Правда, сделать это не представлялось возможным, потому что осенины всерьёз занялись моим внешним видом.
Они расчесали мои волосы, рыжие, как янтарь, и приволокли кучу нарядов, один другого роскошней. Я неожиданно для себя выбрала платье на коричневом кожаном корсете, сочетавшемся с длинной юбкой-пачкой из оранжевого и коричневого фатина, украшенного разноцветными листьями, сверкающими каплями дождя и золотистыми нитями паутинок, которые так любит уносить вдаль осенний ветер. Неожиданно для себя, потому что я уже много лет не позволяла себе таких платьев, ведь я уже не была тонкой звонкой и прозрачной девушкой, как в юности, поэтому, когда Нинель, Нинон и Нинок принесли огромное зеркало, чтобы показать мне результат их усилий, я долго не решалась взглянуть на себя, а когда взглянула, то была поражена результатом.
Нет, я не стала молодой и прекрасной королевой, не похудела до состояния модели на подиуме, не приобрела ноги от ушей, и даже не утратила лёгкие морщинки, в которые трансформируется у женщин жизненный опыт, но те неуловимые изменения, что произошли со мной, придавали мне какой-то неведомый изящный шарм, тайное очарование. В чём оно заключалось? Трудно сказать. Пожалуй, во мне появилась вера в чудеса, которыми было пропитано Заосенье.
И эта вера будто наполнила меня светом мечты и силой её воплощения. Теперь этим светом – мягким, тёплым и ясным сияли мои глаза, губы расцветали в улыбке, осанка стала прямо-таки аристократической, хотя я, по словам родителей, имела самое крестьянское происхождение. А походка... Я прошлась туда-сюда, чтобы ощутить эффект преображения. Да, походка стала лёгкой, даже какой-то летящей, похоже общение с осенним ветром по имени Вей Листокрут, не прошло даром. Осенины стояли за зеркалом и улыбались. Похоже, они были искренне рады моему преображению, и эта моральная поддержка тоже дарила заряд сил и приятных эмоций. Как обычно, именно в этот миг на меня обрушился нереальный голод. Как обычно, потому что чувство голода у меня всегда возникало в самый неподходящий момент, заставляя поглощать колбасу и шоколад. В такие мгновения я утешала себя тем, что сладкое полезно для мозга, а относительно мясное действует, как общеукрепляющее.
– А поесть у вас что-нибудь найдётся? – спросила я. – Слона бы съела! Честное слово!
– Слона, к сожалению, нет, – виновато ответили осенины, поняв мой вопрос буквально. – Но в обеденном зале вас ждёт праздничный ужин.
– Вот это по-нашему, по-заосеннему! – обрадовалась я.
В обеденном зале и правда был накрыт стол. Я ожидала, что будет много блюд из тыквы, но это предположение оказалось ошибочным. Тыквы почему-то не было вообще. Интересно, для каких нужд тогда в Заосенье выращивалось столько тыкв? Этот вопрос был отодвинут на второй план восхитительными ароматами и аппетитным видом местных разносолов. Я могла бы суверенностью заявить, что этот ужин был самым необыкновенным и выгодно выделялся из череды прочих ужинов и перекусов набегу.
Мне предстояло отведать неимоверно вкусный острый перец в медовом сиропе, блинчики с красной икрой, тельное из судака и щуки, а в качестве напитков предлагался так называемый питный мёд – слегка хмельной и золотистый, словно впитавший в себя солнечные лучи. Осенины развлекали меня приятной беседой, иногда задавая мне какие-то безобидные, как мне казалось, вопросы, о том, нравится ли мне в Заосенье, комфортно ли мне в новой роли, на которые я неизменно отвечала «да», потому что мне, правда, всё очень нравилось. Вообще, после такого сытного ужина настроение моё улучшилось до опасно высоких степеней. Казалось, в мой осенний дворец не проникает осенняя хандра, и никакая опасность мне не грозит.
С этими мыслями я счастливо уснула в уютной спальне под шелест листьев и тихий шёпот дождя за окном, и спать бы мне так до самого утра, если бы не удивительный сон, всколыхнувший мою психику своей неожиданной реалистичностью. В этом сне я шла по тропинке, которую образовывали осенние листья, рассыпанные по полу чудесной резиденции Осени. Вокруг было величественно-пусто и как-то сладостно-жутко (это когда сердце замирает от смеси восторга и предвкушения неведомого удара судьбы).
Тому были причины: мягкая медово-янтарная красота дворца обрела вдруг готически чёткие угловатые контуры, будто застыв от холода и впуская чёрные тени, прятавшиеся по углам от моего взгляда. Ветер, гулявший по коридорам, обнимал мои колени, холодными скользящими прикосновениями, будто обвивающийся вокруг меня невидимый змей.
– Вей Листокрут! – позвала я, думая, что это он, легкомысленный танцор, шалит на ночь глядя, но в ответ мне послышался только отдаляющийся зловещий смех.
Не он, получается?! Самое интересное было в том, что я абсолютно не чувствовала страха. То ли потому, что это был сон, то ли, потому что, женщину моего возраста трудно чем-то испугать, ведь мне довелось уже многократно испытать и преодолеть крушение надежд, профессиональное выгорание, разочарование в людях, тоску одиночества, боль от смерти близких. Из всех этих неудач и проблем строилось здание моего успеха, ведь правду говорят: всё, что не убивает, делает сильнее. А впрочем, может быть и преодоление последней черты – это тоже ещё одно испытание на пути к вершине. Кто знает? Так что мне бояться холодного ветра?
Тропинка привела меня в высокую башню, где в зале без окон парили над полом огромные зеркала. Их было четыре. Первое в раме из цветущих яблоневых ветвей, второе с окантовкой из ромашек и мальвы, третье в обрамлении из осенних листьев, а четвёртое … Оно особенно привлекло моё внимание. Окружённая кристаллами льда, зеркальная гладь сияла и переливалась холодной синевой, а потом выпустила сонм снежинок, со свистом ворвавшихся в зал, словно конница Будённого.
Дождавшись, когда разбушевавшиеся снежинки разлетятся по залу и частично растают от моего дыхания и столкновения с моим горячим лбом, я решила подойти ближе. С самого детства я любила крутиться перед зеркалом. Сейчас с возрастом это желание немного поблекло, но, учитывая изменение, произошедшие со мной в Заосенье, возродилось с новой силой. Видимо, поэтому меня занесло в зал с зеркалами даже во сне. Ну, а раз так, то, что теряться? Я подошла к ледяному зеркалу, приготовившись увидеть себя в каком-то невероятном зимнем образе. Сначала так и было. В глубине ледяной глади появилось моё отражение, озадаченно глядевшее на меня. Вид у отражения был вполне симпатичный, хотя и несколько посиневший: то ли от внезапного холода, ощущавшегося рядом с этим зеркалом, то ли из-за материала, которой использовался для изготовления этого артефакта. Через мгновение, я поняла, что всё это – лишь прелюдия настоящего действа.
Синева сменилась ярким светом, какой бывает, когда солнечные лучи отражаются от ослепительно белого снега. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела в зеркале совершенно иную картину. Теперь оно выглядело, как окно в другой мир. Там царила зима, чем объяснялся холод, охвативший меня около зеркала. Среди красивейшего снежного пейзажа стояли два снеговика и с опаской разглядывали третьего, фланировавшего туда-сюда, словно модель по подиуму.
– По-моему, у него что-то с головой! – сказал, наконец, один из снеговиков-зрителей, а второй согласно кивнул, опасливо отступая назад.
В общем-то, говоривший был отчасти прав: вместо головы у третьего снеговика громоздилась тыква, очень похожая на ту, что я нашла у заброшенного дома. Неужели и тут Вей Листокрут постарался, или тыква как-то сама в зиму проросла?
– Если у меня что-то с головой, то у тебя что-то с носом! – сказал третий снеговик, указывая на оранжевую морковку, торчащую из снежной головы его испуганного собрата, и снял тыкву, как шляпу, под которой обнаружилась вполне обычная, хотя и довольно мелкая, голова из снежного кома с хитрым чёрными глазками.
– Отыквенная осень! – проворчали снеговики, сделав какой-то замысловатый жест в воздухе, нервным взмахом ветками, вставленными им вместо рук, и трижды повернулись против часовой стрелки, видимо, следуя какому-то ритуалу, как мы, когда плюём через левое плечо.
– При мне попрошу не выражаться! – заявил их тыквоголовый собрат. – Тыква – это новая мода, снегота вы необразованная! Мне осенний ветер насвистел!
Слово «снегота» он произнёс ударением на «а», наверное по аналогии со школотой, только снежной. После этих слов его собратья взглянули на него уже без страха, а даже с некоторой долей зависти. Я усмехнулась и покачала головой. Всё-таки Вей Листокрут и здесь что-то накрутил! Интересно, зачем?
– Шухер! – тихо цыкнул на них самый модный снеговик. – Кажись, начальство идёт! Рассыпаемся!
Снеговики мгновенно рассыпались белыми клоками, сливаясь с окружающим ландшафтом, а в кадре, если можно так выразиться, начали кружиться белые снежинки, подгоняемые ветром. Я даже разглядела силуэт высокого мужчины повышенной истощённости, чьи длинные пряди образовывали снежные вихри.
– Уймись, Сиверко! – властно прозвучал откуда-то холодный, как лёд, и бархатистый, как рыхлые снега, голос, и ветер мгновенно затих. – Так мы никогда не найдём инородный предмет, через который можно вести удалённое наблюдение за Зимством.
Я приготовилась лицезреть того, кто носил загадочное имя Зим-Зим, ведь кто, как не он был начальством всея снеговиков. Сперва видно было только роскошную шубу из белого пушистого меха, ладно сидящую на статной могучей мужской фигуре, затем владыка Зимства откинул капюшон, и я успела отметить, что у него бледная кожа, аристократические черты слегка надменного лица, снежно-белые волосы и льдисто-голубые глаза. Ну прямо красавЕц (как любили говорить бабки на лавочке у подъезда), хотя и немного староватый. Складывалось впечатление, что он смотрит прямо мне в глаза и как бы сквозь, не видя, не замечая меня, а потом изображение вообще пропало, словно кто-то выключил связь.
– Нет, подождите! – воскликнула я и проснулась, удивлённо осматриваясь вокруг.
А впрочем, что тут удивляться? Это ж сон был. Я проснулась в той самой постели, что стояла недалеко от окна в уютной спальне дворца Осени. Было немного жаль, что не удалось получше разглядеть Зим-Зима, но уже само по себе то, что я по-прежнему была в Заосенье, а не в моей квартире в одном из промышленных районов города, ощущалось как большая удача: просто потому что мне нравилось Заосенье, на которое я с удовольствием сменила мою реальность, где у меня было только прошлое и работа, занимавшая иногда всё свободное время. А ещё я думала о том, что часть гадания, которое состоялось в гадательной аллее, сбылось: ночное свидание и не с кем-то, а с самим Зим-Зимом. Скорее всего, конечно, это было просто совпадение, но хотелось верить, что нет.
А ещё мне хотелось выйти из спальни и посмотреть, нет ли в коридоре той тропинки из листьев, указывающей путь к залу с зеркалами. Я сунула ноги в тёплые тапочки, накинула на плечи оранжевый плед и вышла за дверь. Нет. Тропинки не было, но я хорошо помнила путь. Почему бы не попробовать найти место из моего сна? Я отправилась вдаль по коридору, всё ближе подбираясь к пункту назначения, как вдруг мне послышались голоса за одной из приоткрытых дверей, причём они произносили моё имя. Я осторожно подкралась поближе и вовремя!
– Так вы говорите, что она закрепила своё согласие править в Заосенье троекратным ответом «да»? – спрашивал Хмурень у застывших пере ним со склонёнными головами осенин.
– Да, старший осе-паж, месяц Хмурень, – отвечали они. – Согласие было получено, но мы не посвящали, госпожу Осень, в подробности. Она не знает, что дала согласие на такой серьёзный срок.
Тут я вспомнила, что Хмурень, Грудень и Вересень – это древнерусские названия осенних месяцев. Хмурнем, кажется называли октябрь.
– Не знает? Тем лучше! – сказал Хмурень. – В процессе ей всё объясним.
– Что именно? – громко спросила я, распахивая дверь.
Осе-пажи и осенины застыли на месте, как персонажи на сцене после произнесения крылатой фразы: «К нам едет ревизор!». А во мне уже бушевал креативный директор с большим опытом проведения планёрок.
– Я думала, что мы одна команда! – укоризненно добавила я. – А вы шепчитесь, как заговорщики, у меня за спиной! Что за согласие я уже успела дать? К чему меня это обязывает?
– Это вовсе не заговор! – обратился ко мне Вересень. – Просто мы боялись, что вы не согласитесь добровольно взять на себя ответственность за этот мир, расстроитесь, и Заосенье потеряет защиту и независимость, а то и вообще будет разрушено, ведь отрицательные эмоции разрушительны. Вот поэтому мы прибегли к некоторой хитрости.
– Какой хитрости?!
Наверное, вид у меня был очень забавный: креативный директор в пижаме, пушистых тапках и в пледе, накинутом на манер римской тоги, не часто встречается в природе, хотя в Заосенье возможно и не такое.
– По нашим законам троекратное «да», сказанное, как ответ, на определённые вопросы, означает подпись под соглашением сторон: вы правите Заосеньем, мы служим вам, – пояснил Хмурень.
– И в чём подвох? – спросила я.
– В том, что столетие за номером 5134 последнее в нашем календаре, – виновато прошептала одна из осенин.
– Так! Интересно тыквы пляшут... – пробормотала я. – А составители вашего календаря часом не майя?
Мне почему-то сразу вспомнились предсказания конца света в год, на котором обрывался созданный этим загадочным народом календарь. Кстати, предсказания исправно сбывались в моём мире только в плане отключения вышеупомянутого света на моей улице, а не в глобальном масштабе, но здесь, в Заосенье, всё обретало совершенно иное значение и бронебойную мощь.
– Майя – это, наверное, весеннее племя, – робко предположили осенины, плохо разбиравшиеся в цивилизациях древних индейцев.
– Ну, почти... – кивнула я.
– Если выделить суть, то проблема в том, что с завершением календаря, мы вступаем в Безвременье. И...никто не знает, что нас ждёт дальше, – пояснил Хмурень. – Возможно, Безвременье сделает конечными все процессы. Увядание осени, оледенение зимы, цветение весны, жар лета – всё это раз и навсегда придёт к логическому завершению, прервав вечный круг смены времён года в миг окончания столетия.
– То есть всё довянет, оледенеет, отцветёт и зажарится... – пробормотала я, представив себе этот процесс. – Ужас, на что я подписалась!
Всё сказанное казалось бы смешным, если бы не абсолютно искренняя тревога моей свиты.
– Ну! Выше нос! –решила я развеять общий негатив, помня о том, что мысли Осени очень влияют на мир вокруг. – А, может быть, это всё ерунда или шутка? А?
– Нет, к сожалению, опасения не беспочвенны! – послышался знакомый голос сзади и в зал плавной летящей поступью ворвался Вей Листокрут, отчего занавески на окнах пришли в движение, понимаясь к потолку. – Я разбросал связные тыквы по все мирам, чтобы вести наблюдения. Вывод прост: изменения уже происходят, причём не только в Заосенье, но и там, откуда вы пришли, – на Земле. Аномальное потепление, например, – это один из признаков.
– Я хочу сама просмотреть результаты наблюдений, – решила я.
Они расчесали мои волосы, рыжие, как янтарь, и приволокли кучу нарядов, один другого роскошней. Я неожиданно для себя выбрала платье на коричневом кожаном корсете, сочетавшемся с длинной юбкой-пачкой из оранжевого и коричневого фатина, украшенного разноцветными листьями, сверкающими каплями дождя и золотистыми нитями паутинок, которые так любит уносить вдаль осенний ветер. Неожиданно для себя, потому что я уже много лет не позволяла себе таких платьев, ведь я уже не была тонкой звонкой и прозрачной девушкой, как в юности, поэтому, когда Нинель, Нинон и Нинок принесли огромное зеркало, чтобы показать мне результат их усилий, я долго не решалась взглянуть на себя, а когда взглянула, то была поражена результатом.
Нет, я не стала молодой и прекрасной королевой, не похудела до состояния модели на подиуме, не приобрела ноги от ушей, и даже не утратила лёгкие морщинки, в которые трансформируется у женщин жизненный опыт, но те неуловимые изменения, что произошли со мной, придавали мне какой-то неведомый изящный шарм, тайное очарование. В чём оно заключалось? Трудно сказать. Пожалуй, во мне появилась вера в чудеса, которыми было пропитано Заосенье.
И эта вера будто наполнила меня светом мечты и силой её воплощения. Теперь этим светом – мягким, тёплым и ясным сияли мои глаза, губы расцветали в улыбке, осанка стала прямо-таки аристократической, хотя я, по словам родителей, имела самое крестьянское происхождение. А походка... Я прошлась туда-сюда, чтобы ощутить эффект преображения. Да, походка стала лёгкой, даже какой-то летящей, похоже общение с осенним ветром по имени Вей Листокрут, не прошло даром. Осенины стояли за зеркалом и улыбались. Похоже, они были искренне рады моему преображению, и эта моральная поддержка тоже дарила заряд сил и приятных эмоций. Как обычно, именно в этот миг на меня обрушился нереальный голод. Как обычно, потому что чувство голода у меня всегда возникало в самый неподходящий момент, заставляя поглощать колбасу и шоколад. В такие мгновения я утешала себя тем, что сладкое полезно для мозга, а относительно мясное действует, как общеукрепляющее.
– А поесть у вас что-нибудь найдётся? – спросила я. – Слона бы съела! Честное слово!
– Слона, к сожалению, нет, – виновато ответили осенины, поняв мой вопрос буквально. – Но в обеденном зале вас ждёт праздничный ужин.
– Вот это по-нашему, по-заосеннему! – обрадовалась я.
В обеденном зале и правда был накрыт стол. Я ожидала, что будет много блюд из тыквы, но это предположение оказалось ошибочным. Тыквы почему-то не было вообще. Интересно, для каких нужд тогда в Заосенье выращивалось столько тыкв? Этот вопрос был отодвинут на второй план восхитительными ароматами и аппетитным видом местных разносолов. Я могла бы суверенностью заявить, что этот ужин был самым необыкновенным и выгодно выделялся из череды прочих ужинов и перекусов набегу.
Мне предстояло отведать неимоверно вкусный острый перец в медовом сиропе, блинчики с красной икрой, тельное из судака и щуки, а в качестве напитков предлагался так называемый питный мёд – слегка хмельной и золотистый, словно впитавший в себя солнечные лучи. Осенины развлекали меня приятной беседой, иногда задавая мне какие-то безобидные, как мне казалось, вопросы, о том, нравится ли мне в Заосенье, комфортно ли мне в новой роли, на которые я неизменно отвечала «да», потому что мне, правда, всё очень нравилось. Вообще, после такого сытного ужина настроение моё улучшилось до опасно высоких степеней. Казалось, в мой осенний дворец не проникает осенняя хандра, и никакая опасность мне не грозит.
С этими мыслями я счастливо уснула в уютной спальне под шелест листьев и тихий шёпот дождя за окном, и спать бы мне так до самого утра, если бы не удивительный сон, всколыхнувший мою психику своей неожиданной реалистичностью. В этом сне я шла по тропинке, которую образовывали осенние листья, рассыпанные по полу чудесной резиденции Осени. Вокруг было величественно-пусто и как-то сладостно-жутко (это когда сердце замирает от смеси восторга и предвкушения неведомого удара судьбы).
Тому были причины: мягкая медово-янтарная красота дворца обрела вдруг готически чёткие угловатые контуры, будто застыв от холода и впуская чёрные тени, прятавшиеся по углам от моего взгляда. Ветер, гулявший по коридорам, обнимал мои колени, холодными скользящими прикосновениями, будто обвивающийся вокруг меня невидимый змей.
– Вей Листокрут! – позвала я, думая, что это он, легкомысленный танцор, шалит на ночь глядя, но в ответ мне послышался только отдаляющийся зловещий смех.
Не он, получается?! Самое интересное было в том, что я абсолютно не чувствовала страха. То ли потому, что это был сон, то ли, потому что, женщину моего возраста трудно чем-то испугать, ведь мне довелось уже многократно испытать и преодолеть крушение надежд, профессиональное выгорание, разочарование в людях, тоску одиночества, боль от смерти близких. Из всех этих неудач и проблем строилось здание моего успеха, ведь правду говорят: всё, что не убивает, делает сильнее. А впрочем, может быть и преодоление последней черты – это тоже ещё одно испытание на пути к вершине. Кто знает? Так что мне бояться холодного ветра?
Тропинка привела меня в высокую башню, где в зале без окон парили над полом огромные зеркала. Их было четыре. Первое в раме из цветущих яблоневых ветвей, второе с окантовкой из ромашек и мальвы, третье в обрамлении из осенних листьев, а четвёртое … Оно особенно привлекло моё внимание. Окружённая кристаллами льда, зеркальная гладь сияла и переливалась холодной синевой, а потом выпустила сонм снежинок, со свистом ворвавшихся в зал, словно конница Будённого.
Дождавшись, когда разбушевавшиеся снежинки разлетятся по залу и частично растают от моего дыхания и столкновения с моим горячим лбом, я решила подойти ближе. С самого детства я любила крутиться перед зеркалом. Сейчас с возрастом это желание немного поблекло, но, учитывая изменение, произошедшие со мной в Заосенье, возродилось с новой силой. Видимо, поэтому меня занесло в зал с зеркалами даже во сне. Ну, а раз так, то, что теряться? Я подошла к ледяному зеркалу, приготовившись увидеть себя в каком-то невероятном зимнем образе. Сначала так и было. В глубине ледяной глади появилось моё отражение, озадаченно глядевшее на меня. Вид у отражения был вполне симпатичный, хотя и несколько посиневший: то ли от внезапного холода, ощущавшегося рядом с этим зеркалом, то ли из-за материала, которой использовался для изготовления этого артефакта. Через мгновение, я поняла, что всё это – лишь прелюдия настоящего действа.
Синева сменилась ярким светом, какой бывает, когда солнечные лучи отражаются от ослепительно белого снега. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела в зеркале совершенно иную картину. Теперь оно выглядело, как окно в другой мир. Там царила зима, чем объяснялся холод, охвативший меня около зеркала. Среди красивейшего снежного пейзажа стояли два снеговика и с опаской разглядывали третьего, фланировавшего туда-сюда, словно модель по подиуму.
– По-моему, у него что-то с головой! – сказал, наконец, один из снеговиков-зрителей, а второй согласно кивнул, опасливо отступая назад.
В общем-то, говоривший был отчасти прав: вместо головы у третьего снеговика громоздилась тыква, очень похожая на ту, что я нашла у заброшенного дома. Неужели и тут Вей Листокрут постарался, или тыква как-то сама в зиму проросла?
– Если у меня что-то с головой, то у тебя что-то с носом! – сказал третий снеговик, указывая на оранжевую морковку, торчащую из снежной головы его испуганного собрата, и снял тыкву, как шляпу, под которой обнаружилась вполне обычная, хотя и довольно мелкая, голова из снежного кома с хитрым чёрными глазками.
– Отыквенная осень! – проворчали снеговики, сделав какой-то замысловатый жест в воздухе, нервным взмахом ветками, вставленными им вместо рук, и трижды повернулись против часовой стрелки, видимо, следуя какому-то ритуалу, как мы, когда плюём через левое плечо.
– При мне попрошу не выражаться! – заявил их тыквоголовый собрат. – Тыква – это новая мода, снегота вы необразованная! Мне осенний ветер насвистел!
Слово «снегота» он произнёс ударением на «а», наверное по аналогии со школотой, только снежной. После этих слов его собратья взглянули на него уже без страха, а даже с некоторой долей зависти. Я усмехнулась и покачала головой. Всё-таки Вей Листокрут и здесь что-то накрутил! Интересно, зачем?
– Шухер! – тихо цыкнул на них самый модный снеговик. – Кажись, начальство идёт! Рассыпаемся!
Снеговики мгновенно рассыпались белыми клоками, сливаясь с окружающим ландшафтом, а в кадре, если можно так выразиться, начали кружиться белые снежинки, подгоняемые ветром. Я даже разглядела силуэт высокого мужчины повышенной истощённости, чьи длинные пряди образовывали снежные вихри.
– Уймись, Сиверко! – властно прозвучал откуда-то холодный, как лёд, и бархатистый, как рыхлые снега, голос, и ветер мгновенно затих. – Так мы никогда не найдём инородный предмет, через который можно вести удалённое наблюдение за Зимством.
Я приготовилась лицезреть того, кто носил загадочное имя Зим-Зим, ведь кто, как не он был начальством всея снеговиков. Сперва видно было только роскошную шубу из белого пушистого меха, ладно сидящую на статной могучей мужской фигуре, затем владыка Зимства откинул капюшон, и я успела отметить, что у него бледная кожа, аристократические черты слегка надменного лица, снежно-белые волосы и льдисто-голубые глаза. Ну прямо красавЕц (как любили говорить бабки на лавочке у подъезда), хотя и немного староватый. Складывалось впечатление, что он смотрит прямо мне в глаза и как бы сквозь, не видя, не замечая меня, а потом изображение вообще пропало, словно кто-то выключил связь.
– Нет, подождите! – воскликнула я и проснулась, удивлённо осматриваясь вокруг.
А впрочем, что тут удивляться? Это ж сон был. Я проснулась в той самой постели, что стояла недалеко от окна в уютной спальне дворца Осени. Было немного жаль, что не удалось получше разглядеть Зим-Зима, но уже само по себе то, что я по-прежнему была в Заосенье, а не в моей квартире в одном из промышленных районов города, ощущалось как большая удача: просто потому что мне нравилось Заосенье, на которое я с удовольствием сменила мою реальность, где у меня было только прошлое и работа, занимавшая иногда всё свободное время. А ещё я думала о том, что часть гадания, которое состоялось в гадательной аллее, сбылось: ночное свидание и не с кем-то, а с самим Зим-Зимом. Скорее всего, конечно, это было просто совпадение, но хотелось верить, что нет.
А ещё мне хотелось выйти из спальни и посмотреть, нет ли в коридоре той тропинки из листьев, указывающей путь к залу с зеркалами. Я сунула ноги в тёплые тапочки, накинула на плечи оранжевый плед и вышла за дверь. Нет. Тропинки не было, но я хорошо помнила путь. Почему бы не попробовать найти место из моего сна? Я отправилась вдаль по коридору, всё ближе подбираясь к пункту назначения, как вдруг мне послышались голоса за одной из приоткрытых дверей, причём они произносили моё имя. Я осторожно подкралась поближе и вовремя!
– Так вы говорите, что она закрепила своё согласие править в Заосенье троекратным ответом «да»? – спрашивал Хмурень у застывших пере ним со склонёнными головами осенин.
– Да, старший осе-паж, месяц Хмурень, – отвечали они. – Согласие было получено, но мы не посвящали, госпожу Осень, в подробности. Она не знает, что дала согласие на такой серьёзный срок.
Тут я вспомнила, что Хмурень, Грудень и Вересень – это древнерусские названия осенних месяцев. Хмурнем, кажется называли октябрь.
– Не знает? Тем лучше! – сказал Хмурень. – В процессе ей всё объясним.
– Что именно? – громко спросила я, распахивая дверь.
ГЛАВА II. Всё врут календари!
Осе-пажи и осенины застыли на месте, как персонажи на сцене после произнесения крылатой фразы: «К нам едет ревизор!». А во мне уже бушевал креативный директор с большим опытом проведения планёрок.
– Я думала, что мы одна команда! – укоризненно добавила я. – А вы шепчитесь, как заговорщики, у меня за спиной! Что за согласие я уже успела дать? К чему меня это обязывает?
– Это вовсе не заговор! – обратился ко мне Вересень. – Просто мы боялись, что вы не согласитесь добровольно взять на себя ответственность за этот мир, расстроитесь, и Заосенье потеряет защиту и независимость, а то и вообще будет разрушено, ведь отрицательные эмоции разрушительны. Вот поэтому мы прибегли к некоторой хитрости.
– Какой хитрости?!
Наверное, вид у меня был очень забавный: креативный директор в пижаме, пушистых тапках и в пледе, накинутом на манер римской тоги, не часто встречается в природе, хотя в Заосенье возможно и не такое.
– По нашим законам троекратное «да», сказанное, как ответ, на определённые вопросы, означает подпись под соглашением сторон: вы правите Заосеньем, мы служим вам, – пояснил Хмурень.
– И в чём подвох? – спросила я.
– В том, что столетие за номером 5134 последнее в нашем календаре, – виновато прошептала одна из осенин.
– Так! Интересно тыквы пляшут... – пробормотала я. – А составители вашего календаря часом не майя?
Мне почему-то сразу вспомнились предсказания конца света в год, на котором обрывался созданный этим загадочным народом календарь. Кстати, предсказания исправно сбывались в моём мире только в плане отключения вышеупомянутого света на моей улице, а не в глобальном масштабе, но здесь, в Заосенье, всё обретало совершенно иное значение и бронебойную мощь.
– Майя – это, наверное, весеннее племя, – робко предположили осенины, плохо разбиравшиеся в цивилизациях древних индейцев.
– Ну, почти... – кивнула я.
– Если выделить суть, то проблема в том, что с завершением календаря, мы вступаем в Безвременье. И...никто не знает, что нас ждёт дальше, – пояснил Хмурень. – Возможно, Безвременье сделает конечными все процессы. Увядание осени, оледенение зимы, цветение весны, жар лета – всё это раз и навсегда придёт к логическому завершению, прервав вечный круг смены времён года в миг окончания столетия.
– То есть всё довянет, оледенеет, отцветёт и зажарится... – пробормотала я, представив себе этот процесс. – Ужас, на что я подписалась!
Всё сказанное казалось бы смешным, если бы не абсолютно искренняя тревога моей свиты.
– Ну! Выше нос! –решила я развеять общий негатив, помня о том, что мысли Осени очень влияют на мир вокруг. – А, может быть, это всё ерунда или шутка? А?
– Нет, к сожалению, опасения не беспочвенны! – послышался знакомый голос сзади и в зал плавной летящей поступью ворвался Вей Листокрут, отчего занавески на окнах пришли в движение, понимаясь к потолку. – Я разбросал связные тыквы по все мирам, чтобы вести наблюдения. Вывод прост: изменения уже происходят, причём не только в Заосенье, но и там, откуда вы пришли, – на Земле. Аномальное потепление, например, – это один из признаков.
– Я хочу сама просмотреть результаты наблюдений, – решила я.
