, – ответил Пель, расстегивая ремень на брюках озорника. – Нет, не трогайте его за руки. Придержите голову, осторожно, чтобы он не ударился. Так… Немного в бок поверните.
– Нужно что-то в рот ему сунуть, чтобы он язык не прикусил, – посоветовал Прокопий.
– Не нужно, – возразил аптекарь. – Сейчас все пройдет. Спокойно.
В самом деле, конвульсии понемногу угасали и, дернувшись еще несколько раз, злодей затих. По полу растеклась прозрачная лужица.
– Что нам теперь с ним делать? – спросил Корейша. – В больницу везти?
– Это необязательно, – ответил Пель, щупая запястье вялой руки. – Посмотрим на его состояние. Сейчас он придет в себя.
– Не придет, – ответил кот. – Вон он стоит.
У окна виднелась фигура – двойник того, кто лежал на полу. Двойник был взъерошен, испуган и растерян и молча смотрел на безжизненное тело.
– Да, пульса нет, – встревоженно сообщил доктор и наклонился к лицу пациента, заглядывая ему в глаза.
Торопливым движением Пель вынул из кармана фонарик и подсветил, рассматривая зрачки, лежавшего на полу злодея.
– Да, он умер.
– «И от пули не вредим», – пробормотал Корейша. – Не того ты боялся, милок. Есть вещи пострашнее пуль.
Лицо озорника искривилось, кажется, он из-всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться.
– Баловство до хорошего не доводит, – продолжил Иван Яковлевич.
– Ну, хоть теперь перекрестись, пропащая душа, – посоветовал кот.
Маг поднял руку, но не для того что бы сотворить крестное знамение, а для того чтобы утереться рукавом.
– Вы… вы… – проскрипел он обиженно.
Что хотел сказать злодей, так и осталось загадкой – вокруг него что-то сгустилось, потемнело, окутало бедолагу, и он исчез, словно растворился в тени. А рядом во тьме прорисовался и тут же растаял легкий силуэт. Тишина… Ветер стих, свечи погасли, по комнате разлился голубоватый сумрак.
– Мы убили его? – спросил Прокопий.
– Нет, это не мы, – хмуро ответил Корейша. – Сам себя сгубил страстями бесовскими. А вы молодец. Справились. По правде сказать, не ожидал.
– Он помог мне.
– Кто?
– Александр Александрович. Наверное, это был он.
– Блок?
– Да. Вы не заметили? Это был он. А кто ж еще это мог быть?
– «Напрасно я боролся с богом» – стихи Блока?
– Да. Против его же поэмы «Двенадцать». Блока Блоком вышибают.
– Слышите? Как тихо.
Примечания:
1. Коз посил збирай – поговорка на ломаном польском («Cos posial – zbieraj» – Что посеял – собирай).
2. Яака мактка, така Катка – поговорка на ломаном польском («Jaka matka, taka Katka» – Какова мать, такова и Катька).
3. Сабнок – демон, являющийся к людям в образе война с львиной головой.
4. Григорий Ефимович – Г.Е. Распутин, последние годы жизни провел в квартире по адресу Гороховая 64.
5. Кто чека, тен си дозека – поговорка на ломаном польском («Kto czeka, ten sie doczeka» – Кто ждет, тот дождется).
Конец
И легкие снежинки уже белеют, скользят по грязному полу, летят по улице, мечутся среди голых ветвей.
Прокопий глянул на Корейшу, будто советуясь с ним: «Не пора ли»? Кот был готов броситься в бой, но Иван Яковлевич поднял руку, придерживая его.
– И за вьюгой невидим, и от пули невредим! – выкрикнул маг.
И, будто захлебнувшись этими словами, заговорил тише?
– Черное, черное небо. Злоба, грустная злоба. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек.
– Он призывает кого-то? – прошептал Пель.
Прокопий сердито шикнул, испугавшись, что пакостник обнаружит слежку за собой. Но злодей вошел в раж и, ничего не замечая, продолжал, перекрикивая бушующий за стенами ветер:
– И за вьюгой невидим, и от пули невредим! Свобода, свобода, эх, эх, без креста! Черная злоба, святая злоба...
Он словно шалел от собственных слов, на него накатили восторг и одержимость:
– Пальнем-ка пулей в Святую Русь! Ко всему готовы, ничего не жаль! Ветер! Ветер! Идут двенадцать человек! Ветер!
Тут Корейша энергично, с отчаяньем, махнул рукой и произнес спокойным твердым голосом:
– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Прокопий, решив, что время пришло, выпалил:
– Напрасно я боролся с богом!
Его голос потонул в шуме ветра и криках злодея. Втянув в себя больше воздуха и собравшись с силами, кот повторил громче:
– Напрасно я боролся с богом! Он — громогласный чудодей!
Прокопию удалось перекрыть голос мага и, окрыленный удачей, он продолжил еще громче и уверенней:
– Над здешним, над земным чертогом воздвиг чертог еще страшней!
– Без креста! Без креста! – остервенело заорал злодей.
Кот сбился и на мгновенье стушевался, но вдруг почувствовал, что вдохновение охватило его, сил прибавилось и понеслось, ударяясь о старые стены, вылетая в окна и двери, разрезая потоки ветра:
– Напрасно я боролся с богом.
Он — громоносный чудодей —
Над здешним, над земным чертогом
Воздвиг чертог еще страшней.
Слова летели с увесистой силой, кот чувствовал, что к его голосу присоединился еще чей-то, мягкий, но глубокий и страстный:
– И средь кощунственных хулений,
Застигнут ясностью Зари,
Я пал, сраженный, на колени,
Иные славя алтари…
– Черное, черное небо! Злоба, грустная злоба! Не вредим! Без креста! – хрипел злодей, выпучив глаза, толи от старания, то ли от испуга.
А Прокопий продолжал, сливая свой голос с чужим, сильным и грозным:
– И вопреки хулам и стонам,
Во храме, где свершалось зло,
Над пламенеющим амвоном
Христово сердце расцвело.
Кот замолчал и послышался тихий голос Корейши:
– Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему.
Маг стоял на коленях, уронив книгу и глядя на кота злым затравленным взглядом. Теперь в доме слышались лишь негромкие слова молитвы Корейши да аккомпанемент ветра. А пакостник молчал, кривя губы, и вдруг резко с остервенением кинулся на Прокопия. Руки взметнулись, полы куртки разлетелись... Но трость аптекаря перегородила злодею дорогу. Отброшенный Пелем, озорник опрокинулся на спину, и засучил ногами и руками, заскреб по полу ногтями и каблуками, барахтаясь, как перевернутый жук. Казалось, злодей силится, но не может встать. На его побелевших губах выступила пена, глаза закатились.
– Это припадок, – догадался аптекарь. – Конвульсии.
Пель бросился к магу, и схватил его за голову, вглядываясь в лицо. Кот и Корейша поспешили на помощь. Все трое окружили тело корчившегося в судорогах человека.
– Что это с ним? – спросил Иван Яковлевич.
– Похоже на эпилепсию, – ответил Пель, расстегивая ремень на брюках озорника. – Нет, не трогайте его за руки. Придержите голову, осторожно, чтобы он не ударился. Так… Немного в бок поверните.
– Нужно что-то в рот ему сунуть, чтобы он язык не прикусил, – посоветовал Прокопий.
– Не нужно, – возразил аптекарь. – Сейчас все пройдет. Спокойно.
В самом деле, конвульсии понемногу угасали и, дернувшись еще несколько раз, злодей затих. По полу растеклась прозрачная лужица.
– Что нам теперь с ним делать? – спросил Корейша. – В больницу везти?
– Это необязательно, – ответил Пель, щупая запястье вялой руки. – Посмотрим на его состояние. Сейчас он придет в себя.
– Не придет, – ответил кот. – Вон он стоит.
У окна виднелась фигура – двойник того, кто лежал на полу. Двойник был взъерошен, испуган и растерян и молча смотрел на безжизненное тело.
– Да, пульса нет, – встревоженно сообщил доктор и наклонился к лицу пациента, заглядывая ему в глаза.
Торопливым движением Пель вынул из кармана фонарик и подсветил, рассматривая зрачки, лежавшего на полу злодея.
– Да, он умер.
– «И от пули не вредим», – пробормотал Корейша. – Не того ты боялся, милок. Есть вещи пострашнее пуль.
Лицо озорника искривилось, кажется, он из-всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться.
– Баловство до хорошего не доводит, – продолжил Иван Яковлевич.
– Ну, хоть теперь перекрестись, пропащая душа, – посоветовал кот.
Маг поднял руку, но не для того что бы сотворить крестное знамение, а для того чтобы утереться рукавом.
– Вы… вы… – проскрипел он обиженно.
Что хотел сказать злодей, так и осталось загадкой – вокруг него что-то сгустилось, потемнело, окутало бедолагу, и он исчез, словно растворился в тени. А рядом во тьме прорисовался и тут же растаял легкий силуэт. Тишина… Ветер стих, свечи погасли, по комнате разлился голубоватый сумрак.
– Мы убили его? – спросил Прокопий.
– Нет, это не мы, – хмуро ответил Корейша. – Сам себя сгубил страстями бесовскими. А вы молодец. Справились. По правде сказать, не ожидал.
– Он помог мне.
– Кто?
– Александр Александрович. Наверное, это был он.
– Блок?
– Да. Вы не заметили? Это был он. А кто ж еще это мог быть?
– «Напрасно я боролся с богом» – стихи Блока?
– Да. Против его же поэмы «Двенадцать». Блока Блоком вышибают.
– Слышите? Как тихо.
Примечания:
1. Коз посил збирай – поговорка на ломаном польском («Cos posial – zbieraj» – Что посеял – собирай).
2. Яака мактка, така Катка – поговорка на ломаном польском («Jaka matka, taka Katka» – Какова мать, такова и Катька).
3. Сабнок – демон, являющийся к людям в образе война с львиной головой.
4. Григорий Ефимович – Г.Е. Распутин, последние годы жизни провел в квартире по адресу Гороховая 64.
5. Кто чека, тен си дозека – поговорка на ломаном польском («Kto czeka, ten sie doczeka» – Кто ждет, тот дождется).
Конец
