— Скорее забыл сообщить тебе ход своих мыслей, — Потоцкий расхохотался. — Старая привычка, знаешь ли. Вампиры ведь могут читать разум, а я чаще думаю, чем говорю, вот и вышло, что собеседники слышат лишь конец фразы — остальное они обычно в состоянии прочесть. Простите, я редко общаюсь с людьми.
— Да не беда, — Анна пожала плечами. — А могу я вас просить об одной вещи?
— Ну конечно, — Велислав чуть кивнул и выжидающе поглядел на неё. — Ты такая скромная, если честно. Это достойно уважения. Я знаю несколько человек, достигших твоего положения, но они не отличались чем-то подобным. Богатство зачастую портит, но тебя оно лишь украсило.
— Благодарю, — улыбнулась Ануся. — Но вы лучше называйте меня только на ты, хорошо? А то мне совсем неудобно становится, когда пан гетман и меня на вы, как ясновельможную. Непорядок, мопанку, нехорошо, — она потупила взгляд, чуть покраснела. — Я же не шляхтянка.
— Ты лучших многих из них, — эхом отозвался Потоцкий. — Впрочем, как хочешь, я не желаю ставить тебя в неудобное положение, Анна. Это, по меньшей мере, некрасиво с моей стороны.
— Спасибо вам, — девушка смутилась ещё больше. — Так что вы хотели знать?
— Не подменили ли тебя при рождении, — отшутился Велислав, но глаза у него при этом были серьёзные. — Ты совсем не похожа на тех, кого я знал раньше. Может, люди немного изменились с того момента, как я забросил свои мирские дела? Я ведь почти не слежу ни за своими крестьянами, ни за имением, у меня прекрасный управляющий, он в этом неплохо разбирается. Он уже третий, кто приходит на этот пост, уже десять лет он исправно выполняет свои обязанности, и я могу его только похвалить. Он молодец, этот Рихард Милинский-фон Дорн, я уважаю его. Впрочем, сейчас речь не об этом. Ты уверена в своём происхождении?
— Как Бог свят, — тихо ответила Анна, пытаясь поймать его, на удивление, спокойный взгляд.
— Видно, он ошибся, — невесело усмехнулся Потоцкий, и на мгновение в его глазах снова промелькнула боль. — Он часто ошибается, — он немного помолчал, не глядя на Анну и так низко опустив лицо, что длинные чёрные волосы, в этот раз не убранные в хвост, полностью закрывали его. Девушка так и не поняла, плакал ли он или просто смотрел пустым взглядом на скрещённые на коленях бледные руки, но когда он вновь обратился к ней, в зрачках было всё то же величественное спокойствие.
— А знаешь… — вдруг сказал он, слабо и как-то облегчённо улыбаясь. — Какая, к чёрту, разница, кем мы рождены? Ведь всё равно каждый строит свою судьбу сам, если того захочет.
— Да как же? Разве же я что хотела, что-то строила в моих-то обстоятельствах? — удивлённо спросила Анна.
— Ну, как тебе сказать… — Велислав ненадолго задумался, видно, борясь с собой и решаясь, а затем всё же спросил:
— Часто ли ты молилась о том, чтобы быть счастливой?
***
Холодало. В первых числах октября дул неприятный ветер, гоняя по полупустым варшавским улицам сухие листья. Матиуш думал провести здесь Рождество, а для этого ему нужно было закончить в Грохове кое-какие дела по части хозяйства. Он долго думал над тем, брать ли ему Анну с собой или оставить на попечение Вацлава и Велислава, но девушка так просилась с ним, чуть ли не плача, что Вишнивецкий уступил ей. В конце концов он и сам плохо представлял, как им быть раздельно друг от друга, уж слишком привязался к ней.
Вацлав почему-то не хотел отпускать девушку и чуть ли не в приказном тоне настаивал на том, чтобы оставить её здесь. Велислав тихо вторил ему, крепко сжимая руку сидящей рядом Анны и почти по-детски обнимал её, недовольно глядя на Вишнивецкого. Это спор бы не кончился ничем, кроме ссоры, если бы не сама Анна. Она вдруг резко встала, часто и глубоко дыша, сжала тонкие руки и громко и строго сказала:
— Я сама решу, как мне быть, ясно? Я еду с Матиушем! Потому что… Потому что еду!
Она тоненько всхлипнула, осознав, что сейчас сказала, резко побледнела, сильно переживая и волнуясь, и безвольно упала на руки подхватившему её Матиушу — с бедняжкой случился обморок, ведь она до того ещё никогда в жизни ни с кем не спорила, не отстаивала свою правоту, позволяя решать за себя.
Эта фраза поставила точку во всех подобных разговорах, и на следующее утро пан Вишнивецкий и его служанка-фаворитка уехали домой, провожаемые двумя печальными взглядами. Матиуш отстранённо смотрел в окно кареты, думая о чём-то своём и обнимая Анну, она же очень боялась того момента, когда ей предстояло встретиться с подругами и односельчанами — она не знала, как они поведут себя, узнав о её новом положении. Было очень и очень страшно, девушка уже жалела, что решилась ехать, но нельзя же было вечно прятаться в столице, вечно оставаться там и надеяться, что всё пройдёт само собой. Анна читала, что так поступать нельзя, и всё же принимала это испытание.
Их встретили очень тепло, пани Августина долго обнимала и целовала дочь, нахваливая её наряд и украшения, Зоська и Елешка спорили, у кого браслет красивее — Анна привезла им их в подарок. Даже Злата тепло улыбнулась помощнице и низко поклонилась пану, хотя обычно этого не делала. И только пани Телимена, вновь приехавшая к племяннику, зло смотрела на Анну, недовольно скривив губы. Она уже прознала, что хлопка была в Варшаве, что они развлекались там два месяца, и, что самое страшное, об этом знал пан Левандовский. Телимена Руцевич всегда относилась к нему с уважением и называла благодетелем. Ей казалось стыдным, что пан граф посвящён в такие непристойные дела. Когда они уже остались втроём, она придирчиво оглядела Анну, хмыкнула, а затем отошла к Матиушу.
— Приехал, — презрительно бросила она, но всё же крепко обняла его, как мать обнимает вернувшегося с дороги сына. — Вот и зачем, а? Её позоришь, себя, что такое? Ты шляхтич, ты князь, не бывает так, чтобы с хлопкой гулял. Надо тебе жениться, в миг забудешь.
— Тётя, Анна всё ещё здесь. И я попросил бы отзываться о ней в гораздо более уважительном тоне. Она мой друг и… и не только друг. Я сам решу, как мне быть, да я… да я женюсь на ней, если захочу, ясно? — Матиуш говорил абсолютно спокойно, но в его чёрных глазах плескалась ярость. — Вы больше не имеете права приказывать ей.
— А она как была девкой дворовой, так и останется. Хоть женись, хоть титул дай, а всё равно о ней будут, как о твоей подстилке, говорить, не больше. Попомни моё слово, милый племянник, — ядовито отозвалась Телимена. — А покуда, пожалуйста, развлекайся. Пока сам не столкнёшься с тем, про что я сказала.
— Вы приехали кликушничать? — тихо спросил Вишнивецкий, подходя к ней вплотную и глядя так, как не смотрел никогда. Анна даже испугалась, увидев его таким. — Я повторяю, вы приехали кликушничать или всё-таки быть мне матерью, как вы часто говорили?
— Твоя мать бы такого не допустила, — глухо ответила Руцевич, садясь обратно в кресло. — Бог с тобой, делай, что хочешь, взрослый уже.
— Вот и славно, — Вишнивецкий подошёл к письменному столу, взяла в руки перо, обмакнул его в чернила и принялся что-то писать, низко склонившись над бумагой. Когда он наконец выпрямился, его лицо было исполнено решимости и какого странного, жутковатого спокойствия.
— Читай, — он протянул Анне лист, и та взяла его дрожащими руками, села ближе к канделябрам.
— Я, князь Матиуш Камил Вишнивецкий, сим заверяю, что хлопке Анне и её матери, хлопке Августине дарована свобода. Заверяю также, что впредь они обе на моём иждивении, и даю им право носить наследственную фамилию — Костюшко. Подпись: Матиуш Вишнивецкий, дата: седьмое октября тысяча семьсот сорок пятого года. Печать. Мопанку, Господи, благослови вас Бог, мопанку, — Анна упала перед на колени, чуть ли не плача от счастья. — Матиуш, вы так добры ко мне, я не знаю, как вас благодарить, Матиуш!..
— Встань, ты теперь свободная, — Камил мягко поднял её. — Ануся, радость моя, никогда так больше не делай. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и это послужит мне лучшей наградой. Моя прелесть.
— Матиуш… — девушка крепко обняла его, уткнувшись носом в шею — Вишнивецкий почувствовал, как прокатилась по нему горячая слеза. — Вы такой хороший.
— Ну тише, т-ш-ш, — Матиуш осторожно обнял её в ответ, краем глаза наблюдая, как Телимена встала и вышла, громко стуча каблуками. — Т-ш-ш, чего ты? Всё же хорошо, Ануся.
— А я от счастья плачу, — смущённо шепнула девушка. — Я теперь самая счастливая, любимый.
***
Потоцкий стоял на тёмной площади, сжимая в тонких пальцах фамильную шпагу. Он оглядывался, выискивая кого-то, расхаживал туда-сюда, недовольно кривил губы в холодной усмешке — он не любил, когда опаздывали. Особенно на такую презабавную в их случае вещь, как дуэль.
Послышались тихие шаги. На противоположном конце возник высокий мужчина, закутанный в чёрный плащ. Он подошёл ближе, чуть кивнул Велиславу и скинул с плеч закрывавшую его ткань, обнажая шпагу очень тонкой, почти ювелирной работы.
— Что ж, пан Мнишек, я ожидал, что вы пришлёте мне подобное приглашение, — мягко произнёс гетман, вытаскивая из ножен свою. — Я бы не хотел принимать корону так, но вы не оставляете мне выбора. Защищайтесь, и пусть бой решит наш спор, — они разошлись, встали друг напротив друга, чуть поклонились, подняв шпаги, и, отдав дань порядкам, одновременно ринулись друг на друга. Первое время Станислав атаковал, стараясь задеть Велислава и тем самым сильно ранить его — клинок был серебряным. Потоцкий с лёгкостью, шутя отбивал его удары, наблюдая за соперником из-под полуприкрытых век, он выжидал, пока тот выбьется из сил. Мнишек был молод, горяч, но пока не вступил в свои полные способности, и это было преимуществом Велислава. Не прошло и нескольких минут, как он сам начал наносить удары, оттесняя противника к постаменту, а затем и пригвождая его к холодному камню.
— Наигрались в рыцаря? — Потоцкий встряхнул Мнишека за плечи и убрал шпагу. — Идите к чёрту. Вы проиграли, кажется, этого достаточно. Идите, не вынуждайте меня пускать вам кровь ещё и этим ужасным оружием.
— Будьте вы прокляты, — глухо отозвался Станислав, отряхивая жилет. — Я всё равно добьюсь своего так или иначе, ручаюсь. Мы ещё посмотрим, кто кого, пан гетман. А покуда… разрешите не кланяться.
— Разрешаю, — презрительно ответил Велислав, выпуская его. — Убирайтесь. Я не желаю больше вас видеть.
— Прощайте, — Мнишек исчез в ночном воздухе, а Потоцкий оправил одежду, пригладил волосы, разметавшиеся во время дуэли, глубоко вдохнул, пристально глядя в небо.
— Как тяжело быть у власти, Фелисия, — тихо прошептал он. — Ты так мне нужна, ты так мне нужна, и твои советы, твоя помощь и поддержка, твоя забота — мне этого очень не хватает. Я отомстил Чаплинскому, я заживо его распял и оставил на корм стервятникам, но разве это могло тебя вернуть, моя Фелисия? Разве могли моя боль и мои проклятия донестись до столь слепого и столь же глухого к моим молитвам Бога? Почему он оставил меня, дорогая? Почему ты меня оставила, обрекла на вечную муку, что за страшная участь, ужасный рок постигли мой дом и мою семью? О Боже, Боже, если ты есть, если ты только там есть, хоть раз, единственный раз услышь меня. Упокой душу моей жены, моей милой Фелисии, и если ты хотя бы немного справедлив к праведникам, к твоим верным детям, то дай рабе твоей, несчастной Анне хоть капельку того, что она заслуживает. Пусть она сегодня улыбнётся во сне, потому что будет счастлива. Уж это-то тебе под силу?
Бог молчал. Лишь блестели в ночной тишине звёзды, ветер гнал облака куда-то на запад, то и дело закрывая ими огромную бледную луну. Велислав смотрел и надеялся, впервые за много лет сжимая руки в молитвенном жесте.
А в Грохове под тёплым одеялом в объятиях Матиуша спала Анна, её губы слегка улыбались, она уже давно не была так расслаблена и спокойна. Сегодня она заснула свободной. И надежда в её нежной душе расцвела, пробудив собой огромную силу — доверие пану Матиушу.
Глава двадцать вторая
Анна сидела у огромного зеркала, заказанного специально для неё из Венеции, и расчёсывалась, украдкой любуясь собой. Те несколько месяцев, проведённых вне тяжёлой работы и сурового существования впроголодь, хорошо сказались на её здоровье и внешнем виде — девушка слегка пополнела, её кожа сделалась светлее и нежнее, волосы стали мягкими и шелковистыми. Матиуш после поездки в Варшаву стал уделять больше внимания её гардеробу, и теперь Анна могла хоть каждый день надевать новое и очень красивое. Её жизнь шла в гору — Вишнивецкий продолжал учить её наукам светского общества, Вацлав и Велислав слали письма, а пани Телимена и вовсе уехала — она не снесла такого оскорбления. Теперь дело оставалось только за одним — уговорить мать переехать.
Пани Августина дала молчаливое согласие на их с Матиушем отношения и никогда не упрекала дочь в её решениях, но она была женщиной старого склада, ей сложно было бы принять известие о свободе и переезде в усадьбу. Конечно, сына её пан освободил ещё несколько лет назад и разрешил уехать на заработки в город, Августина не могла этому не радоваться, но для себя она представить вольную не могла — она не видела жизни без подчинения. Анна очень хотела уговорить её и перевезти поближе к себе — она слышала, как мать кашляет, видела, как он едва ходит. Девушка чувствовала, что от тяжёлой работы Августина сильно болеет.
— Матиуш, вы можете мне помочь? — как-то спросила она в тот самый момент, когда Вишнивецкий мягко обнял её за плечи, проскользив пальцами к завязкам сорочки. Тот немного опешил, но кивнул, слегка улыбнувшись.
— Поезжайте со мной к матери. Вы и сами говорили, что хотели с ней познакомиться, а заодно вместе уговорим её оставить дом. Да что дом, это так, хижина, уже рушится всё, а матушка больна. Прошу вас, я сама не справлюсь, — Анна смотрела на него умоляюще, её хрупкие пальцы переплелись между собой, волосы разметались и чуть растрепались, отчего она стала похожа на какую-то неизвестную, но такую искреннюю святую, что у Матиуша на несколько мгновений захватило дух от этого зрелища. Он долго не мог ответить, произнести хоть слово, до невозможности очарованный Анной, только неотрывно смотрел в её огромный чистые глаза.
— Матиуш? — она произнесла его имя легко, но в то же время с некоторым беспокойством, заботой, затаённой, нежной любовью, обернулась, и её тонкие, теперь уже по-настоящему розовые губы оказались так близко к его губам, что Вишнивецкий не смог удержаться и, ведомый какой-то неизвестной ему силой, поцеловал её, почти судорожно сгребая в охапку и прижимая к себе.
— Я… — когда он оторвался от её губ, то понял, что забыл, что она спрашивала. Произошедшее ненадолго свело его с ума, он и сам не знал почему. — Что ты хотела?
Девушка зарделась, отвела взгляд и тихо повторила свою просьбу, с удовольствием ощущая, как Матиуш ласково целует её плечи.
— Ну конечно, я с удовольствием помогу тебе.
