Карломан говорил что-то о воздействии на зеркала, которое под силу только... Эх, жаль, что Базиль так не вовремя перебил его! Принц Без Коня тоже остановился и, завороженно улыбаясь, смотрел в зеркало, от которого я теперь не могла оторвать глаз. Мелодия стихла, будто испугавшись того, что могло случиться. Периферическим зрением я заметила какое-то движение слева, словно там проскользнуло нечто небольшое, но упитанное и быстрое. Что бы это могло быть?
Выяснить это мне не давала какая-то страшная сила, буквально приковавшая мой взгляд к тёмной поверхности зеркала. Постепенно я, казалось, стала проникать сквозь неё в таинственное зазеркалье, внезапно обретшее головокружительную глубину. Мои глаза сияли так, будто были фарами автомобиля, хозяин которого врубил дальний свет, чтобы чётче видеть скрытое во мраке. Но что там можно было увидеть, кроме старой комнаты ветхого жилища?
В следующий миг я с удивлением обнаружила, что, оказывается, можно, да ещё как! Сияние из моих глаз, будто отодвигая завесу мрака, открыло передо мной небольшой зал, изысканно украшенный чёрными полотнами, живописно струящимися с потолка, и портретами в золотых рамах, причём каждый портрет был живым и норовил выскочить за пределы холста, а полотна шептались между собой и трепетали то ли от страха, то ли от восхищения.
На полу была небрежно брошена роскошная шкура, будто снятая целиком с неизвестного и очень большого зверя вместе с головой, и эта голова как-то странно подмигивала мне, или у неё просто дёргался глаз от страха. В этом зале спиной ко мне в кресле-качалке расслабленно релаксировал какой-то мужчина. Пока я видела только его холёную руку, покоившуюся на подлокотнике с таким властным изяществом, что мне стало как-то не по себе.
Длинные сильные пальцы этой руки, унизанные массивными перстнями, свидетельствовавшими о богатстве их владельца, с царственной небрежностью держали нечто знакомое и страшное. Я попыталась присмотреться, и отражение будто приблизилось ко мне, подчинившись моей воле. Но лучше бы оно проявило неповиновение! А так через мгновение я разглядела, что предмет, так привлекавший моё внимание, – не что иное, как пенсне.
Оно качалось, повиснув на длинной цепи, каждое звено которой представляло собой мастерски изготовленный череп, а сквозь багряно-фиолетово-чёрные витражи его стёкол почти не проникал свет. Такие же я видела на переносицах некромантов, прогуливавшихся по Парижу. В это мгновение обладатель пенсне встал с кресла, полоснув перед собой росчерком нестерпимо ярких лучей, струящихся из его глаз. У меня даже промелькнула мысль, что он может испепелить меня на месте, если увидит, но тут сверху, полностью закрыв зеркало, упала тяжёлая, плотная и ужасно пыльная бархатная портьера, с которой, зацепившись когтями, свисал серый кот, вдобавок, державший в зубах две рыбины.
– Базиль! – радостно воскликнул Карломан, а я поддержала его громким восторженным чиханием, потому что пыль стояла столбом.
– Вми-му-миу-м-мяф-фильно! – проворчал кот, не открывая рта, а потом с досады выплюнул рыбу и заорал на весь дом: – То есть, я хочу сказать, возмутительно! Вы – как дети малые! На несколько минут оставить нельзя!
Он прыгнул на пол, принимая человеческий облик, и добавил уже более спокойно:
– Ну ладно, мадемуазель у нас не в курсе, для неё дров наломать – пара пустяков, лесорубом можно наниматься, чтобы талант не пропадал, но ты-то, ты, Карломан, чудо бесконное! Да если бы не я, ты уже был бы давно на цепи у некроманта!
– Я не знал, что это зеркало можно использовать для некросвязи, – смущённо пробормотал Принц Без Коня, – и потом меня будто околдовал кто-то.
– А что это за некромант? – спросила я, подумав о том, что глаза у того индивида с пенсне почему-то светились прямо как у меня, словно фары. – И как действует некросвязь?
Вон какие здесь гаджеты! Стоило разок на зеркало подышать, и уже, как говорится: «Дуб-дуб! Я – берёза! Как слышите? Приём».
– Ну, я его не видел, – сказал Базиль. – Надеюсь, и он нас тоже. И пора нам уже. Ленорман ждать не будет.
Он поднял двух рыбёшек, которых, наверное, поймал в Сене, облизнувшись, положил их в небольшой кувшинчик с плотно притёртой пробкой, а кувшинчик – в карман, и мы отправились на улицу де Турнон, не забыв упрятать мою прежнюю одежду в рюкзак, который Карломан с удовольствием носил, набросив лямку на левое плечо. На этот раз всё обошлось без происшествий, и мы спокойно прибыли в салон Марии Ленорман, Он располагался под конспиративной вывеской «Книготорговля».
Внутри было довольно многолюдно, а если сказать точнее, то многоскелетно, многооборотно и многопризрачно – видимо, гадания и после смерти не утрачивали своей значимости. Вся компания негромко переговаривалась, обсуждая разные сплетни. Базиль занял место у окна, чтобы наблюдать за теми, кто шёл по улице, на случай появления какой-нибудь опасности типа бирчих, некромантов или ещё чего-нибудь эдакого, а Карломан не отходил от меня, как личный телохранитель.
Я с интересом разглядывала книги разных эпох, выставленные на стеллажах, когда высокий одноглазый лакей,чинно проходя мимо меня, тихо произнёс:
– Мадемуазель Ленорман ждёт вас! Пожалуйте в залу! Силь ву пле!
Он указал на приоткрытую дверь. В образовавшийся зазор ничего толком не было видно. Я вздохнула и решительно отправилась навстречу судьбе, а последовавших за мной Базиля и Карломана остановил высокий лакей, сурово сказав:
– Предсказательница предпочитает беседовать один на один! Извольте подождать, господа, или мне придётся выставить за дверь всех троих, включая вашу даму!
Эти слова остались у меня за спиной, потому что я уже достигла заветных дверей, словно лёгкое лазоревое облачко, гонимое ветром перемен.
– Здрасте! – смело выпалила я с порога, стараясь показать, что видела все гадания в гробу и в белых тапочках, а потом, опомнившись, добавила, на всякий случай сделав книксен: – Ну, то есть бонжур там и всё такое!
Комната, в которую я вошла, была небольшой, но очень уютной. Стеллажи с редкими книгами, разнокалиберными шкатулочками и вазами, в которых уже, наверное, несколько веков скучали замершие сухоцветы, наводили на мысль о круговороте времён, центром которого была эта обитель пророчеств и тайн, не изменившаяся даже после перехода её хозяйки в потусторонний мир. Окна были закрыты плотными шторами, поэтому вокруг царил приятный полумрак. Пахло духами и ароматическими свечами, горевшими на столе, но самой Ленорман нигде не было видно, только колода её знаменитых карт отбрасывала загадочную трепещущую тень.
– Прикройте дверь, Эжени-Кельвина! Так будет лучше для всех! – ответил мне глубокий женский голос, принадлежавший, очевидно, хозяйке салона.
Она назвала меня «Эжени»! Так романтично и эффектно на французский манер звучало наше русское «Женька». Имя мои родители дали мне ещё до моего рождения, предполагая, наверное, что, кто ни родись – мальчик или девочка, всякому подойдёт. Правда, после случая с моим первым выступлением в роли Цельсии, по имени меня никто почти не звал, поэтому изящное «Эжени» привело меня в лёгкий ступор – так непривычно оно звучало. Откуда Ленорман могла знать?! Хотя она же гадалка! Плюс ей в карму и первая уважуха за догадливость! Или просто совпадение?
Я закрыла за собой дверь и прошла к столику с намерением усесться напротив тёмной тени, в которую вдруг преобразовался дымок от чадящих свечей. Тень постепенно обрела форму, а потом и внешность девушки приятной наружности лет двадцати трёх на вид. По свидетельствам современников, Ленорман была хромой и тучной, и одно плечо у неё находилось выше другого, но девушка, сидевшая передо мной, выглядела очень милой, словно сошла со страниц любовного романа тех лет. Здесь мне вспомнились слова Базиля о том, что в потустороннем мире купить новый облик – как у нас пластику груди сделать: раз плюнуть, только плати. Так вот она какая, местная призрачно-душевная хирургия! Впечатляет!
– Я долго думала, прежде чем решиться на встречу с вами, – сказала Ленорман, взяв в руки колоду карт. – Обычно такие, как вы, обходят мой салон стороной, считая, что сила моих предсказаний может навредить им, изменив будущее.
– Вы имеете в виду живых, случайно забредших сюда? – спросила я, не отрывая глаз от колоды карт, на рубашках которых, как бесконечный калейдоскоп, то и дело сами собой менялись узоры, создавая гипнотический эффект.
– Не совсем, – сказала гадалка, улыбаясь мне одними губами настолько зловеще, что у меня перехватило дух, а потом добавила: – Я имею в виду некромантов, Эжени-Кельвина. Сила, которая перешла к вам от одного из самых могущественных среди них, не случайность. В жизни, как и в смерти, вообще не бывает ничего случайного!
«Нет уж, пардоньте!» – хотелось возмущённо воскликнуть мне, но эти мысли исчезли, сливаясь с движущимися орнаментами на карточных рубашках, а на смену ярким лозунгам возмущения пришли воспоминания, складывавшиеся, как замысловатый узор на пенсне некроманта, с которым я недавно так опрометчиво вошла в контакт. Моя страсть к кладбищам, попадание в потусторонний мир во плоти и живьём, Робеспьер, подчинившийся моей воле, цепи, которые я ощущала так ярко, что даже могла бы прикоснуться, свечение глаз и, наконец, эта треклятая некросвязь (будь она трижды неладна!) – факты говорили сами за себя. Ленорман деликатно выждала пару мгновений, чтобы дать мне обдумать её слова, а потом сказала:
– И прежде чем мы начнём, я прошу вас принять от меня в дар вот это.
Она вдруг сорвалась с места и плавно скользнула к одной из шкатулок, а потом вернулась к столу и протянула мне лорнет, блеснувший дорогой оправой в пламени свечей. Я отметила, что его стёкла были составными и представляли собой оригинальную композицию лазоревого и чёрного, образующую занятное сюрреалистическое сочетание. Поблагодарив гадалку, я поднесла лорнет к глазам, держа за изящную золотую ручку, выполненную в виде прихорашивающейся женщины. Со стороны я теперь, наверное, напоминала подслеповатую придворную даму. Но оказалось, что я на удивление очень хорошо видела сквозь эти странные стёкла, да так, что легко могла разглядеть сквозь стену Базиля, уже успевшего приобнять двух дам и присматривавшегося к третьей в соседнем зале салона, и Карломана, нервно прохаживавшегося взад-вперёд.
– Вот так! – одобрительно проговорила Ленорман. – Вы понятия не имеете о своей силе и о том, как её использовать, а это приспособление поможет вам регулировать её вспышки и видеть то, что не дано простым пленникам этого места. Его изготовил лучший мастер, ещё при жизни. Правда, тогда я не знала, зачем мне лорнет.
– Вы сказали: «пленникам»?! – удивлённо спросила я, посмотрев на неё в лорнет.
Сквозь его стёкла я ясно видела все недостатки её фигуры, до этого скрытые магией. Вот так штука!
– Да. – Ленорман кивнула, тасуя колоду. – Раньше души могли обрести очередное тело, родившись вновь, и повстречать родных и любимых, которые предназначены им судьбой на каждом витке жизни. Теперь всё иначе. Мы застряли внутри этого круга смерти без возможности выбраться.
– Куда же смотрят власти?! – спросила я. – Почему они не предприняли никаких мер?
– У власти здесь некроманты, причём не самые лучшие их представители. Им выгодно такое положение дел. Вы сами всё узнаете со временем, – сказала Ленорман, а потом встрепенулась, будто вспомнив о чём-то важном, и спросила:
– Так на что мы будем гадать, Эжени-Кельвина? На вашу смерть, как любят делать сильные мира сего, надеясь обхитрить её, как всех остальных? На любовь, как предпочитают дамы? Или, так сказать, на перспективу?
– Поскольку я девушка слабая и пока не влюблённая, но, похоже, крайне перспективная, то давайте на перспективу! – решила я.
Ленорман не оценила моей шутки, сосредоточенно глядя куда-то сквозь меня. Создавалось впечатление, что она чем-то напугана, будто видя нечто ужасное у меня за спиной или в грядущем, напугана, но старается держать себя в руках. Затем гадалка попросила меня вынуть несколько карт, но стоило мне коснуться колоды, как та рассыпалась в воздухе, заставив нас с Ленорман задрать головы. Карты летали над нами, как разноцветные бабочки, а сюжеты на них так и норовили выскочить из картонок. Я не успевала за ними, крутя туда-сюда головой. «Развилка», «дама», «букет», «кольцо»… Всё это безобразие на миг затмил собой всадник, травивший анекдоты.
– Приходит как-то студентка на страшный суд, и спрашивает: «При какой температуре здесь варят грешников?» А ей отвечают: «Если лёгкая степень греха, то при ста градусах Цельсия, а если отягощённая – в Кельвинах с надбавкой +273 по тарифу СИ!» – выдал он, пролетая мимо меня, голосом одного из моих знакомых с физического факультета.
Конь его при этом высунул голову из картонки и громко, заразительно заржал, указывая на меня копытом. За ними летела карта, на которой был гроб, а из него, приоткрывая крышку, весело махали мне простынями с надписями: «На абордаж!» и «Не парься!» развесёлые призраки. Тоже мне армия фанатов! Ещё были «сад», «змея», «солнце» … Карты остановили кружение только тогда, когда я услышала голос Ленорман:
– Вас пригласили не просто так: у вас в руках выбор, – говорил этот голос. – Тяжёлый выбор и долгий путь. Знайте: чтобы победить, нужно быть не с сильнейшим; чтобы уцелеть, – не бояться взрывов; чтобы действовать с головой, – не отвергать безголового.
Звучало это приблизительно так же, как совет: «Белое не надевать, обтягивающее не носить», и очень смахивало на шутку. Я с интересом взглянула через лорнет на Ленорман, образ которой струился напротив меня, словно свечной чад. Гадалка, видимо, пребывала в трансе, о чём свидетельствовали закатившиеся глаза и лёгкие судороги, пробегавшие по лицу, впрочем, возможно, это была только иллюзия, возникавшая от колышущегося пламени свечей.
– А чтобы вернуться? – шёпотом спросила я.
– Вернуться… это, смотря куда...– прошептала Ленорман, словно выискивая что-то в грядущем своим невидящим взором, а потом снова улыбнулась одними губами и произнесла, вперив в меня белые закатившиеся глаза:
– Ты будешь на коне! Я вижу, как он уносит тебя в светлую даль, а люди улыбаются и смотрят вслед!
Мне почему-то вспомнился Чапаев и его слова: «Где должен быть в этом случае командир? Впереди на лихом коне!», а затем и Гоголь: «Какой же русский не любит быстрой езды?». Возможно, Ленорман сказала бы и ещё что-то оригинальное и ценное, но в дверь осторожно постучали, а потом голос лакея тихо произнёс:
– Мадемуазель, сюда приближаются кромешники! Их видели за два дома от нас.
Ленорман мгновенно превратилась в тёмную тень, словно забыв обо мне.
– Предупредите посетителей! – сказала она, метнувшись к окну, чтобы на мгновение просочиться сквозь плотные шторы, а потом пулей влететь обратно.
– Посетители уже расходятся, – доложил лакей.
– Вам тоже нужно уходить, Эжени-Кельвина, – с нотками сожаления в голосе сказала Ленорман. – Кромешники – это верные псы Хозяина Потустороннего Парижа, они забирают неугодных, чтобы пытать или бросить в Горнила. Когда идёт облава, я закрываю салон, и в него тогда никто не может проникнуть, но это достижимо только в том случае, если здесь нет посетителей.
Выяснить это мне не давала какая-то страшная сила, буквально приковавшая мой взгляд к тёмной поверхности зеркала. Постепенно я, казалось, стала проникать сквозь неё в таинственное зазеркалье, внезапно обретшее головокружительную глубину. Мои глаза сияли так, будто были фарами автомобиля, хозяин которого врубил дальний свет, чтобы чётче видеть скрытое во мраке. Но что там можно было увидеть, кроме старой комнаты ветхого жилища?
В следующий миг я с удивлением обнаружила, что, оказывается, можно, да ещё как! Сияние из моих глаз, будто отодвигая завесу мрака, открыло передо мной небольшой зал, изысканно украшенный чёрными полотнами, живописно струящимися с потолка, и портретами в золотых рамах, причём каждый портрет был живым и норовил выскочить за пределы холста, а полотна шептались между собой и трепетали то ли от страха, то ли от восхищения.
На полу была небрежно брошена роскошная шкура, будто снятая целиком с неизвестного и очень большого зверя вместе с головой, и эта голова как-то странно подмигивала мне, или у неё просто дёргался глаз от страха. В этом зале спиной ко мне в кресле-качалке расслабленно релаксировал какой-то мужчина. Пока я видела только его холёную руку, покоившуюся на подлокотнике с таким властным изяществом, что мне стало как-то не по себе.
Длинные сильные пальцы этой руки, унизанные массивными перстнями, свидетельствовавшими о богатстве их владельца, с царственной небрежностью держали нечто знакомое и страшное. Я попыталась присмотреться, и отражение будто приблизилось ко мне, подчинившись моей воле. Но лучше бы оно проявило неповиновение! А так через мгновение я разглядела, что предмет, так привлекавший моё внимание, – не что иное, как пенсне.
Оно качалось, повиснув на длинной цепи, каждое звено которой представляло собой мастерски изготовленный череп, а сквозь багряно-фиолетово-чёрные витражи его стёкол почти не проникал свет. Такие же я видела на переносицах некромантов, прогуливавшихся по Парижу. В это мгновение обладатель пенсне встал с кресла, полоснув перед собой росчерком нестерпимо ярких лучей, струящихся из его глаз. У меня даже промелькнула мысль, что он может испепелить меня на месте, если увидит, но тут сверху, полностью закрыв зеркало, упала тяжёлая, плотная и ужасно пыльная бархатная портьера, с которой, зацепившись когтями, свисал серый кот, вдобавок, державший в зубах две рыбины.
– Базиль! – радостно воскликнул Карломан, а я поддержала его громким восторженным чиханием, потому что пыль стояла столбом.
– Вми-му-миу-м-мяф-фильно! – проворчал кот, не открывая рта, а потом с досады выплюнул рыбу и заорал на весь дом: – То есть, я хочу сказать, возмутительно! Вы – как дети малые! На несколько минут оставить нельзя!
Он прыгнул на пол, принимая человеческий облик, и добавил уже более спокойно:
– Ну ладно, мадемуазель у нас не в курсе, для неё дров наломать – пара пустяков, лесорубом можно наниматься, чтобы талант не пропадал, но ты-то, ты, Карломан, чудо бесконное! Да если бы не я, ты уже был бы давно на цепи у некроманта!
– Я не знал, что это зеркало можно использовать для некросвязи, – смущённо пробормотал Принц Без Коня, – и потом меня будто околдовал кто-то.
– А что это за некромант? – спросила я, подумав о том, что глаза у того индивида с пенсне почему-то светились прямо как у меня, словно фары. – И как действует некросвязь?
Вон какие здесь гаджеты! Стоило разок на зеркало подышать, и уже, как говорится: «Дуб-дуб! Я – берёза! Как слышите? Приём».
– Ну, я его не видел, – сказал Базиль. – Надеюсь, и он нас тоже. И пора нам уже. Ленорман ждать не будет.
Он поднял двух рыбёшек, которых, наверное, поймал в Сене, облизнувшись, положил их в небольшой кувшинчик с плотно притёртой пробкой, а кувшинчик – в карман, и мы отправились на улицу де Турнон, не забыв упрятать мою прежнюю одежду в рюкзак, который Карломан с удовольствием носил, набросив лямку на левое плечо. На этот раз всё обошлось без происшествий, и мы спокойно прибыли в салон Марии Ленорман, Он располагался под конспиративной вывеской «Книготорговля».
Внутри было довольно многолюдно, а если сказать точнее, то многоскелетно, многооборотно и многопризрачно – видимо, гадания и после смерти не утрачивали своей значимости. Вся компания негромко переговаривалась, обсуждая разные сплетни. Базиль занял место у окна, чтобы наблюдать за теми, кто шёл по улице, на случай появления какой-нибудь опасности типа бирчих, некромантов или ещё чего-нибудь эдакого, а Карломан не отходил от меня, как личный телохранитель.
Я с интересом разглядывала книги разных эпох, выставленные на стеллажах, когда высокий одноглазый лакей,чинно проходя мимо меня, тихо произнёс:
– Мадемуазель Ленорман ждёт вас! Пожалуйте в залу! Силь ву пле!
Он указал на приоткрытую дверь. В образовавшийся зазор ничего толком не было видно. Я вздохнула и решительно отправилась навстречу судьбе, а последовавших за мной Базиля и Карломана остановил высокий лакей, сурово сказав:
– Предсказательница предпочитает беседовать один на один! Извольте подождать, господа, или мне придётся выставить за дверь всех троих, включая вашу даму!
Эти слова остались у меня за спиной, потому что я уже достигла заветных дверей, словно лёгкое лазоревое облачко, гонимое ветром перемен.
– Здрасте! – смело выпалила я с порога, стараясь показать, что видела все гадания в гробу и в белых тапочках, а потом, опомнившись, добавила, на всякий случай сделав книксен: – Ну, то есть бонжур там и всё такое!
Комната, в которую я вошла, была небольшой, но очень уютной. Стеллажи с редкими книгами, разнокалиберными шкатулочками и вазами, в которых уже, наверное, несколько веков скучали замершие сухоцветы, наводили на мысль о круговороте времён, центром которого была эта обитель пророчеств и тайн, не изменившаяся даже после перехода её хозяйки в потусторонний мир. Окна были закрыты плотными шторами, поэтому вокруг царил приятный полумрак. Пахло духами и ароматическими свечами, горевшими на столе, но самой Ленорман нигде не было видно, только колода её знаменитых карт отбрасывала загадочную трепещущую тень.
– Прикройте дверь, Эжени-Кельвина! Так будет лучше для всех! – ответил мне глубокий женский голос, принадлежавший, очевидно, хозяйке салона.
Она назвала меня «Эжени»! Так романтично и эффектно на французский манер звучало наше русское «Женька». Имя мои родители дали мне ещё до моего рождения, предполагая, наверное, что, кто ни родись – мальчик или девочка, всякому подойдёт. Правда, после случая с моим первым выступлением в роли Цельсии, по имени меня никто почти не звал, поэтому изящное «Эжени» привело меня в лёгкий ступор – так непривычно оно звучало. Откуда Ленорман могла знать?! Хотя она же гадалка! Плюс ей в карму и первая уважуха за догадливость! Или просто совпадение?
Я закрыла за собой дверь и прошла к столику с намерением усесться напротив тёмной тени, в которую вдруг преобразовался дымок от чадящих свечей. Тень постепенно обрела форму, а потом и внешность девушки приятной наружности лет двадцати трёх на вид. По свидетельствам современников, Ленорман была хромой и тучной, и одно плечо у неё находилось выше другого, но девушка, сидевшая передо мной, выглядела очень милой, словно сошла со страниц любовного романа тех лет. Здесь мне вспомнились слова Базиля о том, что в потустороннем мире купить новый облик – как у нас пластику груди сделать: раз плюнуть, только плати. Так вот она какая, местная призрачно-душевная хирургия! Впечатляет!
– Я долго думала, прежде чем решиться на встречу с вами, – сказала Ленорман, взяв в руки колоду карт. – Обычно такие, как вы, обходят мой салон стороной, считая, что сила моих предсказаний может навредить им, изменив будущее.
– Вы имеете в виду живых, случайно забредших сюда? – спросила я, не отрывая глаз от колоды карт, на рубашках которых, как бесконечный калейдоскоп, то и дело сами собой менялись узоры, создавая гипнотический эффект.
– Не совсем, – сказала гадалка, улыбаясь мне одними губами настолько зловеще, что у меня перехватило дух, а потом добавила: – Я имею в виду некромантов, Эжени-Кельвина. Сила, которая перешла к вам от одного из самых могущественных среди них, не случайность. В жизни, как и в смерти, вообще не бывает ничего случайного!
«Нет уж, пардоньте!» – хотелось возмущённо воскликнуть мне, но эти мысли исчезли, сливаясь с движущимися орнаментами на карточных рубашках, а на смену ярким лозунгам возмущения пришли воспоминания, складывавшиеся, как замысловатый узор на пенсне некроманта, с которым я недавно так опрометчиво вошла в контакт. Моя страсть к кладбищам, попадание в потусторонний мир во плоти и живьём, Робеспьер, подчинившийся моей воле, цепи, которые я ощущала так ярко, что даже могла бы прикоснуться, свечение глаз и, наконец, эта треклятая некросвязь (будь она трижды неладна!) – факты говорили сами за себя. Ленорман деликатно выждала пару мгновений, чтобы дать мне обдумать её слова, а потом сказала:
– И прежде чем мы начнём, я прошу вас принять от меня в дар вот это.
Она вдруг сорвалась с места и плавно скользнула к одной из шкатулок, а потом вернулась к столу и протянула мне лорнет, блеснувший дорогой оправой в пламени свечей. Я отметила, что его стёкла были составными и представляли собой оригинальную композицию лазоревого и чёрного, образующую занятное сюрреалистическое сочетание. Поблагодарив гадалку, я поднесла лорнет к глазам, держа за изящную золотую ручку, выполненную в виде прихорашивающейся женщины. Со стороны я теперь, наверное, напоминала подслеповатую придворную даму. Но оказалось, что я на удивление очень хорошо видела сквозь эти странные стёкла, да так, что легко могла разглядеть сквозь стену Базиля, уже успевшего приобнять двух дам и присматривавшегося к третьей в соседнем зале салона, и Карломана, нервно прохаживавшегося взад-вперёд.
– Вот так! – одобрительно проговорила Ленорман. – Вы понятия не имеете о своей силе и о том, как её использовать, а это приспособление поможет вам регулировать её вспышки и видеть то, что не дано простым пленникам этого места. Его изготовил лучший мастер, ещё при жизни. Правда, тогда я не знала, зачем мне лорнет.
– Вы сказали: «пленникам»?! – удивлённо спросила я, посмотрев на неё в лорнет.
Сквозь его стёкла я ясно видела все недостатки её фигуры, до этого скрытые магией. Вот так штука!
– Да. – Ленорман кивнула, тасуя колоду. – Раньше души могли обрести очередное тело, родившись вновь, и повстречать родных и любимых, которые предназначены им судьбой на каждом витке жизни. Теперь всё иначе. Мы застряли внутри этого круга смерти без возможности выбраться.
– Куда же смотрят власти?! – спросила я. – Почему они не предприняли никаких мер?
– У власти здесь некроманты, причём не самые лучшие их представители. Им выгодно такое положение дел. Вы сами всё узнаете со временем, – сказала Ленорман, а потом встрепенулась, будто вспомнив о чём-то важном, и спросила:
– Так на что мы будем гадать, Эжени-Кельвина? На вашу смерть, как любят делать сильные мира сего, надеясь обхитрить её, как всех остальных? На любовь, как предпочитают дамы? Или, так сказать, на перспективу?
– Поскольку я девушка слабая и пока не влюблённая, но, похоже, крайне перспективная, то давайте на перспективу! – решила я.
Ленорман не оценила моей шутки, сосредоточенно глядя куда-то сквозь меня. Создавалось впечатление, что она чем-то напугана, будто видя нечто ужасное у меня за спиной или в грядущем, напугана, но старается держать себя в руках. Затем гадалка попросила меня вынуть несколько карт, но стоило мне коснуться колоды, как та рассыпалась в воздухе, заставив нас с Ленорман задрать головы. Карты летали над нами, как разноцветные бабочки, а сюжеты на них так и норовили выскочить из картонок. Я не успевала за ними, крутя туда-сюда головой. «Развилка», «дама», «букет», «кольцо»… Всё это безобразие на миг затмил собой всадник, травивший анекдоты.
– Приходит как-то студентка на страшный суд, и спрашивает: «При какой температуре здесь варят грешников?» А ей отвечают: «Если лёгкая степень греха, то при ста градусах Цельсия, а если отягощённая – в Кельвинах с надбавкой +273 по тарифу СИ!» – выдал он, пролетая мимо меня, голосом одного из моих знакомых с физического факультета.
Конь его при этом высунул голову из картонки и громко, заразительно заржал, указывая на меня копытом. За ними летела карта, на которой был гроб, а из него, приоткрывая крышку, весело махали мне простынями с надписями: «На абордаж!» и «Не парься!» развесёлые призраки. Тоже мне армия фанатов! Ещё были «сад», «змея», «солнце» … Карты остановили кружение только тогда, когда я услышала голос Ленорман:
– Вас пригласили не просто так: у вас в руках выбор, – говорил этот голос. – Тяжёлый выбор и долгий путь. Знайте: чтобы победить, нужно быть не с сильнейшим; чтобы уцелеть, – не бояться взрывов; чтобы действовать с головой, – не отвергать безголового.
Звучало это приблизительно так же, как совет: «Белое не надевать, обтягивающее не носить», и очень смахивало на шутку. Я с интересом взглянула через лорнет на Ленорман, образ которой струился напротив меня, словно свечной чад. Гадалка, видимо, пребывала в трансе, о чём свидетельствовали закатившиеся глаза и лёгкие судороги, пробегавшие по лицу, впрочем, возможно, это была только иллюзия, возникавшая от колышущегося пламени свечей.
– А чтобы вернуться? – шёпотом спросила я.
– Вернуться… это, смотря куда...– прошептала Ленорман, словно выискивая что-то в грядущем своим невидящим взором, а потом снова улыбнулась одними губами и произнесла, вперив в меня белые закатившиеся глаза:
– Ты будешь на коне! Я вижу, как он уносит тебя в светлую даль, а люди улыбаются и смотрят вслед!
Мне почему-то вспомнился Чапаев и его слова: «Где должен быть в этом случае командир? Впереди на лихом коне!», а затем и Гоголь: «Какой же русский не любит быстрой езды?». Возможно, Ленорман сказала бы и ещё что-то оригинальное и ценное, но в дверь осторожно постучали, а потом голос лакея тихо произнёс:
– Мадемуазель, сюда приближаются кромешники! Их видели за два дома от нас.
Ленорман мгновенно превратилась в тёмную тень, словно забыв обо мне.
– Предупредите посетителей! – сказала она, метнувшись к окну, чтобы на мгновение просочиться сквозь плотные шторы, а потом пулей влететь обратно.
– Посетители уже расходятся, – доложил лакей.
– Вам тоже нужно уходить, Эжени-Кельвина, – с нотками сожаления в голосе сказала Ленорман. – Кромешники – это верные псы Хозяина Потустороннего Парижа, они забирают неугодных, чтобы пытать или бросить в Горнила. Когда идёт облава, я закрываю салон, и в него тогда никто не может проникнуть, но это достижимо только в том случае, если здесь нет посетителей.
