Глава 1
Я возвращалась домой, такая же целостная и единая, как отделенные от косточки половинки персика. Сердцевина моя, зияя рваными ранами, скорбно молчала. Вторая часть с ликованием восклицала: «Уже скоро»! Третья – усмехалась: «Сдалась». И возразить им было нечего. Каждая по-своему права: ошибочно или нет - рассудит время.
За плечами остались сутки пути, десятки станций, сотни безымянных «километров» известных лишь их обитателям и машинистам пригородных поездов, неизменно открывающим двери возле пустых перронов. За окном проплывал знакомый с детства пейзаж - березовые посадки, зеленеющие холмы, ощетинившиеся вершинами деревьев низины. Привычно голубели водной гладью родниковые речушки. Но согревали душу не они, а спелый апельсин, зависший в безоблачной, бескрайней выси, который так редко видим в небе северной столицы. Только сейчас я поняла, насколько соскучилась по солнцу!
На перроне, как и в день моего отъезда, никого. Из нововведений пластиковый прищур здания вокзала, свежевыкрашенный фасад и тротуарная плитка, сменившая щербатый асфальт на первой линии. Далее безнадега. Привокзальная площадь окончательно захирела: облупились обступившие ее двухэтажки, зачахли окружающие Ильича ели, пришли в упадок деревянные скамьи, на которых в дни моего детства сиживали старушки, ожидающие привоза свежего хлеба в «Первый».
Дом бабушки – иначе я его не воспринимала – крайний на нашей улице. От опушки огород отделял лишь частокол: ныне покосившийся и местами прогнивший, а когда-то новенький, радующий глаз и ароматно пахнущий древесиной. «На страже границ» - в те времена повторял дедушка.
Избрав кратчайший путь от станции, я зашла с задов. Впуская меня, тоскливо скрипнула заброшенная калитка, на которой, вопреки протестам мужа, настояла бабушка. «Не все же мне через забор прыгать. Чай, не молодею», - отшучивалась она в ответ на наше с сестрой любопытство.
Неприятно удивленная пустующей будкой – при бабуле на цепи всегда сидел какой-нибудь «Полкан» - я подошла к крыльцу. Входная дверь приветливо распахнута, но вторая оказалась заперта. Пришлось объявить о себе.
Звонок пел недолго, но пронзительно, и вновь напомнил о бабушке. При ней дверь никогда не запиралась, разве что на ночь, да и то не всегда. Только времена были другие – советские.
Открыли мне быстро, можно даже сказать молниеносно, словно поджидали. А вот отворивший оказался незнаком. Вместо низкорослой, светловолосой сестры в дверном проеме появился недюжинных размеров бугай с приметной рыжей шевелюрой.
Я растерялась от неожиданности и, видимо, молчала непозволительно долго, ибо он заговорил первым. Впрочем, начало этой речи по непонятным причинам прошло мимо меня.
- … должны вернуться.
- Что, простите?
- Я говорю, хозяйка с сыном уехали на несколько дней. – Он улыбнулся, блеснув рядом крепких белых зубов.
- Как уехали? Куда?
Выезжая без предупреждения, я совершенно не думала о таком варианте развития событий. А ведь должна была!
- В Саратов. В больницу, - мужчина посерьезнел и теперь смотрел вопросительно.
- В больницу? – меня затопил страх. – Что-то случилось? С Ольгой? Со Святом?
- Со Святом. Эм-м-м… Святослав заикается, решили показаться квалифицированному неврологу, - после недолгой паузы пояснил он.
От сердца отлегло, но стало бесконечно стыдно. Я понятия не имела о проблемах племянника. Вот тебе и родственные отношения!
- Простите, а вы…
- … кто?
Мы заговорили одновременно, как выяснилось, подумав об одном и том же.
- Владимир, - представился он, а мне не ко времени подумалось, что имя ему подходит. Такой мужчина смог бы владеть миром.
- Вы с Ольгой…
Я смолкла, не представляя, какое определение лучше использовать. Кавалер? Парень? Сожитель? Думать о том, что сестра не сочла нужным сообщить мне о свадьбе, не хотелось.
- Нет, нет, - он вновь заулыбался и в отрицании замотал головой. – Я здесь квартирую.
- Квартируете?
- Да, комнату снимаю.
- Комнату?
- Комнату.
Я сошла с ума? Иного объяснения этому во всех отношениях абсурдному диалогу у меня не находилось.
- Какую комнату?
- Дальнюю.
- Дедушкину?
- Наверное, - пожав плечами. – Я неприхотливый.
- Неприхотливый, - спопугайничала я, воскресив в памяти комнатушку два на два, укрытую периной кровать, табурет и кадушку с пальмой на нем: привереде там однозначно не место.
- Может, пройдем? Вы ведь Ярослава? Да? – он посторонился, подкрепив предложение действием.
Я опешила:
- Откуда вы… - но оборвала себя на полуслове, сообразив, что только что обозначила собственную принадлежность к этому дому вопросом о дедушке.
- В буфете ваши с Ольгой фотографии. Простите, сразу не догадался. Вы обе несколько подросли с тех пор, - блеснул дедукцией Владимир и протянул руку, предлагая взять сумку.
Я не стала отказываться, хотя факт, что сестра обсуждала меня с постояльцем, вызвал внутренний протест.
- Яра. Зовите меня Яра, - сказала уже в «холодной», скидывая с ног балетки. – Так привычнее.
- Хорошо, Яра. Как пожелаете.
Мне показалось, он усмехается, но подтверждать это предположение я не стала и, не оглядываясь, прошла в дом.
В «теплой» ничего не изменилось. В правом углу все также стоял комод, рядом короб для грязного белья, накрытый лоскутным ковриком. Напротив входа висели настенное зеркало и часы над ним. За дверью бачок для рукомойника. Даже обои остались те же, что раньше – зеленые в мелкий цветочек.
- Чаю хотите? Как раз вскипел, когда вы позвонили, - на правах радушного хозяина предложил Владимир и, поставив саквояж под зеркалом, кивнул в сторону кухни. – Еще могу блинчиками с творогом попотчевать: Ольга наделала перед отъездом. Вкусные.
- Не сомневаюсь.
Я невольно улыбнулась. Лель в бабушку – отменная кухарка, в отличие от меня никогда на этот поприще не блиставшей.
- Так как? Чаю? – не получив внятного ответа, Владимир повторил вопрос.
- С удовольствием, - я кивнула и направилась в кухню.
Войдя вслед за мной, мужчина тут же полез в холодильник доставать угощение. Я же, оглядевшись, уселась во главе стола.
- И давно вы у нас квартируете? – полюбопытствовала, когда передо мною поставили белое блюдце с чашкой в красный горошек.
- Уже третий месяц, - просветил меня жилец, наполняя чашку кипятком.
- Прилично, - пряча неловкость, я потянулась за заваркой.
Это странно чувствовать себя гостьей в доме, в котором выросла.
- Насколько планируете остаться?
- Пока не знаю. Вам это не нравится, да?
- Что не нравится? – Моя рука дрогнула, и крупинки сахара посыпались на скатерть.
- То, что я здесь остановился. Мое присутствие, - вернув чайник на плиту, Владимир сел напротив. – Я могу съехать, если хотите. Это не принципиально, где жить, - глядя выжидающе.
Вопрос несказанно удивил. Пусть особой радости я не испытывала, но и ничего подобного в виду не имела.
- Это Ольгин дом, и ей решать, кому здесь жить. Не мне, - почти правдиво. Три года назад я отказалась от наследства в пользу сестры.
- Ясно.
Мужчина ответом удовлетворился, а вот поверил ли? Уверенности у меня не было. Впрочем, это значения не имело. Чтобы избежать дальнейшего недопонимания, я замолчала и принялась за чай с блинчиками. Они, как и следовало ожидать, удались.
***
Спустя примерно двадцать минут с момента нашего неожиданного знакомства, сославшись на что-то требующее его незамедлительного присутствия (подробности меня не интересовали), Владимир засобирался. Я втайне порадовалась этому обстоятельству – хотелось осмотреться, побродить по дому, окунуться в былое без посторонних глаз – и, чтобы максимально приблизить этот момент, пообещала собственноручно перемыть грязную посуду. Меня предсказуемо не отговаривали.
Закрыв за квартирантом дверь, я тут же выбросила из головы все с ним связанное и, движимая нетерпением, устремилась в «общую», куда сознательно не заходила в присутствии чужого человека, свято храня «личное». А так хотелось поскорее ступить на бабушкин ковер, ощутить босыми стопами его мягкость, пробежаться пальцами по десяткам, сотням корешков дедушкиных книг, выбрать одну и, устроившись в узеньком кресле с деревянными подлокотниками, сквозь кружевной тюль глядеть в окно на границу леса – мгновенья счастья.
Но меня поджидало разочарование, и вмиг лишенная присутствия духа я застыла в дверях, точно перед надгробием, безуспешно сражаясь со слезами сожаления. Фантазия реформатора безжалостной дланью прошлась по дорогой сердцу обстановке. Исчез длинноворсный ковер, и свежевыкрашенный коричневый пол в лучах заглядывающего в окна июньского солнца подмигивал белесыми пятнами. На месте ретро-кресел стоял вместительный угловой диван с множеством разноразмерных подушек. Журнальный столик под «голубым экраном» сменила новомодная тумба, да и сам телевизор преобразился, обретя современный, ультратонкий вид. И только старенький, забитый посудой буфет, остался на прежнем месте – привет из прошлого.
Смахнув с ресниц соленые капли, я приблизилась к единственному знакомому предмету интерьера. Рука коснулась лакированной поверхности. Взгляд зацепился за щербинку, оставленную разбившейся масленкой. Она выскользнула из моих рук в преддверии десятилетнего юбилея сестры. Ох и досталось мне тогда!
В груди защемило.
- Леля, Леля… - непроизвольный укор сорвался с губ.
Но имела ли на это право та, что отказалась от наследства? Вряд ли.
Открыв дверцу со стеклом, я достала фотографию. С нее на меня смотрели бабушка с дедушкой, запечатленные в день своей последней годовщины – золотой свадьбы. Мы тогда устроили им праздник - накрыли стол, собрали друзей - а потом наблюдали за тем, как они веселятся: поют, декламируют стихи, пляшут, пока не откажут ноги или не закружится голова, а затем, привалившись к стене, подшучивают над немощью друг друга и пытаются отдышаться.
Исследовав содержимое буфета, я отправилась дальше. В «темной» на первый взгляд ничего не изменилось. Все тот же одинокий светильник на стене, платяной шкаф, комод на шесть ящиков, бабушкина шкатулка для украшений. Мы с Ольгой частенько наводили в ней ревизию - прикладывали, примеряли, ссорились из-за чего-то особенно желанного и получали нагоняй пойманные на месте преступления: бабушка не любила, когда без разрешения роются в ее вещах.
Перед «дальней» я на мгновенье стушевалась: вспомнился новый жилец, но жажда видеть возобладала над рассудительностью, и незваной гостьей я вошла в бывшую дедовскую обитель. Здесь он отдыхал в послеобеденные часы, спал по ночам, отлеживался во время гипертонических кризов. Тогда, казалось, весь дом замирал. Запрещалось шуметь, включать телевизор, баловаться в «общей», а в погожие дни нас выпроваживали во двор, где предоставленные самим себе мы играли в прятки среди смородинных кустов, швырялись камешками с соседский сарай, заигрывали с Полканом, чтобы тотчас скрыться из поля зрения посматривающей в кухонные окна бабушки, стоит собаке подать голос.
Окинув придирчивым взглядом аккуратно застеленную постель, задернутые шторы, заметно подросшую пальму, я вдруг задумалась над тем, а как они живут здесь втроем? В доме всего четыре жилых комнаты и все они, кроме той в которой я находилась, являются проходными.
Кольнула мысль, что квартирант был со мной не до конца откровенен, и его отношения с Ольгой выходят за рамки означенного «хозяйка – постоялец». Почему?
Плотно прикрыв за собой дверь, я заспешила в бывшую бабушкину спальню, которую недавно безостановочно миновала. Здесь также произошли изменения. Сменились обои. Исчезли швейная машинка и письменный стол. Вместо последнего у стены стояли гладильная доска с аккуратной стопкой выстиранного белья поверх самодельного чехла и два стула. Пропала обрамленная в багет бабушкина вышивка. А вот диван-книжка с цветастой обивкой и шифоньер остались на прежних местах.
Присев на сложенный диван, я задумалась. Зачем Владимир соврал мне? Какой смысл скрывать то, что, в конечном счете, станет явным? Или, по его мнению, я похожа на слепца?
***
Возвращение Владимира застало меня за наведением порядка на кухне. Его появлению предшествовали стук, грохот и сдержанные чертыханья, вынудившие меня сперва досадливо поморщиться, а затем улыбнуться при воспоминании. Я ходила за водой к колонке, огорошив своим видом пробегавших мимо ребятишек. Интересно, они вообще знают, что такое коромысло?
Когда потирающий лоб мужчина появился в «теплой», я сочла нужным извиниться.
- Простите. Думала, уберу, когда закончу, но вы меня опередили.
- Ничего, я крепкий, чего не скажешь о ведре. Оно, кажется, погнулось, - он вновь потер лоб и, оставив курьерскую сумку на коробе для белья, с пакетом в руке вошел в кухню. – Чем занимаетесь?
Мысленно посмеиваясь, я озвучила очевидное:
- Как и обещала – посуду мою.
- Посуду? – Недоуменно нахмурившись, он оглядел наполненный водой таз, расстеленное на столе полотенце, сложенные горкой блюдца, почесал затылок и перевел взгляд на раковину.
- Знаю, - внезапно смутившись инфантильности собственного поступка, я попыталась оправдаться. – Просто раньше у нас не было центрального водоснабжения и… Захотелось по-старинке, как при бабушке. Баловство, в общем.
- Ясно.
Мужчина согласно закивал, словно получил исчерпывающие объяснения, и вновь почесал затылок. Я же с удивлением осознала, что огненная шевелюра, привлекшая к себе мое внимание при встрече, утратила былую пышность. Похоже, кое-кто наведался в парикмахерскую.
- Я тут пельмени на ужин купил, - оставив скользкую для меня тему, Владимир выудил и пакета увесистую пачку «Мириталь» и положил ее на край стола. – Правда, еще борщ есть. Но его, боюсь, на двоих не хватит. Могу уступить, если хотите, - несколько неуверенно.
- Ничего. Пельмени – в самый раз, - поспешила согласиться я и, выставив на полотенце последнюю чашку, схватилась за таз, намереваясь вылить его содержимое в раковину, но не успела.
Со словами: «Давайте помогу!» - Владимир бросился наперерез. И то ли не рассчитал, то ли я не успела среагировать, но мы столкнулись в проходе, и расплескавшаяся вода намочила обоих.
- Черт, опять! Простите! Я не нарочно. Не хотел… - принялся извиняться он.
Я же, глядя на расплывающееся по мужской футболке пятно, постепенно выпадала из реальности.
Это было далекое воспоминание, практически истлевшее, и если бы не стечение обстоятельств я навряд ли вернулась бы к нему. Но что есть, то есть.
В то лето мне исполнилось восемь, впервые разошлись Ольгины родители и бабушкина подруга - тетя Варя Казьмина сломала ногу.
***
- Ярочка, ты со мной пойдешь или с дедушкой останешься? – перекладывая рыбные котлеты из глубокой кастрюли в полулитровую банку, спросила бабушка.
