Алиса рассмеялась.
– Чего? – переспросила она.
– Слишком откровенный вопрос? Извини. Я иногда сам не думаю, что говорю.
– Нет, это не секрет, я просто не ожидала такого вопроса от тебя. С виду такой застенчивый… такой скромный… такой приличный… – она шутливо подмигнула Захару, отчего тот залился краской. – Мне нравились девушки, было такое. Я не разделяю партнёров в зависимости от пола. Если человек мне нравится, то неважно, какого он пола. А секс – это же просто продолжение духовной близости.
– О!.. – поразился Захар. – «Секс – это просто продолжение духовной близости». Как хорошо ты сказала! Надо записать.
Они говорили ещё долго и много, и выяснилось, что у них действительно родственные вкусы в музыке. Они обсуждали группу «Наутилус Помпилиус», отдельно припоминая каждую знаковую композицию – «На берегу безымянной реки», «Прогулки по воде», «Эта музыка будет вечной», «Золотое пятно», «Взгляд с экрана», «Я хочу быть с тобой», «Жажда», «Красные листья», «Утро Полины»… Алиса обожала группу «Flёur» – украинский дуэт двух дивноголосых сестёр, правда, знала её совсем по другим песням, чем Захар. Захар обещал скинуть свои избранные. И самое неожиданное совпадение – они оба считали своей любимой пластинкой Акинчева альбом «Танцевать»! Правда, Алиса кроме неё ничего не слушала (только этот диск, как она говорила, ей ставили в детстве, и там все песни – все девять – идеально попадают в настроение), а Захар слушал всю дискографию, но этот альбом был самым первым, и так и остался непревзойдённым. В среде поклонников Акинчева сильнейшими его альбомами назывались многие другие, но никогда – этот, и Захар даже было думал, что он какой-то ненормальный и у него очень субъективное восприятие музыки, но вот же – нашёлся человек, который чувствовал и оценивал теми же категориями, что и он.
Потом они легли в постель. Алиса на верхний ярус, как обычно, а Захар – на нижний. Алиса стала ему читать свои стихи, которые писала в подростковый период, и перестала писать уже несколько лет. Слушая её, Захар застыл с открытым ртом – девушка оказалась настоящим поэтом, и поэтом более талантливым, чем он. В её душе было настоящее сокровище. И ему было безумно жаль, что она перестала писать стихи. Он слушал её заворожённо, но как ни старался, ничего не запомнил, кроме первой строчки. Первая строчка, которой начиналось последнее из написанных стихотворений, считавшихся ею удачными, была такой: «По-зимнему холодно говорим…» Сразу же, в одной строчке – и образ, и настроение. Талант захоронен в могиле рутины.
Захар постарался подобрать челюсть, отвисшую от удивления, и сдержанно выразить восторги, потому что он всегда боялся перехвалить талантливого человека, когда испытывал симпатии к его творчеству. Зазнается – и пиши пропало. Но даже в этой внешней сдержанности чувствовалось то восхищение, с которым он говорил. Так они лежали и тихонько разговаривали, чтобы не спугнуть притаившиеся в комнате ночные тени. Захар ощутил мощное желание залезть наверх, к Алисе, под одно одеяло, и спать в обнимку с ней. Такого опыта он не переживал ещё никогда.
Захар начал рассказывать ей про свои книги, и про своего друга-писателя, но вскоре, когда от неё не последовало ответа, по её мерному умиротворённому дыханию понял, что девушка спит. Уматывающий рабочий день. Как славно, что это всё позади. Как хорошо лежать сейчас здесь и наслаждаться нежным шумом её дыхания. Захар понял, что это самый-самый прекрасный момент в его жизни, и лучше него, возможно, не будет уже никогда.
Наутро она спустилась и стала одеваться. И, хотя Захар давно не спал, но ещё не встал с нижнего яруса, он отвернул лицо и боялся выдать себя шевелением, чтобы она не подумала, что он подглядывает. Только когда Алиса переоделась, Захар повернул голову и сказал: «Здравствуй!» Доброе утро. Они пошли на кухню, и Алиса вызвалась добровольно помочь помыть посуду. Захар не стал ей отказывать, поразившись угодливости девушки. И пока она мыла, украдкой любовался на её ножки, стройные и соблазнительные. Так как стояло лето, на ней были короткие шорты. Лето в Майском порту было жарким.
А чтобы она не заметила, что он смотрит, Захар начал обсуждать с девушкой дальнейшие планы на сегодня.
– Я планировал пораньше уехать из города, чтобы дома сразу приняться за монтаж. У меня времени в обрез до отъезда, так что кровь из носу нужно разобраться с этой штукой. Осталась всего какая-то неделя, даже меньше. А в Москве я буду заниматься поступлением, сама понимаешь, мне будет не до этого.
– Бли-ин… Ты так скоро уезжаешь. Что мы будем делать без тебя? Ты же наш главный генератор идей!
– …и поэтому я хотел уехать на маршрутке, которая идёт до Угловки. Высадиться на повороте, оттуда до моего дома идти три остановки. Так как сегодня выходной, прямой автобус будет только после обеда. На ранний мы уже не успеваем.
– А я хотела махнуть на Ерам, там позагорать. Я частенько туда езжу летом. Ерам – это же дальше твоего дома, то есть тебе будет по пути? Это в ту же сторону, тот же поворот.
– Значит, мы поедем раздельно? До твоего Ерама там ещё несколько километров от поворота. Я поеду на маршрутке, а ты позже меня, на автобусе.
– Нет, я поеду с тобой. Я хочу с тобой! На маршрутке – так на маршрутке. Подумаешь, пройду пять километров пешком. Я так уже ходила. – Алиса была настроена серьёзно.
– Да ладно тебе! Это неразумно. Что ты такое говоришь? В самом деле, идти из-за меня пять километров пешком.
– Не из-за тебя. Просто прогуляюсь. Хотя сегодня ужасная жарища… А я забыла кепку… Не представляю, как буду идти на этом палящем солнце…
– Ну, ты даёшь… Без кепки. А полотенце-то хоть есть?
– Нет, но оно мне и не понадобится, – загадочно ответила Алиса. На немой вопрос Захара: «То есть как?!», пояснила. – Я не вытираюсь, обсыхаю на солнце. Это очень приятно, когда выходишь из воды, и капли на твоём теле медленно тают под лучами пригревающего светила. Там прекрасная водичка, очень бодрая. И пляжик такой каменный, на этих камнях удобно лежать, если выбрать место, где не сильно много острых краёв. Там вообще довольно нелюдный пятачок есть у меня, облюбованный. Где почти никого не бывает, разве что проходит кто, и то редко. И я там загораю совершенно свободно, никакая одежда меня не стесняет. Я люблю так иногда ездить туда в одиночку и купаться голышом.
– Погоди! Бухта Ерам?! Это же там, где детский лагерь «Посейдон» находится.
– Я-то точно не в детском лагере купаюсь. Ты же не думаешь, что я какая-нибудь извращенка? – Алиса шутливо ущипнула Захара. – Бухта Ерам большая, простирается на много километров, там полно пустынных мест. Ты мог бы поехать со мной и посмотреть.
– Я? Ты что? Купаться обнажённым? Нет! У меня же мама судья. Вдруг какие-нибудь папарацци, заснимут, и потом используют как компромат, – испугался Захар.
– Ну, полежишь рядом. Одетый.
– Нет, если я буду одетый, а ты – раздета, я буду вносить дисгармонию, – выкрутился Захар. Хотя при этом почувствовал, как жгучий соблазн неожиданно вспых у него в груди. – А как же реагируют мимо проходящие люди на тебя?.. Если ты говоришь, там такие есть?
– Никак. Такое бывает достаточно редко. Обычно просто проходят, иногда издают крики одобрения. Я же не напоказ это делаю, не то чтобы я эксгибиционистка какая. Просто мне так нравится. Это естественно. Тело должно отдыхать от одежды. Никакие общественные условности не должны преграждать человеку путь к слиянию с природой. Иногда подходят ближе, знакомятся, но это уж совсем редко, какие-нибудь очень смелые, я даже не помню, когда последний раз такое было. Один раз мужик предложил заняться сексом. Реакция простая – пошёл на хрен, и всё. Если есть какая-то агрессия, можно же просто уйти. На крайний случай, я же и нож с собой ношу. Я же владею ножевым боем.
– Какая ты умница, – присвистнул Захар.
Они помолчали несколько минут. Алиса была явно довольна беседой, она подошла к окну и посмотрела на сахарное утро. Захар боролся с внутренними терзаниями. С одной стороны стоял долг приехать домой пораньше на маршрутке и заняться нужным и общественно полезным делом. С другой стороны, он не мог бросить Алису в городе, и тем более заставить её пилить пять-шесть километров пешком. Это было недопустимо. Однако, он знал, что если приедет домой после обеда, сегодня уже вряд ли примется за монтаж, потому что не будет правильного настроя. Если и сядет, то сделает немного. В результате борьбы победил долг перед человеком, а не долг перед человечеством. В этом раунде личной борьбы. Но окончательное слово во всей войне ещё не было сказано…
И вот они шли по городу, решив погулять то время, которое у них оставалось до послеобеднего автобуса – а это было несколько с лишним часов. Не сидеть же их дома, в душной квартире, пья горячий чай. Они шли сначала по шпалам. Вдоль моря, мимо улицы Светланской, шла железная дорога, ведущая к вокзалу. Дорога большую часть пути была однолинейная, и составов Захар здесь никогда не видел. Однако «железка» поддерживалась в исправности, видимо, нужна была для технических целей (например, здесь что-то возили по ночам), или как резерв. Они брели, по шпалам между рельсами, не решаясь держаться за руки, с рюкзаками за плечами, как аутентичные путники, странники, пленники дороги, символ дороги – железная дорога… И солнце светило им навстречу, они щурились, и разговаривали, и были счастливы, хотя остро ощущали непостоянство любого счастья. И постоянство любого непостоянства. Постоянство есть пьянство.
– …И вот с тех пор, когда моя жизнь разрушилась, я потеряла любимого человека… Я начала как бы создавать себя, свою личность заново. И у меня это получилось. Я нашла себя в общественной деятельности. Но у меня не получается больше любить. Как будто стоит какая-то перегородка. Я разучилась это делать. Как ребёнок научается делать что-то в детстве, чего раньше не умел, только у меня наоборот, я умела и разучилась. И теперь внутри одна пустота. Но так тоже можно жить. С пустотой внутри. Ты меня понимаешь, судя по стихам… – «Да, ещё как понимаю!!!» – в ответ подумал Захар (накануне он скинул Алисе файл со своими избранными стихотворениями). – И я долго искала какое-то своё направление в искусстве, музыку, фильмы, книги, где всё не вращалось бы вокруг одной дурацкой темы Любви. Я презираю любовь! Что она дала человечеству?.. – Алиса задумчиво посмотрела вверх, в небо. Небо было синее и величественное. Если она смотрела с вызовом, то оно смотрело с лаской, как умудрённый родитель на ребёнка. Захар краешком губ улыбнулся. – И я НИЧЕГО НЕ НАШЛА!!! – Алиса обречённо опустила руки и уставилась невидящими глазами вперёд. Он хотел обнять её, но неясное оцепенение сковало его. – Есть очень редкие образцы, которые вполне неплохо сделаны и построены на других образах, но в основном всё строится на этой проклятой теме! А может быть, я когда-нибудь ещё смогу любить?.. И что же мне, снова менять всё своё отношение заново?
– Я не думаю, что стоит так этого бояться, – прошептал Захар. – Смысл жизни в том, чтобы постоянно меняться, иначе было бы неинтересно… Был одним, стал другим… Чёрное стало светлым, яркое – погасло, красное стало чёрным… Красное стало чёрным…
Потом они дошли до Набережной, и здесь они купили мороженое, и шли мимо моря, на пляже лежали люди. Волны были умиротворяющими и невесомыми, как шёпот. Захару захотелось броситься в них, но он забоялся, что не провалится, а побежит прямо по ним, здесь было жарко, слишком жарко, и он бы сгорел в пламени лучей, что пылало на горизонте, на невыносимом горизонте… Он посмотрел на Алису, и у него закружилась голова. Вот бы убежать с ней, по волнам… Туда – дальше… В прекрасную Россию будущего. Которую они однажды построят.
У каждого из нас в дальнем уголке души есть своя Россия, которая отличается от той мрачной и серой России, которую мы видим вокруг.
Он ел мороженое, и этим мороженым была мечта о прекрасной России, и этим мороженым было его сердце, которое сдавалось под натиском любви к Алисе. Это была настоящая фантастика. Потом они ушли подальше, туда, где не так людно. Алиса рассказывала про своего бывшего парня, который ушёл (какой дурак! – подумал Захар), потому что чувствовал себя с ней некомфортно (какой идиот! – смутился Захар). Ушёл в свободное плавание. Как мороженое в летнем море. Потом рассказывала про другого мужчину, который работал инструктором по ножевому бою, и как они с ним дурачились, и он случайно сильно порезал ей руку, и она показала шрам. Шрам был звездообразный. Но она его простила, это была не его вина, они просто дурачились. И наконец, третий мужчина – «муж» – который работал спецназовцем, и они часто ругались о политике, иногда до ссор, до криков (не до избиений, к чести мужа). Она уходила, хлопала дверью. Но в целом он был ничего. Солдафон, но не самый плохой. Ей нужна была грубая мужская рука. Судьба непредсказуемая вещь. Сейчас ей нужна была нежная рука Захара…
Потом они шли к автобусу, который должен отвезти их к пригороду, потому что подошло время, они уже долго гуляли. И Алиса рассказывала, про то, что она мечтает уехать в Германию, если с кампанией Феврального ничего не получится, и она учит немецкий язык на курсах, занимается по скайпу, в свободное от работы время, с учительницей, и у неё получается, ведь она упорная. Она умница. И ей интересна германистика. А когда она уедет в Германию, она поселится там где-нибудь в сельской местности, недалеко от какого-нибудь города с названием вроде Шпицбурген, чтобы туда можно было ездить по выходным за пивом и глотком городского воздуха. А в деревне, в своём домике, она организует что-то вроде зоопарка для лис, питомника, или приюта. Там лисы будут жить в тех условиях, в которых им комфортно, играть на специальных площадках, жить почти в полноценных природных условиях, и посетители этого парка смогут наслаждаться обществом лис и поражаться её гению. Обществом тёплых, меховых, разноцветных, рыже-жёлто-осенних лис. Лист был зелёный, который Захар поймал рукой. Его сдуло ветром. Несчастная жертва счастливого летнего ветра, слишком разошедшегося из-за хорошего настроения.
– Я приеду к тебе в Германию, – сказал Захар. – В гости. Я мечтаю путешествовать и объехать весь мир.
Когда они сели в автобус, в глазах у него плясали цветные рыбки. Почему без кепки была Алиса, а солнечный удар получил он?.. Так вот откуда этот поэтический бред в голове… Он страшно покраснел, как будто бы был сильно возбуждён, только в три раза сильнее. Навалилась ломящая головная боль. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Он практически лёг на заднем сиденье автобуса, задний ряд – больше сидений, чем впереди, Алиса присела рядом с ним, так деликатно, положила ножку на ножку. Где его кепка? Её сдуло ветром? Он не заметил, когда автобус тронулся, а может, тронулась его крыша. В голове проходили странные образы и воспоминания, которых никогда не было. Алиса что-то говорила своим завораживающим голосом. И боль стала утихать, жара немного отпустила. Он благодарно полуприкрыл глаза. Автобус поехал быстрее, и в окно подул свежий ветер. Захар очнулся, и посмотрел на Алису, её волосы развевались на ветру. Она улыбалась, но не в полную силу, и смотрела как-то немного странно, с особым значением. Встревожилась? На фоне были слышны разговоры и биополя других людей.
– Чего? – переспросила она.
– Слишком откровенный вопрос? Извини. Я иногда сам не думаю, что говорю.
– Нет, это не секрет, я просто не ожидала такого вопроса от тебя. С виду такой застенчивый… такой скромный… такой приличный… – она шутливо подмигнула Захару, отчего тот залился краской. – Мне нравились девушки, было такое. Я не разделяю партнёров в зависимости от пола. Если человек мне нравится, то неважно, какого он пола. А секс – это же просто продолжение духовной близости.
– О!.. – поразился Захар. – «Секс – это просто продолжение духовной близости». Как хорошо ты сказала! Надо записать.
Они говорили ещё долго и много, и выяснилось, что у них действительно родственные вкусы в музыке. Они обсуждали группу «Наутилус Помпилиус», отдельно припоминая каждую знаковую композицию – «На берегу безымянной реки», «Прогулки по воде», «Эта музыка будет вечной», «Золотое пятно», «Взгляд с экрана», «Я хочу быть с тобой», «Жажда», «Красные листья», «Утро Полины»… Алиса обожала группу «Flёur» – украинский дуэт двух дивноголосых сестёр, правда, знала её совсем по другим песням, чем Захар. Захар обещал скинуть свои избранные. И самое неожиданное совпадение – они оба считали своей любимой пластинкой Акинчева альбом «Танцевать»! Правда, Алиса кроме неё ничего не слушала (только этот диск, как она говорила, ей ставили в детстве, и там все песни – все девять – идеально попадают в настроение), а Захар слушал всю дискографию, но этот альбом был самым первым, и так и остался непревзойдённым. В среде поклонников Акинчева сильнейшими его альбомами назывались многие другие, но никогда – этот, и Захар даже было думал, что он какой-то ненормальный и у него очень субъективное восприятие музыки, но вот же – нашёлся человек, который чувствовал и оценивал теми же категориями, что и он.
Потом они легли в постель. Алиса на верхний ярус, как обычно, а Захар – на нижний. Алиса стала ему читать свои стихи, которые писала в подростковый период, и перестала писать уже несколько лет. Слушая её, Захар застыл с открытым ртом – девушка оказалась настоящим поэтом, и поэтом более талантливым, чем он. В её душе было настоящее сокровище. И ему было безумно жаль, что она перестала писать стихи. Он слушал её заворожённо, но как ни старался, ничего не запомнил, кроме первой строчки. Первая строчка, которой начиналось последнее из написанных стихотворений, считавшихся ею удачными, была такой: «По-зимнему холодно говорим…» Сразу же, в одной строчке – и образ, и настроение. Талант захоронен в могиле рутины.
Захар постарался подобрать челюсть, отвисшую от удивления, и сдержанно выразить восторги, потому что он всегда боялся перехвалить талантливого человека, когда испытывал симпатии к его творчеству. Зазнается – и пиши пропало. Но даже в этой внешней сдержанности чувствовалось то восхищение, с которым он говорил. Так они лежали и тихонько разговаривали, чтобы не спугнуть притаившиеся в комнате ночные тени. Захар ощутил мощное желание залезть наверх, к Алисе, под одно одеяло, и спать в обнимку с ней. Такого опыта он не переживал ещё никогда.
Захар начал рассказывать ей про свои книги, и про своего друга-писателя, но вскоре, когда от неё не последовало ответа, по её мерному умиротворённому дыханию понял, что девушка спит. Уматывающий рабочий день. Как славно, что это всё позади. Как хорошо лежать сейчас здесь и наслаждаться нежным шумом её дыхания. Захар понял, что это самый-самый прекрасный момент в его жизни, и лучше него, возможно, не будет уже никогда.
Наутро она спустилась и стала одеваться. И, хотя Захар давно не спал, но ещё не встал с нижнего яруса, он отвернул лицо и боялся выдать себя шевелением, чтобы она не подумала, что он подглядывает. Только когда Алиса переоделась, Захар повернул голову и сказал: «Здравствуй!» Доброе утро. Они пошли на кухню, и Алиса вызвалась добровольно помочь помыть посуду. Захар не стал ей отказывать, поразившись угодливости девушки. И пока она мыла, украдкой любовался на её ножки, стройные и соблазнительные. Так как стояло лето, на ней были короткие шорты. Лето в Майском порту было жарким.
А чтобы она не заметила, что он смотрит, Захар начал обсуждать с девушкой дальнейшие планы на сегодня.
– Я планировал пораньше уехать из города, чтобы дома сразу приняться за монтаж. У меня времени в обрез до отъезда, так что кровь из носу нужно разобраться с этой штукой. Осталась всего какая-то неделя, даже меньше. А в Москве я буду заниматься поступлением, сама понимаешь, мне будет не до этого.
– Бли-ин… Ты так скоро уезжаешь. Что мы будем делать без тебя? Ты же наш главный генератор идей!
– …и поэтому я хотел уехать на маршрутке, которая идёт до Угловки. Высадиться на повороте, оттуда до моего дома идти три остановки. Так как сегодня выходной, прямой автобус будет только после обеда. На ранний мы уже не успеваем.
– А я хотела махнуть на Ерам, там позагорать. Я частенько туда езжу летом. Ерам – это же дальше твоего дома, то есть тебе будет по пути? Это в ту же сторону, тот же поворот.
– Значит, мы поедем раздельно? До твоего Ерама там ещё несколько километров от поворота. Я поеду на маршрутке, а ты позже меня, на автобусе.
– Нет, я поеду с тобой. Я хочу с тобой! На маршрутке – так на маршрутке. Подумаешь, пройду пять километров пешком. Я так уже ходила. – Алиса была настроена серьёзно.
– Да ладно тебе! Это неразумно. Что ты такое говоришь? В самом деле, идти из-за меня пять километров пешком.
– Не из-за тебя. Просто прогуляюсь. Хотя сегодня ужасная жарища… А я забыла кепку… Не представляю, как буду идти на этом палящем солнце…
– Ну, ты даёшь… Без кепки. А полотенце-то хоть есть?
– Нет, но оно мне и не понадобится, – загадочно ответила Алиса. На немой вопрос Захара: «То есть как?!», пояснила. – Я не вытираюсь, обсыхаю на солнце. Это очень приятно, когда выходишь из воды, и капли на твоём теле медленно тают под лучами пригревающего светила. Там прекрасная водичка, очень бодрая. И пляжик такой каменный, на этих камнях удобно лежать, если выбрать место, где не сильно много острых краёв. Там вообще довольно нелюдный пятачок есть у меня, облюбованный. Где почти никого не бывает, разве что проходит кто, и то редко. И я там загораю совершенно свободно, никакая одежда меня не стесняет. Я люблю так иногда ездить туда в одиночку и купаться голышом.
– Погоди! Бухта Ерам?! Это же там, где детский лагерь «Посейдон» находится.
– Я-то точно не в детском лагере купаюсь. Ты же не думаешь, что я какая-нибудь извращенка? – Алиса шутливо ущипнула Захара. – Бухта Ерам большая, простирается на много километров, там полно пустынных мест. Ты мог бы поехать со мной и посмотреть.
– Я? Ты что? Купаться обнажённым? Нет! У меня же мама судья. Вдруг какие-нибудь папарацци, заснимут, и потом используют как компромат, – испугался Захар.
– Ну, полежишь рядом. Одетый.
– Нет, если я буду одетый, а ты – раздета, я буду вносить дисгармонию, – выкрутился Захар. Хотя при этом почувствовал, как жгучий соблазн неожиданно вспых у него в груди. – А как же реагируют мимо проходящие люди на тебя?.. Если ты говоришь, там такие есть?
– Никак. Такое бывает достаточно редко. Обычно просто проходят, иногда издают крики одобрения. Я же не напоказ это делаю, не то чтобы я эксгибиционистка какая. Просто мне так нравится. Это естественно. Тело должно отдыхать от одежды. Никакие общественные условности не должны преграждать человеку путь к слиянию с природой. Иногда подходят ближе, знакомятся, но это уж совсем редко, какие-нибудь очень смелые, я даже не помню, когда последний раз такое было. Один раз мужик предложил заняться сексом. Реакция простая – пошёл на хрен, и всё. Если есть какая-то агрессия, можно же просто уйти. На крайний случай, я же и нож с собой ношу. Я же владею ножевым боем.
– Какая ты умница, – присвистнул Захар.
Они помолчали несколько минут. Алиса была явно довольна беседой, она подошла к окну и посмотрела на сахарное утро. Захар боролся с внутренними терзаниями. С одной стороны стоял долг приехать домой пораньше на маршрутке и заняться нужным и общественно полезным делом. С другой стороны, он не мог бросить Алису в городе, и тем более заставить её пилить пять-шесть километров пешком. Это было недопустимо. Однако, он знал, что если приедет домой после обеда, сегодня уже вряд ли примется за монтаж, потому что не будет правильного настроя. Если и сядет, то сделает немного. В результате борьбы победил долг перед человеком, а не долг перед человечеством. В этом раунде личной борьбы. Но окончательное слово во всей войне ещё не было сказано…
И вот они шли по городу, решив погулять то время, которое у них оставалось до послеобеднего автобуса – а это было несколько с лишним часов. Не сидеть же их дома, в душной квартире, пья горячий чай. Они шли сначала по шпалам. Вдоль моря, мимо улицы Светланской, шла железная дорога, ведущая к вокзалу. Дорога большую часть пути была однолинейная, и составов Захар здесь никогда не видел. Однако «железка» поддерживалась в исправности, видимо, нужна была для технических целей (например, здесь что-то возили по ночам), или как резерв. Они брели, по шпалам между рельсами, не решаясь держаться за руки, с рюкзаками за плечами, как аутентичные путники, странники, пленники дороги, символ дороги – железная дорога… И солнце светило им навстречу, они щурились, и разговаривали, и были счастливы, хотя остро ощущали непостоянство любого счастья. И постоянство любого непостоянства. Постоянство есть пьянство.
– …И вот с тех пор, когда моя жизнь разрушилась, я потеряла любимого человека… Я начала как бы создавать себя, свою личность заново. И у меня это получилось. Я нашла себя в общественной деятельности. Но у меня не получается больше любить. Как будто стоит какая-то перегородка. Я разучилась это делать. Как ребёнок научается делать что-то в детстве, чего раньше не умел, только у меня наоборот, я умела и разучилась. И теперь внутри одна пустота. Но так тоже можно жить. С пустотой внутри. Ты меня понимаешь, судя по стихам… – «Да, ещё как понимаю!!!» – в ответ подумал Захар (накануне он скинул Алисе файл со своими избранными стихотворениями). – И я долго искала какое-то своё направление в искусстве, музыку, фильмы, книги, где всё не вращалось бы вокруг одной дурацкой темы Любви. Я презираю любовь! Что она дала человечеству?.. – Алиса задумчиво посмотрела вверх, в небо. Небо было синее и величественное. Если она смотрела с вызовом, то оно смотрело с лаской, как умудрённый родитель на ребёнка. Захар краешком губ улыбнулся. – И я НИЧЕГО НЕ НАШЛА!!! – Алиса обречённо опустила руки и уставилась невидящими глазами вперёд. Он хотел обнять её, но неясное оцепенение сковало его. – Есть очень редкие образцы, которые вполне неплохо сделаны и построены на других образах, но в основном всё строится на этой проклятой теме! А может быть, я когда-нибудь ещё смогу любить?.. И что же мне, снова менять всё своё отношение заново?
– Я не думаю, что стоит так этого бояться, – прошептал Захар. – Смысл жизни в том, чтобы постоянно меняться, иначе было бы неинтересно… Был одним, стал другим… Чёрное стало светлым, яркое – погасло, красное стало чёрным… Красное стало чёрным…
Потом они дошли до Набережной, и здесь они купили мороженое, и шли мимо моря, на пляже лежали люди. Волны были умиротворяющими и невесомыми, как шёпот. Захару захотелось броситься в них, но он забоялся, что не провалится, а побежит прямо по ним, здесь было жарко, слишком жарко, и он бы сгорел в пламени лучей, что пылало на горизонте, на невыносимом горизонте… Он посмотрел на Алису, и у него закружилась голова. Вот бы убежать с ней, по волнам… Туда – дальше… В прекрасную Россию будущего. Которую они однажды построят.
У каждого из нас в дальнем уголке души есть своя Россия, которая отличается от той мрачной и серой России, которую мы видим вокруг.
Он ел мороженое, и этим мороженым была мечта о прекрасной России, и этим мороженым было его сердце, которое сдавалось под натиском любви к Алисе. Это была настоящая фантастика. Потом они ушли подальше, туда, где не так людно. Алиса рассказывала про своего бывшего парня, который ушёл (какой дурак! – подумал Захар), потому что чувствовал себя с ней некомфортно (какой идиот! – смутился Захар). Ушёл в свободное плавание. Как мороженое в летнем море. Потом рассказывала про другого мужчину, который работал инструктором по ножевому бою, и как они с ним дурачились, и он случайно сильно порезал ей руку, и она показала шрам. Шрам был звездообразный. Но она его простила, это была не его вина, они просто дурачились. И наконец, третий мужчина – «муж» – который работал спецназовцем, и они часто ругались о политике, иногда до ссор, до криков (не до избиений, к чести мужа). Она уходила, хлопала дверью. Но в целом он был ничего. Солдафон, но не самый плохой. Ей нужна была грубая мужская рука. Судьба непредсказуемая вещь. Сейчас ей нужна была нежная рука Захара…
Потом они шли к автобусу, который должен отвезти их к пригороду, потому что подошло время, они уже долго гуляли. И Алиса рассказывала, про то, что она мечтает уехать в Германию, если с кампанией Феврального ничего не получится, и она учит немецкий язык на курсах, занимается по скайпу, в свободное от работы время, с учительницей, и у неё получается, ведь она упорная. Она умница. И ей интересна германистика. А когда она уедет в Германию, она поселится там где-нибудь в сельской местности, недалеко от какого-нибудь города с названием вроде Шпицбурген, чтобы туда можно было ездить по выходным за пивом и глотком городского воздуха. А в деревне, в своём домике, она организует что-то вроде зоопарка для лис, питомника, или приюта. Там лисы будут жить в тех условиях, в которых им комфортно, играть на специальных площадках, жить почти в полноценных природных условиях, и посетители этого парка смогут наслаждаться обществом лис и поражаться её гению. Обществом тёплых, меховых, разноцветных, рыже-жёлто-осенних лис. Лист был зелёный, который Захар поймал рукой. Его сдуло ветром. Несчастная жертва счастливого летнего ветра, слишком разошедшегося из-за хорошего настроения.
– Я приеду к тебе в Германию, – сказал Захар. – В гости. Я мечтаю путешествовать и объехать весь мир.
Когда они сели в автобус, в глазах у него плясали цветные рыбки. Почему без кепки была Алиса, а солнечный удар получил он?.. Так вот откуда этот поэтический бред в голове… Он страшно покраснел, как будто бы был сильно возбуждён, только в три раза сильнее. Навалилась ломящая головная боль. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Он практически лёг на заднем сиденье автобуса, задний ряд – больше сидений, чем впереди, Алиса присела рядом с ним, так деликатно, положила ножку на ножку. Где его кепка? Её сдуло ветром? Он не заметил, когда автобус тронулся, а может, тронулась его крыша. В голове проходили странные образы и воспоминания, которых никогда не было. Алиса что-то говорила своим завораживающим голосом. И боль стала утихать, жара немного отпустила. Он благодарно полуприкрыл глаза. Автобус поехал быстрее, и в окно подул свежий ветер. Захар очнулся, и посмотрел на Алису, её волосы развевались на ветру. Она улыбалась, но не в полную силу, и смотрела как-то немного странно, с особым значением. Встревожилась? На фоне были слышны разговоры и биополя других людей.
