Глава 1 Пришла беда – отворяй ворота
Все мы ангелы, пока в нас ведьму не разбудят…
– Собрали деньги? – ехидно ухмыляясь, прогнусавил сборщик налогов.
Вот и что ему скажешь? Он уже третий год от нас не солоно хлебавши уезжает. Графу-то наши грошики, это так – мелочи. Но у Фрола, работа такая – эти самые грошики выбивать. Да только что с нас взять-то? Как отца не стало, так и нет у нас денег. Мать, конечно, крутится как белка в колесе, я тоже чем могу подсобить стараюсь, но попробуй прокорми ватагу детворы, где мал мала меньше?
Семью-то нашу в округе недолюбливают. За спиной о чём только не шепчутся: и ведьмы мы, и злодейки. Ведь испокон веков считалось, что мельники все с нечистой силой в родстве состоят. Потому и живём в хибаре при мельнице, подальше от злопыхателей. Раньше-то легче было. Селяне языками так открыто не чесали, батьки побаивались.
Тогда мы и от голода не сильно пухли. Хоть наша-то мельничка и не единственная в округе, но отец цену сбавлял, тем народ и приманивал, да ещё и заказы аж из города брал. Сам и зерно вёз оттуда, и муку обратно, а теперь кому в такую даль переться? Матери не до дальних дорог при троих малых детках на руках. Да и меня одну она не отпустит, вот и перебиваемся мелкими заказами. Прожить бы как-нибудь, не до налогов.
Вот такая беда. Хотя… пухну я от голода в правильных местах. Сельские мужики-то вон как слюни распускают. Да только толку от того? Мне уже двадцать, а я всё в девках. Что и не мудрено. У нас же как принято? Женился и уходишь к жене в дом. А кому оно надобно к нам-то идти? Это ж помимо меня, ещё и мать мою корми и братьев младших, а про долги, что выплатить придётся, вообще молчу.
Да и хозяйство у нас куценькое: пара кур да огород кой-какой. Вот только на каменистой-то почве много ли вырастет? Ну и мука, конечно, куда ж без неё-то на мельнице, у кого денег нет – зерном платят. А мы не гордые, мы и продуктами порой за работу берём, и вещами. В хозяйстве-то оно всё пригодится. Так что не жируем. С хлеба на воду перебиваемся. Ну ещё грибы да ягоды с леса таскаем, когда время есть, но это уже баловство. Кому такое приданное надобно? Правильно – никому. Хотя… был у меня дружок сердечный когда-то, даже свататься собирался, да не срослось.
– Предлагал я тебе, – масляно поблёскивая крохотными как у поросёнка глазками, вкрадчиво проворковал поборник налогов, намекая на весеннее предложение в полюбовницы к нему пойти, на время, покамест жена его на сносях. – Каталась бы как сыр в масле.
Вспомнился тот день, как мамка, заслышав его реченьки, прогнала охальника метлой с нашего двора, и непрошеная улыбка сама на губах расцвела. Ох и не ожидал старый кобель, что отпор ему посмеют дать. Уж такое забавное лицо у него было, аж вспомнить приятно!
– Что скалишься, – сразу набычился мужичок. – Отскалилась ты своё, Лейка. Граф велел вам два месяца сроку дать.
– Ой-ли? – не поверила я. – Что графу до наших грошиков…
– Грошик к грошику складывается, – выдал Фрол народную мудрость, с таким лицом, словно сам только что измыслил. – На меня возложена обязанность налоги собирать. А от таких как вы – одни хлопоты. В общем, не сыщете всю сумму за последние три года, заберут у вас в счёт долга и мельницу, и халупу, а на остаток долга… – его глазки окинули придирчиво-оценивающим взглядом мою фигуру, – даже не знаю, что ещё взять-то можно…
У меня от этих намёков всё внутри перевернулось. Кипит, бурлит душа, а тело так и рвётся, в буквальном смысле слова, зубами в глотку его поганую вцепиться. Да уж… бывают у меня такие странные порывы, но пока контролирую, и то хорошо.
– Шёл бы ты, дядька Фрол, по-добру да по-здорову, – пытаясь прийти в себя тихо говорю, а он то ли не расслышал, то ли сделал вид, и дальше свою палку гнёт:
– Ну… в кабак при тракте можешь в конце концов податься, коль я тебе не мил, – продолжает распинаться этот гад. – С пьяни может кто на тебя и позарится в глаза не заглянув.
Вот же гад! На себя бы в зеркало глянул. Порося и те краше. Ишь! Глаза ему мои не нравятся. Ну странные они у меня, да. И что? Дело в том, что там, где у всех зрачок у меня лишь серебристый кружочек, а на месте радужки вообще белёсо-прозрачное всё. Благо брови да ресницы тёмные, густые. Вкупе пусть и не привычно смотрится, но, по-моему, красиво!
– Ну или к графу… – не унимался гость непрошенный. – Гладиаторы-то, народ и хоть подневольный, да до баб охочий, не бельма ж им твои мять. Может и сгодишься. Что не хочешь?! Аль рискнёшь на арену вылезти? Ха! А чо… – опять окидывает меня взглядом, и весело ему, гаду. – Ты ж не мечом, так грудью своей многих завалить сумеешь. Они ж прям сами к твоим ногам падать будут, на лету порты стягивая.
– Р-р-р-р-р… – вырвалось из моего горла непроизвольное, а мужичонка тут же отшатнулся, осенил себя святым кругом, да помаленьку-потихоньку стал к дороге-то отступать.
– Да ну тебя, малахольная, – выкрикнул и вскочив на свою клячу, припустил прочь. – Два месяца у вас!
Он-то уехал, а внутри словно огонь горит. Всё тело прямо-таки рвётся ему вслед. И явно не затем, чтобы приголубить. Стою, сжимаю, разжимаю кулаки, дышу глубоко, но медленно пытаясь успокоиться. Вот вроде и пелена с глаз спала, и мыслить трезво уже могу.
Это что ж выходит-то? Через два месяца холода придут, а нас из дома погонят?! И куда идти? Ну я-то выкручусь как-нибудь. Пусть и не знаю пока как именно. А мамка с малыми? Значит… значит, срочно нужно деньги искать. Сколько он там говорил? Тридцать золотых? Вот же демоны! Да я ж таких денег ни то чтобы в руках не держала, а даже и не видывала никогда.
Так в размышлениях прихватила мешок с зерном, да к мельничке-кормилице и побрела. Как ни крути, а с Фролом не поспоришь, ведь что ему стоит перед графом словечко супротив нас-то замолвить? Земли-то его. Возжелает и выгонит, как пить дать, выгонит.
Дума думается, а руки, знай себе, дело делают. Засыпала я зерно, прихватила мешок с уже готовой мукой, оттащила в сторонку, да так пригорюнившись на него и села. Благо крепкий оказался, по швам не треснул.
Почему я в мамку не пошла – хрупкая да голубоглазая? К такой бы точно посватались. Кстати, мысли о своей непохожести на родных меня частенько посещают. Батька-то был светловолос да зеленоглаз, мать голубоглазая, а косы гладкие, блестящие и яркие словно огонь. И в кого я такая дылда? Батя, когда жив был, макушкой едва до уха мне доставал. А я? Волосы тёмные и не понять в кого курчавятся, да не волною или красивыми завитушками, а этаким барашком. Словно подкидыш какой-то, ей богу.
– Лейка! Лейка! – со стороны недалёкого подлеска, донёсся запыхавшийся голосок старшенького из братцев.
Кинула взгляд в его сторону и чуть с мешка не сверзилась. Дети всей оравой тащили волоком мамино тело, благо она миниатюрная, хрупкая, не то что я. Как рядом очутилась, сама не помню.
– Что случилось? – осматривая её, спрашиваю.
– Серебрянка на кусте была, – всхлипывая произнёс явно запыхавшийся Земка.
Оно-то и понятно, пацанёнку-то всего пять годков, легко ли ему было на пару со старшеньким-погодкой мать тащить? Ведь ещё и за малым глаз да глаз при этом нужен.
– Серебрянка, это плохо… – обречённо вздыхаю.
Так зовётся небольшая, но очень ядовитая змейка, изредка встречающуюся в наших лесах. Мало кто после её укуса выживал, а уж без помощи знахарки и вовсе шансов нет.
– Парим, быстро к матушке Катион беги. Что хочешь делай: моли, в ноги падай, но приведи сюда. Да чтоб одна нога там, другая тут. Ясно?
Старшенький закивал и тут же решил слишком буквально всё исполнить: шаг та-а-акой огромный сделал, что и растянулся во весь рост на травке. С миг полежал с видом, мол, так всё и задумано, потом подскочил, да и кинулся напрямки через луг к ближайшему селению. Несмотря на ситуацию, у меня невольно улыбка по губам скользнула: этот шалопай никогда не упустит случая подурачиться.
– Вот уж истинно говорят: пришла беда – отворяй ворота, – бормочу. – До селения путь неблизкий… поспеют ли?
Затащила маму в избу, уложила на скамью. Смочила тряпки колодезной водицей, положила на лоб, чтобы жар поуменьшить. А что дальше делать ума не приложу. Малых из дома пришлось выгнать, чтоб не орали белугами да мать лишний раз своими криками не изводили, со двора-то их не так слыхать буде. Старшенький-то перепуган, видать понял, что можем мы мамки лишиться, вот и рыдает в три ручья, а малой неразумный ещё, но за компанию повыть сам не свой. Бывало мамка кого-нибудь из старших накажет, те стоят хнычут в углу, и младшенький тут же присоединяется. Вот и сейчас так же.
Вот только если знахарка придёт, надо ей заплатить будет, а чем рассчитываться-то? Разве что мукой, да и та не наша же. Но пусть хоть всю забирает коли надобно будет так, лишь бы мамку вытащила с того света… Без неё мы не долго протянем. Она-то юркая, всё у неё споро получается, и малые её слушаются, не то что меня. Беги же Парим… Беги. Дайте боги, чтоб знахарка не отказала и помочь успела.
А деньги… Деньги я соберу. Как? Сама пока не ведаю. Хотя что уж лукавить? Фрол всё по полочкам разложил. Ох… ждёт меня кабак придорожный… как пить дать, ждёт! И представились мне пьяные морды тамошних завсегдатаев, да их липкие потные руки на моём теле, аж передёрнуло. Нет уж. Лучше к гладиаторам. Вот же демоны, хрен редьки не слаще, что и выбрать-то не знаю даже.
Бывала я там как-то, ещё когда батя жив был. Бои гладиаторские нечастое событие. Только если королевский двор на выезде в наших краях, тогда да, тогда ни на жизнь, а на смерть бьются. А так… есть, конечно, те кто специально этому делу обучен, но по большей части на кулаках, да дубинами метелят друг друга. Убить не убьют, разве что покалечатся, а народу развлечение. Причём разделяют бои мужские, женские и смешанные. На последние-то Фрол и намекал своими похабными шуточками.
И вообще, не понимаю в чём удовольствие на мордобой глазеть, но денег это стоит баснословных. Мы тогда с батей внутрь по чистой случайности попали – купец один зажиточный не желал время даром тратить, совмещал полезное с приятным: и с батей дела решал, и на бои смотрел. Нас по его требованию и пропустили.
Благо я девушка не изнеженная, да и батя пока жив был учил кой чему, чтоб постоять за себя могла. Меча в руках, конечно, не держала, откуда ему взяться-то, мечу этому. А в рукопашном что-то да могу. Того гляди выживу, да деньжат на оплату долгов поднакоплю за месячок-другой. Хотя нет, за кулачки столько не заплатят. Тут уж точно придётся бойцов обслуживать. Мерзко от такой мысли, да всё лучше, чем к этому подонку в услужение идти или в кабак, что и того хуже.
Думки думаются, а руки всё снуют. Мамка-то, в бреду по кровати метается. Бормочет что-то, но слов не разобрать. На бледном и как-то слишком уж быстро осунувшемся лице испарина выступила, сколько не протираю, а она вновь тут как тут. Дыхание хриплое. Ещё и жар не отступает. Плохо дело. Где ж уже знахарка-то? Неужто не придёт?
Словно боги меня услышали: скрипнула дверь, впуская невысокую худощавую старушку.
– Матушка Катиона… – бросилась я к ней, готовясь в ноги упасть, но та отстранила меня прочь, прошла к больной.
Но тут ещё и малые заскочили в хибару, да всей сворой-то к матери на кровать кинулись, на силу отогнала.
– Поспели мы, – осматривая маму, молвила старуха. – Забирай детей и иди на улицу. И чтоб никто! Слышишь? Никто сюда не входил, покамест я сама не выйду.
Вышли мы. Малые ревут, я и сама едва сдерживаюсь. Как подумаю, что будет, если ещё и мамы не станет… Ух… Тогда уж проще сразу с камнем на шее в запруду на реке. Одна с тремя шалопаями ни почём не управлюсь.
– Спит она. Полежит денька три и как новенькая будет – произнесла появившаяся из-за покосившейся двери знахарка. – Чай тебе и расплатиться-то нечем, – догадалась старуха.
– Нечем, – понурив взгляд, признаюсь.
– А платить-то надобно, чтоб здоровьице было, – задумчиво, так, с хитринкой в голосе произносит. – Есть у меня задание для тебя. Быстро не управишься, но оно и к лучшему. Покамест не от выполнения по собственной воле не откажешься, все живы будут, а коли отказаться вздумаешь, тут весь их род и зачахнет.
– Чей их? – не поняла я.
Бабка странный пасс рукой сделала, и весь мир вокруг словно застыл. Даже пёрышко, что летело… в воздухе зависло. Я же в шоке озираюсь по сторонам, ничего не понимая.
– Это ж магия! – против воли восклицаю.
А ведь магия у нас под запретом строжайшим. У богатеев правда есть всякие магические штучки, ещё в древности заговорённые, но они дороже золота стоят. А за использование магии в чистом виде, казнь уже много столетий как введена. Считается, что искоренили это зло. Ан нет, оказывается.
– Может и магия, да никто того не заметит, а ты не скажешь, – отозвалась старуха. – Так вот к вопросу твоему: не родня они тебе. Подкидыш. Далеко да высоко кровинушки твои, но в тебе тоже магия есть, вот пробудишь её и найдёшь что судьбой предсказано.
Смотрю на неё как на малахольную. Вот и что она лопочет? Сама-то понимает интересно? Магия! Во мне?! Ух, и насмешила бабка! Хотя… насчёт того, что неродная я им, у меня и самой думки были. Уж больно не похожа. Но иной родни я не ведала, так что какая есть. И так боязно: что ж ведьма затребует в итоге за их жизни?
– Не ведьма я, – ощерилась в щербатой улыбке старуха.
Ох… она что, ещё и в голову мою забралась? А та – усмехается только, вот и гада теперь: да аль нет?
– Мамочка… – как-то совсем уж жалко проблеяла я и уставилась на старуху в ожидании поручения, противоречить ей и мысли не было, мало ли какую гадость учинить решит.
– Чётких инструкций не жди, – вмиг посерьёзнев произносит, а я голову ломаю: что это за «инструкции» такие? – Ох и дикий народ здесь, – явно вновь угодав мои мысли, вздыхает. – Сколько живу, а привыкнуть никак не могу.
Хм… а я сколько себя помню, столько Матушка Катиона народ и врачевала. Никогда б не подумала, что не местная. А оно вон как, получается!
– В общем, сила твоя проснётся скоро, в полнолуние, но лишь отчасти. Полную обретёшь, лишь свою вторую половинку разыскав, – говорит. – Вот тогда-то и сумеешь поручение моё выполнить.
– И какое же? – для приличия интересуюсь, с горечью осознавая, что никогда этому не бывать. Ну какая у меня может быть вторая половинка, если мужики на меня только слюни издали пускают, а стоит приблизиться, тут же прочь шарахаются.
– Освободить наше королевство от гнёта Артемилиана.
– Что? – решив, что ослышалась, переспрашиваю.
– Свергнуть императора… Уговорить его вернуть престол королевской династии… Убить в конце концов.
– Что-о-о?! – выпучила глаза я.
– Ты меня услышала, – отвечает. – Знала б что это тебе не по силам, не заставила бы делать. Управишься, будут они, – её взгляд скользнул по замершим малышам, – здравствовать, да как сыр в масле кататься. Нет… ну, на нет и суда нет. Что тогда будет, думаю помнишь.
Киваю, мол, помню, как уж не помнить-то? Вот только где я, а где император? Да ещё и эта вторая половинка. Где ж я найду её? И про необходимость денег на налоги набрать забывать не стоит, иначе… а ещё и мамка лежит и хозяйство сейчас всё на мне. Ух… Даже думать не хочется.
– Да, ладно тебе, Лейнара, – неожиданно мелодичным и молодым голосом произносит старуха, и в её исполнении, моё полное имя как-то странно на слух воспринимается, словно я не дочь мельника, а леди какая-нибудь.
