Бунтари остановились, завертелись между мускулистыми крупами коней и выставленными остриями мечей. Защитники Аборна молчали, их требования не нуждались в словах. Окруженные, но не сломленные, преступники голов не склонили, а только вытянули руки вперед, позволяя связать их. Не сдержав презрения, один из защитников ударил недавнего оратора по лицу. Пленник даже не поморщился, не поспешил вытереть окровавленного лица, лишь нагло облизнул губы. Всадники подтолкнули всех троих, приказывая двигаться. Преступников ждала тюрьма…
Эпизод 7
Для Адриса день начинался на удивление спокойно. Лекарь уже привык, что вместо петушиных криков или солнечных лучей его будили стуки в дверь, просьбы, а иногда и ругань нуждающихся в помощи. Посетители могли прийти и ночью, что такое крепкий и здоровый сон Адрис помнил не слишком хорошо. Но не жаловался. Никогда. Его могли незаслуженно оскорбить и обвинить в ошибке, когда он делал все возможное, чтобы помочь, не считаться с его потребностями и желаниями, заявляя, что лекарь не имеет права жить для себя, но Адрис не обращал внимания на пустые разговоры. Он просто шел и делал свое дело. Потому что более всего на свете дорожил человеческой жизнью.
Горожане любили Адриса. Незамужние девушки столицы и близлежащих деревень готовы были с любым пустяком бежать к нему не только ради избавления от хвори. Всеми возможными способами они старались заполучить сердце Адриса. Он был еще молод, хорош собой, высок и статен, умен, вежлив и обходителен со всеми. Никто и никогда не видел его рассерженным или злобным. Баратор отзывался об Адрисе, как о лучшем, потому и единственном своем ученике. Старик говорил, сдвигая мохнатые брови: « Зачем создавать что-то хуже уже созданного. Я горжусь Адрисом и собой. Я подарил Аборну замечательного врача. А себе – равного соперника».
Долгое время оставалось не понятно, почему, собрав в себе столько достоинств, Адрис оставался не женатым. Свою тайну он открыл лишь учителю, когда за чашкой горячего травяного чая, Баратор вывел его на откровенный разговор. Адрис ответил тогда: «Лекарь должен уделять внимание каждому. Делить его поровну, не задумываясь, мужчина перед тобой или женщина. Он должен любить всякого встречного, будь то нищий или бродяга. А семья, это, по сути, темница. Может, самая желанная и любимая, но камера».
Но с тех пор прошло больше года…
Когда перевалило за полдень, а никто так и не появился, Адрис позволил себе расслабиться и заняться любимым делом - приготовлением лекарств. Он отдыхал, когда, напевая под нос, перетирал пестиком в ступке семена и травы, смешивал, раскладывал или разливал их в баночки и бутылочки. И вот зеленые стебельки пустили сок и, под отточенными движениями пестика превратились в кашицу. Адрис уже приготовился добавить в нее порцию лепестков, как неожиданный резкий, агрессивный стук раздался у порога. Адрис поднял голову, оглянулся на входную дверь, и та, словно почувствовав внимание, но, не дожидаясь приглашения, распахнулась.
На пороге стояла молодая женщина, которой лекарь не знал. На щеках ее горел румянец, и грудь часто, шумно вздымалась, выдавая то, что женщина спешила. Каштановые волосы растрепались, лезли в глаза, но ничего не стесняясь, гостья отбросила их быстрым движением, и смело, прямо взглянула на хозяина.
- Адрис? - уточнила она.
Он замер, не в силах ни подобрать слов, ни оторвать взгляд от женщины. Она оглушила Адриса двумя несовместимыми вещами - утонченной яркой женской красотой и духовной силой, которая горы могла свернуть, если бы ее хозяйка не испугалась ее применить. Он спешно поборол свое восторженное удивление, спокойно отставил ступку в сторону и вежливо поклонился гостье.
- Да, если вы ищите Адриса - лекаря, то это я, - промолвил он,- а вы кто?
- Азея, - громко ответила женщина и зашла в дом, - я за вашей помощью, Адрис. Простите, что так…резко, просто время не терпит.
- Ну, так говорите. Если я могу сделать что-нибудь, то непременно помогу. Может, вы присядете?
В приглашающем жесте он повел рукой к столу, но Азея взволнованно отмахнулась и тряхнула каштановой гривой.
- Нет, времени нет. Если вы не заняты, пойдемте скорее.
И она решительно шагнула к Адрису, словно демонстрируя, что не собирается уходить отсюда в одиночестве.
- В чем проблема? - спросил он. - Я должен это знать, чтобы взять с собой все необходимое.
- Роды на носу, - быстро ответила Азея, - а состояние отвратительное.
Она не просила, не приказывала, скорее - требовала. Адрис не перечил. Он торопливо сложил в походный мешок несколько склянок с настоями и инструменты, которые ему могли бы пригодиться, при этом тайно, оценивающе оглядев еще раз женщину. Она все так же стояла в дверях, ожидая Адриса, смотрела куда-то в сторону, задумавшись на миг. И вот тогда она показалась ему совсем другой. Не слабая, но нуждающаяся в поддержке, пронизанная какой-то печалью, с которой, похоже и пыталась справиться. На секунду она как будто забыла о собственной уверенности и несокрушимости. И это снова поразило Адриса. Врачевателю тел вдруг отчаянно сильно захотелось исцелить душу Азеи, избавить ее от неизвестной тоски, хоть женщина и не просила этого.
- Идемте, - промолвил он, отвлекая Азею от размышлений
- Здесь недалеко, - она снова проговорила твердо и шагнула за порог.
По дороге Адрис молчал и только внимательно слушал быстрый рассказ Азеи. Из него он узнал все об Эльде, несчастной больной женщине, к которой его и вели. Он понял с сожалением, что Эльде душевный покой необходим даже больше, чем Азее, потому как все ее тревоги сказывались на здоровье самым неблагоприятным образом. Он старался слушать внимательно, ничего не упускать, но неожиданно для себя вздрогнул, когда Азея упомянула о своем муже. Немногословно, но нежно, и это странно обожгло Адриса. Он спешно избавился от неудобного ощущения, как и от бессмысленного, неоправданного волнения.
Со слов Азеи Адрис понял, что состояние Эльды неутешительное, но, когда увидел ее, то осознал, насколько ошибся.
- Азея, вы не могли бы выйти из комнаты, - вежливо попросил он, стараясь не показывать тревоги, - я должен осмотреть Эльду.
Азея кивнула и покинула помещение, а Адрис приблизился к постели, и, успокаивающе, погладил Эльду по руке.
- Ничего не бойтесь, - промолвил он ласково, - все будет хорошо.
Эльда взглянула на него и через силу улыбнулась.
- Я надеюсь, - промолвила она тихо, угасая. - Я ведь должна держаться, верно? Ради детей…
- И ради них тоже, - Адрис нахмурился, - но и для себя самой. Позвольте я вас осмотрю…
Он пробыл в комнате около получаса, когда вышел, снова увидел Азею. Она сидела за столом, немного ссутулившись, глаза смотрели в одну точку, руки покоились на коленях ладонями вверх. Будто женщина искала в их линиях свою судьбу. Такая красивая, загадочная и непостижимая, что у Адриса на миг перехватило дух.
- Азея! - позвал он негромко.
Она резко обернулась, привстала, вопрошающе спокойно взглянула на Адриса.
- Вот, что я вам скажу, Азея, - начал он свои объяснения, не смотря в зеленые глаза собеседницы, опасаясь повторной сумятицы чувств, - Эльда не больна. Расстройство - причина ее недуга. Все, что ей нужно, это набраться сил перед родами и успокоиться. Я оставлю вам лекарства - на первое время хватит. Потом принесу еще. Я буду навещать вас, то есть ее… Но я не могу постоянно находиться рядом. Ей нужен присмотр…
- Это не проблема.
- Есть еще кое-что, - добавил он, - роды могут быть тяжелыми и спонтанными…
- Объясните как и что. Я не глупая - запомню, - нетерпеливо оборвала его Азея.
- Вы уверены? - он осмелился взглянуть ей в глаза.
Адрис был выше - голова Азеи находилась на уровне груди лекаря, потому и смотрела она на него снизу вверх. Но не чувствовала себя меньше и незначительнее.
- Я не страшусь, если вы об этом. - Ее слова были цепкими, как коготки.
- Я верю, но вы меня удивляете.
- Удивляю? Чем же? Вам кажется странным, что один человек готов на жертвы ради другого? Вы же врач, у вас разве иначе?
- Но вы - нет. Вы не давали клятв, не посвящали свою жизнь служению другим. Зачем вам это?
- Откуда вам знать, Адрис? - возмутилась Азея, глаза ее прищурились и блеснули прозрачными изумрудами в узкой щели между век. - Вот что я вам скажу, я никогда больше не буду слабой. Этого достаточно?
Она отвернулась, и Адрис свободно вздохнул. Он не понимал, что с ним происходит, но чем дальше от него стояла Азея, тем легче ему было совладать с собственным волнением.
- Простите меня, - сказал он, склонив повинно голову, - я не должен залезать в вашу жизнь.
- Если только вы не будете во мне сомневаться, - жестко ответила Азея.
- Забудьте о моих сомнениях, - он улыбнулся, стараясь растопить недоверие. - Я надеюсь, наши разногласия не приведут к ссоре?
Азея недоверчиво склонила голову, взвешивая и оценивая его слова, а затем по-доброму отозвалась:
- Я не вижу причины, чтобы ссориться. Да и вам нужно еще меня многому научить.
И протянула руку. Адрис прикоснулся, но сдержаться не смог. Вместо дружеского пожатия он припал губами к тыльной стороне ее ладони.
Азея поспешно выдернула руку, отшатнулась, окатив Адриса не одобряющим взглядом, но ничего не сказала. Это укоряющее молчание было хуже всяких обвинений, Адрис, ругая себя за несдержанность, хотел уже снова рассыпаться в извинениях, когда раздался страшный до судороги крик с улицы. В любой другой момент, лекарь испугался бы этих звуков - в оглушительных воплях ужас, боль, безнадежность сплелись в один большой клубок, давивший на сознание. Но сейчас он был немного рад - крик заставил Адриса и Азею мгновенно забыть о щекотливой ситуации.
Но к дверям они бросились вместе. Адрис рванул ручку на себя, Азея вынырнула из-под его локтя на крыльцо и застыла.
По улице бежало несколько человек, один из них еле держался на ногах. Его бросало с одного края дороги на другой. Можно было бы подумать, что человек пьян, но только голова несчастного была мокрой и алой. Из широкой раны на лбу сочилась кровь. И человек стонал, рычал, кричал, ревел - все сразу.
Из кустов возле дома выскочил мальчик, подбежал к Азее, схватился за подол ее платья и, почти плача, спросил:
-Азея, что это?
Она не нашла ответа, лишь прижала ребенка к себе, отвернув его лицо от улицы, успокаивая погладила по волосам, а сама ошарашено взглянула на Адриса. У Адриса все слова замерли на языке, в ту секунду он не мог думать ни о чем, кроме как о раненом человеке.
Он схватил мешок и спрыгнул с крыльца. Напоследок обернулся к Азее и крикнул:
- Азея! Не волнуйтесь, я вернусь. Скоро…
И поспешил делать то, что умел лучше всего – лечить людей.
Эпизод 8
Не каждый, кто был знаком с Линвардом, мог похвастаться тем, что знал его. Даже для близких друзей он оставался непонятным человеком. Когда дело не касалось службы, он казался окружавшим простодушным, отзывчивым немного наивным добряком. Он был общителен и сговорчив, весел и равнодушен к обидам. Редкая неприятность обеспокоить.
Но внешние спокойствие к неудачам было лишь маской за которой клекотали сильные чувства: и горячие любовь с ненавистью, и тягучее сострадание, и страх, и все то, что не чуждо простым людям. Линвард же оставался до конца уверенным в том, что терпение и вера в лучшее всегда одержат верх над любым злым замыслом.
Однако, всему может наступить предел. Когда бурлящая жижа из переживаний и тревог норовила показаться на поверхности, Линвард стремился к одиночеству. Тогда он мог сбросить с себя чувственную тяжесть, не затрагивая невиновных. Отлучки Линварда длились недолго, избавившись от душевного напряжения, он возвращался домой. Но, иногда, все происходило слишком быстро, чтобы успеть пресечь вспышки гнева. В такие моменты Линвард показывал, что умеет не только прощать и любить, но и карать и ненавидеть.
На службе все было совсем иначе. Воспитанный на законах военного искусства, Линвард научился никогда не смешивать личную жизнь и службу.
Он был верен Фелидии и, надевая плащ Защитника Аборна не думал ни о чем, кроме подчинения Главам и не позволял себе даже размышлять.
Во время выполнения приказа Линвард как будто застывал изнутри. Ненависти к врагам он не испытывал, как и каких-то других чувств. У Линварда просто не было причин ненавидеть людей, о которых он ничего не знал, кроме того, что ему приказали с ними сражаться. Однако в схватки он вступал со всей ожесточенностью, вкладывал в свой меч столько сил и умения, сколько имел.
Когда приказали подавить выступление бунтарей на дворцовой площади, Линвард подчинился мгновенно. Конь был оседлан, меч оголен, разум свободен. Вернулся он лишь на мгновение, когда Линвард увидел Азею, находившуюся в опасной близости к толпе. А потом снова наступила мгла, сквозь которую пробивались лишь немощные лучики сознания.
Когда все закончилось, когда уже гнали пленных к тюрьме, Линвард вспоминал. Все, до мелочей. То, как вместе с другими защитниками Аборна размозжил на части толпу, то, как храпел его возбужденный конь, окруженный голосящими людьми, как всех подряд, без разбора била сильная, уверенная рука, как отшатнулся от него попавший под удар немолодой мужчина. Линвард все вспомнил, пожалел про себя раненного, подумал, изменил бы он сам хоть что-нибудь, вернись время на полчаса назад? Нет. Никогда не стоит сравнивать отношение к противнику до, во время и после боя.
Теперь, когда схватка осталась позади, Линварду было немного жаль пленных. Им предстояла не самая приятная встреча с легендарными катакомбами Аборна…
Коридоры подземелья Дворца Совета извивались щупальцами гигантского спрута. Узкие проходы плотно забила тьма, и только подрагивающие красно-рыжие космы факелов превращали ее в обнадеживающие сумерки. Шаткие, как старческие зубы, ступени прыгали под ногами, тяжелые своды давили, дышали холодом, а на каждом шагу злобно скалились морды невиданных каменных чудовищ – рогатых, крылатых, беспалых, лупоглазых. Они торчали из стен, вылезали из-под земли, караулили за углами и висели под потолком. Эти немые истуканы вытягивали шеи и заглядывали в лица живых серыми бельмами, и неясным оставалось от страха или от озноба, бегут мурашки по коже.
Едва ли кто знал, когда и по чьему приказу был вырыт этот лабиринт, зачем выложили земляные стены камнем и заселили коридоры монстрами. Помимо тоннелей в подземелье были разбросаны сотни крошечных каморок, прячущихся за массивными деревянными, а иной раз и железными дверями и решетками. Они, то примыкали друг к другу, как пчелиные соты, то разбегались, отгораживались друг от друга толстыми стенами.
Может, здесь прятались древние во времена вражеских нашествий. Может, они хоронили в камерах своих мертвецов. Может, лабиринт был игрушкой, капризом какого-то сумасшедшего правителя. Догадкам не находилось числа, а правда надежно схоронилась под слоем веков.
Дворцовые подземелья были главной загадкой Фелидии. Лабиринт ветвился и петлял, коридоры его то сливались, то разделялись, то обрывались глухими тупиками. Они устремлялись вглубь и взлетали к поверхности, будто хотели вырваться из подземного мрака, но никто не знал точно, сколько выходов имел лабиринт. Не находилось смельчака, который бы прошел через все катакомбы, изучил их и, запомнив, составил бы карту.
Эпизод 7
Для Адриса день начинался на удивление спокойно. Лекарь уже привык, что вместо петушиных криков или солнечных лучей его будили стуки в дверь, просьбы, а иногда и ругань нуждающихся в помощи. Посетители могли прийти и ночью, что такое крепкий и здоровый сон Адрис помнил не слишком хорошо. Но не жаловался. Никогда. Его могли незаслуженно оскорбить и обвинить в ошибке, когда он делал все возможное, чтобы помочь, не считаться с его потребностями и желаниями, заявляя, что лекарь не имеет права жить для себя, но Адрис не обращал внимания на пустые разговоры. Он просто шел и делал свое дело. Потому что более всего на свете дорожил человеческой жизнью.
Горожане любили Адриса. Незамужние девушки столицы и близлежащих деревень готовы были с любым пустяком бежать к нему не только ради избавления от хвори. Всеми возможными способами они старались заполучить сердце Адриса. Он был еще молод, хорош собой, высок и статен, умен, вежлив и обходителен со всеми. Никто и никогда не видел его рассерженным или злобным. Баратор отзывался об Адрисе, как о лучшем, потому и единственном своем ученике. Старик говорил, сдвигая мохнатые брови: « Зачем создавать что-то хуже уже созданного. Я горжусь Адрисом и собой. Я подарил Аборну замечательного врача. А себе – равного соперника».
Долгое время оставалось не понятно, почему, собрав в себе столько достоинств, Адрис оставался не женатым. Свою тайну он открыл лишь учителю, когда за чашкой горячего травяного чая, Баратор вывел его на откровенный разговор. Адрис ответил тогда: «Лекарь должен уделять внимание каждому. Делить его поровну, не задумываясь, мужчина перед тобой или женщина. Он должен любить всякого встречного, будь то нищий или бродяга. А семья, это, по сути, темница. Может, самая желанная и любимая, но камера».
Но с тех пор прошло больше года…
Когда перевалило за полдень, а никто так и не появился, Адрис позволил себе расслабиться и заняться любимым делом - приготовлением лекарств. Он отдыхал, когда, напевая под нос, перетирал пестиком в ступке семена и травы, смешивал, раскладывал или разливал их в баночки и бутылочки. И вот зеленые стебельки пустили сок и, под отточенными движениями пестика превратились в кашицу. Адрис уже приготовился добавить в нее порцию лепестков, как неожиданный резкий, агрессивный стук раздался у порога. Адрис поднял голову, оглянулся на входную дверь, и та, словно почувствовав внимание, но, не дожидаясь приглашения, распахнулась.
На пороге стояла молодая женщина, которой лекарь не знал. На щеках ее горел румянец, и грудь часто, шумно вздымалась, выдавая то, что женщина спешила. Каштановые волосы растрепались, лезли в глаза, но ничего не стесняясь, гостья отбросила их быстрым движением, и смело, прямо взглянула на хозяина.
- Адрис? - уточнила она.
Он замер, не в силах ни подобрать слов, ни оторвать взгляд от женщины. Она оглушила Адриса двумя несовместимыми вещами - утонченной яркой женской красотой и духовной силой, которая горы могла свернуть, если бы ее хозяйка не испугалась ее применить. Он спешно поборол свое восторженное удивление, спокойно отставил ступку в сторону и вежливо поклонился гостье.
- Да, если вы ищите Адриса - лекаря, то это я, - промолвил он,- а вы кто?
- Азея, - громко ответила женщина и зашла в дом, - я за вашей помощью, Адрис. Простите, что так…резко, просто время не терпит.
- Ну, так говорите. Если я могу сделать что-нибудь, то непременно помогу. Может, вы присядете?
В приглашающем жесте он повел рукой к столу, но Азея взволнованно отмахнулась и тряхнула каштановой гривой.
- Нет, времени нет. Если вы не заняты, пойдемте скорее.
И она решительно шагнула к Адрису, словно демонстрируя, что не собирается уходить отсюда в одиночестве.
- В чем проблема? - спросил он. - Я должен это знать, чтобы взять с собой все необходимое.
- Роды на носу, - быстро ответила Азея, - а состояние отвратительное.
Она не просила, не приказывала, скорее - требовала. Адрис не перечил. Он торопливо сложил в походный мешок несколько склянок с настоями и инструменты, которые ему могли бы пригодиться, при этом тайно, оценивающе оглядев еще раз женщину. Она все так же стояла в дверях, ожидая Адриса, смотрела куда-то в сторону, задумавшись на миг. И вот тогда она показалась ему совсем другой. Не слабая, но нуждающаяся в поддержке, пронизанная какой-то печалью, с которой, похоже и пыталась справиться. На секунду она как будто забыла о собственной уверенности и несокрушимости. И это снова поразило Адриса. Врачевателю тел вдруг отчаянно сильно захотелось исцелить душу Азеи, избавить ее от неизвестной тоски, хоть женщина и не просила этого.
- Идемте, - промолвил он, отвлекая Азею от размышлений
- Здесь недалеко, - она снова проговорила твердо и шагнула за порог.
По дороге Адрис молчал и только внимательно слушал быстрый рассказ Азеи. Из него он узнал все об Эльде, несчастной больной женщине, к которой его и вели. Он понял с сожалением, что Эльде душевный покой необходим даже больше, чем Азее, потому как все ее тревоги сказывались на здоровье самым неблагоприятным образом. Он старался слушать внимательно, ничего не упускать, но неожиданно для себя вздрогнул, когда Азея упомянула о своем муже. Немногословно, но нежно, и это странно обожгло Адриса. Он спешно избавился от неудобного ощущения, как и от бессмысленного, неоправданного волнения.
Со слов Азеи Адрис понял, что состояние Эльды неутешительное, но, когда увидел ее, то осознал, насколько ошибся.
- Азея, вы не могли бы выйти из комнаты, - вежливо попросил он, стараясь не показывать тревоги, - я должен осмотреть Эльду.
Азея кивнула и покинула помещение, а Адрис приблизился к постели, и, успокаивающе, погладил Эльду по руке.
- Ничего не бойтесь, - промолвил он ласково, - все будет хорошо.
Эльда взглянула на него и через силу улыбнулась.
- Я надеюсь, - промолвила она тихо, угасая. - Я ведь должна держаться, верно? Ради детей…
- И ради них тоже, - Адрис нахмурился, - но и для себя самой. Позвольте я вас осмотрю…
Он пробыл в комнате около получаса, когда вышел, снова увидел Азею. Она сидела за столом, немного ссутулившись, глаза смотрели в одну точку, руки покоились на коленях ладонями вверх. Будто женщина искала в их линиях свою судьбу. Такая красивая, загадочная и непостижимая, что у Адриса на миг перехватило дух.
- Азея! - позвал он негромко.
Она резко обернулась, привстала, вопрошающе спокойно взглянула на Адриса.
- Вот, что я вам скажу, Азея, - начал он свои объяснения, не смотря в зеленые глаза собеседницы, опасаясь повторной сумятицы чувств, - Эльда не больна. Расстройство - причина ее недуга. Все, что ей нужно, это набраться сил перед родами и успокоиться. Я оставлю вам лекарства - на первое время хватит. Потом принесу еще. Я буду навещать вас, то есть ее… Но я не могу постоянно находиться рядом. Ей нужен присмотр…
- Это не проблема.
- Есть еще кое-что, - добавил он, - роды могут быть тяжелыми и спонтанными…
- Объясните как и что. Я не глупая - запомню, - нетерпеливо оборвала его Азея.
- Вы уверены? - он осмелился взглянуть ей в глаза.
Адрис был выше - голова Азеи находилась на уровне груди лекаря, потому и смотрела она на него снизу вверх. Но не чувствовала себя меньше и незначительнее.
- Я не страшусь, если вы об этом. - Ее слова были цепкими, как коготки.
- Я верю, но вы меня удивляете.
- Удивляю? Чем же? Вам кажется странным, что один человек готов на жертвы ради другого? Вы же врач, у вас разве иначе?
- Но вы - нет. Вы не давали клятв, не посвящали свою жизнь служению другим. Зачем вам это?
- Откуда вам знать, Адрис? - возмутилась Азея, глаза ее прищурились и блеснули прозрачными изумрудами в узкой щели между век. - Вот что я вам скажу, я никогда больше не буду слабой. Этого достаточно?
Она отвернулась, и Адрис свободно вздохнул. Он не понимал, что с ним происходит, но чем дальше от него стояла Азея, тем легче ему было совладать с собственным волнением.
- Простите меня, - сказал он, склонив повинно голову, - я не должен залезать в вашу жизнь.
- Если только вы не будете во мне сомневаться, - жестко ответила Азея.
- Забудьте о моих сомнениях, - он улыбнулся, стараясь растопить недоверие. - Я надеюсь, наши разногласия не приведут к ссоре?
Азея недоверчиво склонила голову, взвешивая и оценивая его слова, а затем по-доброму отозвалась:
- Я не вижу причины, чтобы ссориться. Да и вам нужно еще меня многому научить.
И протянула руку. Адрис прикоснулся, но сдержаться не смог. Вместо дружеского пожатия он припал губами к тыльной стороне ее ладони.
Азея поспешно выдернула руку, отшатнулась, окатив Адриса не одобряющим взглядом, но ничего не сказала. Это укоряющее молчание было хуже всяких обвинений, Адрис, ругая себя за несдержанность, хотел уже снова рассыпаться в извинениях, когда раздался страшный до судороги крик с улицы. В любой другой момент, лекарь испугался бы этих звуков - в оглушительных воплях ужас, боль, безнадежность сплелись в один большой клубок, давивший на сознание. Но сейчас он был немного рад - крик заставил Адриса и Азею мгновенно забыть о щекотливой ситуации.
Но к дверям они бросились вместе. Адрис рванул ручку на себя, Азея вынырнула из-под его локтя на крыльцо и застыла.
По улице бежало несколько человек, один из них еле держался на ногах. Его бросало с одного края дороги на другой. Можно было бы подумать, что человек пьян, но только голова несчастного была мокрой и алой. Из широкой раны на лбу сочилась кровь. И человек стонал, рычал, кричал, ревел - все сразу.
Из кустов возле дома выскочил мальчик, подбежал к Азее, схватился за подол ее платья и, почти плача, спросил:
-Азея, что это?
Она не нашла ответа, лишь прижала ребенка к себе, отвернув его лицо от улицы, успокаивая погладила по волосам, а сама ошарашено взглянула на Адриса. У Адриса все слова замерли на языке, в ту секунду он не мог думать ни о чем, кроме как о раненом человеке.
Он схватил мешок и спрыгнул с крыльца. Напоследок обернулся к Азее и крикнул:
- Азея! Не волнуйтесь, я вернусь. Скоро…
И поспешил делать то, что умел лучше всего – лечить людей.
Эпизод 8
Не каждый, кто был знаком с Линвардом, мог похвастаться тем, что знал его. Даже для близких друзей он оставался непонятным человеком. Когда дело не касалось службы, он казался окружавшим простодушным, отзывчивым немного наивным добряком. Он был общителен и сговорчив, весел и равнодушен к обидам. Редкая неприятность обеспокоить.
Но внешние спокойствие к неудачам было лишь маской за которой клекотали сильные чувства: и горячие любовь с ненавистью, и тягучее сострадание, и страх, и все то, что не чуждо простым людям. Линвард же оставался до конца уверенным в том, что терпение и вера в лучшее всегда одержат верх над любым злым замыслом.
Однако, всему может наступить предел. Когда бурлящая жижа из переживаний и тревог норовила показаться на поверхности, Линвард стремился к одиночеству. Тогда он мог сбросить с себя чувственную тяжесть, не затрагивая невиновных. Отлучки Линварда длились недолго, избавившись от душевного напряжения, он возвращался домой. Но, иногда, все происходило слишком быстро, чтобы успеть пресечь вспышки гнева. В такие моменты Линвард показывал, что умеет не только прощать и любить, но и карать и ненавидеть.
На службе все было совсем иначе. Воспитанный на законах военного искусства, Линвард научился никогда не смешивать личную жизнь и службу.
Он был верен Фелидии и, надевая плащ Защитника Аборна не думал ни о чем, кроме подчинения Главам и не позволял себе даже размышлять.
Во время выполнения приказа Линвард как будто застывал изнутри. Ненависти к врагам он не испытывал, как и каких-то других чувств. У Линварда просто не было причин ненавидеть людей, о которых он ничего не знал, кроме того, что ему приказали с ними сражаться. Однако в схватки он вступал со всей ожесточенностью, вкладывал в свой меч столько сил и умения, сколько имел.
Когда приказали подавить выступление бунтарей на дворцовой площади, Линвард подчинился мгновенно. Конь был оседлан, меч оголен, разум свободен. Вернулся он лишь на мгновение, когда Линвард увидел Азею, находившуюся в опасной близости к толпе. А потом снова наступила мгла, сквозь которую пробивались лишь немощные лучики сознания.
Когда все закончилось, когда уже гнали пленных к тюрьме, Линвард вспоминал. Все, до мелочей. То, как вместе с другими защитниками Аборна размозжил на части толпу, то, как храпел его возбужденный конь, окруженный голосящими людьми, как всех подряд, без разбора била сильная, уверенная рука, как отшатнулся от него попавший под удар немолодой мужчина. Линвард все вспомнил, пожалел про себя раненного, подумал, изменил бы он сам хоть что-нибудь, вернись время на полчаса назад? Нет. Никогда не стоит сравнивать отношение к противнику до, во время и после боя.
Теперь, когда схватка осталась позади, Линварду было немного жаль пленных. Им предстояла не самая приятная встреча с легендарными катакомбами Аборна…
Коридоры подземелья Дворца Совета извивались щупальцами гигантского спрута. Узкие проходы плотно забила тьма, и только подрагивающие красно-рыжие космы факелов превращали ее в обнадеживающие сумерки. Шаткие, как старческие зубы, ступени прыгали под ногами, тяжелые своды давили, дышали холодом, а на каждом шагу злобно скалились морды невиданных каменных чудовищ – рогатых, крылатых, беспалых, лупоглазых. Они торчали из стен, вылезали из-под земли, караулили за углами и висели под потолком. Эти немые истуканы вытягивали шеи и заглядывали в лица живых серыми бельмами, и неясным оставалось от страха или от озноба, бегут мурашки по коже.
Едва ли кто знал, когда и по чьему приказу был вырыт этот лабиринт, зачем выложили земляные стены камнем и заселили коридоры монстрами. Помимо тоннелей в подземелье были разбросаны сотни крошечных каморок, прячущихся за массивными деревянными, а иной раз и железными дверями и решетками. Они, то примыкали друг к другу, как пчелиные соты, то разбегались, отгораживались друг от друга толстыми стенами.
Может, здесь прятались древние во времена вражеских нашествий. Может, они хоронили в камерах своих мертвецов. Может, лабиринт был игрушкой, капризом какого-то сумасшедшего правителя. Догадкам не находилось числа, а правда надежно схоронилась под слоем веков.
Дворцовые подземелья были главной загадкой Фелидии. Лабиринт ветвился и петлял, коридоры его то сливались, то разделялись, то обрывались глухими тупиками. Они устремлялись вглубь и взлетали к поверхности, будто хотели вырваться из подземного мрака, но никто не знал точно, сколько выходов имел лабиринт. Не находилось смельчака, который бы прошел через все катакомбы, изучил их и, запомнив, составил бы карту.
