Глупо краситься в блонд или прыгать с тарзанки, если дни сочтены и бес отсчитывает дни до забронированного места в аду. Все эти ништяки вроде дорогой покраски для авто, полностью проржавевшей и сгнившей изнутри. Она не проедет и метра, сколько ни штукатурь. Лучше сесть за руль бодрого крепкого жигуленка и доехать до рая, чем сгрохотать в ад на крутой тачке по последнему писку моды. Такие мысли крутились в моей голове, пока я шел по густому темному лесу неизвестной игровой реальности. Все, чего я хотел – это оказаться сейчас на своем любимом диване с кружкой кофе в обнимку. Котенок вдруг недовольно рыкнул на моем плече. Хороший такой рык, как у маленького льва. «Хорошо, хорошо, - послушно согласился я,- с котенком в обнимку». При этой мысли он благосклонно продолжил тарахтеть, как новенький трактор.
Что мы имеем: я - неизвестно где, в каком лесу, полностью безоружный, не знающий ни чего ожидать, ни где взять хлеба и воды, с неизвестным науке котенком на плече упорно иду вперед в незнамо какой реальности. Вишенка на торте – скорее всего, меня ожидает глобальное сражение со злом. Зло облечено в ту форму, которая пришла на ум программистам этой игры, а этим людям в горячечном бреду создания «опиума для народа» могло привидеться что угодно. Где были мои мозги? Почему я не занят поисками портала в том же месте, куда меня выкинуло? Где вход – там и выход. Даже если я не буду ранен, убит или сожран в ближайшие несколько минут, и даже если я смогу победить это виртуальное чудовище и останусь жить – как это поможет слезть с игры всем этим многочисленным игроманам, подсевшим на это «наркоманское зелье»? Как это поможет вообще? Не проще ли просто телепортироваться на пару десятков лет назад, тупо слетать к самому первому изобретателю компьютерной игры и стукнуть ему по кумполу, чтобы он ничего не изобретал на фиг? Не наш метод, согласен. Метод темных. Тогда отвлечь его как-нибудь? Подослать к нему красивую девушку, чтобы она ему запудрила мозги и почти сразу родила, а потом сразу еще двойню или тройню, чтобы он пошел работать простым манагером и думать забыл про это изобретательство. Но нет, если бы было все так просто - наши меня запихнули прямиком в игру. Знать бы, с какой целью. Что я кому сделал, что меня так жестоко кинули, подбросили, как слепого котенка, в этот лес? Кого я тут спасу, что я тут смогу сделать? Мне бы себя спасти, не то, что человечество целиком. Я тут, знаете ли, не на курорте. От каждого шороха готов «дуба дать». И зубы при этой мысли почему-то начали мелко стучать, хотя мне было не холодно. С каждым шагом какая-то отвратительная дрожь пробиралась ко мне в сердце. С каждым шагом мне становилось хуже и хуже. Не то, чтобы я боялся. Но я чувствовал то же самое, что ощущает каждый более-менее светлый человек, приближаясь к месту дислокации темных. Дрожь во всем теле, холодные руки и ноги, волны страха, подкатывающие к горлу. Сейчас стало модно называть это паническими атаками, от них, кажется, даже изобрели лекарство. Ха-ха. Любой воцерковленный человек уверенно скажет, что это всего лишь нападение бесов. Им зачем-то понадобилось, чтобы вы были ослаблены именно сейчас, запаниковали и совершили ошибку. Им нужна ваша дрожь в руках, ваше прерывистое дыхание, ваши провалы в памяти, и, в конечном итоге, ваш роковой шаг. То, что испортит вашу жизнь и жизнь окружающих в ближайшем будущем или навсегда. Так что все очень просто. Никакие таблетки не смогут отогнать ваших бесов. Молитва - отгонит, причастие – отгонит, очень хороший духовник и батюшка- отгонят (но их сейчас ой как трудно найти, труднее чем хорошего психолога). А таблетки – просто бизнес, ничего личного. Над человеком, вооруженным антидепрессантами, бес смачно ржет. От человека, вооруженного молитвой, псалтырем и Святой кровью причастия Господа Бога нашего Иисуса Христа нечистый бежит, сверкая пятками.
Лес становился гуще, деревья – все больше похожи на те, что окружали избушку бабки Ёжки в сказках: я знаю, я смотрел в детстве в книжках картинки, пока мне читала мама. Те самые черепа на палках с горящими глазами я не забуду ни в жизнь: а еще спрашивают, почему русские никогда не улыбаются. Почитайте наши детские сказки, посмотрите к ним советские картинки, и вам тоже будет не до смеха. Веселых солнечных полянок больше не встречалось, обстановка становилась все мрачнее и мрачнее. Котенок на плече перестал мурлыкать. Я несколько раз взглянул на него, опасаясь, не помер ли часом, сердешный. Нет, он был жив, только молча и напряженно лупил свои маленькие глазки во тьму, будто ждал чего-то. Нет, тут в этом лесу без пустырника и валерьянки делать нечего - можно просто от страха так нервы завязать в узел, что за всю жизнь не распутаешь. А я не то что бы был храброго десятка. Вдруг я очнулся, хлопнул себя мысленно по лбу. Я же не читаю молитву! С тех пор как встретил кота, все внимание переключил на него, забыл про молитву. От балбес! Начал читать про себя Иисусову молитву, и как будто стало чуть светлее. Страх отошел на задний план. С каждой новой молитвой его становилось все меньше, пока он сам не ушел, растворился, растаял. Я больше не чувствовал ни панических атак, ни того, что обычно скрывалось под ними. Не то, чтобы темные забили на меня. Я просто оказался в защитном огненном коконе, который, как они не старались, они не могли прокусить, который их обжигал, не давая приближаться. Я, наконец, вышел на поляну. А вот и передышка. Ура!
Ох, как же мне надоела эта бесконечная борьба света с тьмой! Любой светлый расскажет вам, как же он заколебался воевать. Мы понимаем всю необходимость войны. Мы понимаем, что не защищаться мы не можем, и не мы развязали эту кровавую битву. Но как же копится усталость за годы войны – это постоянное напряжение, ожидание подвоха, это «Каждый человек по умолчанию темный, пока не доказано обратное» (с). Это выматывает. Разведки, засады, слежение за врагом, нападение, отражение атаки. Каждый день ты вынужден воевать. Ты видишь, как гибнут твои товарищи, но после слёз твои кулаки сжимаются все сильнее. Ты уже циничен, ты привык доставать труп волка из каждой первой овечьей шкуры, сердце твое сжимается: «Как мало осталось наших», - думаешь ты. Это жизнь, это жизнь. Ничего не попишешь. Сторона зла была мне омерзительна, поэтому я каждый день до последней капли крови сражался за добро. И не было видно ни конца, ни края этой битве.
Я вышел на поляну и тяжело опустился на первый попавшийся старый пень. Пень был настолько трухлявым, что по нему, как по восьмиполосному шоссе сновали взад – вперед неисчислимые полчища муравьев. Было испугался за свою пятую точку, но так устал и так лень было вставать, что тупо понадеялся, что джинсы не прокусят. Погладил котенка. Он странно молчал. Скосил на него глаза. Котенок все еще пялился вперед в непроходимую чащу, как будто капитан на мостике, сжимая в руках штурвал, вглядываясь в бушующие волны океана впереди. Я посмотрел по направлению его взгляда и похолодел. Из кромешной темноты на меня смотрели желтые, горящие странным огнем, недвижимые глаза. Было совершенно непонятно, что делать. Вскочить? Попробовать убежать? Но впереди со всех сторон непроходимый бурьян, можно легко запутаться в ветвях. Залезть на дерево? Там такая же куча веток, плюс у меня на плече котенок, как бы его не уронить. Мысли хаотично пронеслись в моей бедной голове за доли секунды. Куда бежать?! Влево? Вправо? И я сходу ломанулся вправо наискосок. Я вскочил так быстро и бежал с таким ускорением, что у меня захолонуло сердце, и когда я наконец встал у какого-то ветвисто-крючковатого дерева, я не мог отдышаться. «Господи, какой я дурак, - с тоской подумал я, - сидел бы дома у телека в шерстяных носках, пил бы чай с вареньем и грыз фисташки. За что это все мне?». Лес был темен и безрадостен, и я в нем был аналогичен. Совсем скоро наступит полная тьма, а я сейчас, после этого скоростного – марш- броска, даже не смогу найти дорогу обратно, к жилым домам. Пусть они не были такими в прямом смысле, пусть их всего лишь нарисовали программисты, но сама мысль о них – грела. Да и, скорее всего, именно там был вход в игру. А где вход, там и выход. «Ой, дурак, - с горечью подумалось мне, - что ж я там не остался, чтобы нормально найти портал обратно? Что ж мне захотелось, глупому, геройствовать? Опять решил спасти мир ценой собственной жизни? Ох, дебил». Я облокотился головой об это странное дерево, посмотрел вверх. Небо темнело с каждой минутой. И нет рядом ни одного человека, чтобы хотя бы сказать мне ободряющее слово. Ни-ко-го вокруг. Тут закопошилось у меня в вороте, и я вспомнил про котенка, которого я в спешке запихал туда, когда убегал на всех скоростях с поляны. Я вытащил сердешного, он благодарно затарахтел, как советский холодильник. Я осмотрел его – с ним было все в порядке, малость взъерошен, но кто сейчас не? Рано унывать. Рано нюни распускать. Я отвечаю за него перед Богом. Мы в ответе за тех, кого приручили. Надо искать выход из этой тьмы. Я не имею права раскиснуть.
Как мне, блин, надоело находиться в челюстях кита, одновременно сдерживая их обеими руками, как раскрытую мышеловку, чтобы он меня не раскусил, чтобы не провалиться к нему в желудок. Как надоело это все, кто бы знал. Почему я вечно на передовой? Почему темные охотятся за мной 24/7, бесконечно, я повторюсь, бес-ко-не-чно устраивая свои капканы и ловушки? Да, я не сдался, не повелся, не подписал контракт, не продал свою душу, но… но как же я устал…Неужели это будет длиться вечно, до самой моей смерти? Нужно постоянно быть на чеку, ведь я на передовой. На самой что ни на есть передовой…Ох, как же мне все надоело… Надо было взбодрить себя, но я не знал, как. В лесу, знаете ли, нет гламурных кофеен с Патриков, где можно заказать самый крепкий кофе в мире с белоснежной пенкой и посапывать его, отрешенно смотря на потоки машин и красивые отражения желтых фонарей. Никакой тут тебе урбанистической романтики – лес как лес, и желтые глаза чудовищных зверей, которые выбрали меня своим ужином на сегодня. Подавитесь, твари. Встану комом в вашем горле, поперхнетесь. Закашляетесь. Да и помрете. Мне от вас ничего не надо – я иду с котом через самый темный и густой лес в мире, это вы хотите меня сожрать. Это ваше тупое желание – проглотить, изувечить, изничтожить. Вы, темные, и часа не проживете после Второго пришествия. Прекрасно зная об этом, судорожно пытаетесь погубить все больше душ, перед смертью не можете надышаться. Недолго вам осталось, ангел апокалипсиса уже отсчитывает ваши последние часы. Котенок посмотрел в мои глаза. В его чернильных огромных сияющих локаторах отражался космос. Звезды сияли на дне глаз моего кота. Я еще раз изумился красоте Божьего создания. Погладил его, тихо прошептал: «Прорвемся». Со своей смертью я бы еще мог смириться, но за кота я сейчас был готов порвать любого. Просто на части. Я прочитал «Отче наш» три раза, взял валявшуюся на земле какую-то тяжелую ветку - дубинку и вышел из моего укрытия. Я был готов к бою. В голове мой крутилось: «Врешь, не возьмешь» (с) non-stop, я был готов на все сто к чему угодно.
Но не к тому, что внезапно открылось перед моим взором. Я стоял на бортике многополосного шоссе, по которому неслись сотни, нет, тысячи гоночных автомобилей. Один из них чуть не сшиб меня, мне пришлось срочно отскочить назад. Челюсть моя отвисла. Теперь я понял, что значит это выражение – я никак не мог закрыть рот от удивления. Рука ослабла, и я чуть не выронил дубинку. Котенок сказал: «Мяу», и в этом мяу было столько «Охренеть», что мне не пришлось ничего говорить. Я посмотрел чуть дальше – кольцо шоссе завивалось в многоступенчатый спуск, я, выходит, стоял на самой высокой его точке. Чуть дальше виднелись серые и серебристые высотки самой удивительной формы. Пожалуй, про такие только в книжках Кира Булычева и можно было прочитать. Что-то было не так с цветом. Я даже проморгался. А, понял. Машин было превеликое множество, но все они были серые, голубые и серебристые. Ни одной красной или хотя бы черной. Шоссе под моими ногами тоже было серебристым. И лес. Лес. Лес! Как бы это помягче сказать… Когда я захотел отступить назад, леса не было. За моей спиной стояла мощная стена из синего кирпича. Ну вот, и глюки мои подъехали. Прощай, кукушечка. Котенок мяукнул, и, как мне показалось, даже зарычал. Если котенок реален, значит, и со мной все хорошо. Значит, я прав. Значит, мозги мои на месте. Это просто реальность поменялось. Кодировщики сделали ход конем. Твари. Гребанные гейммейкеры. Чтоб у вас всю жизнь все зависало. Что же мне теперь делать? Назад отступить я не могу. Эх, разрабы, сволочи - они отрезали мне путь домой! Я это понял, как только пришел в себя. Ведь там, у тех нежилых многоэтажек с советскими пупсами в песочнице наверняка был обратный вход в портал домой. Эх, я идиот – первооткрыватель. Сидел бы щас дома, пил бы вкусный кофе с пенкой, смотрел бы сериальчик под семечки. Но нет. Понесло меня. Я еще раз горько вздохнул. Кот усиленно затарахтел. «Эх, друг мой сердешный, не выбраться нам отсюда, чует мое сердце», - я погладил его по голове, тот немедленно кайфанул. «Ладно, «двум смертям не бывать, а одной не миновать»(с), надо выбираться отсюда потихонечку», - сказал я сам себе. Путь предстоял неблизкий. Дорога сложная. Кукушечка моя, держись крепко, не улетай! Кот, мяучь! Я с тобой. Прорвемся.
Что мне оставалось делать, как кроме того, чтобы идти вперед? Я шел вдоль этого «ралли Москва- Париж-Дакар» с серебристыми тачками, которые проносились мимо меня быстрее ветра, и не чувствовал ничего. Ни горечи, ни сожаления, ни страха, ни усталости, ни разочарования. Я не успел как следует послужить Богу, было бы глупо прямо сейчас умереть. Быть сбитым одной из этих серебристых, несущихся на всей скорости прямо на меня машин и обрадовать темных – ну уж нет. Если советские многоэтажки и лес были иллюзией, то эти потоки машин – тем паче. Главное, в этой каше из программ не потерять себя. Я и мой мозг – вот что имеет значение. Моя вера, мои чувства, мой мозг - вот что важно. На Бога единственного можно опереться в этом бесконечном иллюзорном мире. Моя вера еще не подводила меня ни разу. Я разочаровывал Бога, подводил его, велся на дешевые искушения от рогатого. Но Бог – Он ни разу не предавал меня. Вот в чем дело. Мы приписываем Богу все катаклизмы и разрушения, что есть на этой планете, абсолютно не вдупляя, что это суть проявления темных и отказа людей от веры. Мы не понимаем, что Бог лишь попускает этому происходить, потому что у каждого человека априори по умолчанию есть свобода волеизъявления. Это вшито в нашу программу: мы можем говорить «нет» или «да» на любых поворотах нашей судьбы. Мы вольны выбирать между Светом и Тьмой, и в этом и есть весь секрет. Если бы 2 тысячи лет назад люди выбрали Свет, не было распятия, и о, как хорошо мы бы все сейчас жили. Рай – вовсе не метафора, а вполне себе конкретное место и когда-нибудь он точно будет на Земле. Жаль, конечно, что я к этому времени успею сто миллионов раз умереть, столько же обратно воплотиться на этой планете, нахлебаться страданий
Глава 27
Что мы имеем: я - неизвестно где, в каком лесу, полностью безоружный, не знающий ни чего ожидать, ни где взять хлеба и воды, с неизвестным науке котенком на плече упорно иду вперед в незнамо какой реальности. Вишенка на торте – скорее всего, меня ожидает глобальное сражение со злом. Зло облечено в ту форму, которая пришла на ум программистам этой игры, а этим людям в горячечном бреду создания «опиума для народа» могло привидеться что угодно. Где были мои мозги? Почему я не занят поисками портала в том же месте, куда меня выкинуло? Где вход – там и выход. Даже если я не буду ранен, убит или сожран в ближайшие несколько минут, и даже если я смогу победить это виртуальное чудовище и останусь жить – как это поможет слезть с игры всем этим многочисленным игроманам, подсевшим на это «наркоманское зелье»? Как это поможет вообще? Не проще ли просто телепортироваться на пару десятков лет назад, тупо слетать к самому первому изобретателю компьютерной игры и стукнуть ему по кумполу, чтобы он ничего не изобретал на фиг? Не наш метод, согласен. Метод темных. Тогда отвлечь его как-нибудь? Подослать к нему красивую девушку, чтобы она ему запудрила мозги и почти сразу родила, а потом сразу еще двойню или тройню, чтобы он пошел работать простым манагером и думать забыл про это изобретательство. Но нет, если бы было все так просто - наши меня запихнули прямиком в игру. Знать бы, с какой целью. Что я кому сделал, что меня так жестоко кинули, подбросили, как слепого котенка, в этот лес? Кого я тут спасу, что я тут смогу сделать? Мне бы себя спасти, не то, что человечество целиком. Я тут, знаете ли, не на курорте. От каждого шороха готов «дуба дать». И зубы при этой мысли почему-то начали мелко стучать, хотя мне было не холодно. С каждым шагом какая-то отвратительная дрожь пробиралась ко мне в сердце. С каждым шагом мне становилось хуже и хуже. Не то, чтобы я боялся. Но я чувствовал то же самое, что ощущает каждый более-менее светлый человек, приближаясь к месту дислокации темных. Дрожь во всем теле, холодные руки и ноги, волны страха, подкатывающие к горлу. Сейчас стало модно называть это паническими атаками, от них, кажется, даже изобрели лекарство. Ха-ха. Любой воцерковленный человек уверенно скажет, что это всего лишь нападение бесов. Им зачем-то понадобилось, чтобы вы были ослаблены именно сейчас, запаниковали и совершили ошибку. Им нужна ваша дрожь в руках, ваше прерывистое дыхание, ваши провалы в памяти, и, в конечном итоге, ваш роковой шаг. То, что испортит вашу жизнь и жизнь окружающих в ближайшем будущем или навсегда. Так что все очень просто. Никакие таблетки не смогут отогнать ваших бесов. Молитва - отгонит, причастие – отгонит, очень хороший духовник и батюшка- отгонят (но их сейчас ой как трудно найти, труднее чем хорошего психолога). А таблетки – просто бизнес, ничего личного. Над человеком, вооруженным антидепрессантами, бес смачно ржет. От человека, вооруженного молитвой, псалтырем и Святой кровью причастия Господа Бога нашего Иисуса Христа нечистый бежит, сверкая пятками.
Глава 28
Лес становился гуще, деревья – все больше похожи на те, что окружали избушку бабки Ёжки в сказках: я знаю, я смотрел в детстве в книжках картинки, пока мне читала мама. Те самые черепа на палках с горящими глазами я не забуду ни в жизнь: а еще спрашивают, почему русские никогда не улыбаются. Почитайте наши детские сказки, посмотрите к ним советские картинки, и вам тоже будет не до смеха. Веселых солнечных полянок больше не встречалось, обстановка становилась все мрачнее и мрачнее. Котенок на плече перестал мурлыкать. Я несколько раз взглянул на него, опасаясь, не помер ли часом, сердешный. Нет, он был жив, только молча и напряженно лупил свои маленькие глазки во тьму, будто ждал чего-то. Нет, тут в этом лесу без пустырника и валерьянки делать нечего - можно просто от страха так нервы завязать в узел, что за всю жизнь не распутаешь. А я не то что бы был храброго десятка. Вдруг я очнулся, хлопнул себя мысленно по лбу. Я же не читаю молитву! С тех пор как встретил кота, все внимание переключил на него, забыл про молитву. От балбес! Начал читать про себя Иисусову молитву, и как будто стало чуть светлее. Страх отошел на задний план. С каждой новой молитвой его становилось все меньше, пока он сам не ушел, растворился, растаял. Я больше не чувствовал ни панических атак, ни того, что обычно скрывалось под ними. Не то, чтобы темные забили на меня. Я просто оказался в защитном огненном коконе, который, как они не старались, они не могли прокусить, который их обжигал, не давая приближаться. Я, наконец, вышел на поляну. А вот и передышка. Ура!
Ох, как же мне надоела эта бесконечная борьба света с тьмой! Любой светлый расскажет вам, как же он заколебался воевать. Мы понимаем всю необходимость войны. Мы понимаем, что не защищаться мы не можем, и не мы развязали эту кровавую битву. Но как же копится усталость за годы войны – это постоянное напряжение, ожидание подвоха, это «Каждый человек по умолчанию темный, пока не доказано обратное» (с). Это выматывает. Разведки, засады, слежение за врагом, нападение, отражение атаки. Каждый день ты вынужден воевать. Ты видишь, как гибнут твои товарищи, но после слёз твои кулаки сжимаются все сильнее. Ты уже циничен, ты привык доставать труп волка из каждой первой овечьей шкуры, сердце твое сжимается: «Как мало осталось наших», - думаешь ты. Это жизнь, это жизнь. Ничего не попишешь. Сторона зла была мне омерзительна, поэтому я каждый день до последней капли крови сражался за добро. И не было видно ни конца, ни края этой битве.
Я вышел на поляну и тяжело опустился на первый попавшийся старый пень. Пень был настолько трухлявым, что по нему, как по восьмиполосному шоссе сновали взад – вперед неисчислимые полчища муравьев. Было испугался за свою пятую точку, но так устал и так лень было вставать, что тупо понадеялся, что джинсы не прокусят. Погладил котенка. Он странно молчал. Скосил на него глаза. Котенок все еще пялился вперед в непроходимую чащу, как будто капитан на мостике, сжимая в руках штурвал, вглядываясь в бушующие волны океана впереди. Я посмотрел по направлению его взгляда и похолодел. Из кромешной темноты на меня смотрели желтые, горящие странным огнем, недвижимые глаза. Было совершенно непонятно, что делать. Вскочить? Попробовать убежать? Но впереди со всех сторон непроходимый бурьян, можно легко запутаться в ветвях. Залезть на дерево? Там такая же куча веток, плюс у меня на плече котенок, как бы его не уронить. Мысли хаотично пронеслись в моей бедной голове за доли секунды. Куда бежать?! Влево? Вправо? И я сходу ломанулся вправо наискосок. Я вскочил так быстро и бежал с таким ускорением, что у меня захолонуло сердце, и когда я наконец встал у какого-то ветвисто-крючковатого дерева, я не мог отдышаться. «Господи, какой я дурак, - с тоской подумал я, - сидел бы дома у телека в шерстяных носках, пил бы чай с вареньем и грыз фисташки. За что это все мне?». Лес был темен и безрадостен, и я в нем был аналогичен. Совсем скоро наступит полная тьма, а я сейчас, после этого скоростного – марш- броска, даже не смогу найти дорогу обратно, к жилым домам. Пусть они не были такими в прямом смысле, пусть их всего лишь нарисовали программисты, но сама мысль о них – грела. Да и, скорее всего, именно там был вход в игру. А где вход, там и выход. «Ой, дурак, - с горечью подумалось мне, - что ж я там не остался, чтобы нормально найти портал обратно? Что ж мне захотелось, глупому, геройствовать? Опять решил спасти мир ценой собственной жизни? Ох, дебил». Я облокотился головой об это странное дерево, посмотрел вверх. Небо темнело с каждой минутой. И нет рядом ни одного человека, чтобы хотя бы сказать мне ободряющее слово. Ни-ко-го вокруг. Тут закопошилось у меня в вороте, и я вспомнил про котенка, которого я в спешке запихал туда, когда убегал на всех скоростях с поляны. Я вытащил сердешного, он благодарно затарахтел, как советский холодильник. Я осмотрел его – с ним было все в порядке, малость взъерошен, но кто сейчас не? Рано унывать. Рано нюни распускать. Я отвечаю за него перед Богом. Мы в ответе за тех, кого приручили. Надо искать выход из этой тьмы. Я не имею права раскиснуть.
Глава 29
Как мне, блин, надоело находиться в челюстях кита, одновременно сдерживая их обеими руками, как раскрытую мышеловку, чтобы он меня не раскусил, чтобы не провалиться к нему в желудок. Как надоело это все, кто бы знал. Почему я вечно на передовой? Почему темные охотятся за мной 24/7, бесконечно, я повторюсь, бес-ко-не-чно устраивая свои капканы и ловушки? Да, я не сдался, не повелся, не подписал контракт, не продал свою душу, но… но как же я устал…Неужели это будет длиться вечно, до самой моей смерти? Нужно постоянно быть на чеку, ведь я на передовой. На самой что ни на есть передовой…Ох, как же мне все надоело… Надо было взбодрить себя, но я не знал, как. В лесу, знаете ли, нет гламурных кофеен с Патриков, где можно заказать самый крепкий кофе в мире с белоснежной пенкой и посапывать его, отрешенно смотря на потоки машин и красивые отражения желтых фонарей. Никакой тут тебе урбанистической романтики – лес как лес, и желтые глаза чудовищных зверей, которые выбрали меня своим ужином на сегодня. Подавитесь, твари. Встану комом в вашем горле, поперхнетесь. Закашляетесь. Да и помрете. Мне от вас ничего не надо – я иду с котом через самый темный и густой лес в мире, это вы хотите меня сожрать. Это ваше тупое желание – проглотить, изувечить, изничтожить. Вы, темные, и часа не проживете после Второго пришествия. Прекрасно зная об этом, судорожно пытаетесь погубить все больше душ, перед смертью не можете надышаться. Недолго вам осталось, ангел апокалипсиса уже отсчитывает ваши последние часы. Котенок посмотрел в мои глаза. В его чернильных огромных сияющих локаторах отражался космос. Звезды сияли на дне глаз моего кота. Я еще раз изумился красоте Божьего создания. Погладил его, тихо прошептал: «Прорвемся». Со своей смертью я бы еще мог смириться, но за кота я сейчас был готов порвать любого. Просто на части. Я прочитал «Отче наш» три раза, взял валявшуюся на земле какую-то тяжелую ветку - дубинку и вышел из моего укрытия. Я был готов к бою. В голове мой крутилось: «Врешь, не возьмешь» (с) non-stop, я был готов на все сто к чему угодно.
Но не к тому, что внезапно открылось перед моим взором. Я стоял на бортике многополосного шоссе, по которому неслись сотни, нет, тысячи гоночных автомобилей. Один из них чуть не сшиб меня, мне пришлось срочно отскочить назад. Челюсть моя отвисла. Теперь я понял, что значит это выражение – я никак не мог закрыть рот от удивления. Рука ослабла, и я чуть не выронил дубинку. Котенок сказал: «Мяу», и в этом мяу было столько «Охренеть», что мне не пришлось ничего говорить. Я посмотрел чуть дальше – кольцо шоссе завивалось в многоступенчатый спуск, я, выходит, стоял на самой высокой его точке. Чуть дальше виднелись серые и серебристые высотки самой удивительной формы. Пожалуй, про такие только в книжках Кира Булычева и можно было прочитать. Что-то было не так с цветом. Я даже проморгался. А, понял. Машин было превеликое множество, но все они были серые, голубые и серебристые. Ни одной красной или хотя бы черной. Шоссе под моими ногами тоже было серебристым. И лес. Лес. Лес! Как бы это помягче сказать… Когда я захотел отступить назад, леса не было. За моей спиной стояла мощная стена из синего кирпича. Ну вот, и глюки мои подъехали. Прощай, кукушечка. Котенок мяукнул, и, как мне показалось, даже зарычал. Если котенок реален, значит, и со мной все хорошо. Значит, я прав. Значит, мозги мои на месте. Это просто реальность поменялось. Кодировщики сделали ход конем. Твари. Гребанные гейммейкеры. Чтоб у вас всю жизнь все зависало. Что же мне теперь делать? Назад отступить я не могу. Эх, разрабы, сволочи - они отрезали мне путь домой! Я это понял, как только пришел в себя. Ведь там, у тех нежилых многоэтажек с советскими пупсами в песочнице наверняка был обратный вход в портал домой. Эх, я идиот – первооткрыватель. Сидел бы щас дома, пил бы вкусный кофе с пенкой, смотрел бы сериальчик под семечки. Но нет. Понесло меня. Я еще раз горько вздохнул. Кот усиленно затарахтел. «Эх, друг мой сердешный, не выбраться нам отсюда, чует мое сердце», - я погладил его по голове, тот немедленно кайфанул. «Ладно, «двум смертям не бывать, а одной не миновать»(с), надо выбираться отсюда потихонечку», - сказал я сам себе. Путь предстоял неблизкий. Дорога сложная. Кукушечка моя, держись крепко, не улетай! Кот, мяучь! Я с тобой. Прорвемся.
Глава 30
Что мне оставалось делать, как кроме того, чтобы идти вперед? Я шел вдоль этого «ралли Москва- Париж-Дакар» с серебристыми тачками, которые проносились мимо меня быстрее ветра, и не чувствовал ничего. Ни горечи, ни сожаления, ни страха, ни усталости, ни разочарования. Я не успел как следует послужить Богу, было бы глупо прямо сейчас умереть. Быть сбитым одной из этих серебристых, несущихся на всей скорости прямо на меня машин и обрадовать темных – ну уж нет. Если советские многоэтажки и лес были иллюзией, то эти потоки машин – тем паче. Главное, в этой каше из программ не потерять себя. Я и мой мозг – вот что имеет значение. Моя вера, мои чувства, мой мозг - вот что важно. На Бога единственного можно опереться в этом бесконечном иллюзорном мире. Моя вера еще не подводила меня ни разу. Я разочаровывал Бога, подводил его, велся на дешевые искушения от рогатого. Но Бог – Он ни разу не предавал меня. Вот в чем дело. Мы приписываем Богу все катаклизмы и разрушения, что есть на этой планете, абсолютно не вдупляя, что это суть проявления темных и отказа людей от веры. Мы не понимаем, что Бог лишь попускает этому происходить, потому что у каждого человека априори по умолчанию есть свобода волеизъявления. Это вшито в нашу программу: мы можем говорить «нет» или «да» на любых поворотах нашей судьбы. Мы вольны выбирать между Светом и Тьмой, и в этом и есть весь секрет. Если бы 2 тысячи лет назад люди выбрали Свет, не было распятия, и о, как хорошо мы бы все сейчас жили. Рай – вовсе не метафора, а вполне себе конкретное место и когда-нибудь он точно будет на Земле. Жаль, конечно, что я к этому времени успею сто миллионов раз умереть, столько же обратно воплотиться на этой планете, нахлебаться страданий
