Вальтер резко выдохнул и посмотрел на меня уже без синих огоньков в глазах. Желания убить меня было полно, но он ничего не сделал. Похоже, ему сейчас наиболее важно вернуть свою магию. Он никогда не умел расставлять приоритеты, это у него явно от отца.
– Не говори о ней больше, – приказал Вальтер, опускаясь снова в кресло.
Судя по потерянному взгляду, он вообще жалеет, что не убил меня ещё тогда, когда была возможность. Я также снова сел и молча посмотрел на него не скрывая снисхождения.
– Слова на Брачной метке вскружили тебе голову? Отсюда вся эта ерунда с Канцлером? – перестаю дурачиться и обращаюсь к нему серьёзно. – Брачная метка не предвидит будущее, никто не может видеть его! То, что ты пытаешь сделать, используя силу ведьмы, поистине глупо, у тебя не получится.
– Ты не понимаешь, о чем ты говоришь, – холодно отозвался он.
– А ты совершаешь ту же ошибку, что и твой отец, – безжалостно парирую. – Идешь на поводу своих амбиций, не заботясь о своей семье.
Вальтер холодно посмотрел на меня, а затем, чуть поддавшись вперед, испепелил взглядом кофейный столик.
– Мой отец погнался к эльфам, поверив в дурацкую сказку. Мы же стоим на пороге войны, в которой проиграем, если кризис правления продолжится. Король умер, а оставшейся принц никуда не годится, нашей стране нужна твердая рука, тот, кто будет управлять ею. И лучше меня, поверь, никого на этот пост не найдется. На кону нечто большее, чем наши жизни.
– Политика, политика, политика… Когда мы учились, ты бесился только когда разговор заходил о ней. А сейчас что? Тот Вальтер, которого я знал, который был моим другом, никогда бы не бросил своего ребенка.
– Если ты не проводишь политику, то кто-то проводит ее над тобой. Не слышал такое выражение? К тому же сложно бросить того, кто сам ушёл, не так ли? – холодно отозвался он только.
– Неудивительно, что твоё проклятие все ещё при тебе. Как поверить, что тебя любят, если сам любить не умеешь, – иронизирую в ответ, устало откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза.
– Любовь не в желании все время быть рядом, а в понимании, когда нужно отпустить любимого человека, – от этой фразы я удивленно открыл глаза, а Вальтер продолжил говорить. – Думаешь где им опаснее: со мной во время революции или у эльфов, где никто не знает о нашей связи?
– Ты сам-то в это веришь? – фыркаю не очень натурально. – Что так лучше? По-моему, ты так только пытаешься избавиться от них, чтобы ничего не мешало твоим грандиозным планам по завоеванию страны.
– Нет ничего эгоистичней желания, чтобы любимые всегда были рядом, ты как самый эгоистичный человек, которого я знаю, об этом знаешь.
Я замолчал, подумав о матери. Она всегда торопила меня с женитьбой, приговаривая, что когда у рода появится наследник, она наконец-то сможет уснуть вечным сном, а то, что осталось от ее души – растворится навсегда. Я не хотел ее отпускать и сейчас не хочу, как мою великаншу и нашу маленькую обжору. Что плохого в желании всегда быть рядом с ними? Учитывая то, что только я могу остановить дочь и спасти жену тут уже не до эгоизма и «так им будет безопасней».
Клара
«Мама» – такое странное слово. Оно всегда вызывало у меня смешанные эмоции. В детстве, как и все детдомовские, я ждала, что она за мной вернется. Сложно поверить, но иногда матери одумываются и возвращаются за своими детьми. Я не видела, но дети в нашем детдоме в это верили. Когда нечем было заняться, мы часто собирались возле окна и фантазировали, рассказывая, какая мама красивая, как вкусно готовит пирожки с повидлом и скоро заберет домой. Я тоже фантазировала, мне нравилось представлять ее идеальной матерью, в длинном сатиновом платье, с аккуратным пучком на затылке и темно-синей тесьмой в волосах, и с красивым, но размытым лицом. Этот образ появился у меня в голове после того как в маленьком городском парке увидела женщину с маленькой девочкой. Они играли, сидя на скамейке, на девочке было прекрасное розовое платье, и рядом с ней сидела дорогая фарфоровая кукла, одетая так же, о которой я могла только мечтать. Тогда я, маленькая девочка с вечно спутанными волосами решила для себя, что та тётя должна быть моей мамой. Подошла к той самой скамейке, собиралась спросить: не хочет ли тётя быть моей мамой, но не смогла сказать и слова. Девочка в прекрасном розовом платье заплакала при виде такого чучела как я, и ее мама поступила правильно – прогнала меня, грязную девочку улицы. Ее можно понять, она защищала своего ребенка. Все те слова, что говорила при этом, маленький ребёнок, каким на тот момент была я, не запомнил. Все, что я запомнила – это картинку идеальной матери и дочки. То, чего у меня тогда не было, но чего очень сильно хотелось. Тогда я решила, что раз уж не могу быть той идеальной дочкой, то буду идеальной матерью. Эта картинка так прочно отложилась у меня в голове, что ее сложно стереть из памяти. После первого и единственного визита дедушки великана, я уже перестала играть в игру с остальными, представляя какая моя мама, просто потому, что поняла – она никогда за мной не вернется. Я повторяла себе это раз за разом, доводя себя до истерики, которую могла остановить только какая-нибудь блестящая штучка. Они успокаивали меня, блестящие яркие мелочи, как позолоченные фантики от дорогих конфет, что принес мне мой дедушка. Самые сладкие и горькие конфеты моего детства, первые и единственные. Честно говоря, даже спустя время, не понимаю, зачем дед приходил ко мне, как смог найти среди тысячи беспризорной малышни? Тогда я думала, что ему сказала мама. Что она знает, где я, и вот-вот передумает, и вернется за мной, но она не вернулась. Я была не идеальной дочерью, а она далеко не идеальной матерью, если ее можно так назвать. Когда меня спрашивали о родителях, та же Пенелопа, отвечала, что я результат пылкой, но короткой любви великана и гномихи. Мне хотелось верить, что, хотя бы зачата я была в любви, раз уж после рождения была ею обделена.
Гном пристально посмотрел на меня, чуть довольно ухмыляясь, а я не удержалась от фырканья.
– Вы познакомите меня с матерью? Серьёзно? – чуть грубовато и снисходительно смотрю на него. – Если уж вам так захотелось поговорить с матушкой, то валите к чёртовой, там, где я вас и видела!
– Как ты разговариваешь, нахалка безродная? – недовольно фыркнул Долгоус, даже хлопнул меня по пятой точке. – У вас там совсем не умеют воспитывать женщин!
– У тебя все равно нет выбора, – ответил мне рыжий с какой-то довольной ухмылкой и повернулся к Долгоусу. – Готовьте капсулу, нам нужно поскорее отправить ее в столицу.
– Как прикажете, – подобострастно ответил тот ему.
Я посмотрела на обоих с желанием убить, но толпа низкорослых бородачей взяла меня в кольцо и буквально потащила обратно к площади с золотой статуей. Они особо не церемонились, и я точно пару раз ощутила чью-то пятерню на своей заднице. За руку ухватить не успела, так что пришлось мстить сразу всем: кому локтем в нос, кому ногой по коленке, в конечном итоге схватила сразу троих за косы и принялась тягать из стороны в сторону, так что маленькие воители завизжали фальцетом. Ну, какие из них воины, я вас умоляю!
– Отпусти! Отпусти страшная женщина! – завизжал тот, что и шёл сзади, по нему, судя по тому, как хромает с фингалом под глазом, досталось от меня вдвойне.
– Да чего же страшная? – воскликнула возмущенно. – Я – красивая, между прочим, муж мне так говорил! Он не стал бы лгать, знает, как это опасно, не раз ощущал на себе последствия своего вранья. Так что это вы глаза промойте господа мелкие злыдни, чтобы красоту мою разглядеть. Я вам не ваши бочонки однотипные, а жена военного министра страны Ансары! Если захочет, он вашу деревеньку с пещерами сровняет!
Мой крик прекратил только рыжий гном, когда мы почти дошли до площади со статуей. К тому времени благодаря своему длинному языку и ловким рукам я обчистила всех гномов из охраны и полностью их обезоружила, даже ремни из брюк успела вытянуть.
– Достаточно! – остановил нас тот самодовольный гном. – Прекратите этот цирк!
Большая шишка и Долгоус шли впереди, так что большую часть нашей потасовки с солдатами не видели. Не знаю, о чем же они болтали, но судя по взгляду здешнего начальника, я получу «по заслугам».
– О, так вы меня отпустите? – попыталась оттолкнуть своих стражников, но меня схватили за цепь кандалов и дернули обратно. – Давно пора! Возможно, вы даже останетесь живы, но это не точно. У Игнаришнарчика будет плохое настроение, так что я не уверена.
– Ни в коем случае, – холодно обратился ко мне гном, пока я отвлекала всех присутствующих своей болтовней, чтобы незаметно вскрыть замок на кандалах. – Ты отправишься туда, где тебе и место.
– Это куда? В вашу сокровищницу что ли? Я бы с удовольствием покупалась в золоте, говорят, для бодрости тела и духа очень помогает золотая ванна. Мне вот этого очень не хватает, но как-нибудь в другой раз, увы, дела. Муж меня заждался, опоздаю — прибьет вас к чертям.
Немного бочком выбираюсь с плотного кольца стражников, не переставая болтать. Мне осталось совсем немного пройти, чтобы иметь хоть какую-то фору, когда сброшу кандалы и побегу, но этот настырный рыжий не дает. Он подошёл ко мне, встал и стоит, смотрит точно надзиратель в детдоме. Они всегда так смотрели, когда подозревали, что я опять украла что-то.
– Разве вы здесь не для того, чтобы встретиться с матерью? – слегка снисходительно спрашивает он.
– Знаете, двадцать пять лет как-то не встречала и ещё столько же, пожалуй, подожду нашей встречи, – несколько воровато улыбаюсь, чувствуя, что замок поддался.
Столько времени прошло от моей буйной юности в детдоме, где само собой не было никакой силы, чтобы разносить вещи в щепки, тогда-то я научилась взламывать замки у Отто. Столько лет прошло, а руки-то помнят, хотя и понадобилось куда больше времени, чем раньше. Громкий щелчок кандалов объявил всем о моем освобождении. Думать времени уже не было, единственный путь определён. Схватила бородача, зажав его шею локтем, а затем направила в сонную артерию сворованный нож.
– Отошли! – крикнула так, что от меня по инерции сразу несколько отскочили.
Гном, торчащий у меня в подмышке, подозрительно спокоен. В отличие от стражи и Долгоуса, который побледнел так, словно это я к его шее приставила клинок.
– Быстро отошли! – скомандовала им, чтобы держались подальше, и попятилась назад. – Или хотите, чтобы я ему глотку вскрыла?
Мой воинственный тон произвел впечатление, плотное кольцо начало расступаться, пропуская меня в сторону. Пришлось пятиться на давно знакомую мне площадь со статуей, изредка оглядываясь. Возле статуи вдруг поняла, что в ловушке, солдаты согнали с площади женщин, окружили ее со всех сторон, угрожая мне оружием.
– Не глупи, твои преступления и так серьёзны, мы можем убить тебя в любой момент! – принялся запугивать меня Долгоус.
– Правда? – переспрашиваю слегка истерично, дергая их важного начальника снова за шевелюру так, чтобы вскрикнул, но гном только рыкнул сдавлено. – Попробуйте, но боюсь, я в таком случае не отвечаю за безопасность рыжика.
– Ты не поняла, женщина, это тебе стоит думать о своей безопасности, – как-то странно ухмыльнулся Долгоус.
Я не поняла, что это означает, пока рыжий как-то увернулся и посмотрел мне в глаза. Все вокруг потускнело, на виски начало давить так, что пришлось их сжать руками, выронив нож. Я умею терпеть боль, это никогда не являлось для меня проблемой, но не в этом случае. Голова заболела так, будто вот-вот взорвётся, перед глазами пошли искры. Боль в районе висков все усиливалась, так что в ушах звенел каждый удар моего сердца, и причину смеха гномов я понять не могла. Они смеялись, даже потешались надо мной, но в омуте боли я не могла и не хотела понимать хоть что-то. То, что я упала и валяюсь в ногах гномов, поняла, только когда меня схватили за волосы и приподняли, заставляя смотреть в яркие, но безжалостные зеленые глаза. Дыхание сперло где-то в груди, но в голове бьется ужасающая мысль, что моя малышка чувствует то же самое. Зло рычу, заставляя себя убрать руки от висков и вцепиться в своего мучителя когтями. Дотянуться до его шеи легко, но не когда голова взрывается каждую секунду. Он ухмыляется и затем щелкает пальцами и боль исчезает так же внезапно, как и появилась. Меня толкнули на землю, только для того, чтобы сразу же приказать поднять на ноги.
– Знаешь, кто это? – спросил гном, деловито расхаживая возле статуи.
– Мне как-то все равно, – выплюнула, чувствуя, что ноги меня не держат.
– Очень жаль, – можно сказать действительно расстроился он. – Правду говорят: мать всегда узнает своего ребенка, но ребенок свою мать – никогда.
– Дяденька, давайте к сути, – мрачно потерла руки, чувствуя, как живот будто налился свинцом.
Плохой признак, очень плохой. Мне пока не больно, но боль – это не самое страшное. Самое страшное это знать, что твоему ребенку плохо, а ты ничего не можешь с этим поделать. Я беспомощна и бесполезна, даже ребенка своего защитить не могу. Убежать от Вани, чтобы умереть от неадекватных гномов по глупому недоразумению – тот ещё итог моей короткой жизни в кроваво-черных тонах. Но моя малышка, она же этого не заслужила. Что я за мать, если до того, как она появилась на свет, не смогла защитить? Даже моя бестолковая матушка справилась с этим, а я? Что я за чудовище такое, от которого одни проблемы?
– Она прекрасна, не так ли? – совершенно проигнорировал мои слова гном, все ещё смотря на статую.
Подняла глаза на статую, чуть шмыгнула носом. Вот это тон, он словно в статую влюбился. Отчасти я его понимаю, если верить молве, почти все гномы клептоманы. Так что даже у этого рыжика выражение лица такое, точно он сейчас мечтает ее своровать.
– Вы ее в одиночку отсюда не унесете, – по-своему восприняла его слова.
Гномы засмеялись, им было смешно от моих слов, мне же смешно не было. Волнение заставило дрожать руки, заставляя себя не хвататься за живот, чтобы не выдать свое положение.
– Прекрасное чувство юмора, и не скажешь, что детдомовская необразованная девочка, – проговорил гном с довольной ухмылкой.
Тоже мне юморист, да ничего здесь смешного! Стоп! Что он сказал? Он подошёл ближе к статуе и затем направился к местной почте.
– Откуда вы знаете, что я детдомовская? – сначала удивилась, а затем разозлилась. – Кто вы, чёрт побери, такой?
– В ваших краях меня называют Рагнаром Рыжим, здесь же я более известен как брат короля гномов Мафассы и наследник престола всех объединениях племен гномов.
Договорив, гном едва заметно улыбнулся, а затем сразу же отвернулся, чтобы посмотреть на статую.
– Это статуя в честь моей племянницы – Ларисы, единственной дочери моего брата, наследной принцессы всего нашего подземного царства. Она умерла много лет назад, при обрушении главной пещеры королевства и горюющий отец выплавил десятки статуй с ее изображением, которые украшают каждый наш город.
От пафоса в его голосе меня затошнило, а может и не только от него. Вообще моё самочувствие можно описать одним словом – хреново. Не знаю, что за взгляд был такой, но смог уложить меня на землю, чего никто не мог сделать многие годы.
– Не говори о ней больше, – приказал Вальтер, опускаясь снова в кресло.
Судя по потерянному взгляду, он вообще жалеет, что не убил меня ещё тогда, когда была возможность. Я также снова сел и молча посмотрел на него не скрывая снисхождения.
– Слова на Брачной метке вскружили тебе голову? Отсюда вся эта ерунда с Канцлером? – перестаю дурачиться и обращаюсь к нему серьёзно. – Брачная метка не предвидит будущее, никто не может видеть его! То, что ты пытаешь сделать, используя силу ведьмы, поистине глупо, у тебя не получится.
– Ты не понимаешь, о чем ты говоришь, – холодно отозвался он.
– А ты совершаешь ту же ошибку, что и твой отец, – безжалостно парирую. – Идешь на поводу своих амбиций, не заботясь о своей семье.
Вальтер холодно посмотрел на меня, а затем, чуть поддавшись вперед, испепелил взглядом кофейный столик.
– Мой отец погнался к эльфам, поверив в дурацкую сказку. Мы же стоим на пороге войны, в которой проиграем, если кризис правления продолжится. Король умер, а оставшейся принц никуда не годится, нашей стране нужна твердая рука, тот, кто будет управлять ею. И лучше меня, поверь, никого на этот пост не найдется. На кону нечто большее, чем наши жизни.
– Политика, политика, политика… Когда мы учились, ты бесился только когда разговор заходил о ней. А сейчас что? Тот Вальтер, которого я знал, который был моим другом, никогда бы не бросил своего ребенка.
– Если ты не проводишь политику, то кто-то проводит ее над тобой. Не слышал такое выражение? К тому же сложно бросить того, кто сам ушёл, не так ли? – холодно отозвался он только.
– Неудивительно, что твоё проклятие все ещё при тебе. Как поверить, что тебя любят, если сам любить не умеешь, – иронизирую в ответ, устало откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза.
– Любовь не в желании все время быть рядом, а в понимании, когда нужно отпустить любимого человека, – от этой фразы я удивленно открыл глаза, а Вальтер продолжил говорить. – Думаешь где им опаснее: со мной во время революции или у эльфов, где никто не знает о нашей связи?
– Ты сам-то в это веришь? – фыркаю не очень натурально. – Что так лучше? По-моему, ты так только пытаешься избавиться от них, чтобы ничего не мешало твоим грандиозным планам по завоеванию страны.
– Нет ничего эгоистичней желания, чтобы любимые всегда были рядом, ты как самый эгоистичный человек, которого я знаю, об этом знаешь.
Я замолчал, подумав о матери. Она всегда торопила меня с женитьбой, приговаривая, что когда у рода появится наследник, она наконец-то сможет уснуть вечным сном, а то, что осталось от ее души – растворится навсегда. Я не хотел ее отпускать и сейчас не хочу, как мою великаншу и нашу маленькую обжору. Что плохого в желании всегда быть рядом с ними? Учитывая то, что только я могу остановить дочь и спасти жену тут уже не до эгоизма и «так им будет безопасней».
Часть 19. Во власти безумного экспериментатора.
Клара
«Мама» – такое странное слово. Оно всегда вызывало у меня смешанные эмоции. В детстве, как и все детдомовские, я ждала, что она за мной вернется. Сложно поверить, но иногда матери одумываются и возвращаются за своими детьми. Я не видела, но дети в нашем детдоме в это верили. Когда нечем было заняться, мы часто собирались возле окна и фантазировали, рассказывая, какая мама красивая, как вкусно готовит пирожки с повидлом и скоро заберет домой. Я тоже фантазировала, мне нравилось представлять ее идеальной матерью, в длинном сатиновом платье, с аккуратным пучком на затылке и темно-синей тесьмой в волосах, и с красивым, но размытым лицом. Этот образ появился у меня в голове после того как в маленьком городском парке увидела женщину с маленькой девочкой. Они играли, сидя на скамейке, на девочке было прекрасное розовое платье, и рядом с ней сидела дорогая фарфоровая кукла, одетая так же, о которой я могла только мечтать. Тогда я, маленькая девочка с вечно спутанными волосами решила для себя, что та тётя должна быть моей мамой. Подошла к той самой скамейке, собиралась спросить: не хочет ли тётя быть моей мамой, но не смогла сказать и слова. Девочка в прекрасном розовом платье заплакала при виде такого чучела как я, и ее мама поступила правильно – прогнала меня, грязную девочку улицы. Ее можно понять, она защищала своего ребенка. Все те слова, что говорила при этом, маленький ребёнок, каким на тот момент была я, не запомнил. Все, что я запомнила – это картинку идеальной матери и дочки. То, чего у меня тогда не было, но чего очень сильно хотелось. Тогда я решила, что раз уж не могу быть той идеальной дочкой, то буду идеальной матерью. Эта картинка так прочно отложилась у меня в голове, что ее сложно стереть из памяти. После первого и единственного визита дедушки великана, я уже перестала играть в игру с остальными, представляя какая моя мама, просто потому, что поняла – она никогда за мной не вернется. Я повторяла себе это раз за разом, доводя себя до истерики, которую могла остановить только какая-нибудь блестящая штучка. Они успокаивали меня, блестящие яркие мелочи, как позолоченные фантики от дорогих конфет, что принес мне мой дедушка. Самые сладкие и горькие конфеты моего детства, первые и единственные. Честно говоря, даже спустя время, не понимаю, зачем дед приходил ко мне, как смог найти среди тысячи беспризорной малышни? Тогда я думала, что ему сказала мама. Что она знает, где я, и вот-вот передумает, и вернется за мной, но она не вернулась. Я была не идеальной дочерью, а она далеко не идеальной матерью, если ее можно так назвать. Когда меня спрашивали о родителях, та же Пенелопа, отвечала, что я результат пылкой, но короткой любви великана и гномихи. Мне хотелось верить, что, хотя бы зачата я была в любви, раз уж после рождения была ею обделена.
Гном пристально посмотрел на меня, чуть довольно ухмыляясь, а я не удержалась от фырканья.
– Вы познакомите меня с матерью? Серьёзно? – чуть грубовато и снисходительно смотрю на него. – Если уж вам так захотелось поговорить с матушкой, то валите к чёртовой, там, где я вас и видела!
– Как ты разговариваешь, нахалка безродная? – недовольно фыркнул Долгоус, даже хлопнул меня по пятой точке. – У вас там совсем не умеют воспитывать женщин!
– У тебя все равно нет выбора, – ответил мне рыжий с какой-то довольной ухмылкой и повернулся к Долгоусу. – Готовьте капсулу, нам нужно поскорее отправить ее в столицу.
– Как прикажете, – подобострастно ответил тот ему.
Я посмотрела на обоих с желанием убить, но толпа низкорослых бородачей взяла меня в кольцо и буквально потащила обратно к площади с золотой статуей. Они особо не церемонились, и я точно пару раз ощутила чью-то пятерню на своей заднице. За руку ухватить не успела, так что пришлось мстить сразу всем: кому локтем в нос, кому ногой по коленке, в конечном итоге схватила сразу троих за косы и принялась тягать из стороны в сторону, так что маленькие воители завизжали фальцетом. Ну, какие из них воины, я вас умоляю!
– Отпусти! Отпусти страшная женщина! – завизжал тот, что и шёл сзади, по нему, судя по тому, как хромает с фингалом под глазом, досталось от меня вдвойне.
– Да чего же страшная? – воскликнула возмущенно. – Я – красивая, между прочим, муж мне так говорил! Он не стал бы лгать, знает, как это опасно, не раз ощущал на себе последствия своего вранья. Так что это вы глаза промойте господа мелкие злыдни, чтобы красоту мою разглядеть. Я вам не ваши бочонки однотипные, а жена военного министра страны Ансары! Если захочет, он вашу деревеньку с пещерами сровняет!
Мой крик прекратил только рыжий гном, когда мы почти дошли до площади со статуей. К тому времени благодаря своему длинному языку и ловким рукам я обчистила всех гномов из охраны и полностью их обезоружила, даже ремни из брюк успела вытянуть.
– Достаточно! – остановил нас тот самодовольный гном. – Прекратите этот цирк!
Большая шишка и Долгоус шли впереди, так что большую часть нашей потасовки с солдатами не видели. Не знаю, о чем же они болтали, но судя по взгляду здешнего начальника, я получу «по заслугам».
– О, так вы меня отпустите? – попыталась оттолкнуть своих стражников, но меня схватили за цепь кандалов и дернули обратно. – Давно пора! Возможно, вы даже останетесь живы, но это не точно. У Игнаришнарчика будет плохое настроение, так что я не уверена.
– Ни в коем случае, – холодно обратился ко мне гном, пока я отвлекала всех присутствующих своей болтовней, чтобы незаметно вскрыть замок на кандалах. – Ты отправишься туда, где тебе и место.
– Это куда? В вашу сокровищницу что ли? Я бы с удовольствием покупалась в золоте, говорят, для бодрости тела и духа очень помогает золотая ванна. Мне вот этого очень не хватает, но как-нибудь в другой раз, увы, дела. Муж меня заждался, опоздаю — прибьет вас к чертям.
Немного бочком выбираюсь с плотного кольца стражников, не переставая болтать. Мне осталось совсем немного пройти, чтобы иметь хоть какую-то фору, когда сброшу кандалы и побегу, но этот настырный рыжий не дает. Он подошёл ко мне, встал и стоит, смотрит точно надзиратель в детдоме. Они всегда так смотрели, когда подозревали, что я опять украла что-то.
– Разве вы здесь не для того, чтобы встретиться с матерью? – слегка снисходительно спрашивает он.
– Знаете, двадцать пять лет как-то не встречала и ещё столько же, пожалуй, подожду нашей встречи, – несколько воровато улыбаюсь, чувствуя, что замок поддался.
Столько времени прошло от моей буйной юности в детдоме, где само собой не было никакой силы, чтобы разносить вещи в щепки, тогда-то я научилась взламывать замки у Отто. Столько лет прошло, а руки-то помнят, хотя и понадобилось куда больше времени, чем раньше. Громкий щелчок кандалов объявил всем о моем освобождении. Думать времени уже не было, единственный путь определён. Схватила бородача, зажав его шею локтем, а затем направила в сонную артерию сворованный нож.
– Отошли! – крикнула так, что от меня по инерции сразу несколько отскочили.
Гном, торчащий у меня в подмышке, подозрительно спокоен. В отличие от стражи и Долгоуса, который побледнел так, словно это я к его шее приставила клинок.
– Быстро отошли! – скомандовала им, чтобы держались подальше, и попятилась назад. – Или хотите, чтобы я ему глотку вскрыла?
Мой воинственный тон произвел впечатление, плотное кольцо начало расступаться, пропуская меня в сторону. Пришлось пятиться на давно знакомую мне площадь со статуей, изредка оглядываясь. Возле статуи вдруг поняла, что в ловушке, солдаты согнали с площади женщин, окружили ее со всех сторон, угрожая мне оружием.
– Не глупи, твои преступления и так серьёзны, мы можем убить тебя в любой момент! – принялся запугивать меня Долгоус.
– Правда? – переспрашиваю слегка истерично, дергая их важного начальника снова за шевелюру так, чтобы вскрикнул, но гном только рыкнул сдавлено. – Попробуйте, но боюсь, я в таком случае не отвечаю за безопасность рыжика.
– Ты не поняла, женщина, это тебе стоит думать о своей безопасности, – как-то странно ухмыльнулся Долгоус.
Я не поняла, что это означает, пока рыжий как-то увернулся и посмотрел мне в глаза. Все вокруг потускнело, на виски начало давить так, что пришлось их сжать руками, выронив нож. Я умею терпеть боль, это никогда не являлось для меня проблемой, но не в этом случае. Голова заболела так, будто вот-вот взорвётся, перед глазами пошли искры. Боль в районе висков все усиливалась, так что в ушах звенел каждый удар моего сердца, и причину смеха гномов я понять не могла. Они смеялись, даже потешались надо мной, но в омуте боли я не могла и не хотела понимать хоть что-то. То, что я упала и валяюсь в ногах гномов, поняла, только когда меня схватили за волосы и приподняли, заставляя смотреть в яркие, но безжалостные зеленые глаза. Дыхание сперло где-то в груди, но в голове бьется ужасающая мысль, что моя малышка чувствует то же самое. Зло рычу, заставляя себя убрать руки от висков и вцепиться в своего мучителя когтями. Дотянуться до его шеи легко, но не когда голова взрывается каждую секунду. Он ухмыляется и затем щелкает пальцами и боль исчезает так же внезапно, как и появилась. Меня толкнули на землю, только для того, чтобы сразу же приказать поднять на ноги.
– Знаешь, кто это? – спросил гном, деловито расхаживая возле статуи.
– Мне как-то все равно, – выплюнула, чувствуя, что ноги меня не держат.
– Очень жаль, – можно сказать действительно расстроился он. – Правду говорят: мать всегда узнает своего ребенка, но ребенок свою мать – никогда.
– Дяденька, давайте к сути, – мрачно потерла руки, чувствуя, как живот будто налился свинцом.
Плохой признак, очень плохой. Мне пока не больно, но боль – это не самое страшное. Самое страшное это знать, что твоему ребенку плохо, а ты ничего не можешь с этим поделать. Я беспомощна и бесполезна, даже ребенка своего защитить не могу. Убежать от Вани, чтобы умереть от неадекватных гномов по глупому недоразумению – тот ещё итог моей короткой жизни в кроваво-черных тонах. Но моя малышка, она же этого не заслужила. Что я за мать, если до того, как она появилась на свет, не смогла защитить? Даже моя бестолковая матушка справилась с этим, а я? Что я за чудовище такое, от которого одни проблемы?
– Она прекрасна, не так ли? – совершенно проигнорировал мои слова гном, все ещё смотря на статую.
Подняла глаза на статую, чуть шмыгнула носом. Вот это тон, он словно в статую влюбился. Отчасти я его понимаю, если верить молве, почти все гномы клептоманы. Так что даже у этого рыжика выражение лица такое, точно он сейчас мечтает ее своровать.
– Вы ее в одиночку отсюда не унесете, – по-своему восприняла его слова.
Гномы засмеялись, им было смешно от моих слов, мне же смешно не было. Волнение заставило дрожать руки, заставляя себя не хвататься за живот, чтобы не выдать свое положение.
– Прекрасное чувство юмора, и не скажешь, что детдомовская необразованная девочка, – проговорил гном с довольной ухмылкой.
Тоже мне юморист, да ничего здесь смешного! Стоп! Что он сказал? Он подошёл ближе к статуе и затем направился к местной почте.
– Откуда вы знаете, что я детдомовская? – сначала удивилась, а затем разозлилась. – Кто вы, чёрт побери, такой?
– В ваших краях меня называют Рагнаром Рыжим, здесь же я более известен как брат короля гномов Мафассы и наследник престола всех объединениях племен гномов.
Договорив, гном едва заметно улыбнулся, а затем сразу же отвернулся, чтобы посмотреть на статую.
– Это статуя в честь моей племянницы – Ларисы, единственной дочери моего брата, наследной принцессы всего нашего подземного царства. Она умерла много лет назад, при обрушении главной пещеры королевства и горюющий отец выплавил десятки статуй с ее изображением, которые украшают каждый наш город.
От пафоса в его голосе меня затошнило, а может и не только от него. Вообще моё самочувствие можно описать одним словом – хреново. Не знаю, что за взгляд был такой, но смог уложить меня на землю, чего никто не мог сделать многие годы.
