наговорила? Ох, опять бессмысленная болтовня! – голоса ведьм слились в один, причитающий и беспокойный, деланно пренебрежительный и в то же время – звенящий от едва сдерживаемого жгучего любопытства. Быть может, раньше Эммелин купилась бы на их уловки и не заметила бы странных ноток, но теперь ее слух был куда острее прежнего.
-Я ровным счетом ничего не поняла, - промолвила Эмме, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал устало и раздраженно. – Они все плетут невесть что, у меня ничего не получается!..
Но внутри нее все пело и дрожало от затаенного восторга: «Ведьмы говорили, что находят истину в словах безумцев – и магия наконец-то послушалась меня! Старуха ответила на тот вопрос, что я держала в уме и в сердце! Как же я сразу не догадалась?! В сказках, которые я слышала от Тиллы, говорилось о подобном колдовстве. Но разве все, что со мной происходит, не сходно с теми сказками? Разве я теперь не повинуюсь законам мира, известного людям только по старым преданиям? Волшебство указало мне, как обмануть ведьм. И я… я просто обязана попробовать!».
Робкий опасливый голосок, тщетно напоминавший Эммелин, что запрет покидать дом после захода солнца не лишен смысла, окончательно затих. Желание применить на деле первый дар колдовства, наконец-то давшийся в руки, было схоже с той силой, которая вынуждает человека хватать ртом воздух после того, как он едва не утонул.
Дома она, старательно сохраняя расстроенное и приунывшее выражение лица, сказала ведьмам, что этим вечером ей хочется возиться на кухне, как обычно это она делала в доме у Госбертов. Тетушки переглянулись, однако во взглядах этих было не больше настороженности, чем обычно, и Эмме с облегчением убедилась, что они и вправду ничего не разобрали из речи безумной старухи. «Или же волшебство пожелало быть услышанным только мной!» - подумала она, пряча торжествующую усмешку.
На кухне, напевая странные бессвязные слова, невесть откуда пришедшие в голову, она ловко и умело замесила тесто, разделила на несколько частей, и, улучив мгновение, надрезала палец острым кухонным ножом.
-Странный запах! – тут же беспокойно повела носом Гуссильда, стоило только хлебцам очутиться в печи. – Скэрроу! Не приходили ли, пока нас не было, в дом чужие люди... или еще кто-либо… что-либо?
-Ты чуешь чужака? – быстро спросила Тройоль, и ее седые волосы тут же привстали дыбом, как шерсть на загривке у лесного зверя. Эммелин стоило большого труда не выдать себя – привычное ей преувеличенно-миролюбивое выражение лиц ведьм изменилось до неузнаваемости: глаза светились фосфором, ощерились неровные ряды кривых клыков, в движениях появилось нечто плавное и быстрое, выдающее истинную чудовищную сущность тетушек.
-Не могу сказать! – пробормотала Гуссильда, медленно обводя взглядом дом. – Как будто никого постороннего, и в то же время в доме словно одна лишняя жизнь… одна лишняя сущность… Мелкая… Юркая… Никак не ухватить, никак не распознать…
-Быть может, одна из тех крыс, что принесла сегодня с утра сударыня Коготок? Сбежала и прячется теперь в подполе, – после некоторых раздумий предположила Тройоль, приглаживая вздыбившиеся волосы. – Должна сказать, не вся ее добыча была придушена как следует – не в упрек почтенной усатой даме!..
Кошка, отдыхавшая у камина, томно мяукнула, показывая, что считает замечание справедливым, и Гуссильда неохотно согласилась, что могла преувеличить опасность. К тому же Скэрроу, торопливо явившийся на зов, клятвенно заверил хозяек, что к дому не приближался никто из посторонних – все нерушимые сторожевые заклятия на дверях и окнах служили тому порукой.
-Ладно, ладно, - пробормотала Гуссильда. – И все же я чую какой-то подвох…
Но чары, заключенные в хлебце с кровью, были куда хитрее, чем Эмме помнилось по сказкам старой Тиллы: хлебец еще не издал ни звука, а выражение лиц обеих ведьм стало сонным и благодушным, как будто они заранее соглашались быть обведенными вокруг пальца. Обманность колдовства не ограничивалась тем, что хлебцу предстояло весь вечер болтать голосом Эммелин – оно туманило разум ведьм, притупляло их чутье и заставляло пропускать мимо глаз то, что еще недавно они сочли бы подозрительным. Тройоль едва не позабыла, что нынче вечером согласно уговору ей предстояло выйти на ночную прогулку в город, а Гуссильда, рассеянно попрощавшись с подругой, вовсе задремала в кресле у камина, сладко посапывая и бормоча что-то себе под нос.
-Ох, не подведи, - шепнула Эмме хлебцу, оставляя его на подушке. От радостного предвкушения ее руки чуть подрагивали: сегодняшняя проделка казалась ей самым веселым приключением в жизни.
Накинув плащ, она выскользнула из комнаты – и тут же столкнулась со Скэрроу – по ночам он добросовестно обходил все комнаты и коридоры, проверяя, надежно ли держатся щеколды и засовы, не приоткрылось ли по неизвестной причине окно, не отпечатались ли в золе у камина чужие следы.
-Старые хозяйки… - начал было говорить он, уставившись на Эмме со смесью почтения и подозрения, но она уже знала, что ей под силу справиться с этим небольшим препятствием на пути к свободе – магия, от которой пылали ее щеки и горели глаза, властно требовала: воспользуйся мной!
-Разве ты что-то видел, Скэрроу? – мягко, нараспев произнесла она, неотрывно глядя ему прямо в глаза. – Разве этим вечером в доме происходит что-то дурное и странное? Все в порядке, все хорошо, милый Скэрроу… Ты верный и добрый слуга, старые хозяйки будут довольны тобой…
И к ее полному восторгу глаза старичка тут же стали сонными и счастливыми, а лицо расплылось в безмятежной улыбке. «Я околдовала его! – вскричала она мысленно, едва удерживаясь от того, чтобы по-детски запрыгать на месте и захлопать в ладоши. – Я говорила с ним так, как говорят с людьми господа Из Холма – и он покорился моей воле!»
В гостиной у камина похрапывала тетушка Гуссильда, уронив трубку на пол. Сударыня Коготок давно уж ушла в ночь вслед за Тройоль – на кошачий род магия хлебца, по-видимому, действовала иначе, чем на ведьм; или же ее воздействие было недостаточно сильно, чтобы усатая дама позабыла о ночной охоте. Эмме, ступая неслышно и плавно, прокралась к двери и потянула за тяжелую щеколду.
-Дитя, где ты? – сонно и зычно спросила Гуссильда, прекратив храпеть и заворочавшись в кресле.
-Я здесь, в своей спальне, тетушка, - донесся голос сверху, из спальни.
-Славно, славно, - пробормотала ведьма и спустя несколько мгновений Эмме, замершая у дверей, вновь услышала храп.
«Как странно, оказывается, звучит мой голос!» - подумала она, напоследок оглянувшись с лукавой усмешкой в сторону своей спальни.
Два торопливых летящих шага, через несколько ступеней сразу, прочь от дома – и Эмме закружилась в лунном свете, беззвучно хохоча и позабыв о всякой опасности.
-Я ровным счетом ничего не поняла, - промолвила Эмме, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал устало и раздраженно. – Они все плетут невесть что, у меня ничего не получается!..
Но внутри нее все пело и дрожало от затаенного восторга: «Ведьмы говорили, что находят истину в словах безумцев – и магия наконец-то послушалась меня! Старуха ответила на тот вопрос, что я держала в уме и в сердце! Как же я сразу не догадалась?! В сказках, которые я слышала от Тиллы, говорилось о подобном колдовстве. Но разве все, что со мной происходит, не сходно с теми сказками? Разве я теперь не повинуюсь законам мира, известного людям только по старым преданиям? Волшебство указало мне, как обмануть ведьм. И я… я просто обязана попробовать!».
Робкий опасливый голосок, тщетно напоминавший Эммелин, что запрет покидать дом после захода солнца не лишен смысла, окончательно затих. Желание применить на деле первый дар колдовства, наконец-то давшийся в руки, было схоже с той силой, которая вынуждает человека хватать ртом воздух после того, как он едва не утонул.
Дома она, старательно сохраняя расстроенное и приунывшее выражение лица, сказала ведьмам, что этим вечером ей хочется возиться на кухне, как обычно это она делала в доме у Госбертов. Тетушки переглянулись, однако во взглядах этих было не больше настороженности, чем обычно, и Эмме с облегчением убедилась, что они и вправду ничего не разобрали из речи безумной старухи. «Или же волшебство пожелало быть услышанным только мной!» - подумала она, пряча торжествующую усмешку.
На кухне, напевая странные бессвязные слова, невесть откуда пришедшие в голову, она ловко и умело замесила тесто, разделила на несколько частей, и, улучив мгновение, надрезала палец острым кухонным ножом.
-Странный запах! – тут же беспокойно повела носом Гуссильда, стоило только хлебцам очутиться в печи. – Скэрроу! Не приходили ли, пока нас не было, в дом чужие люди... или еще кто-либо… что-либо?
-Ты чуешь чужака? – быстро спросила Тройоль, и ее седые волосы тут же привстали дыбом, как шерсть на загривке у лесного зверя. Эммелин стоило большого труда не выдать себя – привычное ей преувеличенно-миролюбивое выражение лиц ведьм изменилось до неузнаваемости: глаза светились фосфором, ощерились неровные ряды кривых клыков, в движениях появилось нечто плавное и быстрое, выдающее истинную чудовищную сущность тетушек.
-Не могу сказать! – пробормотала Гуссильда, медленно обводя взглядом дом. – Как будто никого постороннего, и в то же время в доме словно одна лишняя жизнь… одна лишняя сущность… Мелкая… Юркая… Никак не ухватить, никак не распознать…
-Быть может, одна из тех крыс, что принесла сегодня с утра сударыня Коготок? Сбежала и прячется теперь в подполе, – после некоторых раздумий предположила Тройоль, приглаживая вздыбившиеся волосы. – Должна сказать, не вся ее добыча была придушена как следует – не в упрек почтенной усатой даме!..
Кошка, отдыхавшая у камина, томно мяукнула, показывая, что считает замечание справедливым, и Гуссильда неохотно согласилась, что могла преувеличить опасность. К тому же Скэрроу, торопливо явившийся на зов, клятвенно заверил хозяек, что к дому не приближался никто из посторонних – все нерушимые сторожевые заклятия на дверях и окнах служили тому порукой.
-Ладно, ладно, - пробормотала Гуссильда. – И все же я чую какой-то подвох…
Но чары, заключенные в хлебце с кровью, были куда хитрее, чем Эмме помнилось по сказкам старой Тиллы: хлебец еще не издал ни звука, а выражение лиц обеих ведьм стало сонным и благодушным, как будто они заранее соглашались быть обведенными вокруг пальца. Обманность колдовства не ограничивалась тем, что хлебцу предстояло весь вечер болтать голосом Эммелин – оно туманило разум ведьм, притупляло их чутье и заставляло пропускать мимо глаз то, что еще недавно они сочли бы подозрительным. Тройоль едва не позабыла, что нынче вечером согласно уговору ей предстояло выйти на ночную прогулку в город, а Гуссильда, рассеянно попрощавшись с подругой, вовсе задремала в кресле у камина, сладко посапывая и бормоча что-то себе под нос.
-Ох, не подведи, - шепнула Эмме хлебцу, оставляя его на подушке. От радостного предвкушения ее руки чуть подрагивали: сегодняшняя проделка казалась ей самым веселым приключением в жизни.
Накинув плащ, она выскользнула из комнаты – и тут же столкнулась со Скэрроу – по ночам он добросовестно обходил все комнаты и коридоры, проверяя, надежно ли держатся щеколды и засовы, не приоткрылось ли по неизвестной причине окно, не отпечатались ли в золе у камина чужие следы.
-Старые хозяйки… - начал было говорить он, уставившись на Эмме со смесью почтения и подозрения, но она уже знала, что ей под силу справиться с этим небольшим препятствием на пути к свободе – магия, от которой пылали ее щеки и горели глаза, властно требовала: воспользуйся мной!
-Разве ты что-то видел, Скэрроу? – мягко, нараспев произнесла она, неотрывно глядя ему прямо в глаза. – Разве этим вечером в доме происходит что-то дурное и странное? Все в порядке, все хорошо, милый Скэрроу… Ты верный и добрый слуга, старые хозяйки будут довольны тобой…
И к ее полному восторгу глаза старичка тут же стали сонными и счастливыми, а лицо расплылось в безмятежной улыбке. «Я околдовала его! – вскричала она мысленно, едва удерживаясь от того, чтобы по-детски запрыгать на месте и захлопать в ладоши. – Я говорила с ним так, как говорят с людьми господа Из Холма – и он покорился моей воле!»
В гостиной у камина похрапывала тетушка Гуссильда, уронив трубку на пол. Сударыня Коготок давно уж ушла в ночь вслед за Тройоль – на кошачий род магия хлебца, по-видимому, действовала иначе, чем на ведьм; или же ее воздействие было недостаточно сильно, чтобы усатая дама позабыла о ночной охоте. Эмме, ступая неслышно и плавно, прокралась к двери и потянула за тяжелую щеколду.
-Дитя, где ты? – сонно и зычно спросила Гуссильда, прекратив храпеть и заворочавшись в кресле.
-Я здесь, в своей спальне, тетушка, - донесся голос сверху, из спальни.
-Славно, славно, - пробормотала ведьма и спустя несколько мгновений Эмме, замершая у дверей, вновь услышала храп.
«Как странно, оказывается, звучит мой голос!» - подумала она, напоследок оглянувшись с лукавой усмешкой в сторону своей спальни.
Два торопливых летящих шага, через несколько ступеней сразу, прочь от дома – и Эмме закружилась в лунном свете, беззвучно хохоча и позабыв о всякой опасности.
