— Всё верно, — он спустился к нему и сел рядом, протянул ладонь. — Будем знакомы. Кажется, я был убит по твоему приказу. Ничего, что я отбросил формальности? Просто, наверное, мы достаточно близко знакомы, раз ты велел этому инквизитору меня убрать.
— О… — Станислав ненадолго потерял дар речи. — Простите… Прости, тогда уж. Признаться, это не входило в мои планы. Мне правда жаль.
— Не стоит беспокоиться, мне исход этой истории скорее нравится, чем нет, правда, — Милинский тихонечко, но безразлично вздохнул. — Не хочешь поговорить? Мне казалось, ты пребывал в большой удручённости, когда я пришёл.
— Да так, — Мнишек пожал плечами. — Пустое. Чего ты вообще ко мне привязался, тебе полагается быть на другой стороне.
— Я знаю, — Рихард снова вздохнул, но уже печально, лёг на землю, позволяя волосам чуть пачкаться в песчинках. — Но на другой стороне нет тех, с кем бы я хотел говорить в данный момент.
— Даже с этой… как её… Анной? Она, кажется, всегда готова тебя выслушать, — ухмыльнулся Станислав, глядя на него сверху вниз. — Разве нет?
— Анна занята ребёнком, я не стал её тревожить, — Милинский покачал головой. — А ты нуждаешься в хорошем собеседнике.
— Неужто ты им можешь быть? — Мнишек с некой издёвкой посмотрел на него, покачал головой, ухмыляясь в усы. — Что-то мне не верится, что это входило в твоё образование.
— Пан Потоцкий заплатил достаточно, чтобы я смог изучать и риторику тоже, — парировал Рихард. — Так что да, могу. Стась, это была плохая попытка меня унизить, честно. В доме моего отца я вытерпел достаточно, чтобы не обращать внимания. Мои тётки неплохо знали, как сделать мне больно, а несколько месяцев улицы — и подавно. Я привык.
— Ты тоже? — Мнишек-Вранич горько улыбнулся. — Моя мать была из Сербии, очень красивая женщина, мелкопоместная дворянка. Она ехала к своему мужу, когда её схватили тогдашний король вампиров и несколько его друзей, что охотились в тех краях. Они надругались над ней, напуганной и слабой девушкой, и украли, оставив при себе как наложницу. Почти каждую ночь она подвергалась насилию. Я даже не знаю, кто их этих тварей был моим отцом! — он практически выплюнул это слово. — Когда мама забеременела, её выкинули, как использованную игрушку, как старую собаку. Её семья от неё отказалась, она стала падшей женщиной, чтобы прокормить меня. Да, Рихи, я вырос в борделе, мальчик на побегушках, но окружённый заботой таких же несправедливо обездоленных. Да, я не знаю, кто мой родной отец, но знаю, кто пожалел мою мать и забрал её и меня из весёлого дома. Он не стал ей мужем, но заботился о нас, как о родных. Я по сей день благодарен этому человеку, мир его праху. Моего, скажем так, истинного отца звали Станислав Бонифаций Мнишек, сын Юрия Мнишека и брат Марины Мнишек. Сомневаюсь, что на деле мы родственники хоть по какой-то линии, но всякое может быть. Я ношу его фамилию, — он говорил зло, порой едва выдавливая из себя слова, каждым из них проклиная мучителей его родительницы, желая убить каждого из них. — Я морой. Хорош, верно? Это черты моей милой матушки.
— Об этом, полагаю, никто не знал… — Милинский поражённо сел, сочувственно глядя на Станислава, читая в его глазах боль и невозможную ненависть. — Почему ты открылся мне?
— Потому что знаю, что ты никому не расскажешь. Твоё безумие делает тебя до ужаса человеком, выделяя среди прочих. Ты не рассказываешь чужих тайн, — Станислав говорил быстро, будто очень торопился, но на деле это лишь была попытка не дать собеседнику услышать в голосе горечь.
— Ты прав, я этого не делаю, — Рихард безразлично пожал плечами и снова лёг. — Не вижу смысла. Если бы ты хотел рассказать, рассказал бы. То, что я узнал, никому не угрожает, у меня нет причин беспокоиться. Так ты мстишь?
— Ты прозорлив, Рихард, ты крайне прозорлив. Да, я мщу. Прошлый король умер не от руки божьей, это я подстроил его смерть, пусть даже и от него моя мать понесла. Будь я королём, я бы разделался и с остальными, но кто же мне даст. Знаешь, Рихард, я не хочу плакаться и давить на жалость, я хочу разделаться с этими тварями, как монарх. И разделаюсь, поверь мне. Я не буду говорить тебе, как, чтобы ты не мучился вопросом, доложить об этом Левандовскому или нет, об остальном они уже знают, — Мнишек тоже лёг, отодвигаясь от воды.
— Дарко Вереш, правда? Я даже удивился, когда услышал его имя. Помню, пан Велислав только взял меня к себе, была зима, я сильно болел. К нам часто приходил один гость — Дарко, он приносил мне какие-то травы, и мне становилось легче от отваров с ними, — припомнил Милинский.
— Правда. Я ищу его помощи и добьюсь её, уж будь уверен. Он хочет отплатить за своих детей, так пусть платит, — Станислав философски вздохнул. — Мне кажется, это верно.
— Вполне может быть, — Рихард резко поднялся и оправил одежду. — Спасибо за этот разговор, но теперь я хочу поговорить с Анной, — его глаза неприятно потемнели, и Мнишек понял, что Рихард постепенно отдаётся накрывающему его безумию и повинуется его желаниям, а не желаниям разума. Вампиру казалось, что в этим приступах он то ли что-то видел, то ли видения посещали его сами, одним словом, он считал это вещим и не мог противиться.
— Конечно. Спасибо за то, что выслушал. Я не питаю к тебе неприязни, ты мне ничего не сделал. Буду рад побеседовать снова, — отозвался Станислав, но Рихарда уже не было рядом. Он вновь исчез в вязком чёрном тумане, нездорово улыбаясь чему-то своему.
***
Анна мягко уложила сына в кроватку и закрыла белый полог, задвинула кремовые шторы, чтобы ничто не разбудило малыша. Она устало присела на небольшой диванчик напротив и тоже подумала задремать ненадолго, потому как день её измотал. Женщина давно не занималась ничем тяжёлым, её обязанности заменили книги философов, приёмы и беседы с вампирами, Анна часто теперь сидела вместе с Эржбет в отдельной ложе, сделанной для женщин, и слушала, что говорят в Сейме мужчины. Она почти не принимала участия в политике, да и кто бы ей разрешил, но её слово было достаточно веским, чтобы иной раз спросить совета.
Сегодня она тоже ездила на очередное заседание, которое заставило её знатно поволноваться. В этот раз из-за приезда Штрауса говорили по-французски, Анна поняла немного, а Эржбет переводила выборочно, боясь её тревожить. Что-то назревало, но все вокруг пытались скрыть, что, и Костюшко-Вишнивецкой это не нравилось.
Вдруг в дверь тихонько постучали, и она встрепенулась, на цыпочках поднялась, открыла. Перед ней стоял Милинский и улыбался в своей излюбленной манере.
— Рихи, хороший мой, — Анна, свыкшаяся с его постоянным присутствием где-то рядом, воспринимала его как старшего сына или младшего брата, о котором надо неустанно печься. — Идём, а то Тадю разбудим. Что-то приключилось?
— Нет, моя добрая Анна, — глаза Рихарда тут же потухли и вновь сделались светло-голубыми. — Я не знаю, — поправился он. — Я говорил со Стасем, Станиславом Мнишеком, то есть, услышал прелюбопытную историю, очень грустную, но я не буду её повторять, не хочу тебя расстраивать и предавать не свой секрет. Мой разум снова помутился, но ненадолго. Я хочу поговорить, — он открыл дверь, пропуская Анну в гостиную.
— О чём, солнышко? — женщина по привычке назвала его так, слегка рассмеялась, Рихард последовал её примеру — они оба разом вспомнили одно из поверий о вампирах.
— Меня что-то тревожит. Неспокойно, неверно, неуютно. У меня в душе осень, милая Анна, у меня в душе серое небо, жухлая зелёная трава и безлюдный берег Дуная, который я увидел сегодня. Мне тяжело, я не знаю, почему, но тяжело. И я так боюсь за тебя! — он неожиданно сполз на пол и обнял её колени. — Прошу тебя, будь осторожна, ты единственный луч света в этом тёмном царстве, ты такая живая, тёплая, ласковая, ты одна обо мне заботишься. Не покидай нас.
— Ну куда же я денусь? — мягко спросила Вишнивецкая. — На кого я вас оставлю? — она погладила его по голове и обняла в ответ, Рихард тут же сел обратно и устроился рядом с ней.
— Я видел… — он вздрогнул и сжал её руку. — Видел, видел. Много крови, ужас, боль, страх, я видел, как Варшава горит!.. — его всего затрясло, глаза почернели и загорелись зловещим красным огоньком. — Они идут, они уничтожат всё, что нам дорого. Они… — он снова дёрнулся и тут же упал на мягкие подушки. — Не бери в голову, это просто бред сумасшедшего. Я же сумасшедший… — Милинский весь поник и положил ей голову на плечо. — Как жаль, что именно сумасшедшие так часто бывают правы…
Глава тридцать вторая
Дарко Вереш был высокого роста и смотрелся на фоне свиты странно — лишь немногие из них доходили ему до плеч. Он приветливо улыбнулся Мнишеку, протянул загорелую руку.
— Доброго вечера вам, пан Станислав, — он добродушно усмехнулся. — Рад видеть вас вновь. Последний раз мы встречались… двадцать лет назад, полагаю. Немало воды утекло с тех дней, и ваша жизнь не раз успела сделать крутой поворот, верно? Вы хотели быть королём, но наш общий знакомый вам отказал, а вскоре и сам заменил милейшего Потоцкого на троне, и вы хотите теперь забрать то, что, если честно, принадлежит вам по праву.
— Про что вы говорите? — Мнишек нахмурился. — Пан Вереш?
— Это долгая история, её не стоит рассказывать второпях и без бокала хорошей крови, — Дарко махнул кому-то, и тут же им поднесли кресла и наполненные до краёв фужеры. — Что вы знаете о вашем отце?
— Что он насильник и бессердечная тварь, — коротко отозвался Станислав, явно не желая об этом говорить. Внешне он выглядел спокойно, но внутри, в душе разыгралась самая настоящая буря. Вампир ненавидел вспоминать это, ненавидел чувствовать себя бастардом, хотя получил огромное удовольствие, наблюдая за реакцией обескураженного этим же оскорблением Потоцкого на том балу три года назад. Да, Мнишек прекрасно знал своё место, видел презрительные взгляды и хорошо понимал, что никогда не сможет стать достаточно достойным и равным тому же Левандовскому.
— Вы не слышали его имени? — уточнил Дарко. — Ваша мать разве не знала, от кого она зачала дитя? Я в этом сильно сомневаюсь. Невена Вранич была умница, я даже сватался к ней, да только согласия не получил.
— Быть может, вы знаете, кому я обязан своим появлением на свет? — Мнишек скривил губы в холодной безразличной усмешке. — Уж сомневаюсь, свечку вы не держали.
— Бесспорно, но мне сложно не узнать в вас едва заметные черты моего давнего врага, убившего Звонимира и Ружу, растерзавшего их заживо, — Вереш заговорил глухо, ему тяжело было вспоминать о мёртвых детях. — Король польский, Кшиштоф Водлевский, сотворил это с ними и стал твоим родителем. Я знаю, ты убил его, ты достойно отомстил и имеешь полное право наводить свою справедливость дальше, я же к тебе присоединюсь. Я алчу кары не за убийство, но за молчание, за то, что никто тогда не укорил короля, не заставил покаяться в своём преступлении.
— Я понимаю вас, — Станислав ответил не сразу, пытаясь осознать сказанное. Он, конечно, думал о том, что покойный Кшиштоф был его отцом, он вспомнил про эти мысли, когда убивал его, но почему-то именно сейчас взбудораженное сознание подкинуло ему безразличный блуждающий и постепенно тускнеющий взгляд Водлевского, пристально изучающий лицо убийцы.
Он узнал его.
Узнал сына, от которого отказался, сына, что теперь нанёс ему смертельный удар и смотрел, как жизнь покидает его тело.
— А ведь мне предсказывали… — вампир хрипло рассмеялся. — Предсказывали, что это сделаешь именно ты. Как жаль, что я не избавился от тебя наверняка ещё тогда… — он закашлялся собственной кровью, вздрогнул и больше не проронил не слова — он оставил этот свет.
Мнишек ещё немного помолчал, ощущая в душе некоторую горечь и пустоту, хотя на деле ожидал почувствовать удовлетворение от свершённой мести. Он привык ненавидеть и проклинать мучителя своей матери, но ещё совсем ребёнком мечтал, что на самом деле он был к ней добр и всегда жалел, и что он придёт к ним и заберёт из борделя. Но мальчик рос, клиенты Невены становились всё жёстче и гадостней, и Станислав разочаровался в своих мечтах и самом себе. Он стал замкнут, мрачен, безразличен к любой боли и потому не раз спасал несчастную от побоев, закрывая собой. Он разучился верить в хорошее и верить вообще. Так умер милый мальчик Стась и родился озлобленный и нелюдимый юноша Станислав Вранич.
— Я вас сильно огорчил? — Дарко заметил его замешательство и положил на удивление тёплую руку на плечо. — Простите, мне правда жаль.
— Вы не виноваты. Виноват этот… — Станислав почти выплюнул крепкое сербское ругательство. — Я бы никому не пожелал засыпать и слышать, как родной человек кричит, потому что над ним в который раз издеваются. А терпит он это не ради себя. Я, может, и тварь, пан Вереш, да только Левандовские да Потоцкие и понятия не имеют, что такое голодать по несколько дней.
— Я знаю, что такое голод, — стригой нехорошо прищурился. — Но я бы и подавно не стал так говорить и поступать.
— Вашу мать насиловали у вас на глазах? Вас насиловали, пан Вереш? Смешивали с грязью? Напоминали, что вы бастард? — горько и пугающе ухмыльнулся Мнишек. — Не судите о том, чего не знаете, ей богу. Мне знакома ваша жизнь, и пожаловаться вы не могли. Ваш отец вас любил. Дмитар Звонимир, верно? И сына назвали в честь деда? Скольких проклял король, когда умирал от предательски нанесённой раны?
— Достаточно, — Дарко пересилил себя и вежливо улыбнулся, хотя в его глазах и плескалась ярость. — К делу. Я отдаю вам армию, а вы мне право убить тех, кто мне нужен. Но ваши победа или поражение от меня не зависят. Идёт?
— Конечно, — Мнишек улыбнулся. — Я рад столь удачному заключению договора, пан Вереш. За наш успех, — он поднял бокал.
— За наш успех, — бодро усмехнулся Вереш. Глаза у него были печальные.
***
Милинский устроил голову у Анны на коленях и затих, с упоением глядя ей в глаза. Он не знал, зачем она ему, не знал, что его тянет, но зачастую не мог отойти ни на шаг. Вишнивецкая чувствовала его привязанность и отвечала тем же, создавая вокруг него плотную завесу тепла и заботы, защищая от различных нападок. Став княгиней Вишнивецкой, она тут же оказалась уважаемой и могущественной женщиной, которой кланялись и льстили. Анну это тяготило, она не представляла себя в роли вершительницы судеб. Женщине хотелось простого семейного счастья и интересной жизни, Матиуш с ней соглашался, и вскоре они вообще перестали посещать светское общество людей, отдав предпочтение вампирам.
В Грохов супруги так и не вернулись. Конечно, Вацлав потом лично разодрал самых ярых поборников ксёндзовой справедливости и самого ксёндза, а остальным просто внушил, что ничего такого не было, а пан просто уезжал на воды, но Матиуш уже не смог находиться там, где его убили. Анна поддержала его решение, Зоську и Злату взяли они прислуживать в Варшаву, а Текля вышла замуж за старшего брата Анны, Людвика, и забрала Августину с собой. Так все и устроились.
