Люсиль не доучилась, но получила десяток предложений руки и сердца, безжалостно отвернутых теткой Мириам. Теперь обе ждали, когда на хорошенькую Люси свалится принц. Желательно настоящий, можно без колдовского дара.
Я практически закрыла книгу, но внезапно перед мысленным взором появилось серьезное, сосредоточенное лицо Калеба. Ведь на что-то он намекал, предлагая проверить мое жизнеописание. Ради проверки я отыскала разворот с собственным портретом. До тридцати лет изображение в книге менялось, и сейчас со страниц на меня смотрела двадцатилетняя девушка с едва заметной, буквально спрятанной в уголках губ ухмылкой. Ничего нового или необычного в описании не было: дата рождения, имя матери, тщательно затертое ею же имя отца.
Только я хотела перевернуть страницу и проверить следующий разворот, как буквально перед моим носом вспыхнул язычок пламени. Он быстро разгорался, стремительно выплетая только-только сожженный где-то на другом конце замка лист писчей бумаги. Послание полностью развернулось, в разные стороны разлетелись искры, и огонь растаял.
Посреди страницы была строчка, написанная мелким дедовским почерком. Пресветлый Парнас, как обычно, был краток и чрезвычайно скуп на слова, словно отрывал их, эти самые слова, от сердца. Или за каждый написанный чернилами знак платил деньги. Он просто давал знать, что уже вернулся в Истван и ждет меня в кабинете южной башни. Никаких тебе «добро пожаловать домой, дорогая внучка» или «надеюсь, ты уже выбрала комнату под мастерскую и если хочешь выселить Эбигейл в коридор, то не стесняйся и ни в чем себе не отказывай».
Щелчком пальцев я заставила листок сложиться в несколько раз, спрятала его в карман и спустилась со ступеньки. Родовую книгу услужливо закрыл дух-хранитель. Все-таки темных чародеев нечисть любила больше.
К деду я с собой прихватила деревянную шкатулку с лакричной карамелью, которую варили в городке возле замка Деймран. Пресветлый Парнас, один из самых влиятельных магов королевства, испытывал необъяснимую слабость к этим несъедобным, даже на мой непритязательный вкус, конфетам. Последние семь лет в каждом письме просил выслать по пригоршне. И ни разу не прислал на них денег. Старый скупердяй!
Вместе с дедом в южной башне жили тишина, резкий запах магии перемещений и свет. Очень много света. За окном только-только подходил к концу очередной день позднего лета, вокруг Иствана едва начало смеркаться, а на лестнице уже сами собой загорались магические огни. Они вспыхивали разрозненными мухами, стремительно слетались в один светящийся клубок и гасли, стоило оставить за спиной очередной виток ступенек.
Только занесла кулак, чтобы вежливо постучаться в тяжелую дверь, как она открылась сама собой. Я зашла. За девять лет в кабинете не изменилось ровным счетом ничего: ни атмосфера, но подчеркнуто строгая обстановка, ни сам хозяин кабинета, словно каждое утро принимавший по пять капель эликсира от старения. К массивному письменному столу нужно было подниматься по ступенькам. Пока меня не позвали, приходилось задирать голову.
Почти три секунды мы с дедом внимательно рассматривали друг друга. Взгляд у него остался прежним: пронизывающим.
— Здравствуйте, господин пресветлый чародей, — поздоровалась я, не испытывая ровным счетом никакой неловкости. — Я вернулась.
— Добро пожаловать домой, Эннари, — произнес он. — Как добралась?
— Благодарю, дорога была легкой, — вежливо ответила я. — Возле ворот меня встречал Калеб.
Дед даже бровью не повел и указал рукой на одно из глубоких кресел, повернутых спинками к резной ширме, за которой скрывался камин:
— Проходи.
В разговорах пресветлый Парнас тоже придерживался принципа словесной скупости.
Пока я поднималась по ступенькам, он вышел из-за стола и фактически встретил меня на полдороге к креслу. Я протянула шкатулку с лакричной карамелью, на вкус похожей на сироп от кашля, и прокомментировала:
— Твои любимые конфеты.
Он забрал подарок, но на мгновение замер, почувствовав наложенные темные чары. И промолчал. Я никогда не решилась бы проклясть деда или наложить какое-нибудь шпионское заклятье, позволяющее подслушивать или подсматривать, но на всякий случай пояснила:
— Чтобы конфеты не таяли.
Шкатулка заняла почетное место на столе между тяжелой хрустальной чернильницей и ящичком для перьев.
Я опустилась в кресло, отозвавшееся протяжным недовольным скрипом.
— Мы ждали тебя в начале лета, — усаживаясь напротив проговорил дед.
— Я гостила у друга.
— В поместье у Холта Реграма, — выказывая ожидаемую осведомленность, произнес он.
— Вы правы, дедушка, именно у него, — кивнула я, следя за тем, как дед, сам того не замечая, выстукивает пальцами по подлокотнику кресла.
Характерный жест лучше тысячи слов говорил накопленном за три месяца раздражении.
— В семье ведьмаков? — Тон тоже был исключительно неодобрительный.
Святые демоны, какой снобизм при темной-то внучке!
— В семье очень уважаемых темных чародеев, — поправила я с серьезным видом.
О том, что летом эта исключительно уважаемая семья предпочитала отдыхать на побережье, подальше от северных красот, ледяных склепов и мрачных святилищ, стоило промолчать.
Если он волновался о моем реноме или вообще семейной чести Истванов, то напрасно. Холт безусловно был хорош и даже больше, но он не испытывал ко мне ровным счетом никаких нежных чувств, а я напротив испытывала страшнейшую изжогу при мысли о безответной любви к лучшему другу.
— Семья Реграма была в поместье? — прищурился дед, словно надеясь меня испугать пронизывающим взглядом.
— Конечно, — с честным видом соврала я.
Дед пожевал губами, но промолчал и позвонил в маленький колокольчик. Думала, что сейчас колдовской сигнал заставит в кабинет ворваться толпу слуг, но, по всей видимости, толпа принялась суетиться где-то на другом конце замка. Пока ничего не происходило, мы обменялись выразительным взглядами. Наконец на круглом столике, стоящем между кресел, появился поднос с чайными парами, розеткой с медом, пузатым чайником, выпускающим из носика ароматный дымок, и серебряной конфетницей, наполненной крошечными разноцветными зефирками. Теми самыми, за которыми я была готова продать душу соседа!
Хотя было очевидно, что дед и пальцем не пошевелит, чтобы угоститься, я предложила:
— Позвольте мне.
Ромашковый чай пах корицей и кусочками яблока, очевидно плавающими в чайнике. Один такой изнутри перекрыл носик, так что пришлось посудину взболтать. Дед следил за мной и явно пытался подавить желание высказаться насчет дурных манер, компаний и вообще всего дурного. В ответ я не стала уточнять, кто имелся в виду под загадочным «мы» — претендентов-то не наблюдалось.
Возможно, они не успели организованно доскакать до парадных дверей и всучить ключи от покоев с четырьмя комнатами, чтобы прямо в них устроить мастерскую. Или просто-напросто пресветлый Парнас начал называть себя во множественном числе. Странно, конечно, но говорят, что к старости у сильных чародеев маленько «сбивался компас».
Некоторое время мы обсуждали мелочи: замечательную погоду летом, отвратительные морозы зимой, сложную сдачу диплома, его цвет и даже форму. К планам на будущее дед что-то не торопился переходить, зато внимательно, почти неотрывно смотрел на чашку в моих руках. Оборвавшись на полуслове, я опустила голову. Серебряная ложка сама собой размешивала в чашке мед, из вершины вылетал черный магический дымок. Быстро сжав ложку в кулаке, я остановила верчение и проговорила:
— Я хочу устроить мастерскую, а еще подумываю связаться с местным кланом темных чародеев. Кстати, как у вас с ними отношения?
— Холодные, — сухо отозвался дед, следя за тем, как я осторожно пристраиваю укрощенную ложку на блюдце.
— Отлично! — с энтузиазмом кивнула я. — В смысле, вообще-то плохо, но я планирую наладить связь. Как думаешь?
— Выходи замуж, — вдруг огорошил дед.
— Когда? — вырвалось у меня, хотя стоило бы спросить «зачем».
— Осенью. — Парнас резанул меня серьезным, холодным взглядом.
Какое — к святым демонам — замужество осенью?! Я тут мир вообще-то собралась захватить! На кой мне сдался какой-то там муж? Начнет мешаться под ногами, у меня сдадут нервы, я его прокляну на смерть, а потом придется воскрешать, чтобы никто не догадался. В общем, муж мне решительно был не нужен ни в каком виде: ни в живом, ни тем более в мертвом. Столько возни!
— За кого? — спросила я из чистого любопытства.
— За Калеба, — коротко ответствовал дед.
Глядя в его непроницаемое лицо, я в полной мере осознала, как прав был Холт, когда утверждал, что стоит придумать запасной план. Вдруг жизнь в Истване не сложится? Я ответила, что он просто кретин.
— Почему именно за него? — с легкой улыбкой, скрывающей нарастающую бурю негодования, уточнила я и превеликой осторожностью отхлебнула чай. Он был чудовищным на вкус: никакого успокаивающего запаха ромашки, сплошная бесящая корица. Официально заявляю, что с этой минуты корица на втором месте в длинном списке вещей, которые я ненавижу. На первом — разговоры о женитьбе с Калебом Грэмом.
— В Сартаре у Калеба превосходная репутация, — заговорил дед. — Никто не посмеет даже подумать о том, что его супруга не достойна уважения. За сильным мужем тебе не придется стеснятся происхождения.
Как он сказал? Стесняться? Я с трудом сдержала издевательский смешок.
— Он тоже считает, что ему выгодно жениться на незаконнорожденной темной чародейке? — уточнила я, хотя поперек горла встал ком, не позволяющий пить отвратительную коричную бурду и любезно говорить, разве что шипеть проклятия.
— Этот брак выгоден абсолютно всем! — отрезал дед. — Калеб войдет в ковен Истванов и не потеряет право наследовать состояние семьи Грэм.
Зато теперь понятно, отчего великий Парнас так и не сподобился официально усыновить осиротевшее чадо своего любимого ученика, погибшего от когтей демонического создания.
— У тебя еще две незамужние внучки, — напомнила я о существовании Люсиль и Эбигейл. — Почему именно мне выпала такая… великая честь?
— Ты единственная нуждаешься в помощи. Я обязан позаботиться о твоем благополучии.
— Калеб в курсе свадебных планов? — сдержанно спросила я, и видят демоны сдержанность далась мне нечеловеческим усилием. Даже не подозревала, что способна проявлять волю, потрясающую даже мое воображение.
— Естественно, — кивнул дед.
Я отставила чашку с почти нетронутым чаем и нахально заявила:
— Благодарю за выгодное предложение, но нет. Замужество с Калебом Грэмом могло привидеться мне только в очень страшном сне, как в принципе любое замужество. К счастью, я сплю без сновидений.
— Это был не совет, Эннари, — перебил меня дед. — Брачное соглашение подписано. Выбери дату, чтобы официально объявить о помолвке и обменяться родовыми символами.
— Какое еще соглашение? — к собственному стыду, я так опешила, что чуть не забыла закрыть рот.
На письменном столе хлопнула крышка шкатулки. Стремительно рассекая воздух, к нам прилетел свернутый трубочкой свиток. По приказу деда он резко развернулся и повис на уровне глаз перед моим лицом. Пришлось щелкнуть по свитку ногтем, заставляя его отлететь подальше. А то тычут носом, как нашкодившего щенка!
Черным по белому, вернее, синим по серому в соглашении было написано, что дед безвозвратно — полагаю, это ключевое слово договора — вручает свою внучку Эннари Истван, обладающую темным даром, в руки Калеба Грэма, мужчины с отбитым чувством самосохранения. Видимо, других претендентов превратить семейного приблудыша в честную чародейку не нашлось. Или совсем не искали. Зачем далеко ходить, если в замке счастливо живет ничейный, буквально бесхозный жених?
— Нет! — коротко вынесла я вердикт, хотя мнение будущей невесты никто учитывать не планировал.
Главное, не разозлиться! Злятся только слабаки, а я сильная и независимая чародейка! А что свет в кабинете померк и густились тени, так просто за окном давно не полдень — завечерело…
— Дело решенное, Эннари, — проговорил дед.
Что ж, даже у сильных и независимых чародеек иногда сдают нервы… От уголка свитка потек черный полупрозрачный дымок. Секунду погодя он вспыхнул, как факел. Вокруг вытянулись изломанные контрастные тени. Сквозь пламя мы с дедом буравили друг друга внимательным взглядами. Его узкие губы дернулись в едва заметной усмешке.
Когда в воздухе остался висеть обгоревший клочок с чудом сохранившимся хвостиком от подписи Калеба, свиток начал выплетаться заново. Первоначальный вид он возвращал эффектнее и гораздо быстрее. В моей голове еще не укоренилась мысль, что эти двое не просто подписали соглашение, а скрепили магически, а бумага в целости и сохранности висела в воздухе.
Судя по каменной физиономии, уважаемый дед разрывать сделку не собирался и планировал отправить меня под венец, даже если придется дать пинок под зад. Для ускорения и решимости.
Но ведь он не один давал магические клятвы…
— Хорошо, — поднимаясь с кресла, произнесла я таким тоном, чтобы не оставалось сомнений, что это «хорошо» буквально означает «еще посмотрим». — Думаю, нам есть что обсудить с женихом. Поздравить… друг друга. Дату помолвки опять-таки назначить. Пойду, если вы, дедушка, не против.
Я сорвала замерший в воздухе свиток, словно тряпицу, подвешенную на прищепку.
— Встретимся за ужином, Эннари, — намекнул Парнас, что семейные посиделки нельзя пропускать. И даже убийство жениха вообще не повод.
— Приятного чаепития, дедушка.
Из кабинета я вышла с гордо поднятой головой, расправленными плечами и прямой спиной. Просто внутри поселилось странное ощущение, будто разговор встал колом, а теперь этот кол не давал ссутулиться. И только шлейф из темноты, несущийся следом за мной, да мигающие лампы тонко намекали, что чародейка немножечко, буквально самую-самую малость. Лишь бы освещение потом не пришлось менять… По совершенно необъяснимой причине, когда я была самую малость раздражена, обязательно издыхали магические светляки. Очень нервные создания! Чуть что, безвозвратно гаснут.
На третий этаж гостевой башни я не поднялась, а буквально взлетела. Даже не запыхалась, словно несущиеся следом тени выплелись в крылья и придали нужное ускорение. Постучала в дверь. Три раза. Негромко. Думала, придется ждать или дожидаться, что еще хуже, но эта самая дверь открылась.
Калеб успел переодеться в рубашку и широкие штаны. Из пучка выбились пряди, спадали на шею и уши. Завязал волосы, что ли, в приличный хвост, а то выглядел непозволительно, по-домашнему. Не для судьбоносного разговора.
— Это я должна была обнаружить в родовом гримуаре? Оригинальный способ делать предложение! Встать на колено и попросить — каменеют суставы и язык?
Кстати, я же проклятье похожее знаю! Надо записать в рабочий гримуар, чтобы не забыть использовать. Ни разу не практиковала на людях, отчего бы не сейчас? Можно на женихе. Что он стоит ничем не проклятый, здоровенький и страшно бесящий.
Не отводя взгляда, недрогнувшей рукой я припечатала свиток к крепкой груди мужчины:
— Разорви.
Только собралась гордо удалиться, как в спину прилетел возмутительно-спокойный отказ:
— Нет.
Я обернулась недоверчиво и очень медленно, все еще полагая, будто ослышалась. Прозрачно-голубые глаза Калеба походили на ледышки.
Я практически закрыла книгу, но внезапно перед мысленным взором появилось серьезное, сосредоточенное лицо Калеба. Ведь на что-то он намекал, предлагая проверить мое жизнеописание. Ради проверки я отыскала разворот с собственным портретом. До тридцати лет изображение в книге менялось, и сейчас со страниц на меня смотрела двадцатилетняя девушка с едва заметной, буквально спрятанной в уголках губ ухмылкой. Ничего нового или необычного в описании не было: дата рождения, имя матери, тщательно затертое ею же имя отца.
Только я хотела перевернуть страницу и проверить следующий разворот, как буквально перед моим носом вспыхнул язычок пламени. Он быстро разгорался, стремительно выплетая только-только сожженный где-то на другом конце замка лист писчей бумаги. Послание полностью развернулось, в разные стороны разлетелись искры, и огонь растаял.
Посреди страницы была строчка, написанная мелким дедовским почерком. Пресветлый Парнас, как обычно, был краток и чрезвычайно скуп на слова, словно отрывал их, эти самые слова, от сердца. Или за каждый написанный чернилами знак платил деньги. Он просто давал знать, что уже вернулся в Истван и ждет меня в кабинете южной башни. Никаких тебе «добро пожаловать домой, дорогая внучка» или «надеюсь, ты уже выбрала комнату под мастерскую и если хочешь выселить Эбигейл в коридор, то не стесняйся и ни в чем себе не отказывай».
Щелчком пальцев я заставила листок сложиться в несколько раз, спрятала его в карман и спустилась со ступеньки. Родовую книгу услужливо закрыл дух-хранитель. Все-таки темных чародеев нечисть любила больше.
К деду я с собой прихватила деревянную шкатулку с лакричной карамелью, которую варили в городке возле замка Деймран. Пресветлый Парнас, один из самых влиятельных магов королевства, испытывал необъяснимую слабость к этим несъедобным, даже на мой непритязательный вкус, конфетам. Последние семь лет в каждом письме просил выслать по пригоршне. И ни разу не прислал на них денег. Старый скупердяй!
Вместе с дедом в южной башне жили тишина, резкий запах магии перемещений и свет. Очень много света. За окном только-только подходил к концу очередной день позднего лета, вокруг Иствана едва начало смеркаться, а на лестнице уже сами собой загорались магические огни. Они вспыхивали разрозненными мухами, стремительно слетались в один светящийся клубок и гасли, стоило оставить за спиной очередной виток ступенек.
Только занесла кулак, чтобы вежливо постучаться в тяжелую дверь, как она открылась сама собой. Я зашла. За девять лет в кабинете не изменилось ровным счетом ничего: ни атмосфера, но подчеркнуто строгая обстановка, ни сам хозяин кабинета, словно каждое утро принимавший по пять капель эликсира от старения. К массивному письменному столу нужно было подниматься по ступенькам. Пока меня не позвали, приходилось задирать голову.
Почти три секунды мы с дедом внимательно рассматривали друг друга. Взгляд у него остался прежним: пронизывающим.
— Здравствуйте, господин пресветлый чародей, — поздоровалась я, не испытывая ровным счетом никакой неловкости. — Я вернулась.
— Добро пожаловать домой, Эннари, — произнес он. — Как добралась?
— Благодарю, дорога была легкой, — вежливо ответила я. — Возле ворот меня встречал Калеб.
Дед даже бровью не повел и указал рукой на одно из глубоких кресел, повернутых спинками к резной ширме, за которой скрывался камин:
— Проходи.
В разговорах пресветлый Парнас тоже придерживался принципа словесной скупости.
Пока я поднималась по ступенькам, он вышел из-за стола и фактически встретил меня на полдороге к креслу. Я протянула шкатулку с лакричной карамелью, на вкус похожей на сироп от кашля, и прокомментировала:
— Твои любимые конфеты.
Он забрал подарок, но на мгновение замер, почувствовав наложенные темные чары. И промолчал. Я никогда не решилась бы проклясть деда или наложить какое-нибудь шпионское заклятье, позволяющее подслушивать или подсматривать, но на всякий случай пояснила:
— Чтобы конфеты не таяли.
Шкатулка заняла почетное место на столе между тяжелой хрустальной чернильницей и ящичком для перьев.
Я опустилась в кресло, отозвавшееся протяжным недовольным скрипом.
— Мы ждали тебя в начале лета, — усаживаясь напротив проговорил дед.
— Я гостила у друга.
— В поместье у Холта Реграма, — выказывая ожидаемую осведомленность, произнес он.
— Вы правы, дедушка, именно у него, — кивнула я, следя за тем, как дед, сам того не замечая, выстукивает пальцами по подлокотнику кресла.
Характерный жест лучше тысячи слов говорил накопленном за три месяца раздражении.
— В семье ведьмаков? — Тон тоже был исключительно неодобрительный.
Святые демоны, какой снобизм при темной-то внучке!
— В семье очень уважаемых темных чародеев, — поправила я с серьезным видом.
О том, что летом эта исключительно уважаемая семья предпочитала отдыхать на побережье, подальше от северных красот, ледяных склепов и мрачных святилищ, стоило промолчать.
Если он волновался о моем реноме или вообще семейной чести Истванов, то напрасно. Холт безусловно был хорош и даже больше, но он не испытывал ко мне ровным счетом никаких нежных чувств, а я напротив испытывала страшнейшую изжогу при мысли о безответной любви к лучшему другу.
— Семья Реграма была в поместье? — прищурился дед, словно надеясь меня испугать пронизывающим взглядом.
— Конечно, — с честным видом соврала я.
Дед пожевал губами, но промолчал и позвонил в маленький колокольчик. Думала, что сейчас колдовской сигнал заставит в кабинет ворваться толпу слуг, но, по всей видимости, толпа принялась суетиться где-то на другом конце замка. Пока ничего не происходило, мы обменялись выразительным взглядами. Наконец на круглом столике, стоящем между кресел, появился поднос с чайными парами, розеткой с медом, пузатым чайником, выпускающим из носика ароматный дымок, и серебряной конфетницей, наполненной крошечными разноцветными зефирками. Теми самыми, за которыми я была готова продать душу соседа!
Хотя было очевидно, что дед и пальцем не пошевелит, чтобы угоститься, я предложила:
— Позвольте мне.
Ромашковый чай пах корицей и кусочками яблока, очевидно плавающими в чайнике. Один такой изнутри перекрыл носик, так что пришлось посудину взболтать. Дед следил за мной и явно пытался подавить желание высказаться насчет дурных манер, компаний и вообще всего дурного. В ответ я не стала уточнять, кто имелся в виду под загадочным «мы» — претендентов-то не наблюдалось.
Возможно, они не успели организованно доскакать до парадных дверей и всучить ключи от покоев с четырьмя комнатами, чтобы прямо в них устроить мастерскую. Или просто-напросто пресветлый Парнас начал называть себя во множественном числе. Странно, конечно, но говорят, что к старости у сильных чародеев маленько «сбивался компас».
Некоторое время мы обсуждали мелочи: замечательную погоду летом, отвратительные морозы зимой, сложную сдачу диплома, его цвет и даже форму. К планам на будущее дед что-то не торопился переходить, зато внимательно, почти неотрывно смотрел на чашку в моих руках. Оборвавшись на полуслове, я опустила голову. Серебряная ложка сама собой размешивала в чашке мед, из вершины вылетал черный магический дымок. Быстро сжав ложку в кулаке, я остановила верчение и проговорила:
— Я хочу устроить мастерскую, а еще подумываю связаться с местным кланом темных чародеев. Кстати, как у вас с ними отношения?
— Холодные, — сухо отозвался дед, следя за тем, как я осторожно пристраиваю укрощенную ложку на блюдце.
— Отлично! — с энтузиазмом кивнула я. — В смысле, вообще-то плохо, но я планирую наладить связь. Как думаешь?
— Выходи замуж, — вдруг огорошил дед.
— Когда? — вырвалось у меня, хотя стоило бы спросить «зачем».
— Осенью. — Парнас резанул меня серьезным, холодным взглядом.
Какое — к святым демонам — замужество осенью?! Я тут мир вообще-то собралась захватить! На кой мне сдался какой-то там муж? Начнет мешаться под ногами, у меня сдадут нервы, я его прокляну на смерть, а потом придется воскрешать, чтобы никто не догадался. В общем, муж мне решительно был не нужен ни в каком виде: ни в живом, ни тем более в мертвом. Столько возни!
— За кого? — спросила я из чистого любопытства.
— За Калеба, — коротко ответствовал дед.
Глядя в его непроницаемое лицо, я в полной мере осознала, как прав был Холт, когда утверждал, что стоит придумать запасной план. Вдруг жизнь в Истване не сложится? Я ответила, что он просто кретин.
ГЛАВА 2. Запасной план злодейки
— Почему именно за него? — с легкой улыбкой, скрывающей нарастающую бурю негодования, уточнила я и превеликой осторожностью отхлебнула чай. Он был чудовищным на вкус: никакого успокаивающего запаха ромашки, сплошная бесящая корица. Официально заявляю, что с этой минуты корица на втором месте в длинном списке вещей, которые я ненавижу. На первом — разговоры о женитьбе с Калебом Грэмом.
— В Сартаре у Калеба превосходная репутация, — заговорил дед. — Никто не посмеет даже подумать о том, что его супруга не достойна уважения. За сильным мужем тебе не придется стеснятся происхождения.
Как он сказал? Стесняться? Я с трудом сдержала издевательский смешок.
— Он тоже считает, что ему выгодно жениться на незаконнорожденной темной чародейке? — уточнила я, хотя поперек горла встал ком, не позволяющий пить отвратительную коричную бурду и любезно говорить, разве что шипеть проклятия.
— Этот брак выгоден абсолютно всем! — отрезал дед. — Калеб войдет в ковен Истванов и не потеряет право наследовать состояние семьи Грэм.
Зато теперь понятно, отчего великий Парнас так и не сподобился официально усыновить осиротевшее чадо своего любимого ученика, погибшего от когтей демонического создания.
— У тебя еще две незамужние внучки, — напомнила я о существовании Люсиль и Эбигейл. — Почему именно мне выпала такая… великая честь?
— Ты единственная нуждаешься в помощи. Я обязан позаботиться о твоем благополучии.
— Калеб в курсе свадебных планов? — сдержанно спросила я, и видят демоны сдержанность далась мне нечеловеческим усилием. Даже не подозревала, что способна проявлять волю, потрясающую даже мое воображение.
— Естественно, — кивнул дед.
Я отставила чашку с почти нетронутым чаем и нахально заявила:
— Благодарю за выгодное предложение, но нет. Замужество с Калебом Грэмом могло привидеться мне только в очень страшном сне, как в принципе любое замужество. К счастью, я сплю без сновидений.
— Это был не совет, Эннари, — перебил меня дед. — Брачное соглашение подписано. Выбери дату, чтобы официально объявить о помолвке и обменяться родовыми символами.
— Какое еще соглашение? — к собственному стыду, я так опешила, что чуть не забыла закрыть рот.
На письменном столе хлопнула крышка шкатулки. Стремительно рассекая воздух, к нам прилетел свернутый трубочкой свиток. По приказу деда он резко развернулся и повис на уровне глаз перед моим лицом. Пришлось щелкнуть по свитку ногтем, заставляя его отлететь подальше. А то тычут носом, как нашкодившего щенка!
Черным по белому, вернее, синим по серому в соглашении было написано, что дед безвозвратно — полагаю, это ключевое слово договора — вручает свою внучку Эннари Истван, обладающую темным даром, в руки Калеба Грэма, мужчины с отбитым чувством самосохранения. Видимо, других претендентов превратить семейного приблудыша в честную чародейку не нашлось. Или совсем не искали. Зачем далеко ходить, если в замке счастливо живет ничейный, буквально бесхозный жених?
— Нет! — коротко вынесла я вердикт, хотя мнение будущей невесты никто учитывать не планировал.
Главное, не разозлиться! Злятся только слабаки, а я сильная и независимая чародейка! А что свет в кабинете померк и густились тени, так просто за окном давно не полдень — завечерело…
— Дело решенное, Эннари, — проговорил дед.
Что ж, даже у сильных и независимых чародеек иногда сдают нервы… От уголка свитка потек черный полупрозрачный дымок. Секунду погодя он вспыхнул, как факел. Вокруг вытянулись изломанные контрастные тени. Сквозь пламя мы с дедом буравили друг друга внимательным взглядами. Его узкие губы дернулись в едва заметной усмешке.
Когда в воздухе остался висеть обгоревший клочок с чудом сохранившимся хвостиком от подписи Калеба, свиток начал выплетаться заново. Первоначальный вид он возвращал эффектнее и гораздо быстрее. В моей голове еще не укоренилась мысль, что эти двое не просто подписали соглашение, а скрепили магически, а бумага в целости и сохранности висела в воздухе.
Судя по каменной физиономии, уважаемый дед разрывать сделку не собирался и планировал отправить меня под венец, даже если придется дать пинок под зад. Для ускорения и решимости.
Но ведь он не один давал магические клятвы…
— Хорошо, — поднимаясь с кресла, произнесла я таким тоном, чтобы не оставалось сомнений, что это «хорошо» буквально означает «еще посмотрим». — Думаю, нам есть что обсудить с женихом. Поздравить… друг друга. Дату помолвки опять-таки назначить. Пойду, если вы, дедушка, не против.
Я сорвала замерший в воздухе свиток, словно тряпицу, подвешенную на прищепку.
— Встретимся за ужином, Эннари, — намекнул Парнас, что семейные посиделки нельзя пропускать. И даже убийство жениха вообще не повод.
— Приятного чаепития, дедушка.
Из кабинета я вышла с гордо поднятой головой, расправленными плечами и прямой спиной. Просто внутри поселилось странное ощущение, будто разговор встал колом, а теперь этот кол не давал ссутулиться. И только шлейф из темноты, несущийся следом за мной, да мигающие лампы тонко намекали, что чародейка немножечко, буквально самую-самую малость. Лишь бы освещение потом не пришлось менять… По совершенно необъяснимой причине, когда я была самую малость раздражена, обязательно издыхали магические светляки. Очень нервные создания! Чуть что, безвозвратно гаснут.
На третий этаж гостевой башни я не поднялась, а буквально взлетела. Даже не запыхалась, словно несущиеся следом тени выплелись в крылья и придали нужное ускорение. Постучала в дверь. Три раза. Негромко. Думала, придется ждать или дожидаться, что еще хуже, но эта самая дверь открылась.
Калеб успел переодеться в рубашку и широкие штаны. Из пучка выбились пряди, спадали на шею и уши. Завязал волосы, что ли, в приличный хвост, а то выглядел непозволительно, по-домашнему. Не для судьбоносного разговора.
— Это я должна была обнаружить в родовом гримуаре? Оригинальный способ делать предложение! Встать на колено и попросить — каменеют суставы и язык?
Кстати, я же проклятье похожее знаю! Надо записать в рабочий гримуар, чтобы не забыть использовать. Ни разу не практиковала на людях, отчего бы не сейчас? Можно на женихе. Что он стоит ничем не проклятый, здоровенький и страшно бесящий.
Не отводя взгляда, недрогнувшей рукой я припечатала свиток к крепкой груди мужчины:
— Разорви.
Только собралась гордо удалиться, как в спину прилетел возмутительно-спокойный отказ:
— Нет.
Я обернулась недоверчиво и очень медленно, все еще полагая, будто ослышалась. Прозрачно-голубые глаза Калеба походили на ледышки.
