— Взаимно, панна Анна, — Вацлав снова поцеловал ей руку, затем отпустил и вновь обратился к Матиушу:
— Пойдёмте в дом. Вы, должно быть, устали с дороги, вам стоит отдохнуть и набраться сил. Мои слуги подготовили вам комнату, как ты и просил, Матиуш, общую, попросторнее и посветлее. Признаться, мне по душе что-то более мрачное, но зачем такому юному и прекрасному сознанию чахнуть во тьме? Правда?
— Вот, видишь, как он ко мне относится, — рассмеялся князь, глядя на смущённую, но счастливую Анну. — Совсем не ценит.
— Да, конечно же, — расхохотался Левандовский, отвечая на шутку. — Такие уж мы друзья.
— Очень мило, — только и смогла выдавить из себя девушка, не понимая, надо ли ей смеяться. Матушка учила, что в угоду панам надо, но эти двое, кажется, были ей не совсем паны, а на этот счёт Матиуш ей ничего не рассказывал, и теперь она оказалась в тупиковом положении.
— Право же, не стесняйтесь, мы вас не съедим, — поспешил замять неловкость Вацлав. — Ну всё, идёмте в дом.
***
— Матиуш, а что такое фаворитка? — Анна сидела на кровати и с недоверием щупала парчовое покрывало, расшитое золотом — у Камила, хоть он и был баснословно богат, такого практически не водилось — он не любил роскошь в её полном смысле.
— Фаворитка… ну… дама, с которой мужчине интересно и приятно, — попытался объяснить князь, с трудом находя нужные слова.
— А чем она отличается от жены? — не отставала любопытная девушка.
— Тем, что жена — это что-то официальное, — терпеливо ответил Матиуш, которого подобный диалог очень забавлял. Да и то, что Анна не придавала этому слову особого значения, а интересовалась из любознательности, было весьма на руку.
— То есть… — Анна немного задумалась, затем придвинулась к лежащему Матиушу, наклонилась и прошептала ему на ухо слышанное от Зоси неприличное слово:
— Любовница?
— В определённой мере это так, но не отражает полный смысл слова, — поспешил откреститься Вишнивецкий и увёл разговор в другое русло, опасаясь, как бы девушка не обиделась и не расстроилась.
Чуть погодя служанке надоело расспрашивать пана, и она попросилась погулять по дому — Матиуш хотел немного подремать с дороги, а вот Анна не чувствовала себя уставшей, а потому, получив его разрешение, выскользнула из комнаты и направилась вглубь полутёмных коридоров. Повсюду ей попадались разные запертые двери, странные картины в золочёных рамах, отовсюду веяло чем-то потусторонним — её отталкивал этот дом.
Вдруг коридор кончился и упёрся во вход в огромное помещение, уставленное массивными книжными шкафами из тёмного дерева. Повсюду горели канделябры, стояли несколько длинных столов с мраморными вставками, множество мягких кресел и с десяток стульев — Анна поняла, что попала в графскую библиотеку. Это воодушевило девушку — она очень хотела читать, но Матиуш отчего-то не пускал её в библиотеку, а книги выбирал сам. Причины она пока не нашла, но где-то в глубине души немного обижалась на пана за такое.
А книги манили. Девушка благоговейно разглядывала красивые, инкрустированные драгоценностями, читала оттиснутые на корешках названия, но всё боялась прикоснуться к такому великолепию.
— Берите, не стесняйтесь, — мягко сказали откуда-то сзади. Анна обернулась и увидела перед собой Вацлава. Тот стоял и мягко улыбался ей, одобрительно и ласково глядя.
— С-спасибо, — девушка наугад вытянула какую-то книгу и прижала её к груди, будто боясь, что её отберут.
— Тацит? Похвально, — изрёк граф после недолгого молчания и кивнул на пару кресел у окна. — Присядем.
— Благодарю, — девушка, всё так же не выпуская книгу, опустилась на краешек сиденья и во все глаза уставилась на Левандовского.
— Не обнимайте так книгу, никто у вас её не заберёт, — тепло сказал Вацлав, и Анна робко положила её на стоящий рядом резной столик, покрытый золотистой краской. Солнечные блики красиво играли на блестящей поверхности и отражались в стёклах окон.
— Так вот, — продолжал граф, вежливо улыбаясь, отчего обнажались его неестественно острые клыки, потому как зубами это назвать было сложно, — вы любите читать?
— Да, — девушка пригляделась к пятнышку на его щеке и нахмурилась, гадая, что это могла быть за еда. Отчего-то вспомнился отец, зарезавший курицу для Рождественского обеда, у него на лице тоже было такое пятнышко. Так значит это…
— Вурдалак! — хотело было закричать Анна, будучи вне себя от ужаса, но всё-таки остановила себя, попытавшись задуматься. Ну вурдалак, да, досадное допущение, ну и что? Он, похоже, не собирался на неё бросаться или делать что-то непотребное, да и Матиуш о нём отзывался хорошо и, кажется, не отличался склонностью к крови. Собственно, бояться тут было совсем нечего. Конечно, это было скорее всего нехорошо и неправильно, но, в сущности, всякое бывает, а потому девушка тяжело вздохнула и с нечеловеческим спокойствием уточнила:
— Кусать будете?
— Ай, ладно тебе, — граф не менее тяжело вздохнул и обиженно закатил глаза. — Ну что мне, рассказывать о том, чем отличаются вампиры и представления о них?
— Ну… наверное, не надо, — Анна чуть не прыснула со смеху, до того смешное у него было лицо. — Ну, или надо, но как-нибудь потом, вы меня с ума сейчас сведёте. Ну не сердитесь.
— Я сегодня добрый, — Левандовский уселся поудобнее, девушка последовала его примеру. — А теперь поговорим о тебе.
Глава пятнадцатая
— Обо мне? Зачем вы хотите говорить обо мне? — Анна не привыкла к таким расспросам, а потому отнеслась к этому с некоторым недоверием.
— Ну, ты моя гостья, я бы хотел знать о тебе побольше. Это было бы правильно, как мне кажется, — Вацлав чарующе улыбнулся, снова показывая клыки, и девушка инстинктивно вздрогнула, но снова совладала с собой и теперь укоризненно покачала головой, будто журя его.
— Хорошо, — она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности и весомости, не желая набиваться на жалость. — Я простая служанка, судомойка, если угодно, немного помогала по усадьбе, потому как работы на кухне было немного. Пан заметил меня, когда я принесла ему чай. Ну… вечером. Дальше, если можно, я не буду говорить, стыдно. Да вы и сами поймёте. Боюсь, вам было неинтересно меня слушать, мосци-пане.
— Отнюдь, отнюдь! — глаза Левандовского странно загорелись, а улыбка стала ещё шире, отчего родинка над губой стала смотреться примерно так же, как и клыки. — Ты поразительная девушка, поверь мне. Насколько я знаю, он озаботился тем, чтобы научить тебя хоть чему-нибудь. Я долго живу, панна Анна, и совсем не припомню, чтобы кто-то из господ таким даже думал озаботиться.
— Не думаю, что дело во мне. Просто пан Матиуш очень хороший человек и поступает со мной по чести, только и всего. Это даёт мне повод уважать и любить его ещё больше, — скромно ответила Анна, опустив взгляд, только видно было, как зарделись её щёки.
— Любить? Неужто ты на самом деле испытываешь к нему такое столь сильное чувство как любовь? Блажен тот, кто верует, тепло ему на свете, более того, блажен тот, кто любит, он ничего не видит и не слышит, а это дорог?%B
Глава пятнадцатая
— Обо мне? Зачем вы хотите говорить обо мне? — Анна не привыкла к таким расспросам, а потому отнеслась к этому с некоторым недоверием.
— Ну, ты моя гостья, я бы хотел знать о тебе побольше. Это было бы правильно, как мне кажется, — Вацлав чарующе улыбнулся, снова показывая клыки, и девушка инстинктивно вздрогнула, но снова совладала с собой и теперь укоризненно покачала головой, будто журя его.
— Хорошо, — она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности и весомости, не желая набиваться на жалость. — Я простая служанка, судомойка, если угодно, немного помогала по усадьбе, потому как работы на кухне было немного. Пан заметил меня, когда я принесла ему чай. Ну… вечером. Дальше, если можно, я не буду говорить, стыдно. Да вы и сами поймёте. Боюсь, вам было неинтересно меня слушать, мосци-пане.
— Отнюдь, отнюдь! — глаза Левандовского странно загорелись, а улыбка стала ещё шире, отчего родинка над губой стала смотреться примерно так же, как и клыки. — Ты поразительная девушка, поверь мне. Насколько я знаю, он озаботился тем, чтобы научить тебя хоть чему-нибудь. Я долго живу, панна Анна, и совсем не припомню, чтобы кто-то из господ таким даже думал озаботиться.
— Не думаю, что дело во мне. Просто пан Матиуш очень хороший человек и поступает со мной по чести, только и всего. Это даёт мне повод уважать и любить его ещё больше, — скромно ответила Анна, опустив взгляд, только видно было, как зарделись её щёки.
— Любить? Неужто ты на самом деле испытываешь к нему такое столь сильное чувство как любовь? Блажен тот, кто верует, тепло ему на свете, более того, блажен тот, кто любит, он ничего не видит и не слышит, а это дорогого стоит. Однако, как это мило, она любит, а он… — Вацлав явно воодушевился услышанным и теперь раздумывал над разными вариантами развития событий.
— Я знаю, что не любит, — девушка говорила спокойно, хотя вампир чувствовал, что в душе ей больно. — А почто ему меня любить? Но дело ли в чувстве, когда как он заботится обо мне, ухаживает, делает приятно и уважает, по-своему, конечно, но уважает, помогает? Какая разница, мосци-пане? Толку от любви, если она ничем не подкреплена? Вот я люблю его, понимаете? И я за него готова на всё. И я тоже дарю ему что-то. Возможно, вы не видите, но он часто устаёт от своих обязанностей и порядков, ему требуется отдых и покой, а я могу дать его. Это га… гармония, верно?
— Верно, светлое дитя, — Левандовский откинулся на мягкую спинку и лениво потянулся. — Ну продолжай, продолжай, я слушаю.
— Любовь, мосци-пане, вещь хорошая, — Анна ненадолго задумалась, пытаясь подобрать нужные слова и грамотно сформулировать свои сбивчивые мысли. — Я лично верю, что она на свете есть, я сама тому доказательство. Но вот матушка говорит, что любви не бывать, и Злата говорит, что не бывать, а Зоська не знает. Что вы скажете, мосци-пане, граф Левандовский? Я мало живу на свете и понимаю, что знаю совсем немного, но мне стыдно спрашивать об этом пана Вишнивецкого, я бы не хотела задеть его своей глупостью.
— Что я скажу? — Вацлав чуть приподнял брови и безразлично пожал плечами, бессмысленно накручивая светлую прядь на тонкий указательный палец. — Пожалуй, бывает, почему бы ей не быть? В конце концов, слишком много достойных людей её воспели, я не волен им не доверять. Право, что же до меня, то стрела Амура так и не долетела до назначенной цели — я не бывал влюблён, панна Анна. Очарован не раз, но вот истинного чувства я так и не вкусил. Возможно, я ещё не встретил такой девушки, а, возможно, вампирам попросту не дано любить, как любят люди. Вечная жизнь — это великий дар, который не каждому по силе, но тот, кто оказался его достоин, вынужден платить. Я не боюсь солнца, крестов и слова Божьего, но внутри я навеки замёрз, моё сердце не бьётся, я не могу до конца получить удовлетворение едой, питьём или общепринятыми развлечениями. Истинное наслаждение мне дарит лишь живая горячая кровь. Хороша ли плата, ваць-панна?
— Я не могу до конца понять вашего положения, потому как не могу ощутить того, что ощущаете вы, но, верно, вам и впрямь несколько тяжело, пане. Сызмальства я чувствовала себя живой только тогда, когда ощущала, что внутри меня есть разные силы, будь то радость или гнев, и это давало мне знать о том, что моё сердце стучит. Я не могу представить жизнь без этого. Неужто вы никогда не будете счастливы? — девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами, её лицо приняло скорбный вид, отчего она стала похожа на изображения Мадонны на стенах костёла святого Вацлава и Станислава.
— У всех своё счастье, панна, — отвечал граф, как-то странно и несколько натянуто улыбаясь. — Моё в том, что я могу жить вечно и изучать мир, быть молодым, красивым, взять всё, что я только захочу. Мне нравится мой выбор.
— Это хорошо, мосци-пане, что вы нашли своё место в жизни, — Анна улыбнулась и чуть покраснела. — Спасибо, что говорили со мной, как с равной.
— Не стоит благодарности, — Левандовский поднялся. — Прогуляемся? Тут душновато становится. Не бойтесь, Матиуш вас на хватится, я его предупрежу. А мы, тем временем, насладимся видами Варшавы. Разве не прелесть? Вам было бы полезно познакомиться с этим городом, я бы мог вам что-то рассказать из его истории. Соглашайтесь, вам понравится.
— Спасибо вам, пан граф, — девушка чуть склонила голову. Вопрос был непростой. Конечно, Вацлаву, верно, можно было верить, но не стало бы это предательством Матиуша? Да и знакомы они были немного. С другой стороны, отказываться было некрасиво, ей не хотелось обижать графа. Согласиться или нет? Будить ли ради такого Матиуша? А, может, можно решать самой, пока никто не видит? Ведь Вацлав, похоже, только рад её инициативе. Внутренне Анне казалось, что она не может иметь своё мнение, не может решать, но соблазн был так велик. В конце концов, что тут такого? Ничего. Она не делает ничего зазорного или непотребного, а пан Левандовский тем более. Он не оскорбит чести своего друга. Значит, решено. Анна нежно улыбнулась и протянула ему руку, коротко и степенно ответив:
— Что ж, пойдёмте.
Глава шестнадцатая
— Я впервые в подобном положении, — призналась Анна, неуверенно опираясь на руку Вацлава. — Я, мосци-пане, никогда не гуляла вот так, просто, с графом. Да что там, я и в городе никогда не была, представляете? Я совсем простушка.
— Ну, я бы не сказал, что это говорит о твоей простоте или чём-то подобном, — мягко отозвался Левандовский. — Судя по нашим разговорам, ты вполне разумная, у тебя есть что-то, чем ты можешь поделиться, ты умеешь судить и делать выводы. Это немало для твоего происхождения и уровня образования, поверь. Да и держишься, как шляхтянка, не отличишь, панна Анна.
— Смущаете и говорите неправду, — коротко отмахнулась девушка. — Ну как такому возможно быть? Конечно, матушка говорит, что я смышлёная родилась, но толку-то от слов? Я не могу пойти против правды и сказать, что это не так, но все те шестнадцать лет, что я живу, я выполняла совсем неприглядную работу то дома, то в поле да шила себе приданое, когда время оставалось. Да, брат учил меня читать, но вряд ли это многое значит. Я не могу назвать себя глупой, мосци-пане, но матушка велела мне молчать, велела не показывать, что я думаю, женщине это не пристало. Мужчины не любят, когда мы хотим казаться умнее их, а крестьянам это и вовсе противно. У меня на роду написано выйти замуж и рожать детей, но никак не рассуждать о жизни.
— И тем не менее сейчас ты верно описала всё то, что было в твоих мыслях, и оказалась многим умнее меня, когда я был в твоём возрасте, — рассмеялся Вацлав, щурясь на слабом летнем солнце, выглядывающем из-за белёсых туч. — Я на тот момент не думал о таких вещах, я вообще мало думал, мало рассуждал, я отдавался развлечениям.
