-Я плохо помню ту ночь, - сказал он неохотно. – И хотел бы помнить еще хуже. Я не убивал его, если ты спрашиваешь об этом. Тогда… мы вышли наверх, я тащил разбойника за собой. Никто не спросил, куда я веду его. Он и сам не спрашивал. Я приказал подать ему лошадь, и он с трудом взобрался на нее – у него были порядком искалечены руки. Я хотел избавиться от него как можно быстрее, и едва удержался от того, чтобы столкнуть его с обрыва, едва мы только выехали из старой крепости. Но вместо этого я сказал ему проваливать и никогда более не попадаться на моем пути. Тут, кажется, он догадался, кто с ним говорит, и ответил, что выполнит любой приказ своего господина. Честно сказать, в подобных слугах я не пожелал бы нуждаться ни самому себе, ни кому-либо иному. Старой крысе с пустошей незаслуженно повезло, как и тому художнику. Возможно, они сумеют поладить, когда повстречаются.
Я перевела дух, надеясь, что Хорвек не заметил мое волнение: даже сейчас, ступив на ту черту, за которой заканчивалась наша недолгая дружба, я бы не хотела, чтобы он понял, насколько сильно я в нем сомневалась. Словно мое неверие могло ослабить его!.. Ах, как привыкла я воображать о себе слишком много…
Вскоре туман сгустился настолько, что я перестала различать темные очертания всадника впереди, и лишь шорох мелких камешков, осыпавшихся под копытами лошади, давал мне знать, что я не одна на этом каменистом, бесплодном склоне.
Я могла бы спросить, как Хорвек убил короля, и чьи еще жизни забрал во дворце тем утром, но мне не хотелось об этом ничего знать. Казалось, стоит мне только запомнить имя покойного правителя, как злая правда – «Хорвек безжалостен! Хорвек создан только для мести и смерти!» - никогда больше не уйдет из моих мыслей.
Время третьего вопроса пришло, когда мы, преодолев немало подъемов и спусков, очутились в долине, щедро исчерченной тропами и дорогами. Здесь наконец-то каждый из нас мог выбрать свой собственный путь – мы достигли обжитых земель, именуемых Песчаным Долом. Горная гряда отделяла эти места от Южнолесья, через которое мы прибыли когда-то в Астолано, и выглядело это так, словно божья рука решительно отделила благословенные земли от проклятых: на тощих почвах Песчаного Дола росли лишь самые дрянные деревья да кусты, бедные деревеньки ютились около небольших рощ, дающих крестьянам самую малость дров, а реки были мутными и темноводными.
У одного из таких селений я долго расспрашивала людей, в какой стороне лежит Лаэгрия, но никто из них не слыхал такого названия. Когда я показала, откуда мы спустились в долину, то крестьяне удивленно зацокали языками: считалось, что путь через седловину двуглавой горы труден и опасен. Наверняка так оно и было, но я, сгорая в лихорадочной тоске, не запомнила ничего, кроме дождей и ветра, превращающего кровь в лед – однако и ему было не под силу остудить мою пылающую голову.
Зато о пустоши, где испокон веков обитал разбойный люд, знали многие, хоть и указывали при этом во все стороны света сразу. Как ни было противно мне само звучание этих слов – Сольгерова Пустошь! Проклятое место, где по пятам за нами шла стая оборотней и злобный демон-толстяк!- я поняла, что мне нужно держать путь к ненавистному плоскогорью, поросшему вереском, а там уж спрашивать дорогу к землям Таммельна – если, конечно, мне повезет найти в тех диких местах хоть одну живую душу. Зима еще не окончилась и разбойники наверняка грели свои жадные руки у родных очагов, не говоря уж о торговом люде.
Хорвек держался поодаль, когда я говорила с крестьянами. Вряд ли он верил в то, что я передумаю, и, стало быть, ждал лишь того, чтобы попрощаться.
-Я отправляюсь к Сольгерову Полю, - сказала я, упрямо глядя на него. Понимала ли я по-настоящему, что говорю и на что именно решаюсь? Не думаю. Но к тому времени я была так измучена мыслями о неизбежном расставании, что желала покончить с этой историей как можно быстрее. Разве не согласился бы человек, попавший в застенки пыточной, побыстрее отправиться на виселицу, лишь бы только не развлекать далее палача? Так и я стремилась сбежать от Хорвека и не видеть больше его лица, хотя понимала в глубине души, что путешествие в одиночку – гибельно для меня, глупой девчонки, с трудом управляющейся со своей клячей.
-Ты совершаешь ошибку, - что еще он мог сказать? Конечно же, это была правда. Хорвек был всегда честен со мной.
-Если я не вернусь, то совершу предательство, - твердо ответила я. – А это гораздо хуже ошибки.
Я могла бы не произносить этого вслух: Хорвек знал, что нет смысла просить меня идти с ним – та Йель, к которой он привязался вопреки доводам разума, не могла оставить своих близких в беде, а другая Йель… другая не была ему нужна. И я, в свою очередь, так же ясно понимала, что не могу просить демона идти со мной, поскольку это означало обречь его на бессмысленную смерть.
-Скажи… - я не хотела говорить глупые слова прощания, оттого приберегла для этой минуты самый важный вопрос. – Скажи мне, Хорвек… Ты сумеешь исцелиться? Это возможно?
-Откуда же мне знать, - вздохнул он. – Все, что мне известно, я уже рассказал тебе. Хотя… могу еще показать. Смотри.
Он распахнул ворот своей рубашки, не обращая внимания на холод, и я увидела, что на его груди проступило черное пятно, похожее на огромный кровоподтек. Но это не был след удара – я хорошо рассмотрела, где чернота гуще и поняла, что причина ее таится глубоко внутри.
-Это сердце, - сказал Хорвек. – Мертвое человеческое сердце. Оно горит изнутри с тех пор, как я решил, будто способен колдовать по-настоящему. Поспешное тщеславное решение. Быть может, выжди я немного – и все обошлось бы. Но сейчас поздно сожалеть. Мне нужно другое сердце – сердце демона. Только оно может выдержать тот дар, который я собираюсь вытребовать от магии как сын высшего существа. Чем дальше на север – тем дичее места, и тем крепче там помнят старый порядок. Если я где-то и найду высшее существо, пробравшееся в мир людей на охоту, то только в Северных Пределах.
Он произнес это с нажимом, и я догадалась: Хорвек дает мне знать, где его искать.
Последняя лазейка для бедной глупой Йель, которая успеет опомниться и повернет обратно. Я знала, что никогда не воспользуюсь ей, но приняла этот прощальный дар с благодарностью. Хорвек отсыпал мне горсть золота из своего бездонного кошелька, на этот раз ни сказав ни слова о том, что оно принесет мне несчастье. То ли он поверил в то, что я стала чуть мудрее, то ли думал, что неприятности на мою голову свалятся еще до того, как я достану первую монету.
Мы расстались около ничем не примечательной безымянной деревушки: я отправилась по дороге, ведущей на запад, а Хорвек, как и говорил, избрал путь на север. Моя тропа, кое-где отмеченная старыми высокими камнями с рунными узорами, вела к покатым серым склонам – там, как мне сказали, горы идут на убыль, а средь холмистой равнины течет спокойная река, берущая свое начало на тех самых пустошах, которые были мне знакомы.
Хорвеку досталась дорога куда опаснее – ему предстояло вновь взбираться к очередному горному перевалу, спрятанному так высоко в горах, что из долины его не увидать – вечный холодный туман скрывал те вершины, на которые указывали ему крестьяне взмахами усталых огрубевших рук. Впрочем, на лице Хорвека не отражались ни тревога, ни страх, и лишь во взглядах, обращенных на меня, я угадывала сожаление – или же желала там его увидеть?..
Я не оглядывалась, и не знала, оглядывался ли он. Вернее сказать, я трусливо сбежала, не желая продлять свои мучения ни на мгновение дольше. С этой частью истории Йель нужно было покончить.
Поначалу я не могла поверить, что осталась одна. Все так же я не чувствовала ни холода, ни голода, а голова горела от мыслей о Хорвеке: как он смотрел, что он говорил, где он сейчас и что чувствует… Его было так много в моем воображении, что ощутить его отсутствие в полную меру все еще не получалось. «Его больше нет со мной» - внезапно обрывался лихорадочный бег моих мыслей и сердце пропускало удар, словно почуяв опасность. Снова я вспоминала, терзалась, мысленно спорила, чтобы вернуться к тому же итогу: «Его нет со мной!». Не знаю, сколько раз я прошла по этому кругу, прежде чем разрыдалась так громко, что это больше походило на крик.
А дорога, пересекающая Песчаный дол чуть наискосок, все так же петляла от камня к камню, от селения к селению, и моя славная коротконогая лошадка, ненавидевшая от души горные дороги, сама по себе шла быстро и ровно. Места здесь были бедными и мирными – вряд ли кто-то сумел бы обогатиться разбойным промыслом в этих краях. Моей проницательности оказалось достаточно для того, чтобы сообразить: о пустошах жители Дола наслышаны неспроста. Должно быть, многие из них, оголодав за зиму, с наступлением теплой поры отправлялись этим же путем к Сольгеровому Полю ровно за тем же, зачем туда шел мастер Глаас. Родные места для них оставались эдаким убежищем, где грешно вспоминать о летнем лихом промысле.
Так и вышло, что долину я миновала безо всяких приключений, полностью погрузившись в тяжкие мысли и воспоминания, от которых грудь изнутри жег огонь, который и не затухал, и не обращал сердце в пепел – а мне порой хотелось, чтобы оно выгорело изнутри, как у Хорвека… И снова я думала о нем, только о нем одном!..
Пологие горы у восточной оконечности долины незаметно превратились в холмы, кое-где уже покрывавшиеся первой зеленью. Здесь дышалось отчего-то легче, чем в Песчаном Долу – быть может, я устала от гор, нависающих над моей головой, закрывающих солнце и небо. И деревья здесь походили на деревья, а не на уродливых карликов, цепляющихся за камни своими искривленными корнями-руками.
Вновь перед копытами моей лошади заплясали маленькие вихри – духи равнины были куда приветливее, чем их горные собратья, забрасывавшие наш с Хорвеком костер мелкими камешками.
Я научилась чувствовать настроение невидимых созданий: нет, они не отличались добротой, однако им было любопытно поглазеть на человека, который умеет читать их знаки и не боится откликаться на зов. Люди давно уж разучились соседствовать с духами, но Хорвек, быть может, сам того не желая, научил меня видеть скрытое. Это не походило на чтение мыслей – я не разбирала никаких слов, да и вовсе не слышала речи, хоть сколько-нибудь похожей на человеческую – но знала: к духам малых и больших ручьев, трав и деревьев, дорожной пыли и старых камней вернулась сила, переполнившая их радостью и жаждой жизни. Мир переменился, старые времена перестали казаться им блеклым сновидением, почти стершимся воспоминанием, и они с восторженным удивлением передавали друг другу вести: лучи солнца, соки земли и порывы ветра исполнены магией, как прежде. Волшебство вернулось в мир людей, глупых созданий, не умеющих толком им пользоваться!..
Кем была я в их глазах?.. Как мне казалось – высшие создания забавлялись над моей открытостью и отвагой. Бывает так, что детеныши лесных зверей, еще не знающие страха, подходят к людям и позволяют себя коснуться. Даже самые черствые сердца смягчаются при виде беззащитных и доверчивых существ, и самая грубая ладонь порой тянется, чтобы погладить мягкую шерстку. Человеческий век и человеческий разум были для духов ровно тем же, что для человека – жизнь жалкой полевки, отчего бы им не забавляться с нами так же, как мы забавляемся с прирученными зверьками?
Однажды, остановившись на ночлег в безлюдной лощине, я вновь вспомнила Хорвека и плакала, пока не уснула, завернувшись в плащ перед догорающим костром. Перед самым рассветом я проснулась от того, что кто-то гладит меня по волосам.
-Человек… Человек… - приговаривал нараспев странный голос, и я вспомнила, как трудно давалась речь господину Казиро, хранителю таммельнского замка. «Не поворачивайся!» – сказала я сама себе. Настоящего испуга я не ощущала, но знала, что смотреть на ночного гостя нельзя, равно как и заговаривать с ним.
Неведомое существо продолжало перебирать мои волосы, то напевая, то издавая сочувственные звуки, похожие на щебет птиц. Перед моими приоткрытыми глазами мелькали длинные когтистые пальцы – каждый коготь словно выточен из янтаря! – но я продолжала притворяться, будто крепко сплю. Милость духов следовало принимать учтиво и покорно.
Когда красное рассветное солнце показалось между ветвями деревьев, касания стали все легче и незаметнее, а затем и вовсе превратились в простой ветерок. Ни единого следа не отпечаталось в золе костра, но я знала, что мне не почудилось. Некое создание сжалилось надо мной и всю ночь утешало, как могло – не удивительно ли?.. Мой сон оберегали, хранили меня в пути от опасностей и сочувствовали бедам, пусть даже и не понимая, отчего плачет глупое смертное существо и куда направляется. Остерегаться отныне мне следовало только людей – мир нелюдей изучил Йель, принюхался и ощупал, а затем позволил ей стать своей частью.
Я не была настолько глупа, чтобы не понимать: у этой монеты есть оборотная сторона, и на ней отчеканен знак, делающий меня чужой в привычном мире смертных. Колдуньи из меня не вышло, и сил не прибавилось, однако люди, отмеченные милостью духов, никогда не смогут жить прежней обычной жизнью. Метка иного народца невидима, но чуют ее даже сущие болваны, пусть даже объяснить свой страх не могут.
Что ж, оставалось утешаться тем, что мир людей и без того относился к рыжей Йель не слишком-то доброжелательно – немногое же я потеряла!..
Холмистую равнину, согреваемую лучами почти весеннего солнца, называли Подгорным Краем, а здешнее королевство именовалось Кардуэлом. Восточные пределы равнины, оставшиеся за моей спиной, очерчивались зубчатой синеватой полосой, и я часто оглядывалась на нее, не в силах отогнать мысли о Хорвеке. Где-то там, далеко в горах, он подгонял своего коня, торопясь до наступления сумерек найти безопасное место для ночлега, укрыться от непогоды и горной нечисти. Я же могла не спешить: Подгорный Край был местом обжитым – за каждой рощей пряталась деревушка, где можно было попроситься на ночлег и разжиться съестными припасами. Дороги и тропы никогда не бывали безлюдны – взобравшись на холм, я хорошо видела, кого повстречаю на своем пути, и оттого жизнь казалась чуть более простой и ясной. Словно игрушки в руках невидимого кукловода двигались далеко внизу крестьянские повозки, детишки с вязанками хвороста, пешие путешественники в выцветших плащах и всадники – в плащах побогаче. Кто-то направлялся мне навстречу, а кого-то я нагоняла, с трудом пустив свою лошадь вскачь. Все дороги здесь вели к реке, и вскоре я выяснила, что путь мой лежит к городку Эли, где, как мне рассказали, можно уплыть на речном корабле хоть вверх по течению, хоть вниз.
В Подгорном Крае люди знали об окружающем мире куда больше, чем в уединенных горных долинах. Река Ахлоу была известным торговым путем, проходившим по землям сразу нескольких королевств, и прежде чем достигнуть моря, успевала принять в себя сточные воды двух столиц – об этом мне с гордостью рассказали нищие, просившие милостыню у самого большого храма Эли.
-Лаэгрия, - произнесла я, глядя на них с надеждой. – Вы слыхали о таком королевстве?
-Отчего же не слыхать, - ответил мне старичок, непрерывно чешущий свою бороденку. – Богатые земли к западу от пустошей. Проклятые земли. Не стоит тебе туда ехать.
Я перевела дух, надеясь, что Хорвек не заметил мое волнение: даже сейчас, ступив на ту черту, за которой заканчивалась наша недолгая дружба, я бы не хотела, чтобы он понял, насколько сильно я в нем сомневалась. Словно мое неверие могло ослабить его!.. Ах, как привыкла я воображать о себе слишком много…
Вскоре туман сгустился настолько, что я перестала различать темные очертания всадника впереди, и лишь шорох мелких камешков, осыпавшихся под копытами лошади, давал мне знать, что я не одна на этом каменистом, бесплодном склоне.
Я могла бы спросить, как Хорвек убил короля, и чьи еще жизни забрал во дворце тем утром, но мне не хотелось об этом ничего знать. Казалось, стоит мне только запомнить имя покойного правителя, как злая правда – «Хорвек безжалостен! Хорвек создан только для мести и смерти!» - никогда больше не уйдет из моих мыслей.
Время третьего вопроса пришло, когда мы, преодолев немало подъемов и спусков, очутились в долине, щедро исчерченной тропами и дорогами. Здесь наконец-то каждый из нас мог выбрать свой собственный путь – мы достигли обжитых земель, именуемых Песчаным Долом. Горная гряда отделяла эти места от Южнолесья, через которое мы прибыли когда-то в Астолано, и выглядело это так, словно божья рука решительно отделила благословенные земли от проклятых: на тощих почвах Песчаного Дола росли лишь самые дрянные деревья да кусты, бедные деревеньки ютились около небольших рощ, дающих крестьянам самую малость дров, а реки были мутными и темноводными.
У одного из таких селений я долго расспрашивала людей, в какой стороне лежит Лаэгрия, но никто из них не слыхал такого названия. Когда я показала, откуда мы спустились в долину, то крестьяне удивленно зацокали языками: считалось, что путь через седловину двуглавой горы труден и опасен. Наверняка так оно и было, но я, сгорая в лихорадочной тоске, не запомнила ничего, кроме дождей и ветра, превращающего кровь в лед – однако и ему было не под силу остудить мою пылающую голову.
Зато о пустоши, где испокон веков обитал разбойный люд, знали многие, хоть и указывали при этом во все стороны света сразу. Как ни было противно мне само звучание этих слов – Сольгерова Пустошь! Проклятое место, где по пятам за нами шла стая оборотней и злобный демон-толстяк!- я поняла, что мне нужно держать путь к ненавистному плоскогорью, поросшему вереском, а там уж спрашивать дорогу к землям Таммельна – если, конечно, мне повезет найти в тех диких местах хоть одну живую душу. Зима еще не окончилась и разбойники наверняка грели свои жадные руки у родных очагов, не говоря уж о торговом люде.
Хорвек держался поодаль, когда я говорила с крестьянами. Вряд ли он верил в то, что я передумаю, и, стало быть, ждал лишь того, чтобы попрощаться.
-Я отправляюсь к Сольгерову Полю, - сказала я, упрямо глядя на него. Понимала ли я по-настоящему, что говорю и на что именно решаюсь? Не думаю. Но к тому времени я была так измучена мыслями о неизбежном расставании, что желала покончить с этой историей как можно быстрее. Разве не согласился бы человек, попавший в застенки пыточной, побыстрее отправиться на виселицу, лишь бы только не развлекать далее палача? Так и я стремилась сбежать от Хорвека и не видеть больше его лица, хотя понимала в глубине души, что путешествие в одиночку – гибельно для меня, глупой девчонки, с трудом управляющейся со своей клячей.
-Ты совершаешь ошибку, - что еще он мог сказать? Конечно же, это была правда. Хорвек был всегда честен со мной.
-Если я не вернусь, то совершу предательство, - твердо ответила я. – А это гораздо хуже ошибки.
Я могла бы не произносить этого вслух: Хорвек знал, что нет смысла просить меня идти с ним – та Йель, к которой он привязался вопреки доводам разума, не могла оставить своих близких в беде, а другая Йель… другая не была ему нужна. И я, в свою очередь, так же ясно понимала, что не могу просить демона идти со мной, поскольку это означало обречь его на бессмысленную смерть.
-Скажи… - я не хотела говорить глупые слова прощания, оттого приберегла для этой минуты самый важный вопрос. – Скажи мне, Хорвек… Ты сумеешь исцелиться? Это возможно?
-Откуда же мне знать, - вздохнул он. – Все, что мне известно, я уже рассказал тебе. Хотя… могу еще показать. Смотри.
Он распахнул ворот своей рубашки, не обращая внимания на холод, и я увидела, что на его груди проступило черное пятно, похожее на огромный кровоподтек. Но это не был след удара – я хорошо рассмотрела, где чернота гуще и поняла, что причина ее таится глубоко внутри.
-Это сердце, - сказал Хорвек. – Мертвое человеческое сердце. Оно горит изнутри с тех пор, как я решил, будто способен колдовать по-настоящему. Поспешное тщеславное решение. Быть может, выжди я немного – и все обошлось бы. Но сейчас поздно сожалеть. Мне нужно другое сердце – сердце демона. Только оно может выдержать тот дар, который я собираюсь вытребовать от магии как сын высшего существа. Чем дальше на север – тем дичее места, и тем крепче там помнят старый порядок. Если я где-то и найду высшее существо, пробравшееся в мир людей на охоту, то только в Северных Пределах.
Он произнес это с нажимом, и я догадалась: Хорвек дает мне знать, где его искать.
Прода -29-
Последняя лазейка для бедной глупой Йель, которая успеет опомниться и повернет обратно. Я знала, что никогда не воспользуюсь ей, но приняла этот прощальный дар с благодарностью. Хорвек отсыпал мне горсть золота из своего бездонного кошелька, на этот раз ни сказав ни слова о том, что оно принесет мне несчастье. То ли он поверил в то, что я стала чуть мудрее, то ли думал, что неприятности на мою голову свалятся еще до того, как я достану первую монету.
Мы расстались около ничем не примечательной безымянной деревушки: я отправилась по дороге, ведущей на запад, а Хорвек, как и говорил, избрал путь на север. Моя тропа, кое-где отмеченная старыми высокими камнями с рунными узорами, вела к покатым серым склонам – там, как мне сказали, горы идут на убыль, а средь холмистой равнины течет спокойная река, берущая свое начало на тех самых пустошах, которые были мне знакомы.
Хорвеку досталась дорога куда опаснее – ему предстояло вновь взбираться к очередному горному перевалу, спрятанному так высоко в горах, что из долины его не увидать – вечный холодный туман скрывал те вершины, на которые указывали ему крестьяне взмахами усталых огрубевших рук. Впрочем, на лице Хорвека не отражались ни тревога, ни страх, и лишь во взглядах, обращенных на меня, я угадывала сожаление – или же желала там его увидеть?..
Я не оглядывалась, и не знала, оглядывался ли он. Вернее сказать, я трусливо сбежала, не желая продлять свои мучения ни на мгновение дольше. С этой частью истории Йель нужно было покончить.
Поначалу я не могла поверить, что осталась одна. Все так же я не чувствовала ни холода, ни голода, а голова горела от мыслей о Хорвеке: как он смотрел, что он говорил, где он сейчас и что чувствует… Его было так много в моем воображении, что ощутить его отсутствие в полную меру все еще не получалось. «Его больше нет со мной» - внезапно обрывался лихорадочный бег моих мыслей и сердце пропускало удар, словно почуяв опасность. Снова я вспоминала, терзалась, мысленно спорила, чтобы вернуться к тому же итогу: «Его нет со мной!». Не знаю, сколько раз я прошла по этому кругу, прежде чем разрыдалась так громко, что это больше походило на крик.
А дорога, пересекающая Песчаный дол чуть наискосок, все так же петляла от камня к камню, от селения к селению, и моя славная коротконогая лошадка, ненавидевшая от души горные дороги, сама по себе шла быстро и ровно. Места здесь были бедными и мирными – вряд ли кто-то сумел бы обогатиться разбойным промыслом в этих краях. Моей проницательности оказалось достаточно для того, чтобы сообразить: о пустошах жители Дола наслышаны неспроста. Должно быть, многие из них, оголодав за зиму, с наступлением теплой поры отправлялись этим же путем к Сольгеровому Полю ровно за тем же, зачем туда шел мастер Глаас. Родные места для них оставались эдаким убежищем, где грешно вспоминать о летнем лихом промысле.
Так и вышло, что долину я миновала безо всяких приключений, полностью погрузившись в тяжкие мысли и воспоминания, от которых грудь изнутри жег огонь, который и не затухал, и не обращал сердце в пепел – а мне порой хотелось, чтобы оно выгорело изнутри, как у Хорвека… И снова я думала о нем, только о нем одном!..
Пологие горы у восточной оконечности долины незаметно превратились в холмы, кое-где уже покрывавшиеся первой зеленью. Здесь дышалось отчего-то легче, чем в Песчаном Долу – быть может, я устала от гор, нависающих над моей головой, закрывающих солнце и небо. И деревья здесь походили на деревья, а не на уродливых карликов, цепляющихся за камни своими искривленными корнями-руками.
Вновь перед копытами моей лошади заплясали маленькие вихри – духи равнины были куда приветливее, чем их горные собратья, забрасывавшие наш с Хорвеком костер мелкими камешками.
Я научилась чувствовать настроение невидимых созданий: нет, они не отличались добротой, однако им было любопытно поглазеть на человека, который умеет читать их знаки и не боится откликаться на зов. Люди давно уж разучились соседствовать с духами, но Хорвек, быть может, сам того не желая, научил меня видеть скрытое. Это не походило на чтение мыслей – я не разбирала никаких слов, да и вовсе не слышала речи, хоть сколько-нибудь похожей на человеческую – но знала: к духам малых и больших ручьев, трав и деревьев, дорожной пыли и старых камней вернулась сила, переполнившая их радостью и жаждой жизни. Мир переменился, старые времена перестали казаться им блеклым сновидением, почти стершимся воспоминанием, и они с восторженным удивлением передавали друг другу вести: лучи солнца, соки земли и порывы ветра исполнены магией, как прежде. Волшебство вернулось в мир людей, глупых созданий, не умеющих толком им пользоваться!..
Кем была я в их глазах?.. Как мне казалось – высшие создания забавлялись над моей открытостью и отвагой. Бывает так, что детеныши лесных зверей, еще не знающие страха, подходят к людям и позволяют себя коснуться. Даже самые черствые сердца смягчаются при виде беззащитных и доверчивых существ, и самая грубая ладонь порой тянется, чтобы погладить мягкую шерстку. Человеческий век и человеческий разум были для духов ровно тем же, что для человека – жизнь жалкой полевки, отчего бы им не забавляться с нами так же, как мы забавляемся с прирученными зверьками?
Однажды, остановившись на ночлег в безлюдной лощине, я вновь вспомнила Хорвека и плакала, пока не уснула, завернувшись в плащ перед догорающим костром. Перед самым рассветом я проснулась от того, что кто-то гладит меня по волосам.
-Человек… Человек… - приговаривал нараспев странный голос, и я вспомнила, как трудно давалась речь господину Казиро, хранителю таммельнского замка. «Не поворачивайся!» – сказала я сама себе. Настоящего испуга я не ощущала, но знала, что смотреть на ночного гостя нельзя, равно как и заговаривать с ним.
Неведомое существо продолжало перебирать мои волосы, то напевая, то издавая сочувственные звуки, похожие на щебет птиц. Перед моими приоткрытыми глазами мелькали длинные когтистые пальцы – каждый коготь словно выточен из янтаря! – но я продолжала притворяться, будто крепко сплю. Милость духов следовало принимать учтиво и покорно.
Когда красное рассветное солнце показалось между ветвями деревьев, касания стали все легче и незаметнее, а затем и вовсе превратились в простой ветерок. Ни единого следа не отпечаталось в золе костра, но я знала, что мне не почудилось. Некое создание сжалилось надо мной и всю ночь утешало, как могло – не удивительно ли?.. Мой сон оберегали, хранили меня в пути от опасностей и сочувствовали бедам, пусть даже и не понимая, отчего плачет глупое смертное существо и куда направляется. Остерегаться отныне мне следовало только людей – мир нелюдей изучил Йель, принюхался и ощупал, а затем позволил ей стать своей частью.
Я не была настолько глупа, чтобы не понимать: у этой монеты есть оборотная сторона, и на ней отчеканен знак, делающий меня чужой в привычном мире смертных. Колдуньи из меня не вышло, и сил не прибавилось, однако люди, отмеченные милостью духов, никогда не смогут жить прежней обычной жизнью. Метка иного народца невидима, но чуют ее даже сущие болваны, пусть даже объяснить свой страх не могут.
Что ж, оставалось утешаться тем, что мир людей и без того относился к рыжей Йель не слишком-то доброжелательно – немногое же я потеряла!..
Прода -30-
Холмистую равнину, согреваемую лучами почти весеннего солнца, называли Подгорным Краем, а здешнее королевство именовалось Кардуэлом. Восточные пределы равнины, оставшиеся за моей спиной, очерчивались зубчатой синеватой полосой, и я часто оглядывалась на нее, не в силах отогнать мысли о Хорвеке. Где-то там, далеко в горах, он подгонял своего коня, торопясь до наступления сумерек найти безопасное место для ночлега, укрыться от непогоды и горной нечисти. Я же могла не спешить: Подгорный Край был местом обжитым – за каждой рощей пряталась деревушка, где можно было попроситься на ночлег и разжиться съестными припасами. Дороги и тропы никогда не бывали безлюдны – взобравшись на холм, я хорошо видела, кого повстречаю на своем пути, и оттого жизнь казалась чуть более простой и ясной. Словно игрушки в руках невидимого кукловода двигались далеко внизу крестьянские повозки, детишки с вязанками хвороста, пешие путешественники в выцветших плащах и всадники – в плащах побогаче. Кто-то направлялся мне навстречу, а кого-то я нагоняла, с трудом пустив свою лошадь вскачь. Все дороги здесь вели к реке, и вскоре я выяснила, что путь мой лежит к городку Эли, где, как мне рассказали, можно уплыть на речном корабле хоть вверх по течению, хоть вниз.
В Подгорном Крае люди знали об окружающем мире куда больше, чем в уединенных горных долинах. Река Ахлоу была известным торговым путем, проходившим по землям сразу нескольких королевств, и прежде чем достигнуть моря, успевала принять в себя сточные воды двух столиц – об этом мне с гордостью рассказали нищие, просившие милостыню у самого большого храма Эли.
-Лаэгрия, - произнесла я, глядя на них с надеждой. – Вы слыхали о таком королевстве?
-Отчего же не слыхать, - ответил мне старичок, непрерывно чешущий свою бороденку. – Богатые земли к западу от пустошей. Проклятые земли. Не стоит тебе туда ехать.
