взяв его под крыло десять лет назад, заботился о нём так, как заботится родной отец о юном сыне, да, он дал ему должность управляющего и возможность получить образование, но Рихард уже вряд ли смог бы видеть в нём нечто большее, нежели благодетеля и просто очень хорошего и доброго человека.
Впрочем, поздно было о чём-то сожалеть. Всё было уже сделано, и Рихарду ничего не оставалось, кроме как смириться. Он поднялся, отряхнул одежду, пригладил непослушные волосы и хищно оскалился. В конце концов, он жив. А остальное уже неважно.
Анна медленно спустилась по узким ступенькам кареты и оперлась на руку Ловича, встречавшего её у дверей собственного дома. Она покуда не совсем привыкла ездить одна, но Вацлав настаивал на этом, пытаясь таким образом привить ей хоть какую-то светскость и храбрость, а Матиуш не решался спорить — он в последнее время был особенно грустен, выглядел виновато и явно чем-то мучился, будто находился на перепутье и никак не мог выбрать нужную дорогу. Девушка не раз спрашивала Левандовского о том, что случилось с Вишнивецким, но тот лишь пожимал плечами и непринуждённо уводил разговор в совершенно другое русло, оставляя Анну в лёгком недоумении. Она отчаянно хотела разобраться в том, что же всё-таки происходит, но никто давал ей подобной возможности, будто боялся, что девушка всего этого просто не поймёт. Ей самой не нравилось такое отношение, она чувствовала себя ребёнком, который подслушивает разговор старших, и от этого было вдвойне неприятно. Анна пробовала разговорить и Вишнивецкого, но тот с таким мучением смотрел на неё, стремясь подобрать нужные слова и не находя их, что она вскоре оставила эти попытки.
Последней надеждой был Лович. Добрый ксёндз всегда готов был помочь ей советом и никогда не отказывал в дружеской беседе. Анна не знала, как он сумел остаться таким после долгого и жестокого Средневековья, но прониклась к нему большим уважением и во многом доверяла.
Сегодня она приехала сама, потому что не могла больше ждать, когда всё прояснится само.
— Пан Лович, что творится? — тихо спросила Анна, как только они разместились в гостиной. — Я ничего не понимаю. Кажется, будто что-то происходит, и я там играю не последнюю роль, но никто мне об этом не сказал. Может, вы знаете?
— Нет, к сожалению, — Анджей печально улыбнулся. — То есть, я могу предположить, конечно, но я не уверен, что это окажется правдой.
— Я слушаю, — девушка напряжённо смяла оборки нового зелёного платья и тут же оправила, не зная, куда деть руки. Она так и не привыкла к тому, что теперь у неё есть свои вещи.
— Вы не заметили, что ваш разум расширяется и полнится новыми сведениями о нашем мире? — Лович мягко рассмеялся, заметив смятение собеседницы. — Да, да, вы значительно поумнели, если говорить более просто и менее тактично. Простите.
— Всё в порядке, продолжайте, — Анна чуть кивнула. — Мне интересно.
— Так вот, вы стали говорить верные вещи и поступать, исходя из собственного понимания, а не чувства, как раньше. Вы стали рассуждать, не очень возвышенно, но стали, стали понимать, думать, быть может, вы стали замечать больше, чем должны, и пан Вишнивецкий этого испугался. Когда вы были всего лишь крестьянкой, всего лишь его собственностью, он, пусть и заботился о вас, но совершал немало ошибок. Впрочем, даже сейчас он их иногда допускает и отчаянно боится, что вы теперь это тоже видите. Не могу сказать, можно ли назвать это любовью, но он не хочет вас терять. Хочет быть в ваших глазах… хорошим? Не думаю, что смогу верно это назвать, но он мечтает, чтобы вы видели в нём героя, спасителя, доброго человека. Потому что ему не всё равно, кто он для вас. Это дорогого стоит, — Лович говорил туманно, с некоторым трудом подбирая слова, но чувствовалось, что его мысль была предельно ясна и точна, что она была единственно правильна в сложившихся обстоятельствах. Костюшко удивило то, что она услышала, ведь она никогда не предполагала ничего подобного, но теперь, когда Анджей всё это рассказал, мир вдруг перевернулся и стал другим, но от этого не менее прекрасным. Анна припомнила недавний разговор с Матиушем, его слова про то, что он не любит… Неужто он врал? Не только ей, но и самому себе. В таком случае, зачем? Девушка сомневалась, что дело тут в возможном мезальянсе или чём-то подобном, но и других идей у неё не было. Лович заметил эти метания и поспешил пояснить:
— Быть может, он и сам пока это толком не понимает, но уже ощущает. Подобные противоречия, видно, выбили его из колеи — сомневаюсь, что его прежние романы сопровождались хоть какими-то чувствами, кроме плотского желания. А тут такое… Я знаю, каким образом вы познакомились, но всё пошло многим дальше, чем князь полагал. Вы его, панна Анна, чем-то зацепили, хотя я, в данном случае, не берусь судить, чем, уж простите мне мою невежливость.
— Да это уже неважно, — Анна рассеянно и как-то облегчённо улыбнулась. — Дело-то теперь не в этом. Дело в том, что я точно должна поговорить с ним обо всём, что происходит, понимаете? Потому что это очень важно. Наверное, он меня любит, очень сильно любит. Просто боится сказать после всего того, что уже наговорил. Может такое быть?
— Вполне, — Анджей немного помедлил с ответом, будто пытаясь угадать, что услышит от неё после. — Люди, панна Анна, непростые существа, всякое приключается. Но вот что скажу вам. Повремените до Рождества, дождитесь чуда. Тогда Господь посетит и вас и исполнит вашу просьбу.
— Спасибо, пан Лович, — лицо девушки просветлело и сделалось спокойным. — Я полгода жду, подожду ещё немного.
Велислав смотрел, как зал постепенно наполняется представителями различных стран и родов, как вампиры располагаются согласна приглашениям и статусам, как Лович тихо молится и проводит последние приготовления к пышной коронации. Бремя власти уже совсем скоро должно было горностаевой мантией и золотым венцом лечь на голову гетмана Потоцкого, на самом деле так его и не принявшего, и это было несказанно тяжко и непросто. Велислав теперь понимал, зачем королю королева — чтобы осушить его слёзы и самой их выплакать, потому что женщинам не так стыдно проявлять свою боль. Он вспоминал Фелисию, её добрые советы, и теперь ему как никогда нужны были её поддержка и ласковые руки, которые одним лишь мягким прикосновением к волосам утоляли все печали, сколь глубоки бы они ни были.
Анджей обернулся и чуть кивнул Потоцкому, тот тяжело вздохнул и кивнул в ответ, оборачиваясь к гостям. Теперь надлежало спуститься и преклонить колено перед Ловичем, чтобы тот надел на ему на голову старинную золотую корону, украшенную рубинами.
Велислав ненавидел рубины — они до ужаса напоминали кровь, которой было залито всё: двор, комнаты, простыни и тонкое сломанное, разбитое, словно фарфоровая статуэтка, тело Фелисии где-то внизу. Потоцкий отчётливо помнил, как крушил всё, как разрывал глотки людям Чаплинского, как избивал до костяного хруста самого старосту, слёзно молившего о пощаде, а затем проткнул его насквозь багряно-красным лезвием сабли. Тогда его разум помутился, тогда всё вокруг, казалось, плыло в огромном алом потоке, а по углам мерещилась мёртвая изуродованная супруга, тянущая к нему свои хрупкие руки.
И теперь ему предстояло короноваться этими застывшими каплями крови, назвать это камнями у Велислава язык не поворачивался. По телу вдруг пробежала горячая волна, в голове что-то будто заскрипело, будто тронулись пружины, приводя в движение злой и опасный механизм. Потоцкий снова ощутил, как к нему подступает безумие и так и хочет затянуть его в свой чёрный омут, окутать с головы до ног и теперь уже точно не выпустить из жуткого плена. Он дёрнулся, с мольбой посмотрел на подошедшего Ловича, и тот на мгновение положил прохладную ладонь ему на лоб, снимая наваждение.
— Крепись, — шепнул он. — У тебя год впереди, а дальше ты и сам сможешь выбрать. Хорошо?
— Хорошо, — эхом отозвался гетман. — Я постараюсь.
Анджей слабо кивнул ему и вновь вернулся на место, поднял корону. Пора было начинать.
— Именем ясновельможной польской шляхты и польского воеводства, я, ксёндз Анджей Лович, объявляю, гетмана Велислава Винсента Потоцкого, королём Речи Посполитой и всех вампиров, что пожелают назваться нашими гражданами. Есть ли кто-то, кто возражает? — он на мгновение обернулся к сородичам. Влад, стоявший чуть сбоку отрицательно покачал головой и сверкнул чёрными глазами, слегка обнажив клыки. Лович понял его без слов и вновь посмотрел на Потоцкого.
— В таком случае, вот ваш король. Да здравствует Его Величество, Велислав! — Анджей водрузил корону ему на голову и подтолкнул чуть вперёд.
— Королю долгого правления! Слава королю Потоцкому! Славься, Речь Посполитая, под его дланью! — закричали со всех сторон, по залу прокатилась волна громких хлопков и восклицаний на латыни, звон бокалов. Вампиры чествовали нового правителя.
Когда все оказались заняты беседой или трапезой, Велислав скользнул с высоких ступеней перед троном и отошёл в тень, туда, где сидел Вацлав и с особым удовольствием потягивал кровь из хрустального кубка.
— Ваше Величество? — он поднялся и шутливо поклонился. — Поздравляю.
— Да ну тебя, перестань, — Потоцкий устало опустился на резной стул и откинулся на мягкую вельветовую спинку, прикрывая глаза. — Много шума из ничего.
— Весь мир — это много шума из ничего, — тихо отозвался Вацлав. — Такова человеческая суть.
— Ты прав, — Велислав тяжело вздохнул. — А мне этим миром править.
Падал пушистый белый снег. Крупные снежинки плавно кружились и осторожно, даже робко ложились на варшавские улицы. В воздухе витал дух Рождества — до Сочельника оставалось всего лишь пара дней, и люди уже предвкушали светлый праздник.
Для Анны Сочельник был избавлением — ноябрь и почти весь декабрь прошли для неё в ожидании гораздо более мучительном, чем прежде. Она жаждала чуда, о котором говорил Лович, и надеялась, что это прекратит её горести. Девушка боялась будущего, боялась того, что это самое чудо принесёт, но вместе с тем она в нём действительно нуждалась.
За это время многое изменилось. Матиуш стал вести гораздо галантнее, гораздо мягче и осторожнее. Он был ласков, постоянно дарил ей милые вещицы, устраивал какие-то очаровательности, словом, делал всё то, что люди зовут ухаживаниями. Для их отношений это был что-то совсем из ряда вон выходящее, ведь до того Вишнивецкий лишь снабжал её одеждой и украшениями, но не пытался выставить это в качестве особо изысканного подарка, будто это были повседневные, сами собой разумеющиеся вещи. Для него, конечно, для Анны всякая деталь гардероба была целым событием — почти всю жизнь у неё ничего подобного не имелось.
Последним предвестником крупных перемен стало приглашение на человеческий бал. Матиуш бывал там каждый год со времён окончания университета и в этот раз брал собой и Анну. Девушка радовалась, как малый ребёнок, которому разрешили не ложиться спать в праздничный день, и очень хотела там побывать. Конечно, то, что устраивали вампиры, ей тоже очень нравилось, но там было совсем совсем капельку, но не по-настоящему хотя бы из-за того, что там все её знали и относились как к младшей сестре-простушке, которую стоит опекать и веселить. А вот на балу людей всё наверняка должно быть совсем иначе. Там она уж точно будет взрослая для всех.
— Ануся, ничего не бойся, держись меня, если что, скажем, что ты из старой шляхты, у них дочерей не учат даже тому, что успела за столь короткий срок узнать ты. Это решит все вопросы касательно пробелов в языке и манерах. Вопрос с фамилией я улажу как-нибудь сам, об этом не беспокойся. Просто танцуй и наслаждайся праздником, вот и всё, — торопливо напутствовал её Матиуш, пока несколько служанок доделывали изящную причёску.
— Хорошо, я так и поступлю, — Анна счастливо улыбалась и крепко сжимала его руки. — Вы ведь будете рядом?
— Ну конечно, — Матиуш тепло улыбнулся, затем ненадолго замолчал, что-то решая и вглядываясь в лицо девушки.
— Не надо обращаться ко мне на вы, хорошо? Мы ведь давно вместе, вряд ли это нужно, — как-то робко попросил он, виновато пряча глаза.
— Я… Я с радостью, — Анна дёрнулась, чтобы обнять его, но Вишнивецкий её удержал, жестом напоминая о ещё не до конца приведённых в порядок волосах.
— Вот и славно, — князь осторожно поцеловал её пальцы и поднялся с колен. — Жду тебя через четверть часа внизу.
— Хорошо, Матиуш, — девушка ненадолго замолчала, пытаясь себя перебороть, затем добавила:
— Я не опоздаю к… тебе.
В Ратуше было тепло и немного душно. Пахло апельсинами, ёлкой и дорогими духами, вокруг сновала прислуга, предлагая напитки и лёгкие закуски, музыканты настраивали инструменты. Гостей в зале было много, многие разговаривали, кто-то стоял у высоких окон, презрительно или безразлично глядя вниз, на белые от снега улицы. Анна робко ступила на отполированный паркет, стараясь смотреть себе под ноги и не привлекать лишнего внимания. Матиуш осторожно вёл её под руку, приветливо, подчёркнуто вежливо, но холодно улыбаясь присутствующим. Мужчины кивали ему в ответ, дамы перешёптывались, искоса поглядывая на Анну. Ясно было, что всех интересовало, откуда она взялась.
— Матиуш, добрый вечер, не представишь нам свою спутницу? — рослый темноволосый шляхтич обернулся на шаги и тут же подошёл к Вишнивецкому. — Рад вас видеть.
— Здравствуй. Это Анна Костюшко, Фабиан, она из старой шляхты, — Матиуш говорил любезно, но без лишних церемоний. — Прекрасна, как утренняя заря, верно?
— Бесспорно, — Фабиан поцеловал Анне руку. — Фабиан Концепольский, граф. Рад знакомству.
— Взаимно, — девушка нервно улыбнулась, и это не укрылось от шляхтича, но тот не подал виду и повёл непринуждённый разговор о крайне отвлечённых, а главное, понятных Анне вещах, чтобы и она могла вставить своё слово. Около них постепенно собирались люди, все оценивали новую избранницу князя Вишнивецкого, её платье, речь, обхождение, отчаянно пытаясь выискать какой-то подвох. Анна чувствовала это, её голос то и дело дрожал, но всякий раз она встречалась взглядом с серьёзными серыми глазами Фабиана и успокаивалась. От него исходила небывалая уверенность и сила, исходило спокойствие, и Костюшко было хорошо рядом с ним.
— Из старой шляхты, говорите? — какая-то напудренная худая женщина в излишне пышном бордовом платье подошла к Анне вплотную и заглянула в лицо, издевательски приподнимая бровь. — Что-то я не припомню, чтобы у старого гетмана были дочери или внучки такого возраста, да ещё и незамужние.
— Елена, не стоит, — Матиуш криво улыбнулся ей и крепче сжал руку Анны. — Ты прекрасно знаешь, что ничем хорошим лично для тебя это не кончится, ты окончательно потеряешь моё уважение. Наш роман остался в прошлом, ты замужняя женщина, думаю, мне не стоит объяснять, чем это чревато. Оставь Анну в покое.
Впрочем, поздно было о чём-то сожалеть. Всё было уже сделано, и Рихарду ничего не оставалось, кроме как смириться. Он поднялся, отряхнул одежду, пригладил непослушные волосы и хищно оскалился. В конце концов, он жив. А остальное уже неважно.
Глава двадцать седьмая
Анна медленно спустилась по узким ступенькам кареты и оперлась на руку Ловича, встречавшего её у дверей собственного дома. Она покуда не совсем привыкла ездить одна, но Вацлав настаивал на этом, пытаясь таким образом привить ей хоть какую-то светскость и храбрость, а Матиуш не решался спорить — он в последнее время был особенно грустен, выглядел виновато и явно чем-то мучился, будто находился на перепутье и никак не мог выбрать нужную дорогу. Девушка не раз спрашивала Левандовского о том, что случилось с Вишнивецким, но тот лишь пожимал плечами и непринуждённо уводил разговор в совершенно другое русло, оставляя Анну в лёгком недоумении. Она отчаянно хотела разобраться в том, что же всё-таки происходит, но никто давал ей подобной возможности, будто боялся, что девушка всего этого просто не поймёт. Ей самой не нравилось такое отношение, она чувствовала себя ребёнком, который подслушивает разговор старших, и от этого было вдвойне неприятно. Анна пробовала разговорить и Вишнивецкого, но тот с таким мучением смотрел на неё, стремясь подобрать нужные слова и не находя их, что она вскоре оставила эти попытки.
Последней надеждой был Лович. Добрый ксёндз всегда готов был помочь ей советом и никогда не отказывал в дружеской беседе. Анна не знала, как он сумел остаться таким после долгого и жестокого Средневековья, но прониклась к нему большим уважением и во многом доверяла.
Сегодня она приехала сама, потому что не могла больше ждать, когда всё прояснится само.
— Пан Лович, что творится? — тихо спросила Анна, как только они разместились в гостиной. — Я ничего не понимаю. Кажется, будто что-то происходит, и я там играю не последнюю роль, но никто мне об этом не сказал. Может, вы знаете?
— Нет, к сожалению, — Анджей печально улыбнулся. — То есть, я могу предположить, конечно, но я не уверен, что это окажется правдой.
— Я слушаю, — девушка напряжённо смяла оборки нового зелёного платья и тут же оправила, не зная, куда деть руки. Она так и не привыкла к тому, что теперь у неё есть свои вещи.
— Вы не заметили, что ваш разум расширяется и полнится новыми сведениями о нашем мире? — Лович мягко рассмеялся, заметив смятение собеседницы. — Да, да, вы значительно поумнели, если говорить более просто и менее тактично. Простите.
— Всё в порядке, продолжайте, — Анна чуть кивнула. — Мне интересно.
— Так вот, вы стали говорить верные вещи и поступать, исходя из собственного понимания, а не чувства, как раньше. Вы стали рассуждать, не очень возвышенно, но стали, стали понимать, думать, быть может, вы стали замечать больше, чем должны, и пан Вишнивецкий этого испугался. Когда вы были всего лишь крестьянкой, всего лишь его собственностью, он, пусть и заботился о вас, но совершал немало ошибок. Впрочем, даже сейчас он их иногда допускает и отчаянно боится, что вы теперь это тоже видите. Не могу сказать, можно ли назвать это любовью, но он не хочет вас терять. Хочет быть в ваших глазах… хорошим? Не думаю, что смогу верно это назвать, но он мечтает, чтобы вы видели в нём героя, спасителя, доброго человека. Потому что ему не всё равно, кто он для вас. Это дорогого стоит, — Лович говорил туманно, с некоторым трудом подбирая слова, но чувствовалось, что его мысль была предельно ясна и точна, что она была единственно правильна в сложившихся обстоятельствах. Костюшко удивило то, что она услышала, ведь она никогда не предполагала ничего подобного, но теперь, когда Анджей всё это рассказал, мир вдруг перевернулся и стал другим, но от этого не менее прекрасным. Анна припомнила недавний разговор с Матиушем, его слова про то, что он не любит… Неужто он врал? Не только ей, но и самому себе. В таком случае, зачем? Девушка сомневалась, что дело тут в возможном мезальянсе или чём-то подобном, но и других идей у неё не было. Лович заметил эти метания и поспешил пояснить:
— Быть может, он и сам пока это толком не понимает, но уже ощущает. Подобные противоречия, видно, выбили его из колеи — сомневаюсь, что его прежние романы сопровождались хоть какими-то чувствами, кроме плотского желания. А тут такое… Я знаю, каким образом вы познакомились, но всё пошло многим дальше, чем князь полагал. Вы его, панна Анна, чем-то зацепили, хотя я, в данном случае, не берусь судить, чем, уж простите мне мою невежливость.
— Да это уже неважно, — Анна рассеянно и как-то облегчённо улыбнулась. — Дело-то теперь не в этом. Дело в том, что я точно должна поговорить с ним обо всём, что происходит, понимаете? Потому что это очень важно. Наверное, он меня любит, очень сильно любит. Просто боится сказать после всего того, что уже наговорил. Может такое быть?
— Вполне, — Анджей немного помедлил с ответом, будто пытаясь угадать, что услышит от неё после. — Люди, панна Анна, непростые существа, всякое приключается. Но вот что скажу вам. Повремените до Рождества, дождитесь чуда. Тогда Господь посетит и вас и исполнит вашу просьбу.
— Спасибо, пан Лович, — лицо девушки просветлело и сделалось спокойным. — Я полгода жду, подожду ещё немного.
***
Велислав смотрел, как зал постепенно наполняется представителями различных стран и родов, как вампиры располагаются согласна приглашениям и статусам, как Лович тихо молится и проводит последние приготовления к пышной коронации. Бремя власти уже совсем скоро должно было горностаевой мантией и золотым венцом лечь на голову гетмана Потоцкого, на самом деле так его и не принявшего, и это было несказанно тяжко и непросто. Велислав теперь понимал, зачем королю королева — чтобы осушить его слёзы и самой их выплакать, потому что женщинам не так стыдно проявлять свою боль. Он вспоминал Фелисию, её добрые советы, и теперь ему как никогда нужны были её поддержка и ласковые руки, которые одним лишь мягким прикосновением к волосам утоляли все печали, сколь глубоки бы они ни были.
Анджей обернулся и чуть кивнул Потоцкому, тот тяжело вздохнул и кивнул в ответ, оборачиваясь к гостям. Теперь надлежало спуститься и преклонить колено перед Ловичем, чтобы тот надел на ему на голову старинную золотую корону, украшенную рубинами.
Велислав ненавидел рубины — они до ужаса напоминали кровь, которой было залито всё: двор, комнаты, простыни и тонкое сломанное, разбитое, словно фарфоровая статуэтка, тело Фелисии где-то внизу. Потоцкий отчётливо помнил, как крушил всё, как разрывал глотки людям Чаплинского, как избивал до костяного хруста самого старосту, слёзно молившего о пощаде, а затем проткнул его насквозь багряно-красным лезвием сабли. Тогда его разум помутился, тогда всё вокруг, казалось, плыло в огромном алом потоке, а по углам мерещилась мёртвая изуродованная супруга, тянущая к нему свои хрупкие руки.
И теперь ему предстояло короноваться этими застывшими каплями крови, назвать это камнями у Велислава язык не поворачивался. По телу вдруг пробежала горячая волна, в голове что-то будто заскрипело, будто тронулись пружины, приводя в движение злой и опасный механизм. Потоцкий снова ощутил, как к нему подступает безумие и так и хочет затянуть его в свой чёрный омут, окутать с головы до ног и теперь уже точно не выпустить из жуткого плена. Он дёрнулся, с мольбой посмотрел на подошедшего Ловича, и тот на мгновение положил прохладную ладонь ему на лоб, снимая наваждение.
— Крепись, — шепнул он. — У тебя год впереди, а дальше ты и сам сможешь выбрать. Хорошо?
— Хорошо, — эхом отозвался гетман. — Я постараюсь.
Анджей слабо кивнул ему и вновь вернулся на место, поднял корону. Пора было начинать.
— Именем ясновельможной польской шляхты и польского воеводства, я, ксёндз Анджей Лович, объявляю, гетмана Велислава Винсента Потоцкого, королём Речи Посполитой и всех вампиров, что пожелают назваться нашими гражданами. Есть ли кто-то, кто возражает? — он на мгновение обернулся к сородичам. Влад, стоявший чуть сбоку отрицательно покачал головой и сверкнул чёрными глазами, слегка обнажив клыки. Лович понял его без слов и вновь посмотрел на Потоцкого.
— В таком случае, вот ваш король. Да здравствует Его Величество, Велислав! — Анджей водрузил корону ему на голову и подтолкнул чуть вперёд.
— Королю долгого правления! Слава королю Потоцкому! Славься, Речь Посполитая, под его дланью! — закричали со всех сторон, по залу прокатилась волна громких хлопков и восклицаний на латыни, звон бокалов. Вампиры чествовали нового правителя.
Когда все оказались заняты беседой или трапезой, Велислав скользнул с высоких ступеней перед троном и отошёл в тень, туда, где сидел Вацлав и с особым удовольствием потягивал кровь из хрустального кубка.
— Ваше Величество? — он поднялся и шутливо поклонился. — Поздравляю.
— Да ну тебя, перестань, — Потоцкий устало опустился на резной стул и откинулся на мягкую вельветовую спинку, прикрывая глаза. — Много шума из ничего.
— Весь мир — это много шума из ничего, — тихо отозвался Вацлав. — Такова человеческая суть.
— Ты прав, — Велислав тяжело вздохнул. — А мне этим миром править.
***
Падал пушистый белый снег. Крупные снежинки плавно кружились и осторожно, даже робко ложились на варшавские улицы. В воздухе витал дух Рождества — до Сочельника оставалось всего лишь пара дней, и люди уже предвкушали светлый праздник.
Для Анны Сочельник был избавлением — ноябрь и почти весь декабрь прошли для неё в ожидании гораздо более мучительном, чем прежде. Она жаждала чуда, о котором говорил Лович, и надеялась, что это прекратит её горести. Девушка боялась будущего, боялась того, что это самое чудо принесёт, но вместе с тем она в нём действительно нуждалась.
За это время многое изменилось. Матиуш стал вести гораздо галантнее, гораздо мягче и осторожнее. Он был ласков, постоянно дарил ей милые вещицы, устраивал какие-то очаровательности, словом, делал всё то, что люди зовут ухаживаниями. Для их отношений это был что-то совсем из ряда вон выходящее, ведь до того Вишнивецкий лишь снабжал её одеждой и украшениями, но не пытался выставить это в качестве особо изысканного подарка, будто это были повседневные, сами собой разумеющиеся вещи. Для него, конечно, для Анны всякая деталь гардероба была целым событием — почти всю жизнь у неё ничего подобного не имелось.
Последним предвестником крупных перемен стало приглашение на человеческий бал. Матиуш бывал там каждый год со времён окончания университета и в этот раз брал собой и Анну. Девушка радовалась, как малый ребёнок, которому разрешили не ложиться спать в праздничный день, и очень хотела там побывать. Конечно, то, что устраивали вампиры, ей тоже очень нравилось, но там было совсем совсем капельку, но не по-настоящему хотя бы из-за того, что там все её знали и относились как к младшей сестре-простушке, которую стоит опекать и веселить. А вот на балу людей всё наверняка должно быть совсем иначе. Там она уж точно будет взрослая для всех.
— Ануся, ничего не бойся, держись меня, если что, скажем, что ты из старой шляхты, у них дочерей не учат даже тому, что успела за столь короткий срок узнать ты. Это решит все вопросы касательно пробелов в языке и манерах. Вопрос с фамилией я улажу как-нибудь сам, об этом не беспокойся. Просто танцуй и наслаждайся праздником, вот и всё, — торопливо напутствовал её Матиуш, пока несколько служанок доделывали изящную причёску.
— Хорошо, я так и поступлю, — Анна счастливо улыбалась и крепко сжимала его руки. — Вы ведь будете рядом?
— Ну конечно, — Матиуш тепло улыбнулся, затем ненадолго замолчал, что-то решая и вглядываясь в лицо девушки.
— Не надо обращаться ко мне на вы, хорошо? Мы ведь давно вместе, вряд ли это нужно, — как-то робко попросил он, виновато пряча глаза.
— Я… Я с радостью, — Анна дёрнулась, чтобы обнять его, но Вишнивецкий её удержал, жестом напоминая о ещё не до конца приведённых в порядок волосах.
— Вот и славно, — князь осторожно поцеловал её пальцы и поднялся с колен. — Жду тебя через четверть часа внизу.
— Хорошо, Матиуш, — девушка ненадолго замолчала, пытаясь себя перебороть, затем добавила:
— Я не опоздаю к… тебе.
***
В Ратуше было тепло и немного душно. Пахло апельсинами, ёлкой и дорогими духами, вокруг сновала прислуга, предлагая напитки и лёгкие закуски, музыканты настраивали инструменты. Гостей в зале было много, многие разговаривали, кто-то стоял у высоких окон, презрительно или безразлично глядя вниз, на белые от снега улицы. Анна робко ступила на отполированный паркет, стараясь смотреть себе под ноги и не привлекать лишнего внимания. Матиуш осторожно вёл её под руку, приветливо, подчёркнуто вежливо, но холодно улыбаясь присутствующим. Мужчины кивали ему в ответ, дамы перешёптывались, искоса поглядывая на Анну. Ясно было, что всех интересовало, откуда она взялась.
— Матиуш, добрый вечер, не представишь нам свою спутницу? — рослый темноволосый шляхтич обернулся на шаги и тут же подошёл к Вишнивецкому. — Рад вас видеть.
— Здравствуй. Это Анна Костюшко, Фабиан, она из старой шляхты, — Матиуш говорил любезно, но без лишних церемоний. — Прекрасна, как утренняя заря, верно?
— Бесспорно, — Фабиан поцеловал Анне руку. — Фабиан Концепольский, граф. Рад знакомству.
— Взаимно, — девушка нервно улыбнулась, и это не укрылось от шляхтича, но тот не подал виду и повёл непринуждённый разговор о крайне отвлечённых, а главное, понятных Анне вещах, чтобы и она могла вставить своё слово. Около них постепенно собирались люди, все оценивали новую избранницу князя Вишнивецкого, её платье, речь, обхождение, отчаянно пытаясь выискать какой-то подвох. Анна чувствовала это, её голос то и дело дрожал, но всякий раз она встречалась взглядом с серьёзными серыми глазами Фабиана и успокаивалась. От него исходила небывалая уверенность и сила, исходило спокойствие, и Костюшко было хорошо рядом с ним.
— Из старой шляхты, говорите? — какая-то напудренная худая женщина в излишне пышном бордовом платье подошла к Анне вплотную и заглянула в лицо, издевательски приподнимая бровь. — Что-то я не припомню, чтобы у старого гетмана были дочери или внучки такого возраста, да ещё и незамужние.
— Елена, не стоит, — Матиуш криво улыбнулся ей и крепче сжал руку Анны. — Ты прекрасно знаешь, что ничем хорошим лично для тебя это не кончится, ты окончательно потеряешь моё уважение. Наш роман остался в прошлом, ты замужняя женщина, думаю, мне не стоит объяснять, чем это чревато. Оставь Анну в покое.
