То есть, конечно, малыш Тадеуш написал это слово, как харашо, да и поросёнок у него вышел через «а», но Велислава это совсем не смущало. Он благоговейно прижимал к себе творение крестника и едва ли не светился от счастья.
— Я тоже такую получил. Видно, эти утром у них состоялся серьёзный разговор о том, кто, кого и как называет. Выглядит забавно, но на деле, думаю, для юного князя это важно, — Левандовский рассмеялся. — Однако я пришёл говорить не об этом.
— О чём? — Велислав болезненно усмехнулся. — Я думал, обо мне все забыли, как только я передал тебе трон. Ты везуч, Вацлав, ты хитёр и изворотлив, словно змей, о чём тебе теперь со мной говорить? Я не люблю гласности, мне хорошо и тут, в полумраке коридоров и картин, среди неверного света редких свечей и пустых глаз моей жены, которые видятся мне везде, зачем я тебе?
— Ты живёшь меньше моего, но безумие открыло тебе многим больше, чем мне — разум. Мне нужен твой совет, Велислав, мне нужна твоя мудрость, мне нужна… прозорливость. Всё это досталось тебе ужасной ценой, а я пока не готов заплатить свою, — тихо отозвался Левандовский. — Помоги мне.
— О чём ты просишь? — Потоцкий устало прикрыл глаза. — Я постараюсь быть тебе полезным.
— Я знаю, что Станислав теперь уж точно не оставит своих попыток отомстить. Тебя он побаивался, ты всё-таки гетман, в твоих венах течёт кровь Ягеллонов, верно? Я же не столь ясновельможный, чтобы быть королём по праву в его глазах. Я ему не соперник, я оскорбление, брошенное ему, ты это и сам понимаешь. Пойдёт ли он забрать, как ему кажется, своё кровью? — Вацлав говорил гладко, и речь его лилась бы славной песней, если бы не тот, о ком она шла.
— Пойдёт. Мнишек горячий, молодой, даже слишком молодой, он умер в бою, бой дал ему новую жизнь и вечную жажду крови, никто не в силах остановить его, если он захочет устроить смерти пиршество, — Велислав пожал плечами, скривил губы. — Даже ты, Вацлав, сколько бы ты не был силён.
— Где же ему собрать столько тварей? — усмехнулся тот. — Что ты слышал?
— Слышал, что отовсюду на Лысую Гору, что под Киевом, собираются стригои, и в ночь на Купалу они примут решение, — Потоцкий дёрнулся и вдруг забился в судорогах, голубые глаза закатились, а тонкие пальцы буквально впились в руки Вацлава.
— Берегись не за себя, но за тех, кто тебе дорог, — низким и лающим голосом проговорил он. — Берегись, за всё придётся платить, Вацлав, и за корону ты отдашь крик, — Велислав снова забился в ужасном приступе, и лишь затем пришёл в себя, испуганно и как-то виновато поглядев на друга.
— Прости, я не могу это удержать, — признался он. — Мне страшно, очень страшно, поверь. Что я тебе предсказал?
— Смерть, — коротко ответил Левандовский, явно что-то скрыв, ведь он неплохо понял суть предсказания.
— И только? — Потоцкий ему не поверил, но особенно допытываться не стал. — Пусть так.
— Хорошо, — Вацлав чуть кивнул и подошёл к окну, где шёл громкий летний дождь, рассматривая чёрные тучи. — Что за ужасная погода! Я так не люблю, когда в Варшаве пасмурно, она тут же мрачнеет и тускнеет. А ведь до чего светлый город!
Станислав стоял на парапете старого моста через Вислу, и смотрел, как в тёмную воду то и дело падают тяжёлые прозрачные капли. Он ждал. Два долгих года, с самой коронации Левандовского, инквизитор, который частично поспособствовал решению Потоцкого уйти, не появлялся на горизонте, предпочитая ненавидеть в тишине — он отчего-то пожалел об убийстве Милинского, видно, прочёл о нём что-то такое, что заставило его посочувствовать, ведь близость смерти делает людей такими сентиментальными! Впрочем, теперь это было не так важно — Энрике написал ему, что нужно встретиться, и назначил увидеться именно у этого заброшенного монастыря. Мнишек не видел большой романтики во всяких развалинах, но спорить из-за подобной мелочи не стал.
Гонсалес возник будто бы из тумана, вышел, перешагивая через основание бывшей алтарной стены, оперся на обломанные временем камни, ухмыльнулся.
— Ясновельможный пан? Доброго дня, — он скинул капюшон. — Не ждали? Я последние пару зим носу не казал на ваш порог, что уж. Признаться, я не люблю неудач, хотя, кажется, нашу сделку неудачной назвать нельзя. Где же ваши деньги, что должно были пойти на церковь?
— Ваша часть договора случилась через без малого год. Я готов вас наградить, но на других условиях, — отвечал Мнишек, нагло и вызывающе улыбаясь. — Идёт?
— Пожалуй, — неожиданно не стал спорить Энрике. — Я хочу, чтобы вы обратили меня. Хочу жить вечно.
Станислав застыл, поражённый его просьбой. Он-то считал, что инквизитор захочет мести, денег, протекции, чего угодно, но не этого. Не стать пьющим кровь чудовищем, не бессмертным, но отступником.
— Вы не ослышались, — добавил Гонсалес, заметив его удивление. — Я достаточно пожил, чтобы понять, что Бог глух ко мне. А вот у дьявола есть теперь все шансы мне понравиться.
— Стать вампиром — это не значит выбрать другую сторону, — серьёзно поправил его Мнишек. — Стать вампиром — это лишь выбрать тот или иной путь у указующего камня.
— Мне всё равно, — пожал плечами инквизитор. — Бог ли, дьявол… Я хочу жить вечно, — повторил он. — Вы можете мне это дать?
— Извольте, — Станислав тут же оказался рядом с ним. — Я держу своё слово.
Максимилиан фон Штраус поднялся навстречу гостю и вежливо улыбнулся уголками губ. В комнате неярко горели канделябры, блики пламени отражались в стёклах круглых очков графа.
— Что вы узнали, Иоганн? — тихо спросил он, хмуря тонкие брови. — Что донесли ваши люди?
— Станислав Мнишек-Вранич собирает армию, герр Штраус, — отвечал тот.
— Я думал, игра закончилась, когда на трон сел Левандовский, но я ошибся. Она только началась, — Максимилиан усмехнулся. — Благо, я успел выбрать сторону. Это будет большая война, мой друг, большая война. И мы никак не можем её пропустить. Пусть готовят карету и лошадей, я еду в Варшаву.
— Дорогой друг, — Вацлав тепло обнял Матиуша. — Как дела, как семья?
— Замечательно, — Вишнивецкий чуть улыбнулся. — А ты, видно, после той ночи решил сменить обстановку дома, — он огляделся. — Зелёный? Почему именно он?
— На нём кровь будет смотреть слегка лучше, чем на белом, как по мне, — отшутился Вацлав. — Если вдруг что-то снова случится, — он похлопал друга по плечу и кивнул на рисунок. — Полагаю, вы все вместе работали над этим шедевром?
— Да, Тадю с десятой попытки смог нарисовать кружок, и они совместно с Анной дорисовали его до поросёнка. Он пытается писать, но сам пока толком не может. И всё же этот маленький пан умудрился заставить мать написать слово «хорошо» так, как ему кажется верным, — князь рассмеялся, вспоминая, как жена безуспешно объясняла Тадеушу, что правописание придумали задолго до него. — Я так люблю их. И очень боюсь потерять, как в тот раз, — он запнулся, но ничуть не изменился в лице. — Ты помнишь?
Вацлав помнил даже слишком хорошо. Анна тяжело переносила беременность, она постоянно пыталась быть к нему ближе, хватала за руки, умоляла хоть как-то облегчить её мучения и ни в коем случае не говорить Матиушу — даже после всего, что они прошли, она боялась, что Вишнивецкий бросит её из-за её же слабости. Левандовский был для несчастной девушки избавлением: он варил ей какие-то сонные зелья, отгонял перепуганного друга и искал лекарство.
Ответ неожиданно нашёлся у Влада, который наблюдал за небольшим польским семейством, пусть и издалека. Он особенно не опекал Анну, но пожалел её и её ребёнка.
— Я вынужден просить у вас прощения, пани Вишнивецкая, — он тогда присел у её кровати, по-отечески сжал руку. — Я, признаться, люблю строить планы, вертеть людьми, за это извиняться не буду, — он выдержал паузу, забирая очередной приступ боли себе. — Я подмешал вашему мужу кое-что, так сказать, подготовил его к обращению, да всего лишь дал немного своей крови на пробу. Не всякое тело выдерживает это, нам нужно было убедиться, что он сможет. К сожалению, моя кровь подействовала не совсем так, как должна была, и ваш плод теперь алкает завершения древнего ритуала, который я по случайности начал. Вацлав, позови сюда Матиуша, — попросил Дракула. — Так вот, вы ведь храбрая девушка?
Анна слабо кивнула и снова дёрнулась, но тут же упала на подушки, успокоенная его прикосновением. Сразу в дверях возник Вишнивецкий, бросился к супруге, обнимая её. Влад мягко отстранил его, зашептал что-то на ухо, периодически указывая на Анну.
— Вы предлагаете мне выпить кровь моей возлюбленной Ануси? — возмущённо спросил Матиуш. — Я обещал ей!
— Вы хотите видеть её в гробу? Вы хотите видеть в гробу своего сына? — строго спросил Владислав. — Пока вы были человеком, вам была простительна глупость и сиюсекундная паника, но теперь вы нечто большее! Вы вампир. Ведите себя достойно.
Вишнивецкий притих, взялся за протянутый кинжал, вскрывая вены запястья и сливая кровь в подготовленный кубок. Он обернулся к Анне, лежавшей тихо, она была почти в обмороке, но как-то находила силы улыбаться мужу.
— Ануся, сердечко моё, коханая моя девочка, — Матиуш опустился рядом с ней на колени и осторожно поднёс к губам бокал. — Выпей это, хорошо?
— Невкусно, — прошептала та, но послушно приняла кровь. — Матиуш, любимый, мне нехорошо, Матиуш… — он провалилась в забытье, и Вишнивецкий мягко прижался губами к её шее, впиваясь острыми клыками. Анна содрогнулась, но он удержал её, пока Дракула чётко читал какое-то старое заклинание. Девушка дёрнулась несколько раз в руках супруга и неожиданно крепко обняла его. Её вдруг широко распахнувшиеся глаза ненадолго почернели, а затем она обмякла на подушках и забылась спокойным сном, будто по волшебству. Дракула едва кивнул, с удовольствием наблюдая, как в тело Анны вновь возвращается жизнь.
— У вас будет очень умный сын, пан Вишнивецкий, — заметил он, уже уходя. — И очень здоровая и красивая жена.
— Это уже позади, ты вряд ли ещё раз переживёшь такое. Заклятие очень сильно, твоя кровь оказалась невозможно хорошей, — успокоил его Левандовский. — Это не то, чего нам стоит бояться.
— А есть что-то, чего стоит? — Матиуш насторожился, оглянулся на плотно закрытое окно, опущенные вельветовые портьеры, отметил встревоженный взгляд Вацлава. Ему это было несвойственно, граф всегда отличался нечеловеческим спокойствием, но теперь даже он не скрывал своих непонятных опасений.
— Мнишек собирает на Лысой Горе стригоев. Это не просто праздник Яна Купалы, это переговоры. Если он сможет убедить их предводителя, Дарко Вереша, то нас ждёт тяжёлая война, — пояснил Вацлав. — Ты знаешь что-то об этих существах?
— Нет, ты всё обещаешь рассказать, но вечно откладываешь на потом, — Вишнивецкий сел поближе к камину и вытянул ноги. Пусть он и толком не чувствовал холода, но всё равно не смог отказаться от этой привычки.
— Изволь, — Левандовский устроился рядом и прикрыл глаза. — В гораздо более древние времена, многим раньше Христа, первые вампиры брали себе в жёны смертных женщин. Считалось, что они могут выносить совершенно необыкновенных детей: гораздо здоровее, прекраснее и умнее человеческих. Их называли Вечными, мороями, жаль, что они очень быстро стали вырождаться. Первой женщиной, произведшей на свет уродливое, но вместе с этим хитрое дитя, была Суламита, любимая жена царя Соломона. Она приказала избавиться от ребёнка, а он выжил и положил начало созданию себе подобных — стригоев. Вскоре вампиры перестали общаться с людьми и постепенно стали тайной и непобедимым врагом. А стригои же продолжали множиться и ныне имеют немалый политический вес на нашей арене. Спроси Влада, в его краях их особенно много.
— Кто такой Дарко Вереш? — Матиуш удивлённо вскинул брови. — Я его никогда не видел. Ни на балах, нигде, он даже не упоминался при мне. Разве вампиры не ищут мира со стригоями?
— Скорее наоборот. Стригои не ищут мира с вампирами. Особенно Дарко. Он краше своих сородичей, только шрамы на спине мешает, быть может, но да это не проблема. Говорят, он когда-то ладил с нашими сородичами, пока его не предали, а детей — убили. У него были сын и дочь, он сам их обратил, очень гордился ими и сильно горевал, когда нашёл мёртвыми. Тогда Вереш поклялся отомстить. Как ты понимаешь, Станислав предоставил ему эту возможность. Дарко — неплохой, поверь мне, он никогда не полезет в бой просто так, но то, что сделал один из нас, простить нельзя, — Вацлав тяжело вздохнул, без особого интереса взял с голубого блюда яблоко. — Стригои вообще-то сильно отличаются от вампиров. Их можно убить обычными средствами: распятием, чесноком, святой водой. Они боятся солнца и не могу принимать обыкновенную пищу, они действительно живые мертвецы, мы же с этой точки зрения высшие существа. Это преимущество многих задевает. У них есть поверье, что если выпить кровь вампира, то можно стать таким же. Во время последней войны… Чёрт, лучше и не вспоминать.
— Ты застал её, Вацлав? — Матиуш пригляделся к другу и понял, что тот едва не плачет, но благодаря природной выдержке всё ещё справляется с собой.
— Да. Пожар устроили они, жестокие твари. Я не видел тел, но знаю, что в гробы всех клали лицом вниз и с чесноком в глотке. Вся моя семья была разорвана и сожжена заживо. Клан Ливиану мстил мне за одного из своих сородичей, погибшего в битве, где его врагами командовал я. Мир вампиров ужасен, Матиуш, многие после обращения предпочитают ни к кому не привязываться — даже бессмертное сердце остро чувствует боль потери, — лицо графа посерело, и он низко опустил голову. — Я не смог их спасти и я до сих пор ненавижу себя за это. У меня были очень красивые сёстры, очень смелые братья, у меня была самая лучшая мать. Но увы, смерть предпочитает именно лучших, — он не стал продолжать, потому что совсем не мог перебороть себя и вспоминать вновь и вновь, поэтому просто повёл рукой, и свечи на пару мгновений погасли, а когда загорелись вновь, то Вацлав был уже спокоен, и ничто не выдавало в нём былого горя.
— Мне жаль, мне правда очень жаль, — Вишнивецкий сжал его руку. — Они с тобой, пока ты помнишь о них. Когда я был маленьким, я иногда скучал по родителям, даже плакал от обиды. Тётя всегда говорила, что они у меня в душе. Думаю, я тебе рассказывал, но я часто вспоминаю Василису. Анна помогла мне залечить раны от её смерти. Быть может, и тебе когда-то повезёт.
— Если я полюблю вновь, то я буду уязвим. А мне дорога моя защита, — Вацлав покачал головой, замер и больше не проронил ни слова.
— Зачем ты это делаешь? — на правом берегу Дуная было пустынно, Станислав сидел на песке, свесив ноги в воду, и задумчиво смотрел, как вода медленно течёт куда-то на запад. Он обернулся и удивлённо приподнял брови, прищурился, убрать прядь чёрных волос за ухо, развернулся уже всем телом.
— Пан… Милинский, я полагаю? — он хотел было встать, но Рихард вскинул руку, давая знак это не делать.
— Я тоже такую получил. Видно, эти утром у них состоялся серьёзный разговор о том, кто, кого и как называет. Выглядит забавно, но на деле, думаю, для юного князя это важно, — Левандовский рассмеялся. — Однако я пришёл говорить не об этом.
— О чём? — Велислав болезненно усмехнулся. — Я думал, обо мне все забыли, как только я передал тебе трон. Ты везуч, Вацлав, ты хитёр и изворотлив, словно змей, о чём тебе теперь со мной говорить? Я не люблю гласности, мне хорошо и тут, в полумраке коридоров и картин, среди неверного света редких свечей и пустых глаз моей жены, которые видятся мне везде, зачем я тебе?
— Ты живёшь меньше моего, но безумие открыло тебе многим больше, чем мне — разум. Мне нужен твой совет, Велислав, мне нужна твоя мудрость, мне нужна… прозорливость. Всё это досталось тебе ужасной ценой, а я пока не готов заплатить свою, — тихо отозвался Левандовский. — Помоги мне.
— О чём ты просишь? — Потоцкий устало прикрыл глаза. — Я постараюсь быть тебе полезным.
— Я знаю, что Станислав теперь уж точно не оставит своих попыток отомстить. Тебя он побаивался, ты всё-таки гетман, в твоих венах течёт кровь Ягеллонов, верно? Я же не столь ясновельможный, чтобы быть королём по праву в его глазах. Я ему не соперник, я оскорбление, брошенное ему, ты это и сам понимаешь. Пойдёт ли он забрать, как ему кажется, своё кровью? — Вацлав говорил гладко, и речь его лилась бы славной песней, если бы не тот, о ком она шла.
— Пойдёт. Мнишек горячий, молодой, даже слишком молодой, он умер в бою, бой дал ему новую жизнь и вечную жажду крови, никто не в силах остановить его, если он захочет устроить смерти пиршество, — Велислав пожал плечами, скривил губы. — Даже ты, Вацлав, сколько бы ты не был силён.
— Где же ему собрать столько тварей? — усмехнулся тот. — Что ты слышал?
— Слышал, что отовсюду на Лысую Гору, что под Киевом, собираются стригои, и в ночь на Купалу они примут решение, — Потоцкий дёрнулся и вдруг забился в судорогах, голубые глаза закатились, а тонкие пальцы буквально впились в руки Вацлава.
— Берегись не за себя, но за тех, кто тебе дорог, — низким и лающим голосом проговорил он. — Берегись, за всё придётся платить, Вацлав, и за корону ты отдашь крик, — Велислав снова забился в ужасном приступе, и лишь затем пришёл в себя, испуганно и как-то виновато поглядев на друга.
— Прости, я не могу это удержать, — признался он. — Мне страшно, очень страшно, поверь. Что я тебе предсказал?
— Смерть, — коротко ответил Левандовский, явно что-то скрыв, ведь он неплохо понял суть предсказания.
— И только? — Потоцкий ему не поверил, но особенно допытываться не стал. — Пусть так.
— Хорошо, — Вацлав чуть кивнул и подошёл к окну, где шёл громкий летний дождь, рассматривая чёрные тучи. — Что за ужасная погода! Я так не люблю, когда в Варшаве пасмурно, она тут же мрачнеет и тускнеет. А ведь до чего светлый город!
***
Станислав стоял на парапете старого моста через Вислу, и смотрел, как в тёмную воду то и дело падают тяжёлые прозрачные капли. Он ждал. Два долгих года, с самой коронации Левандовского, инквизитор, который частично поспособствовал решению Потоцкого уйти, не появлялся на горизонте, предпочитая ненавидеть в тишине — он отчего-то пожалел об убийстве Милинского, видно, прочёл о нём что-то такое, что заставило его посочувствовать, ведь близость смерти делает людей такими сентиментальными! Впрочем, теперь это было не так важно — Энрике написал ему, что нужно встретиться, и назначил увидеться именно у этого заброшенного монастыря. Мнишек не видел большой романтики во всяких развалинах, но спорить из-за подобной мелочи не стал.
Гонсалес возник будто бы из тумана, вышел, перешагивая через основание бывшей алтарной стены, оперся на обломанные временем камни, ухмыльнулся.
— Ясновельможный пан? Доброго дня, — он скинул капюшон. — Не ждали? Я последние пару зим носу не казал на ваш порог, что уж. Признаться, я не люблю неудач, хотя, кажется, нашу сделку неудачной назвать нельзя. Где же ваши деньги, что должно были пойти на церковь?
— Ваша часть договора случилась через без малого год. Я готов вас наградить, но на других условиях, — отвечал Мнишек, нагло и вызывающе улыбаясь. — Идёт?
— Пожалуй, — неожиданно не стал спорить Энрике. — Я хочу, чтобы вы обратили меня. Хочу жить вечно.
Станислав застыл, поражённый его просьбой. Он-то считал, что инквизитор захочет мести, денег, протекции, чего угодно, но не этого. Не стать пьющим кровь чудовищем, не бессмертным, но отступником.
— Вы не ослышались, — добавил Гонсалес, заметив его удивление. — Я достаточно пожил, чтобы понять, что Бог глух ко мне. А вот у дьявола есть теперь все шансы мне понравиться.
— Стать вампиром — это не значит выбрать другую сторону, — серьёзно поправил его Мнишек. — Стать вампиром — это лишь выбрать тот или иной путь у указующего камня.
— Мне всё равно, — пожал плечами инквизитор. — Бог ли, дьявол… Я хочу жить вечно, — повторил он. — Вы можете мне это дать?
— Извольте, — Станислав тут же оказался рядом с ним. — Я держу своё слово.
***
Максимилиан фон Штраус поднялся навстречу гостю и вежливо улыбнулся уголками губ. В комнате неярко горели канделябры, блики пламени отражались в стёклах круглых очков графа.
— Что вы узнали, Иоганн? — тихо спросил он, хмуря тонкие брови. — Что донесли ваши люди?
— Станислав Мнишек-Вранич собирает армию, герр Штраус, — отвечал тот.
— Я думал, игра закончилась, когда на трон сел Левандовский, но я ошибся. Она только началась, — Максимилиан усмехнулся. — Благо, я успел выбрать сторону. Это будет большая война, мой друг, большая война. И мы никак не можем её пропустить. Пусть готовят карету и лошадей, я еду в Варшаву.
Глава тридцать первая
— Дорогой друг, — Вацлав тепло обнял Матиуша. — Как дела, как семья?
— Замечательно, — Вишнивецкий чуть улыбнулся. — А ты, видно, после той ночи решил сменить обстановку дома, — он огляделся. — Зелёный? Почему именно он?
— На нём кровь будет смотреть слегка лучше, чем на белом, как по мне, — отшутился Вацлав. — Если вдруг что-то снова случится, — он похлопал друга по плечу и кивнул на рисунок. — Полагаю, вы все вместе работали над этим шедевром?
— Да, Тадю с десятой попытки смог нарисовать кружок, и они совместно с Анной дорисовали его до поросёнка. Он пытается писать, но сам пока толком не может. И всё же этот маленький пан умудрился заставить мать написать слово «хорошо» так, как ему кажется верным, — князь рассмеялся, вспоминая, как жена безуспешно объясняла Тадеушу, что правописание придумали задолго до него. — Я так люблю их. И очень боюсь потерять, как в тот раз, — он запнулся, но ничуть не изменился в лице. — Ты помнишь?
Вацлав помнил даже слишком хорошо. Анна тяжело переносила беременность, она постоянно пыталась быть к нему ближе, хватала за руки, умоляла хоть как-то облегчить её мучения и ни в коем случае не говорить Матиушу — даже после всего, что они прошли, она боялась, что Вишнивецкий бросит её из-за её же слабости. Левандовский был для несчастной девушки избавлением: он варил ей какие-то сонные зелья, отгонял перепуганного друга и искал лекарство.
Ответ неожиданно нашёлся у Влада, который наблюдал за небольшим польским семейством, пусть и издалека. Он особенно не опекал Анну, но пожалел её и её ребёнка.
— Я вынужден просить у вас прощения, пани Вишнивецкая, — он тогда присел у её кровати, по-отечески сжал руку. — Я, признаться, люблю строить планы, вертеть людьми, за это извиняться не буду, — он выдержал паузу, забирая очередной приступ боли себе. — Я подмешал вашему мужу кое-что, так сказать, подготовил его к обращению, да всего лишь дал немного своей крови на пробу. Не всякое тело выдерживает это, нам нужно было убедиться, что он сможет. К сожалению, моя кровь подействовала не совсем так, как должна была, и ваш плод теперь алкает завершения древнего ритуала, который я по случайности начал. Вацлав, позови сюда Матиуша, — попросил Дракула. — Так вот, вы ведь храбрая девушка?
Анна слабо кивнула и снова дёрнулась, но тут же упала на подушки, успокоенная его прикосновением. Сразу в дверях возник Вишнивецкий, бросился к супруге, обнимая её. Влад мягко отстранил его, зашептал что-то на ухо, периодически указывая на Анну.
— Вы предлагаете мне выпить кровь моей возлюбленной Ануси? — возмущённо спросил Матиуш. — Я обещал ей!
— Вы хотите видеть её в гробу? Вы хотите видеть в гробу своего сына? — строго спросил Владислав. — Пока вы были человеком, вам была простительна глупость и сиюсекундная паника, но теперь вы нечто большее! Вы вампир. Ведите себя достойно.
Вишнивецкий притих, взялся за протянутый кинжал, вскрывая вены запястья и сливая кровь в подготовленный кубок. Он обернулся к Анне, лежавшей тихо, она была почти в обмороке, но как-то находила силы улыбаться мужу.
— Ануся, сердечко моё, коханая моя девочка, — Матиуш опустился рядом с ней на колени и осторожно поднёс к губам бокал. — Выпей это, хорошо?
— Невкусно, — прошептала та, но послушно приняла кровь. — Матиуш, любимый, мне нехорошо, Матиуш… — он провалилась в забытье, и Вишнивецкий мягко прижался губами к её шее, впиваясь острыми клыками. Анна содрогнулась, но он удержал её, пока Дракула чётко читал какое-то старое заклинание. Девушка дёрнулась несколько раз в руках супруга и неожиданно крепко обняла его. Её вдруг широко распахнувшиеся глаза ненадолго почернели, а затем она обмякла на подушках и забылась спокойным сном, будто по волшебству. Дракула едва кивнул, с удовольствием наблюдая, как в тело Анны вновь возвращается жизнь.
— У вас будет очень умный сын, пан Вишнивецкий, — заметил он, уже уходя. — И очень здоровая и красивая жена.
— Это уже позади, ты вряд ли ещё раз переживёшь такое. Заклятие очень сильно, твоя кровь оказалась невозможно хорошей, — успокоил его Левандовский. — Это не то, чего нам стоит бояться.
— А есть что-то, чего стоит? — Матиуш насторожился, оглянулся на плотно закрытое окно, опущенные вельветовые портьеры, отметил встревоженный взгляд Вацлава. Ему это было несвойственно, граф всегда отличался нечеловеческим спокойствием, но теперь даже он не скрывал своих непонятных опасений.
— Мнишек собирает на Лысой Горе стригоев. Это не просто праздник Яна Купалы, это переговоры. Если он сможет убедить их предводителя, Дарко Вереша, то нас ждёт тяжёлая война, — пояснил Вацлав. — Ты знаешь что-то об этих существах?
— Нет, ты всё обещаешь рассказать, но вечно откладываешь на потом, — Вишнивецкий сел поближе к камину и вытянул ноги. Пусть он и толком не чувствовал холода, но всё равно не смог отказаться от этой привычки.
— Изволь, — Левандовский устроился рядом и прикрыл глаза. — В гораздо более древние времена, многим раньше Христа, первые вампиры брали себе в жёны смертных женщин. Считалось, что они могут выносить совершенно необыкновенных детей: гораздо здоровее, прекраснее и умнее человеческих. Их называли Вечными, мороями, жаль, что они очень быстро стали вырождаться. Первой женщиной, произведшей на свет уродливое, но вместе с этим хитрое дитя, была Суламита, любимая жена царя Соломона. Она приказала избавиться от ребёнка, а он выжил и положил начало созданию себе подобных — стригоев. Вскоре вампиры перестали общаться с людьми и постепенно стали тайной и непобедимым врагом. А стригои же продолжали множиться и ныне имеют немалый политический вес на нашей арене. Спроси Влада, в его краях их особенно много.
— Кто такой Дарко Вереш? — Матиуш удивлённо вскинул брови. — Я его никогда не видел. Ни на балах, нигде, он даже не упоминался при мне. Разве вампиры не ищут мира со стригоями?
— Скорее наоборот. Стригои не ищут мира с вампирами. Особенно Дарко. Он краше своих сородичей, только шрамы на спине мешает, быть может, но да это не проблема. Говорят, он когда-то ладил с нашими сородичами, пока его не предали, а детей — убили. У него были сын и дочь, он сам их обратил, очень гордился ими и сильно горевал, когда нашёл мёртвыми. Тогда Вереш поклялся отомстить. Как ты понимаешь, Станислав предоставил ему эту возможность. Дарко — неплохой, поверь мне, он никогда не полезет в бой просто так, но то, что сделал один из нас, простить нельзя, — Вацлав тяжело вздохнул, без особого интереса взял с голубого блюда яблоко. — Стригои вообще-то сильно отличаются от вампиров. Их можно убить обычными средствами: распятием, чесноком, святой водой. Они боятся солнца и не могу принимать обыкновенную пищу, они действительно живые мертвецы, мы же с этой точки зрения высшие существа. Это преимущество многих задевает. У них есть поверье, что если выпить кровь вампира, то можно стать таким же. Во время последней войны… Чёрт, лучше и не вспоминать.
— Ты застал её, Вацлав? — Матиуш пригляделся к другу и понял, что тот едва не плачет, но благодаря природной выдержке всё ещё справляется с собой.
— Да. Пожар устроили они, жестокие твари. Я не видел тел, но знаю, что в гробы всех клали лицом вниз и с чесноком в глотке. Вся моя семья была разорвана и сожжена заживо. Клан Ливиану мстил мне за одного из своих сородичей, погибшего в битве, где его врагами командовал я. Мир вампиров ужасен, Матиуш, многие после обращения предпочитают ни к кому не привязываться — даже бессмертное сердце остро чувствует боль потери, — лицо графа посерело, и он низко опустил голову. — Я не смог их спасти и я до сих пор ненавижу себя за это. У меня были очень красивые сёстры, очень смелые братья, у меня была самая лучшая мать. Но увы, смерть предпочитает именно лучших, — он не стал продолжать, потому что совсем не мог перебороть себя и вспоминать вновь и вновь, поэтому просто повёл рукой, и свечи на пару мгновений погасли, а когда загорелись вновь, то Вацлав был уже спокоен, и ничто не выдавало в нём былого горя.
— Мне жаль, мне правда очень жаль, — Вишнивецкий сжал его руку. — Они с тобой, пока ты помнишь о них. Когда я был маленьким, я иногда скучал по родителям, даже плакал от обиды. Тётя всегда говорила, что они у меня в душе. Думаю, я тебе рассказывал, но я часто вспоминаю Василису. Анна помогла мне залечить раны от её смерти. Быть может, и тебе когда-то повезёт.
— Если я полюблю вновь, то я буду уязвим. А мне дорога моя защита, — Вацлав покачал головой, замер и больше не проронил ни слова.
***
— Зачем ты это делаешь? — на правом берегу Дуная было пустынно, Станислав сидел на песке, свесив ноги в воду, и задумчиво смотрел, как вода медленно течёт куда-то на запад. Он обернулся и удивлённо приподнял брови, прищурился, убрать прядь чёрных волос за ухо, развернулся уже всем телом.
— Пан… Милинский, я полагаю? — он хотел было встать, но Рихард вскинул руку, давая знак это не делать.
