Под каменной печью есть маленький тайничок, сделанный еще моей бабушкой. Там, в металлической шкатулке, хранятся монеты, которые нам оставляли те, кто покупал лекарства для себя и своих близких. Но даже не деньги основная моя цель. Среди серебра и меди лежит медальон, принадлежавший моей воспитательнице. Кусок шлифованного серебра, яркий как луна, на толстой цепочке. Она его берегла и хранила как зеницу ока. Это был подарок любимого мужчины, единственного, которому было плевать на слухи и наветы, единственного, кто искренне любил "ведьму". Он погиб еще совсем молодым, так и не успев жениться, но остался в сердце одинокой травницы. Она оставила эту вещь мне, в качестве напоминания, что любовь есть, и просила отдать ее тому, кто станет для меня ценнее жизни.
Но в свои двадцать лет я только все больше и больше разочаровывалась в людях. Сомневаюсь, что найдется мужчина, способный заставить меня поверить и довериться. Я не знаю, что такое любовь, но представляла ее именно такой — непоколебимая вера. Но даже если мне никогда не придется дарить кулон, я обязана его забрать и сохранить.
Дорога назад показалась мне бесконечно длинной. Лишь к темноте мне удалось попасть на место, где совсем недавно стоял мой дом. Все, что от него осталось — это разоренное пепелище. Печная труба одиноко возвышалась среди выжженной земли, кое-где виднелись глиняные черепки и остатки от металлической посуды. Вот так мою жизнь, которую я знала, можно было собрать в одну горстку серого пепла. Жаль ли мне? Не знаю, оцепенение и усталость не позволяли эмоциям прорваться наружу.
Я шла по пепелищу, ощущая под ногами все еще теплую обугленную землю, и надеялась на то, что пожар не повредил тайник. Каменная кладка основания печи была цела и, выдохнув с облегчением, я принялась ковырять пространство между кирпичами. С трудом, но кладка поддалась, и мне удалось вытащить камень, закрывающий доступ к шкатулке. Она оказалась теплой, но бледный рисунок не пострадал, и значит, металл недостаточно прогрелся, чтобы спаять податливое серебро.
Я так увлеклась своим занятием, что не сразу услышала шум за спиной. Резко обернувшись, я поняла, что меня ждали, и у меня нет ни единого шанса избежать расплаты.
Трое крепких мужчин, окруживших меня, не имели во взгляде ничего человеческого. Животная злоба, которую я не видела даже у оборотней, имеющих волчью сущность. Дура. Глупо было возвращаться. И очень скоро меня накажут за мою глупость.
— Не смотрите ей в глаза, — скомандовал один из них. — Тогда она не сможет наложить на вас проклятье.
Я была слишком напугана, чтобы рассмеяться над этим бредом. Вот только они в это верили, да я и сама не раз поддерживала эту небылицу. К сожалению, сейчас это играло против меня.
Тот, который командовал, быстрым движением размотал длинную кожаную плеть и замахнулся. Плетка взвилась в воздух и хлестко ударила меня по правой скуле, лишь по счастливой случайности не попала в глаза, куда, судя по всему, и метились. Вот только способность что-то видеть я все же потеряла, так как от резкой боли потемнело в глазах, и я с криком упала на колени, роняя шкатулку на землю. Боль ослепляла и скручивала. Теплая липкая кровь потекла по лицу.
— Завяжи ей глаза, — раздался надо мной злой голос.
Кто-то повалил меня, прижав острым коленом к земле, вонючей тряпкой завязал мне глаза, а потом принялся затягивать веревки на запястьях, заломив руки назад. Суставы заныли от неестественного положения, а лицо запылало огнем. Как жаль, что они не убили меня сразу, это говорит лишь о том, что у них припасено для меня что-то более лютое.
Его рука мерзкой змеей поползла вверх по ноге, задирая край рубахи, несмотря на дикую боль и невозможность сопротивляться, я принялась дергаться и извиваться, надеясь спихнуть мужчину с себя. Визг застрял внутри, так как он сжал горло пальцами.
— Не дергайся! Или тебе оборотни больше нравятся? Так давай я покажу, чем именно мужики лучше, уверен тебе понравится, — проговорил он мне это на самое ухо и влажно облизал мою шею.
— Она же ведьма, — рядом раздался голос с отчетливыми брезгливыми нотками.
— Вот именно. Ведьм у меня еще не было.
Я забилась еще яростнее, сдирая кожу о землю.
— Да брось ты ее, лучше посмотрите-ка, что тут у нас, — засмеялся один из мужчин.
Я четко расслышала звук встряхнутой шкатулки. Монетки звонко бились об стенки металлической коробочки, радуя тюремщиков нежданной добычей.
— А ну покажи, — тяжелое мужское тело скатилось с меня, освобождая от груза.
Шкатулка перекочевала в другие руки.
— Впервые на моей памяти ведьма сама оплачивает собственную казнь, — неприятно рассмеялся человек.
Раздался звук пересыпания монет, затем коробочка глухо упала на землю.
— У меня пока побудут, — пояснил он свои действия возмущенным подельникам.
И постучав себя по набитому карману, стал подгонять их.
— Потом разделим. А сейчас пора уходить отсюда. У меня мурашки от этого болота и ночевать тут я не намерен.
Ворчащие мужики еще возмущались, но недолго, все же ведьмовского болота боялись все без исключения.
Потом меня долго тянули волоком по лесу в сторону деревни, не забывая подгонять все той же плетью. Из глаз непроизвольно лились слезы, добавляя еще больше агонии рассеченной скуле, в голове шумело, отчего я не слышала ничего, кроме собственного дыхания и дикого стука сердца. Рук я уже давно не чувствовала, а на тычки внимание обращать перестала.
Я не знаю, сколько времени прошло, перед тем как трава под босыми ногами сменилась утоптанной землей, и это рассказало мне о том, что мы приближаемся к поселению. Скрип калитки, звук сдвигаемого засова, деревянный пол, толчок, от которого я потеряла равновесие и упала на пол, приложившись о доски.
— Пойдем, мужики, поедим. Да можно по кружечке чего погорячее пропустить. Ведьма платит, — засмеялся все тот же человек, похлопав по карману, набитому монетами.
Его шутку оценили и поддержали дружным хохотом.
— Пойдем. Все равно никуда не денется, — согласился другой.
Хлопок тяжелой двери и я осталась одна среди звенящей в ушах тишины.
Мне дали время. Вот только на что? Помолиться? Пожалеть себя? Или это возможность осознать, что именно меня ожидает? Не думаю, что они оговорились, обмолвившись о моей казни. Вот только уверена, что это будет чем-то большим — расправой. Но за что? За то, что вмешалась в их дела? За то, что позволила ребенку оборотня появиться на свет? За то, что Грей Вульф знает об их поступке? За то, что им теперь тоже придется заплатить за содеянное? Или они надеются, что лорд соседних земель не осмелится сунуться на "чистую" от оборотней территорию? В отличие от них я видела его глаза. Он придет. Непременно придет и они ответят за то, что совершили. Но увижу ли это я?
Как бы сильно не владел страх моими мыслями, измотанное тело взяло верх, и я провалилась в тяжелое забытье. Сон урывками накрывал меня и снова отступал, позволяя "насладиться" всей гаммой разнообразных болезненных ощущений. Так я и плавала между сном и явью.
Утро пришло вместе с лязгом замка на двери. Потом последовало шарканье ног.
— Время пришло.
Этот голос мне знаком. Староста деревни — отец Леи.
Меня рывком поставили на ноги и снова потащили на улицу. Пока шла, слышала шуршания одежды и много приглушенных голосов. Меня вели вдоль выстроившихся людей, словно преступника перед казнью. Некоторые из них выкрикивали проклятья, другие бросали в меня камнями и гнилыми овощами. Я больше не слушала, не думала, не чувствовала. Я только гадала: сожгут, повесят или забьют камнями?
Меня резко дернули за онемевшие руки, заставляя остановиться, отчего я застонала в голос. Боль прострелила запястья. Путы ослабли и руки плетьми повисли вдоль тела. Потом связав запястья уже спереди, зацепили их веревкой, поднимая над моей головой и привязывая к столбу. Теперь я практически висела, опираясь на землю лишь кончиками пальцев ног. Боль прокатилась волной от рук к ногам и, заблудившись, осталась со мной.
— Мы всегда смотрели сквозь пальцы на черные дела ведьм с болота. И чем отплатили они за нашу доброту? — громкий голос старосты прокатился по центральной площади. — Они отплатили нам смертью наших детей.
Его голос почти сорвался на визг.
— Она убила мою дочь! Мою любимую девочку.
Возмущение в толпе стало громче.
— Пусть она поплатится за содеянное.
Люди в согласии стали повторять его слова. "Пусть поплатится" — раздавалось со всех сторон.
С меня рывком сдернули рубаху и она тряпкой повисла на бедрах, оголяя меня до талии. Я оказалась не готова к первому удару плетью и взвыла от боли. Второй, третий удар был ничуть не легче. Я кричала, срывая голос, не заботясь о гордости. Такую боль невозможно терпеть молча, невозможно игнорировать и думать о чем-то отстраненном. В голове бьется только одна мысль — "больно". Еще до пятого удара я потеряла сознание и провалилась в блаженное небытие.
В себя я пришла от выплеснутой в лицо ледяной воды. Повязки на лице уже не было, видимо сползла, отяжелев от воды. Откашливаясь, я судорожно вздрагивала, чувствуя каждую новую рану на своей коже. Мне не дали прийти в себя и продолжили мучительную экзекуцию. Я больше не кричала. Не потому что не хотела, а потому что просто не могла. Я теряла сознание еще несколько раз, но меня снова и снова возвращали, чтобы насладиться жалобными стонами, которые я еще издавала время от времени.
Целую вечность спустя, сквозь стучащую в ушах кровь, я с трудом расслышала слова:
— Оставьте ее здесь подыхать, — выплюнул староста, и толпа стала расходиться.
К счастью, боль была сильнее моего ослабшего тела, а приводить меня в чувство было уже некому, а потому я с благодарностью нырнула во тьму.
Стервятники. Именно так можно описать этих тщедушных священников в грязно-коричневых рясах. Пришли с "требованием", а сами боятся даже глаза поднять. Очень боятся. И не зря. Я могу быть по-настоящему страшным, особенно если очень хочу, а сейчас я этого очень хочу. Запугать их настолько, чтобы они прислали того, кого я жду не первый год. Пусть он придет сам.
Южные земли уже несколько лет являются моей собственностью, отвоеванной в честном бою. И неважно, что она мне не нужна была тогда и не нужна сейчас. Она лишь разменная монета, средство достижения цели. Ее прежний владелец мой кровный должник, а я не прощаю долгов, тем более тех, которые оплачиваются жизнью.
При осаде замка он успел скрыться через тайные тоннели, но не успел забрать припрятанное богатство, именно оно заставляет этих святош появляться на моем пороге снова и снова. Служители бога? Корыстные, жадные, алчные. Он пообещал им большие деньги за их заступничество и монастырь Святого Иосифа предоставил свои стены для защиты. Но его беда в том, что тайник находится на моей территории, и добраться до него можно только двумя способами: прийти за ними тайком или отобрать земли вместе с сокровищами.
Сам я их даже не думал искать. Зачем? Мне не нужны его грязные деньги, я и сам могу подать нуждающимся, но они ценны тем, что за ними придет он. Так что пусть будут захоронены, где есть, пока я готовлюсь упокоить их хозяина.
— Вы знаете мой ответ, — угрожающим шепотом сказал я им, заставляя вздрогнуть.
— Лорд Вульф, мы понима...
— Мне не нужно, чтобы вы понимали. Я четко дал знать, на каких условиях вы можете получить южные земли, дело за вами.
От моего рыка они, кажется, усохли еще больше.
— Не надо отнимать мое время.
Священники поняли меня правильно и наперегонки отправились к двери, безуспешно пытаясь сохранить гордость.
Я сидел на стуле с высокой спинкой, откинув голову назад, и пытался взять себя в руки. Нельзя давать волю своему волку, когда он злится, это крайне опасно. Но чувство мести — это очень сильный раздражитель, и под кожей волнами прокатывается недовольство и раздражение моего зверя. У оборотней с их волками сложные отношения, мы по существу разные создания в одной оболочке. Разные взгляды и вкусы, но одно нас объединяет сильнее стальных канатов — чувство мести. Мы одинаково сильно стремимся расплатиться с должниками. Мы можем соперничать во всем, кроме этого. Только в мести мы заодно. Но даже сейчас, когда мы стремимся к одному, мне приходиться уговаривать волка не спешить. Этот гад, окопавшийся в монастырской норе, знал, где прятаться. Только там я не могу его достать, только это место недоступно мне, нападение на монастырь не сойдет с рук даже Грею Вульфу. Сволочь.
Резко встав, я принялся мерить комнату шагами, отвлекая зверя от злости, разгоравшейся в нем. Надо заняться делами, и ему станет скучно.
И вот, сидя за столом в окружении ответственных лиц, разгребаю бумаги, отчеты и бухгалтерию. Не то, что волк, я сам с трудом сдерживаю зевки.
Меня отвлек Локи.
— Грей, вернулся дозор с южных земель.
Меня и моего зверя словно током ударило при этих словах. Почему вернулись, не дождавшись смены? Злость вернулась троекратно. И уже готовясь к разносу, я посмотрел на вошедших. Среди моих людей стояла низенькая, худенькая девочка, грязная и оборванная. К моим чувствам недовольства и интереса примешалось волчье волнение.
Наверное, зря я на нее нападал со скабрезными шуточками, видел же, что она на грани. Но волк был под самой кожей, и это заставляло срываться на тех, кто попадался под руку, но даже он сам порыкивал на меня за грубость.
И только когда мне протянули младенца, я забыл о звере, упустив бразды правления. Волк набирал силу и рвался поквитаться за принесенное в мой дом горе.
Я держал в руках остатки своей семьи, и только теплое детское тельце не давало волку окончательно вырваться. Бешеная злоба и свирепое безумие затопило мозг, по телу пошло тепло, а шерсть защекотала кожу. Аура силы и угнетающая мощь расходились от меня, как круги по воде. Оборотни заволновались и стали медленно отходить подальше, их слабые животные заставляли их бежать прочь, и они придумывали массу дел, чтобы покинуть зону поражения. Моих сил хватало лишь на то, чтобы не выпустить зверя, который в таком состоянии способен на многое. Ребенок на моих руках единственное, что останавливало зверя и сдерживало слепую ярость. Опасную ярость и для врагов, и для друзей. Когда боль потери и злость на убийц перевесили, я четко стал ощущать, как удлинились клыки, как заострились черты лица. Единственное, что я мог сделать, чтобы не убить невинных, это временно уйти с шахматной доски.
С трудом выплевывал приказы, пробивая слова сквозь глухое рычание зверя. Все потом. Месть потом, вопросы потом, сейчас главное удержать власть над собственным телом. Мои вассалы боялись поднимать глаза, опасаясь спровоцировать хозяина стаи. Лишь девочка, не понимающая сути происходящего, наблюдала за тем, как я забираю спасенного ею дитя. Она заслуживает воздаяния, но сейчас я опасен для нее. Волк не позволил просто уйти, он тоже знает, что такое благодарность.
— Спасибо, — проговорил я и прорычал мой волк.
Остальное подождет.
Тяжелые шаги вверх по лестнице, закушенная щека, скрюченные от напряжения пальцы. Младенец — сын Дака, мой племянник, я должен выиграть этот бой для него. Гай и Локи шли следом. В другой раз я бы не позволил им вмешаться, но не теперь. Они — гарантия сохранности ребенка, и пусть их присутствие заставляет дыбиться шерсть на загривке, я потерплю.
Но в свои двадцать лет я только все больше и больше разочаровывалась в людях. Сомневаюсь, что найдется мужчина, способный заставить меня поверить и довериться. Я не знаю, что такое любовь, но представляла ее именно такой — непоколебимая вера. Но даже если мне никогда не придется дарить кулон, я обязана его забрать и сохранить.
Дорога назад показалась мне бесконечно длинной. Лишь к темноте мне удалось попасть на место, где совсем недавно стоял мой дом. Все, что от него осталось — это разоренное пепелище. Печная труба одиноко возвышалась среди выжженной земли, кое-где виднелись глиняные черепки и остатки от металлической посуды. Вот так мою жизнь, которую я знала, можно было собрать в одну горстку серого пепла. Жаль ли мне? Не знаю, оцепенение и усталость не позволяли эмоциям прорваться наружу.
Я шла по пепелищу, ощущая под ногами все еще теплую обугленную землю, и надеялась на то, что пожар не повредил тайник. Каменная кладка основания печи была цела и, выдохнув с облегчением, я принялась ковырять пространство между кирпичами. С трудом, но кладка поддалась, и мне удалось вытащить камень, закрывающий доступ к шкатулке. Она оказалась теплой, но бледный рисунок не пострадал, и значит, металл недостаточно прогрелся, чтобы спаять податливое серебро.
Я так увлеклась своим занятием, что не сразу услышала шум за спиной. Резко обернувшись, я поняла, что меня ждали, и у меня нет ни единого шанса избежать расплаты.
Трое крепких мужчин, окруживших меня, не имели во взгляде ничего человеческого. Животная злоба, которую я не видела даже у оборотней, имеющих волчью сущность. Дура. Глупо было возвращаться. И очень скоро меня накажут за мою глупость.
— Не смотрите ей в глаза, — скомандовал один из них. — Тогда она не сможет наложить на вас проклятье.
Я была слишком напугана, чтобы рассмеяться над этим бредом. Вот только они в это верили, да я и сама не раз поддерживала эту небылицу. К сожалению, сейчас это играло против меня.
Тот, который командовал, быстрым движением размотал длинную кожаную плеть и замахнулся. Плетка взвилась в воздух и хлестко ударила меня по правой скуле, лишь по счастливой случайности не попала в глаза, куда, судя по всему, и метились. Вот только способность что-то видеть я все же потеряла, так как от резкой боли потемнело в глазах, и я с криком упала на колени, роняя шкатулку на землю. Боль ослепляла и скручивала. Теплая липкая кровь потекла по лицу.
— Завяжи ей глаза, — раздался надо мной злой голос.
Кто-то повалил меня, прижав острым коленом к земле, вонючей тряпкой завязал мне глаза, а потом принялся затягивать веревки на запястьях, заломив руки назад. Суставы заныли от неестественного положения, а лицо запылало огнем. Как жаль, что они не убили меня сразу, это говорит лишь о том, что у них припасено для меня что-то более лютое.
Его рука мерзкой змеей поползла вверх по ноге, задирая край рубахи, несмотря на дикую боль и невозможность сопротивляться, я принялась дергаться и извиваться, надеясь спихнуть мужчину с себя. Визг застрял внутри, так как он сжал горло пальцами.
— Не дергайся! Или тебе оборотни больше нравятся? Так давай я покажу, чем именно мужики лучше, уверен тебе понравится, — проговорил он мне это на самое ухо и влажно облизал мою шею.
— Она же ведьма, — рядом раздался голос с отчетливыми брезгливыми нотками.
— Вот именно. Ведьм у меня еще не было.
Я забилась еще яростнее, сдирая кожу о землю.
— Да брось ты ее, лучше посмотрите-ка, что тут у нас, — засмеялся один из мужчин.
Я четко расслышала звук встряхнутой шкатулки. Монетки звонко бились об стенки металлической коробочки, радуя тюремщиков нежданной добычей.
— А ну покажи, — тяжелое мужское тело скатилось с меня, освобождая от груза.
Шкатулка перекочевала в другие руки.
— Впервые на моей памяти ведьма сама оплачивает собственную казнь, — неприятно рассмеялся человек.
Раздался звук пересыпания монет, затем коробочка глухо упала на землю.
— У меня пока побудут, — пояснил он свои действия возмущенным подельникам.
И постучав себя по набитому карману, стал подгонять их.
— Потом разделим. А сейчас пора уходить отсюда. У меня мурашки от этого болота и ночевать тут я не намерен.
Ворчащие мужики еще возмущались, но недолго, все же ведьмовского болота боялись все без исключения.
Потом меня долго тянули волоком по лесу в сторону деревни, не забывая подгонять все той же плетью. Из глаз непроизвольно лились слезы, добавляя еще больше агонии рассеченной скуле, в голове шумело, отчего я не слышала ничего, кроме собственного дыхания и дикого стука сердца. Рук я уже давно не чувствовала, а на тычки внимание обращать перестала.
Я не знаю, сколько времени прошло, перед тем как трава под босыми ногами сменилась утоптанной землей, и это рассказало мне о том, что мы приближаемся к поселению. Скрип калитки, звук сдвигаемого засова, деревянный пол, толчок, от которого я потеряла равновесие и упала на пол, приложившись о доски.
— Пойдем, мужики, поедим. Да можно по кружечке чего погорячее пропустить. Ведьма платит, — засмеялся все тот же человек, похлопав по карману, набитому монетами.
Его шутку оценили и поддержали дружным хохотом.
— Пойдем. Все равно никуда не денется, — согласился другой.
Хлопок тяжелой двери и я осталась одна среди звенящей в ушах тишины.
Мне дали время. Вот только на что? Помолиться? Пожалеть себя? Или это возможность осознать, что именно меня ожидает? Не думаю, что они оговорились, обмолвившись о моей казни. Вот только уверена, что это будет чем-то большим — расправой. Но за что? За то, что вмешалась в их дела? За то, что позволила ребенку оборотня появиться на свет? За то, что Грей Вульф знает об их поступке? За то, что им теперь тоже придется заплатить за содеянное? Или они надеются, что лорд соседних земель не осмелится сунуться на "чистую" от оборотней территорию? В отличие от них я видела его глаза. Он придет. Непременно придет и они ответят за то, что совершили. Но увижу ли это я?
Как бы сильно не владел страх моими мыслями, измотанное тело взяло верх, и я провалилась в тяжелое забытье. Сон урывками накрывал меня и снова отступал, позволяя "насладиться" всей гаммой разнообразных болезненных ощущений. Так я и плавала между сном и явью.
Утро пришло вместе с лязгом замка на двери. Потом последовало шарканье ног.
— Время пришло.
Этот голос мне знаком. Староста деревни — отец Леи.
Меня рывком поставили на ноги и снова потащили на улицу. Пока шла, слышала шуршания одежды и много приглушенных голосов. Меня вели вдоль выстроившихся людей, словно преступника перед казнью. Некоторые из них выкрикивали проклятья, другие бросали в меня камнями и гнилыми овощами. Я больше не слушала, не думала, не чувствовала. Я только гадала: сожгут, повесят или забьют камнями?
Меня резко дернули за онемевшие руки, заставляя остановиться, отчего я застонала в голос. Боль прострелила запястья. Путы ослабли и руки плетьми повисли вдоль тела. Потом связав запястья уже спереди, зацепили их веревкой, поднимая над моей головой и привязывая к столбу. Теперь я практически висела, опираясь на землю лишь кончиками пальцев ног. Боль прокатилась волной от рук к ногам и, заблудившись, осталась со мной.
— Мы всегда смотрели сквозь пальцы на черные дела ведьм с болота. И чем отплатили они за нашу доброту? — громкий голос старосты прокатился по центральной площади. — Они отплатили нам смертью наших детей.
Его голос почти сорвался на визг.
— Она убила мою дочь! Мою любимую девочку.
Возмущение в толпе стало громче.
— Пусть она поплатится за содеянное.
Люди в согласии стали повторять его слова. "Пусть поплатится" — раздавалось со всех сторон.
С меня рывком сдернули рубаху и она тряпкой повисла на бедрах, оголяя меня до талии. Я оказалась не готова к первому удару плетью и взвыла от боли. Второй, третий удар был ничуть не легче. Я кричала, срывая голос, не заботясь о гордости. Такую боль невозможно терпеть молча, невозможно игнорировать и думать о чем-то отстраненном. В голове бьется только одна мысль — "больно". Еще до пятого удара я потеряла сознание и провалилась в блаженное небытие.
В себя я пришла от выплеснутой в лицо ледяной воды. Повязки на лице уже не было, видимо сползла, отяжелев от воды. Откашливаясь, я судорожно вздрагивала, чувствуя каждую новую рану на своей коже. Мне не дали прийти в себя и продолжили мучительную экзекуцию. Я больше не кричала. Не потому что не хотела, а потому что просто не могла. Я теряла сознание еще несколько раз, но меня снова и снова возвращали, чтобы насладиться жалобными стонами, которые я еще издавала время от времени.
Целую вечность спустя, сквозь стучащую в ушах кровь, я с трудом расслышала слова:
— Оставьте ее здесь подыхать, — выплюнул староста, и толпа стала расходиться.
К счастью, боль была сильнее моего ослабшего тела, а приводить меня в чувство было уже некому, а потому я с благодарностью нырнула во тьму.
Глава 4
Стервятники. Именно так можно описать этих тщедушных священников в грязно-коричневых рясах. Пришли с "требованием", а сами боятся даже глаза поднять. Очень боятся. И не зря. Я могу быть по-настоящему страшным, особенно если очень хочу, а сейчас я этого очень хочу. Запугать их настолько, чтобы они прислали того, кого я жду не первый год. Пусть он придет сам.
Южные земли уже несколько лет являются моей собственностью, отвоеванной в честном бою. И неважно, что она мне не нужна была тогда и не нужна сейчас. Она лишь разменная монета, средство достижения цели. Ее прежний владелец мой кровный должник, а я не прощаю долгов, тем более тех, которые оплачиваются жизнью.
При осаде замка он успел скрыться через тайные тоннели, но не успел забрать припрятанное богатство, именно оно заставляет этих святош появляться на моем пороге снова и снова. Служители бога? Корыстные, жадные, алчные. Он пообещал им большие деньги за их заступничество и монастырь Святого Иосифа предоставил свои стены для защиты. Но его беда в том, что тайник находится на моей территории, и добраться до него можно только двумя способами: прийти за ними тайком или отобрать земли вместе с сокровищами.
Сам я их даже не думал искать. Зачем? Мне не нужны его грязные деньги, я и сам могу подать нуждающимся, но они ценны тем, что за ними придет он. Так что пусть будут захоронены, где есть, пока я готовлюсь упокоить их хозяина.
— Вы знаете мой ответ, — угрожающим шепотом сказал я им, заставляя вздрогнуть.
— Лорд Вульф, мы понима...
— Мне не нужно, чтобы вы понимали. Я четко дал знать, на каких условиях вы можете получить южные земли, дело за вами.
От моего рыка они, кажется, усохли еще больше.
— Не надо отнимать мое время.
Священники поняли меня правильно и наперегонки отправились к двери, безуспешно пытаясь сохранить гордость.
Я сидел на стуле с высокой спинкой, откинув голову назад, и пытался взять себя в руки. Нельзя давать волю своему волку, когда он злится, это крайне опасно. Но чувство мести — это очень сильный раздражитель, и под кожей волнами прокатывается недовольство и раздражение моего зверя. У оборотней с их волками сложные отношения, мы по существу разные создания в одной оболочке. Разные взгляды и вкусы, но одно нас объединяет сильнее стальных канатов — чувство мести. Мы одинаково сильно стремимся расплатиться с должниками. Мы можем соперничать во всем, кроме этого. Только в мести мы заодно. Но даже сейчас, когда мы стремимся к одному, мне приходиться уговаривать волка не спешить. Этот гад, окопавшийся в монастырской норе, знал, где прятаться. Только там я не могу его достать, только это место недоступно мне, нападение на монастырь не сойдет с рук даже Грею Вульфу. Сволочь.
Резко встав, я принялся мерить комнату шагами, отвлекая зверя от злости, разгоравшейся в нем. Надо заняться делами, и ему станет скучно.
И вот, сидя за столом в окружении ответственных лиц, разгребаю бумаги, отчеты и бухгалтерию. Не то, что волк, я сам с трудом сдерживаю зевки.
Меня отвлек Локи.
— Грей, вернулся дозор с южных земель.
Меня и моего зверя словно током ударило при этих словах. Почему вернулись, не дождавшись смены? Злость вернулась троекратно. И уже готовясь к разносу, я посмотрел на вошедших. Среди моих людей стояла низенькая, худенькая девочка, грязная и оборванная. К моим чувствам недовольства и интереса примешалось волчье волнение.
Наверное, зря я на нее нападал со скабрезными шуточками, видел же, что она на грани. Но волк был под самой кожей, и это заставляло срываться на тех, кто попадался под руку, но даже он сам порыкивал на меня за грубость.
И только когда мне протянули младенца, я забыл о звере, упустив бразды правления. Волк набирал силу и рвался поквитаться за принесенное в мой дом горе.
Я держал в руках остатки своей семьи, и только теплое детское тельце не давало волку окончательно вырваться. Бешеная злоба и свирепое безумие затопило мозг, по телу пошло тепло, а шерсть защекотала кожу. Аура силы и угнетающая мощь расходились от меня, как круги по воде. Оборотни заволновались и стали медленно отходить подальше, их слабые животные заставляли их бежать прочь, и они придумывали массу дел, чтобы покинуть зону поражения. Моих сил хватало лишь на то, чтобы не выпустить зверя, который в таком состоянии способен на многое. Ребенок на моих руках единственное, что останавливало зверя и сдерживало слепую ярость. Опасную ярость и для врагов, и для друзей. Когда боль потери и злость на убийц перевесили, я четко стал ощущать, как удлинились клыки, как заострились черты лица. Единственное, что я мог сделать, чтобы не убить невинных, это временно уйти с шахматной доски.
С трудом выплевывал приказы, пробивая слова сквозь глухое рычание зверя. Все потом. Месть потом, вопросы потом, сейчас главное удержать власть над собственным телом. Мои вассалы боялись поднимать глаза, опасаясь спровоцировать хозяина стаи. Лишь девочка, не понимающая сути происходящего, наблюдала за тем, как я забираю спасенного ею дитя. Она заслуживает воздаяния, но сейчас я опасен для нее. Волк не позволил просто уйти, он тоже знает, что такое благодарность.
— Спасибо, — проговорил я и прорычал мой волк.
Остальное подождет.
Тяжелые шаги вверх по лестнице, закушенная щека, скрюченные от напряжения пальцы. Младенец — сын Дака, мой племянник, я должен выиграть этот бой для него. Гай и Локи шли следом. В другой раз я бы не позволил им вмешаться, но не теперь. Они — гарантия сохранности ребенка, и пусть их присутствие заставляет дыбиться шерсть на загривке, я потерплю.
