Зря. Никто не встретился мне по пути, никто не окинул разочарованным взглядом. И только еще теплый суп на плите и оставленный на столе хлеб стали мне укором.
Налив себе тарелку, я села за стол, но аппетит пропал. Проглотив через «не хочу» несколько ложек, неожиданно вспомнила о Полкане, которого, будучи с утра воодушевленной, забыла покормить.
- Бедняжечка… - я заторопилась в «холодную» за сменной миской. Перелила в нее остатки собственного обеда, по примеру бабушки покрошила хлеб и направилась во двор. Но и там меня поджидало разочарование. Маленький пушистый комочек не выбежал навстречу. Не крутился под ногами, не повизгивал от радости, тычась носом в руки, пока я меняла пустую миску на полную. Не пытался откусить полюбившийся бант на шлепках.
Я заволновалась. Заглянула в будку – никого.
- Куть-куть-куть… Полкан, - принялась звать, рыская взглядом по огороду.
Он не мог убежать, некуда. По периметру забор, внутренняя калитка заперта. И, тем не менее, щенок на глаза не попадался. Стало не по себе.
- Полкан! Полкан! – теперь уже во весь голос.
Я заглянула за сарай, подергала двери в летний душ, в уборную, которыми давно никто не пользовался, проверила крышку на колодце – на месте. А потом вдруг поняла, что все это время за моими передвижениями пристально наблюдают. На заборе, на крыше сарая, на соседской яблоне сидело воронье и переминалось с ноги на ногу, топорща черные перья, будто едва сдерживало нетерпение. И сердце екнуло от нехорошего предчувствия – всем известно кто из птиц не гнушается падалью.
Вооружившись метлой, я направилась к смородиновым кустам. Испуганные моим приближением вороны закаркали. Некоторые улетели, другие переместились с забора на сточный желоб, продолжив оттуда коситься блестящим глазом. Третьи всего лишь отпрыгнули подальше, протестующе взмахнув крылами. И их настойчивость сказала мне о многом, подготовив к худшему.
Я похоронила Полкана у задней калитки - за границей участка, завернув в старую, отложенную на тряпки наволочку. Его, буквально, пришлось собирать по частям – воронье потрудилось. Затем убрала лопату, привела в порядок пятачок подле сарая, ликвидировав последние следы жизнедеятельности бедного песика, и заперла будку. Более никто в ней жить не будет. Во всяком случае, не при мне.
Управившись со всем, вернулась в дом, чтобы скорбеть в одиночестве и задаваться вопросом: «Почему так случилось»? Почему намерение спасти несчастное животное обернулось очередной трагедией?
***
Ночью все повторилось: церковный дух, моленный напев, слезы, опаляющее прикосновение к стылой коже. Но затем картинка сменилась - вдруг оказалась в темноте. Пахло сыростью и плесенью. Где-то рядом звонко капала вода. Пищали крысы. Душу разрывал страх.
Проснувшись, я зашлась в беззвучном крике. А потом билась в конвульсиях, заглушая стоны подушкой. И молилась, чтобы встали на место нависшие надо мной стены, и развеялось ощущение замкнутого пространства. Казалось, будто погребена заживо.
Когда сердцебиение унялось, а наволочка впитала последние слезы, я поднялась с постели. Оставаться там, где преследуют кошмары, не было ни сил, ни желания, и я сгребла с кровати подушку с пледом, намереваясь перебазироваться на диван. Но так и не легла, узрев пустующее спальное место в «проходной». Вовка до сих пор не вернулся.
Я никогда не боялась темноты, за что, наверное, стоит сказать спасибо вырастившим меня. Самым страшным бабайкой моего детства был воображаемый паук, обитающий за шкафом в «темной», выдуманный бабушкой, чтобы приструнить расшалившихся внучек. Но сейчас, по очевидным причинам, чувствовала себя в ней не комфортно.
Пройдясь по дому, я зажгла свет везде, кроме «дальней», побоявшись тревожить обосновавшихся в ней «призраков». А затем устроилась на бабушкином диване с когда-то принадлежавшим дедушке томиком Пушкина. И сидела в обнимку с книгой – пролистывая, перечитывая, пока за окнами окончательно не рассвело.
В половине девятого утра уложенная, накрашенная, в легком цветастом сарафане я села завтракать. За этим занятием меня и нашла Ольга, забежавшая поздороваться перед работой.
- Ого! Ты чего это при параде? Куда намылилась?
- Никуда. Просто захотелось, - призналась я, пожав плечами. – Чай будешь?
- Нет, я уже. Мне сегодня пораньше надо. Вчера товара много привезли, не успела разобрать.
- Как хочешь. – Я подлила себе кипятка. – У меня шоколадные трюфели есть. Вкусные.
Как я и предполагала отказаться от сладостей сестра не смогла.
- Ай, ладно! В конце концов, переработка мне не оплачивается, - махнув рукой, она уселась на табурет. – А чего одна? Вовка где? Спит что ль?
- Может и спит, только не здесь. – Благо пошла доставать конфеты, и Ольга не видела моего лица, ибо не поморщиться не получилось.
- В смысле? Не поняла?
Я поставила на стол вазочку и вторую чашку.
- В прямом. Он не ночевал сегодня, - наполняя чашку водой.
- Поругались? Да? – сестра сочувствующе поджала губы.
- С чего вдруг? – Я не горела желанием вдаваться в подробности.
- Вот я и спрашиваю с чего? Полотенец не поделили?
- Причем тут полотенце? – не донеся до рта сырный ломтик.
Ольга хихикнула:
- Наверно, не причем. Помнишь, как мы цапались из-за кремового с розами?
- Помню. Бабушке пришлось его спрятать, чтобы остановить войну. Кстати, где оно? Не находила?
- Находила, конечно. У меня. – И видом и тоном сестра напомнила мне кота Матроскина. Осталось замяукать. – И не проси, не отдам!
Я усмехнулась:
- Пользуйся на здоровье.
Мы похихикали. Ольга развернула еще одну конфету, прожевала, а потом вернулась к оставленной теме.
- Так что у вас стряслось?
- Ничего, Лель, правда. Мы просто друзья, - зачем-то добавила я, тем самым еще более подстегнув ее любопытство.
- Ага, конечно. Они друзья, а я клушка слепая. Зубы не заговаривай! Я же вижу, как он на тебя смотрит!
- Как? – я оторопела и вновь забыла о завтраке.
- Как кот на сметану, ну или я на трюфели, - просветила она, демонстративно хлопнув себя по тянущейся в вазочке руке. – За уши не оттащишь!
- Ну тебя… - Я не знала, что сказать.
- «Ну» – не «ну», а что есть, то есть. Я сразу все поняла, когда он билет сдал.
- Какой билет? – Час от часу не легче!
- Тот самый… Который купил за сутки до твоего приезда, - просветила меня Ольга. – Впечатляющая смена планов, не находишь?
Я отказывалась в это верить!
- Ерунда! Скорее всего нарыл что-то интересное для своей диссертации, вот и задержался, - выдвинула предположение.
- Ага, а еще постригся, чтобы лучше рылось, и стал ходить петухом. – Ольга подмигнула.
- Скажешь тоже - петухом…
Я совершенно растерялась и не знала, чем возразить. Да и смысла не имело. Ольга для себя уже все решила, а вот мне было над чем подумать. Но не сейчас. Сейчас следовало свернуть со скользкой темы.
- Что планируешь на день рождения? Определилась уже? – воспользовалась единственным безотказным в данном случае способом - заговорила о насущном. Через две недели сестре должно было исполниться тридцать шесть.
- Ай! И ты туда же… - Ольга недовольно скривилась. – Сдалась вам эта днюха?! В нашем возрасте уже не празднуют, между прочим, - ворчливо.
- Лель, что за бред?! – Не разговор, а откровение на откровении!
- Яра! Это не бред! Мы с тобой не девочки давно, а до ягодок еще шагать и шагать! – теребя обертку от конфеты.
- То есть, хочешь сказать, что ближайшая стоящая дата – сорок пять?
- Не знаю, как на счет стоящая, но звучная однозначно. – Ольга поднялась. – Пойду я, пожалуй. Заболтала ты меня.
- Э, нет… Мы не закончили, - приподнявшись, я ухватила сестру за руку. - Сядь.
- Яр, серьезно… опоздаю.
- Не опоздаешь! – категорично.
Она послушалась.
- Ну что ты хочешь? Пьянку? – судя по всему злясь.
- Почему пьянку? Праздник.
- Хорошо, будет тебе праздник.
- Обещаешь?
- Обещаю! И не надо на меня так смотреть!
- Как?
- Как удав на слона! Сказала, будет, значит, будет!
- Договорились, - я вновь взялась за чашку, но уйти сестре не позволила, вспомнив о еще одном вопросе. – Лель, а куда ты дела все фотографии? Давно хочу спросить, да все никак.
- Фотографии? – Ольга нахмурилась. – В диване, в ящике для белья. Я туда дедушкины книги сложила – выбрасывать жалко. Ну и альбомы тоже там. Пока, Доставала! - наградив не только прозвищем, но и воздушным поцелуем.
***
Мне стоило труда не сорваться из кухни, едва за сестрой закрылась входная дверь. Удержалась на морально-волевых, точно солдат в строю перед вражескими дулами. Допила, перемыла, расставила по местам, а потом уже отправилась на поиски ответов. Благо вопросов у меня было, хоть отбавляй.
В первом попавшемся на глаза альбоме бабушка с дедушкой: на работе, с детьми, с друзьями, фотографии военных лет. Я проглядела его быстро, ибо знала практически наизусть, да и в первую очередь интересовало другое. Во втором, самом пузатом из всех имеющихся, мы с Ольгой - от мала до велика. Видно, по первой дедушка сортировал. Аккуратно вырезанные и наклеенные уголки, соблюдена хронология, каждая фотография подписана – год, число, событие. Педантичность налицо. В третьем, последнем - все и вся, скопом. И сразу понятно, что альбом дело рук сестры. Чего в ней никогда не было, так это скрупулезности – рассовала, как Бог на душу положил, а что не поместилось в карманы, заложила между страниц.
Но и в нем я не нашла того, что искала. Ни намека на дом у озера, и, тем более, на его бывших владельцев. Разочарованная, я вернула альбом на место, вновь заподозрив Ольгу в обмане. Но тут на глаза попалась книга без названия. Кожаный переплет избороздили золотые нити, а в центре овал, будто для портрета, обрамленный выпуклой каймой.
Я потянулась за находкой и не ошиблась. На поверку томик оказался хранилищем фотоснимков – старых, зернистых, местами выцветших и пожелтевших. С каждой новой фотографии на меня смотрели совершенно незнакомые люди: женщина под ажурным зонтиком на фоне стройной березы, мужчина при бабочке, пожилая матрона в платье с кружевным воротником. На следующей они собрались в семью (так мне представлялось), центром которой был импозантный старик с кустистыми бровями и серьезным лицом. Далее две девочки в одинаковых платьях, с косичками. Одна совсем светленькая, другая потемнее. В ногах последней большеухий щенок поднял лапу для приветствия. Сейчас так не снимают.
С осторожностью и внутренним трепетом я переворачивала страницы, гоня прочь ощущение, словно без разрешения подглядываю за чужой жизнью, пока на глаза не попался тот самый снимок. Это и, правда, был дом у озера, только узнать его оказалось достаточно сложно. Здесь он красив и молод – не следа запустения. В оконных просветах видны занавеси, стройным рядком стоят открытые ставни. А перед ним та самая матрона в платье с кружевным воротником, немного постаревшая, но сохранившая властность во взгляде и чувство собственного достоинства. И девочки, преобразившиеся в юных особ. Улыбающиеся, исполненные жизни, с толикой смущенного кокетства на лицах. Я осторожно дотронулась указательным пальцем до лика одной из них, сожалея об испорченной временем карточке. Или это был брак? Темное пятнышко на щеке.
Я досмотрела альбом до конца, и вновь вернулась к снимку с домом. Если верить Ольге, то на фотографии наши родственники. Кто из них Аксинья можно не гадать. В правом верхнем углу отштампованы место и дата – Аткарск, 1919, и отталкиваясь от нее, моей прапрабабкой может быть только старшая из женщин. Я вновь принялась всматриваться в лица девушек, внезапно сообразив, что если матрона действительно та, за кого ее выдает сестра, то одна из юных особ должна быть нашей родной прабабкой – матерью бабушки. Интересно кто? Светленькая или та, что потемнее?
С размышлений об этом меня сбила другая неожиданная мысль. Вспомнились сон и табличка на могильном кресте и имя, ничего мне доселе не говорившее, а сейчас буквально звенящее внутри. Меня пробрала дрожь.
Чем дольше я всматривалась в лица девушек на фотографии, тем крепче становилась уверенность в том, кто есть кто. Все что я знала о прабабке – имя. Ее звали Ульяна. И что умерла молодой - в родах, не сумев произвести на свет второго ребенка. И похоронена на старом кладбище. Хоть бабушка никогда не брала нас с собой в дни поминовения, но уходила в ту сторону.
Захлопнув альбом, я поднялась, точно зная, чем займусь прямо сейчас. Я собиралась отправиться на поиски двух неизвестных могил, чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях – преследующие меня сны не случайность.
***
Домой я возвращалась вымотанная, не столько физически, сколько морально. Не так это просто бродить по кладбищу, вглядываясь в каждое надгробие. Волей неволей проникаешься духом скорби. Одно радовало, поход увенчался успехом. Посчастливилось найти, что искала – могилу моей прабабки. И не только ее.
Еганову Ульяну Прокопьевну подзахоронили к сестре в 1929 году, спустя семь лет после кончины последней. На их могиле нет фотографий, как принято ныне. Только крест и плита с именами, судя по всему, поставленная не так давно – бабушкиных рук дело. И пусть я до сих пор достоверно не знала, кто есть кто на снимках в альбоме, одно могла сказать наверняка – в своих снах я смотрю на мир глазами прабабки. Осталось понять почему?
***
Стоило мне переступить порог дома, в нос ударил аромат жареного мяса. В первую очередь подумалось о сестре, но я тут же отмела это предположение. Слишком рано. Ольга не могла вернуться с работы, да и зачем ей кашеварить на бабушкиной кухне?
Беззвучно закрыв за собой входную дверь, я прошла в «теплую». И увидела Вовку возле плиты. Он смотрел на меня. Услышал.
- Здравствуй, - очевидным показалось поздороваться. А мысленно взмолилась, только не сейчас, не готова.
Владимир откликнулся, приветствуя.
- Чертовски выглядишь! – Выключил конфорку под сковородой. – Ужинать будешь? Я бифштексы пожарил.
Моих губ коснулась невольная улыбка (внушение подействовало!), но уточнять чертовски хорошо или плохо, не стала. И так все ясно! После семичасового скитания по кладбищу сложно выглядеть, как супермодель.
- Чуть позже, - я благодарно кивнула, не столько приглашению к ужину, сколько отсрочке. Приблизившись к столу, положила на скатерть альбом. – Тебя заинтересует, - предрекая.
Вовка вопросительно вскинул брови, но я не стала объяснять. Разберется. И заторопилась за сменной одеждой. В душ! В душ! Смыть с себя печальный дух смерти!
Когда я возвращалась – освежившаяся, с мокрыми волосами, в домашних майке и трико, Владимир изучал преподнесенный ему «подарок».
- Где ты была? На кладбище? – видимо, успел сложить пазлы за время моего отсутствия.
Налив себе тарелку, я села за стол, но аппетит пропал. Проглотив через «не хочу» несколько ложек, неожиданно вспомнила о Полкане, которого, будучи с утра воодушевленной, забыла покормить.
- Бедняжечка… - я заторопилась в «холодную» за сменной миской. Перелила в нее остатки собственного обеда, по примеру бабушки покрошила хлеб и направилась во двор. Но и там меня поджидало разочарование. Маленький пушистый комочек не выбежал навстречу. Не крутился под ногами, не повизгивал от радости, тычась носом в руки, пока я меняла пустую миску на полную. Не пытался откусить полюбившийся бант на шлепках.
Я заволновалась. Заглянула в будку – никого.
- Куть-куть-куть… Полкан, - принялась звать, рыская взглядом по огороду.
Он не мог убежать, некуда. По периметру забор, внутренняя калитка заперта. И, тем не менее, щенок на глаза не попадался. Стало не по себе.
- Полкан! Полкан! – теперь уже во весь голос.
Я заглянула за сарай, подергала двери в летний душ, в уборную, которыми давно никто не пользовался, проверила крышку на колодце – на месте. А потом вдруг поняла, что все это время за моими передвижениями пристально наблюдают. На заборе, на крыше сарая, на соседской яблоне сидело воронье и переминалось с ноги на ногу, топорща черные перья, будто едва сдерживало нетерпение. И сердце екнуло от нехорошего предчувствия – всем известно кто из птиц не гнушается падалью.
Вооружившись метлой, я направилась к смородиновым кустам. Испуганные моим приближением вороны закаркали. Некоторые улетели, другие переместились с забора на сточный желоб, продолжив оттуда коситься блестящим глазом. Третьи всего лишь отпрыгнули подальше, протестующе взмахнув крылами. И их настойчивость сказала мне о многом, подготовив к худшему.
Я похоронила Полкана у задней калитки - за границей участка, завернув в старую, отложенную на тряпки наволочку. Его, буквально, пришлось собирать по частям – воронье потрудилось. Затем убрала лопату, привела в порядок пятачок подле сарая, ликвидировав последние следы жизнедеятельности бедного песика, и заперла будку. Более никто в ней жить не будет. Во всяком случае, не при мне.
Управившись со всем, вернулась в дом, чтобы скорбеть в одиночестве и задаваться вопросом: «Почему так случилось»? Почему намерение спасти несчастное животное обернулось очередной трагедией?
***
Ночью все повторилось: церковный дух, моленный напев, слезы, опаляющее прикосновение к стылой коже. Но затем картинка сменилась - вдруг оказалась в темноте. Пахло сыростью и плесенью. Где-то рядом звонко капала вода. Пищали крысы. Душу разрывал страх.
Проснувшись, я зашлась в беззвучном крике. А потом билась в конвульсиях, заглушая стоны подушкой. И молилась, чтобы встали на место нависшие надо мной стены, и развеялось ощущение замкнутого пространства. Казалось, будто погребена заживо.
Когда сердцебиение унялось, а наволочка впитала последние слезы, я поднялась с постели. Оставаться там, где преследуют кошмары, не было ни сил, ни желания, и я сгребла с кровати подушку с пледом, намереваясь перебазироваться на диван. Но так и не легла, узрев пустующее спальное место в «проходной». Вовка до сих пор не вернулся.
Глава 7
Я никогда не боялась темноты, за что, наверное, стоит сказать спасибо вырастившим меня. Самым страшным бабайкой моего детства был воображаемый паук, обитающий за шкафом в «темной», выдуманный бабушкой, чтобы приструнить расшалившихся внучек. Но сейчас, по очевидным причинам, чувствовала себя в ней не комфортно.
Пройдясь по дому, я зажгла свет везде, кроме «дальней», побоявшись тревожить обосновавшихся в ней «призраков». А затем устроилась на бабушкином диване с когда-то принадлежавшим дедушке томиком Пушкина. И сидела в обнимку с книгой – пролистывая, перечитывая, пока за окнами окончательно не рассвело.
В половине девятого утра уложенная, накрашенная, в легком цветастом сарафане я села завтракать. За этим занятием меня и нашла Ольга, забежавшая поздороваться перед работой.
- Ого! Ты чего это при параде? Куда намылилась?
- Никуда. Просто захотелось, - призналась я, пожав плечами. – Чай будешь?
- Нет, я уже. Мне сегодня пораньше надо. Вчера товара много привезли, не успела разобрать.
- Как хочешь. – Я подлила себе кипятка. – У меня шоколадные трюфели есть. Вкусные.
Как я и предполагала отказаться от сладостей сестра не смогла.
- Ай, ладно! В конце концов, переработка мне не оплачивается, - махнув рукой, она уселась на табурет. – А чего одна? Вовка где? Спит что ль?
- Может и спит, только не здесь. – Благо пошла доставать конфеты, и Ольга не видела моего лица, ибо не поморщиться не получилось.
- В смысле? Не поняла?
Я поставила на стол вазочку и вторую чашку.
- В прямом. Он не ночевал сегодня, - наполняя чашку водой.
- Поругались? Да? – сестра сочувствующе поджала губы.
- С чего вдруг? – Я не горела желанием вдаваться в подробности.
- Вот я и спрашиваю с чего? Полотенец не поделили?
- Причем тут полотенце? – не донеся до рта сырный ломтик.
Ольга хихикнула:
- Наверно, не причем. Помнишь, как мы цапались из-за кремового с розами?
- Помню. Бабушке пришлось его спрятать, чтобы остановить войну. Кстати, где оно? Не находила?
- Находила, конечно. У меня. – И видом и тоном сестра напомнила мне кота Матроскина. Осталось замяукать. – И не проси, не отдам!
Я усмехнулась:
- Пользуйся на здоровье.
Мы похихикали. Ольга развернула еще одну конфету, прожевала, а потом вернулась к оставленной теме.
- Так что у вас стряслось?
- Ничего, Лель, правда. Мы просто друзья, - зачем-то добавила я, тем самым еще более подстегнув ее любопытство.
- Ага, конечно. Они друзья, а я клушка слепая. Зубы не заговаривай! Я же вижу, как он на тебя смотрит!
- Как? – я оторопела и вновь забыла о завтраке.
- Как кот на сметану, ну или я на трюфели, - просветила она, демонстративно хлопнув себя по тянущейся в вазочке руке. – За уши не оттащишь!
- Ну тебя… - Я не знала, что сказать.
- «Ну» – не «ну», а что есть, то есть. Я сразу все поняла, когда он билет сдал.
- Какой билет? – Час от часу не легче!
- Тот самый… Который купил за сутки до твоего приезда, - просветила меня Ольга. – Впечатляющая смена планов, не находишь?
Я отказывалась в это верить!
- Ерунда! Скорее всего нарыл что-то интересное для своей диссертации, вот и задержался, - выдвинула предположение.
- Ага, а еще постригся, чтобы лучше рылось, и стал ходить петухом. – Ольга подмигнула.
- Скажешь тоже - петухом…
Я совершенно растерялась и не знала, чем возразить. Да и смысла не имело. Ольга для себя уже все решила, а вот мне было над чем подумать. Но не сейчас. Сейчас следовало свернуть со скользкой темы.
- Что планируешь на день рождения? Определилась уже? – воспользовалась единственным безотказным в данном случае способом - заговорила о насущном. Через две недели сестре должно было исполниться тридцать шесть.
- Ай! И ты туда же… - Ольга недовольно скривилась. – Сдалась вам эта днюха?! В нашем возрасте уже не празднуют, между прочим, - ворчливо.
- Лель, что за бред?! – Не разговор, а откровение на откровении!
- Яра! Это не бред! Мы с тобой не девочки давно, а до ягодок еще шагать и шагать! – теребя обертку от конфеты.
- То есть, хочешь сказать, что ближайшая стоящая дата – сорок пять?
- Не знаю, как на счет стоящая, но звучная однозначно. – Ольга поднялась. – Пойду я, пожалуй. Заболтала ты меня.
- Э, нет… Мы не закончили, - приподнявшись, я ухватила сестру за руку. - Сядь.
- Яр, серьезно… опоздаю.
- Не опоздаешь! – категорично.
Она послушалась.
- Ну что ты хочешь? Пьянку? – судя по всему злясь.
- Почему пьянку? Праздник.
- Хорошо, будет тебе праздник.
- Обещаешь?
- Обещаю! И не надо на меня так смотреть!
- Как?
- Как удав на слона! Сказала, будет, значит, будет!
- Договорились, - я вновь взялась за чашку, но уйти сестре не позволила, вспомнив о еще одном вопросе. – Лель, а куда ты дела все фотографии? Давно хочу спросить, да все никак.
- Фотографии? – Ольга нахмурилась. – В диване, в ящике для белья. Я туда дедушкины книги сложила – выбрасывать жалко. Ну и альбомы тоже там. Пока, Доставала! - наградив не только прозвищем, но и воздушным поцелуем.
***
Мне стоило труда не сорваться из кухни, едва за сестрой закрылась входная дверь. Удержалась на морально-волевых, точно солдат в строю перед вражескими дулами. Допила, перемыла, расставила по местам, а потом уже отправилась на поиски ответов. Благо вопросов у меня было, хоть отбавляй.
В первом попавшемся на глаза альбоме бабушка с дедушкой: на работе, с детьми, с друзьями, фотографии военных лет. Я проглядела его быстро, ибо знала практически наизусть, да и в первую очередь интересовало другое. Во втором, самом пузатом из всех имеющихся, мы с Ольгой - от мала до велика. Видно, по первой дедушка сортировал. Аккуратно вырезанные и наклеенные уголки, соблюдена хронология, каждая фотография подписана – год, число, событие. Педантичность налицо. В третьем, последнем - все и вся, скопом. И сразу понятно, что альбом дело рук сестры. Чего в ней никогда не было, так это скрупулезности – рассовала, как Бог на душу положил, а что не поместилось в карманы, заложила между страниц.
Но и в нем я не нашла того, что искала. Ни намека на дом у озера, и, тем более, на его бывших владельцев. Разочарованная, я вернула альбом на место, вновь заподозрив Ольгу в обмане. Но тут на глаза попалась книга без названия. Кожаный переплет избороздили золотые нити, а в центре овал, будто для портрета, обрамленный выпуклой каймой.
Я потянулась за находкой и не ошиблась. На поверку томик оказался хранилищем фотоснимков – старых, зернистых, местами выцветших и пожелтевших. С каждой новой фотографии на меня смотрели совершенно незнакомые люди: женщина под ажурным зонтиком на фоне стройной березы, мужчина при бабочке, пожилая матрона в платье с кружевным воротником. На следующей они собрались в семью (так мне представлялось), центром которой был импозантный старик с кустистыми бровями и серьезным лицом. Далее две девочки в одинаковых платьях, с косичками. Одна совсем светленькая, другая потемнее. В ногах последней большеухий щенок поднял лапу для приветствия. Сейчас так не снимают.
С осторожностью и внутренним трепетом я переворачивала страницы, гоня прочь ощущение, словно без разрешения подглядываю за чужой жизнью, пока на глаза не попался тот самый снимок. Это и, правда, был дом у озера, только узнать его оказалось достаточно сложно. Здесь он красив и молод – не следа запустения. В оконных просветах видны занавеси, стройным рядком стоят открытые ставни. А перед ним та самая матрона в платье с кружевным воротником, немного постаревшая, но сохранившая властность во взгляде и чувство собственного достоинства. И девочки, преобразившиеся в юных особ. Улыбающиеся, исполненные жизни, с толикой смущенного кокетства на лицах. Я осторожно дотронулась указательным пальцем до лика одной из них, сожалея об испорченной временем карточке. Или это был брак? Темное пятнышко на щеке.
Я досмотрела альбом до конца, и вновь вернулась к снимку с домом. Если верить Ольге, то на фотографии наши родственники. Кто из них Аксинья можно не гадать. В правом верхнем углу отштампованы место и дата – Аткарск, 1919, и отталкиваясь от нее, моей прапрабабкой может быть только старшая из женщин. Я вновь принялась всматриваться в лица девушек, внезапно сообразив, что если матрона действительно та, за кого ее выдает сестра, то одна из юных особ должна быть нашей родной прабабкой – матерью бабушки. Интересно кто? Светленькая или та, что потемнее?
С размышлений об этом меня сбила другая неожиданная мысль. Вспомнились сон и табличка на могильном кресте и имя, ничего мне доселе не говорившее, а сейчас буквально звенящее внутри. Меня пробрала дрожь.
Чем дольше я всматривалась в лица девушек на фотографии, тем крепче становилась уверенность в том, кто есть кто. Все что я знала о прабабке – имя. Ее звали Ульяна. И что умерла молодой - в родах, не сумев произвести на свет второго ребенка. И похоронена на старом кладбище. Хоть бабушка никогда не брала нас с собой в дни поминовения, но уходила в ту сторону.
Захлопнув альбом, я поднялась, точно зная, чем займусь прямо сейчас. Я собиралась отправиться на поиски двух неизвестных могил, чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях – преследующие меня сны не случайность.
***
Домой я возвращалась вымотанная, не столько физически, сколько морально. Не так это просто бродить по кладбищу, вглядываясь в каждое надгробие. Волей неволей проникаешься духом скорби. Одно радовало, поход увенчался успехом. Посчастливилось найти, что искала – могилу моей прабабки. И не только ее.
Еганову Ульяну Прокопьевну подзахоронили к сестре в 1929 году, спустя семь лет после кончины последней. На их могиле нет фотографий, как принято ныне. Только крест и плита с именами, судя по всему, поставленная не так давно – бабушкиных рук дело. И пусть я до сих пор достоверно не знала, кто есть кто на снимках в альбоме, одно могла сказать наверняка – в своих снах я смотрю на мир глазами прабабки. Осталось понять почему?
***
Стоило мне переступить порог дома, в нос ударил аромат жареного мяса. В первую очередь подумалось о сестре, но я тут же отмела это предположение. Слишком рано. Ольга не могла вернуться с работы, да и зачем ей кашеварить на бабушкиной кухне?
Беззвучно закрыв за собой входную дверь, я прошла в «теплую». И увидела Вовку возле плиты. Он смотрел на меня. Услышал.
- Здравствуй, - очевидным показалось поздороваться. А мысленно взмолилась, только не сейчас, не готова.
Владимир откликнулся, приветствуя.
- Чертовски выглядишь! – Выключил конфорку под сковородой. – Ужинать будешь? Я бифштексы пожарил.
Моих губ коснулась невольная улыбка (внушение подействовало!), но уточнять чертовски хорошо или плохо, не стала. И так все ясно! После семичасового скитания по кладбищу сложно выглядеть, как супермодель.
- Чуть позже, - я благодарно кивнула, не столько приглашению к ужину, сколько отсрочке. Приблизившись к столу, положила на скатерть альбом. – Тебя заинтересует, - предрекая.
Вовка вопросительно вскинул брови, но я не стала объяснять. Разберется. И заторопилась за сменной одеждой. В душ! В душ! Смыть с себя печальный дух смерти!
Когда я возвращалась – освежившаяся, с мокрыми волосами, в домашних майке и трико, Владимир изучал преподнесенный ему «подарок».
- Где ты была? На кладбище? – видимо, успел сложить пазлы за время моего отсутствия.
