— И помогаю! — насупилась я.
Нашел чем укорить. Я и ночью, и днем Басютку занимаю, в темноте колыбельку качаю, чтобы матушка отдохнуть смогла. Возраст у нее не тот, чтобы о младенце заботиться, вот только дядя больно сына хотел. Он ведь на матушке моей после смерти отца женился.
Говорили, что красотой в нее пошла, так она до сих пор прелесть свою женскую не растеряла. А дядька еще по молодости заглядывался, вот только отец наперед сердце красавицы украсть умудрился. Дядька уж потом во вдовстве утешил. Правда, долго он своей очереди дожидался. И ведь красиво да настойчиво ухаживал, но насилу не лез, не принуждал. Растопил-таки сердце. Я уж когда подросла, задумалась, а может взаправду давно уж любил. Небось тяжело было глядеть, как она с родным братом счастливая ходит, только никаких ссор между родными не возникало, видать, хорошо чувства свои прятал.
— Об чем опять задумалась? Бедовая ты девка! Досталось же горе на мою голову!
— И вовсе я не хуже других!
— Хватить впустую болтать, ступай делом займись, за раненым присмотри, мать говорит: «Не ровен час отдаст небесам душу».
— Как отдаст?
— Слабый совсем, она уж выхаживает как может. Все, иди и не приставай больше по пустякам!
Я побежала в клеть, куда перенесли раненого и где мама сидела возле постели, обтирая его раны травяным отваром.
— Ну как? — подступилась, глядя на белое, почти восковое лицо и раны, не спешащие затягиваться. От них по-прежнему шел зловонный запах, как ни промывала матушка целебным настоем своим.
— Много я, доченька, людей подняла, а потому сразу видать, этого не вытяну. Руки только не опускаю, пока еще дышит, я ему помогать буду.
— Матушка, я там письмо нашла. Написано про существ магических. Ты на раны посмотри. Необычные какие, страшные.
— Необычные, Мирушка, но только что нам с того?
— Так магические существа, говорю же. Куда он направлялся? Может бежал от кого? Как до нас дошел, тоже непонятно. Всякий в лесу напасть мог, а у него вон какие отметины чудные. А значит письмо он нес в форт, и напали на него далеко от нашей деревни.
— Больно путано ты говоришь, дочь, понять не могу.
— Я к тому, что магией лечить его надо.
Матушка только головой покачала.
— Ох, и соглашусь я с Агнатом. Задурил тебе старец голову своей магией.
— Матушка, да я не о том, что я могу магией лечить, а о том, что любина у нас есть и настойка из нее. Давай ее возьмем. Ягода ведь непростая, не зря говорят, что маги садили.
— Настойку, что ли, влить в него хочешь?
— И раны обмыть.
— Да не глупости ли это?
— Но попробовать-то можно?
Эх, опять дядька браниться станет! Я ведь на раненого всю его любимую настойку извела. Матушка только головой качала, да попутно макала тряпицу в красный, точно кровь, сок магической ягоды. Мы вливали воину настойку в насилу раскрытое горло, да обтирали тело до тех пор, пока из ран не перестала сочиться зеленоватая жижа, смердевшая гниющей плотью. Матушка даже приободрилась, заулыбалась и велела мне идти на свидание.
— Я дальше сама, Мирушка, чай и правда польза какая будет от твоей выдумки. Беги уж к своему Лику.
— А откуда ты, матушка, знаешь?
— Так догадаться несложно, руки твои мне помогают, а глаза все на дверь поглядывают.
— Там просто Лик... он... батюшка его вернулся.
— Вернулся, вернулся, — улыбнулась мать. — Что же я не понимаю? Сама молодая была. Вот также на свидания с твоим отцом торопилась, — вздохнула вдруг она, а потом склонилась над раненым да взялась за перевязку.
— Беги, я справлюсь. Надежда у нас появилась.
Я радостно заторопилась к знакомой березе. Подбежала, обхватила милое деревце руками, заглядевшись на золотистые лучики солнца и щурясь от порывов легкого ветерка, разметавшего пушистые облака в розовеющем закатном небе. Сердце так и сжималось в груди, а губы сами собой улыбались. Я все оглядывала пригорок, ожидая, когда же на нем появится молодой развеселый парень, подбежит ко мне и обхватит своими надежными ладонями за плечи, а потом спросит:
— Можно ли поцеловать тебя, Мирушка, страсть как соскучился!
А я опять зальюсь румянцем во всю щеку, глаза опущу и шепну:
— Целуй, если обжечь не боишься, а то больно глаза у тебя горят.
Долго простояла я возле березы, уже и краски на небе поблекли, потемнело оно вовсе, да самые первые звездочки свет свой зажгли, а Лик все не шел...
Неужто случилось что?
Уже когда луна осветила пригорок, повернулась я да зашагала домой. Как хотелось сейчас пойти к Лику, узнать, что у них приключилось. Вот только кто я такая, чтобы на ночь глядя к чужим людям заявляться? Я ведь не жена ему, чтобы по ночам разыскивать. Там еще отец вернулся, столько времени не виделись, месяца три как уехал, может, у них сейчас празднование в самом разгаре, а тут я про Лика расспрашивать приплетусь.
Намотала косу на кулак да дернула посильнее, чтобы на другую боль отвлечься, разочарования слезы в глазах удержать. Что я, право слово, сырость разводить собралась? Все у него хорошо. Было бы плохо, соседи б уже донесли, а девчонки-завистницы в первую очередь. Плохие вести завсегда быстрее хороших долетают. Домой пойду, матушке помогу, Басютку еще уложить нужно.
Дома только дядя Агнат и обнаружился. Самолично у колыбели сидел и сына в ней укачивал. Только шикнул на меня, сунувшуюся было к ребенку.
— А ну в клеть ступай, мать подмени, совсем она измаялась.
Я кивнула и на цыпочках вышла из комнаты. В клетушке и правда матушка так и сидела возле раненого.
— Что ты, доченька, невеселая вернулась?
— Лика не дождалась.
— Не тужи, дочь. Знамо ли дело, какие у него хлопоты. Батюшка вернулся, радость такая! Может и не до свиданий сейчас.
— Может и не до свиданий, — опустила я голову. — А раненый как?
— Жар у него поднялся. Теперь отпаивать да обтирать.
— Матушка, я этим займусь, а тебе отдохнуть следует.
— Одна не управишься, тут только и успеваю тряпку мочить, вся влага с кожи вмиг испаряется. Вместе будем ухаживать. Боюсь, до утра провозиться придется, а там уж либо выходим, либо мужиков звать и яму копать.
Принялись мы с матушкой за работу. Рук не покладая, трудились, ни на минуту отдохнуть не присели. Далеко за полночь дядька заглянул, на руках его Басютка криком кричал. Дядька на нас потных поглядел, на раненого, что в жару метался, на бутылки из-под настойки взгляд внимательный кинул, да только языком поцокал.
— Юляша, — позвал он мать, — ты покорми его, а то весь криком изошелся.
Матушка тряпку, в воде смоченную, мне сунула. Сама со стула поднялась, и даже зашатало ее. Я только руку вытянуть успела, придержать.
— Обтирай и пои его, Мираня. Работу не прекращай и не усни ненароком. Поняла меня? Не усни ни в коем случае! Я пойду обмоюсь и братика твоего покормлю, вернусь вскоре.
Я только кивнула и осталась одна в полутемной клети со стонущим раненым. Мужчина метался на своей лежанке и даже умудрился сбросить миску с водой прямо мне на колени, облив платье. Снова пришлось воды наливать, да дальше воина обтирать. Отвар заливать одной тяжелее было. Больно сильный оказался болезный наш. Отбивался все от кого-то, а я от громадных кулаков только уворачиваться успевала. Пришлось воина оседлать, да руки его к постели коленками притиснуть, а после локтем голову прижать посильнее и заливать горький напиток в рот. Раненый меня с себя через минуту скинул, а потом опять в беспамятство провалился. Я только дух перевела, поднимаясь с земляного пола. Слава святым небесам, сознания вновь лишился. Еще и прибить мог на месте, силы у него немерено. В бессознательное тело проще эту гадость залить.
Я работала до самого рассвета, как матушка велела, рук не покладая. Только сама она не вернулась. Не иначе уснула, пока сынишку кормила, а дядька будить не стал. Он ведь такой — за мать кого угодно на части разорвет, в обиду никому не даст. А сейчас, небось, и рад-радешенек, что уснула она от усталости, а не утомляет себя непосильной работой, спасая жизнь незнакомцу пришлому, в лесу найденному.
Отойти от подопечного своего я не могла, а потому все продолжала и продолжала трудиться, а сквозь деревянные стены слышно было, как запели первые петухи. Руки ныли, плечи и спину ломило, ноги болели. Раненый уж не метался, а неподвижно лежал на спине, только дышал натужно, через силу. Мочи не было боле его с бока на бок переворачивать, чтобы со всех сторон обтереть, упираться из последних сил приходилось. Тяжеленный он оказался.
Присела я на стул возле лавки, потерла ладонями лицо, глаза сами собой закрывались. Сейчас только прикрою на секунду, чтобы резь унять, а потом опять за работу.
— Мира! — резкий окрик вырвал меня из беспокойного сна. — Дочь, ты уснула!
— Матушка! — я подскочила со стула да на ногах не удержалась и свалилась на пол.
— Что же это такое?! Один не разбудил нарочно, другая уснула, а человеку жизнь спасти можно было!
Матушка кинулась к раненому, приложила ухо к груди и замерла прислушиваясь. Я на своем полу пошевелиться боялась. Так стыдно было, так совестно и еще страшно! Я услышала протяжный выдох, а мама устало опустилась на стул, плечи сгорбились.
— Слава небесам! Удержали.
— Жи... живой?
Матушка кивнула.
— Я... я его не убила.
— Не убила, Мира, спасла. Кризис миновал уж, ты его вытянуть успела, теперь ему хороший уход требуется, а дальше пойдет на поправку.
Я разревелась в голос, а матушка только устало на меня посмотрела.
— Спать иди, Мираня. Я пока посижу пару часиков, а после ты меня сменишь.
Я кивнула, слезы по лицу размазала, кулаки о платье отерла и пошла в дом.
Весь день на мне забота о раненом была, у матушки и по хозяйству дел хватало. К вечеру только мне позволили из дому выйти. Солнышко уже клонилось к закату. Я сходила к березе, проверила, не оставил ли Лик послания какого, но ничего не нашла. Собралась тогда с духом и пошла домой к нему. Уж лучше узнать, что у него приключилось, чем гадать да самой себе сердце трепать. Подошла к знакомой калитке, а за забором сестренка Лика с собакой во дворе возилась.
— Эй, Сюша, брат дома?
— А, Мирка, привет. Дома, где ж ему еще быть? Отцу помогает в сарае.
— А ко мне не мог бы выйти?
— Давай спрошу.
Сюша вскочила на тонкие ноги и резво помчалась в сторону сарая, что построен был позади дома возле озерка небольшого.
Я заходить внутрь не стала. Не из-за собаки, Тяпка меня хорошо знала и облаивала только для вида, а оттого, что войти не позвали. Простояла я так какое-то время, пока Сюша не вернулась.
— Мира, занят он. Сказал, что, когда время появится, сам к тебе заглянет. Они сейчас с отцом постоянно с гостями.
— С гостями?
— Друг батюшкин в гости пожаловал. С ним вместе приехал.
Я кивнула, вздохнула про себя тихонько, голову повыше подняла и отправилась обратно домой.
Несколько дней я не видела Лика. Сердечко уж истосковалось совсем. Только гордость девичья и не позволяла снова незваной в гости явиться. Сказал ведь, что сам придет. Занимала себя работой по дому, уходом за раненым, который стал потихоньку набираться сил, но только мысли о светловолосом парне из головы не шли.
Иногда волнение меня охватывало. А вдруг отец его против нашей свадьбы? Что если запретил со мной видеться? Хотя с чего бы? Ведь с детства меня знал, дурных слов от него в свой адрес не слышала и с дядькой у них разлада не было. Зря только волнуюсь. Наверное, и правда занят.
Неделя миновала, когда уж и гордость сдалась окончательно. Снова пошла я к дому Лика и опять во дворе только Сюшу повстречала.
— Привет, Мира. Опять к Лику?
— Не приключилось ли чего, Сюша?
— Да чего с ним приключится?
— Давно его не видала.
— Он все Данару развлекает. Бятюшка наказ дал, чтобы она не скучала в незнакомой деревне, пока им с отцом не придет пора возвращаться.
Сердце вдруг сжала в тисках злая ревность.
— Данару?
— Да.
— А кто это?
— Дочь друга батюшки нашего. Только на отца своего не шибко похожа. Волосы черные, совсем не как у наших девок, глазищи зеленые, что у кошки Мурки. Да и молчит больше. Мне с ней совсем неинтересно.
— Так они ушли вдвоем куда-то?
— Нет. Батюшка с гостем ушли. Матушка к соседке отправилась. Лик вроде в сарай собирался, что-то там починить. А саму Данару недавно в доме видала, что-то из лоскутков цветных мастерила, я не рассматривала особо. Ты в сарай отправляйся, посмотри, может, брат еще там.
— Спасибо, Сюшенька.
Мне вдруг так радостно стало на душе, так полюбила в один миг славную младшую сестренку Лика. Я отворила калитку да по дорожке, минуя дом, побежала к сараю.
Дверь раскрылась без скрипа. Солнечные лучики проникали сквозь щели и скакали по деревянному полу. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и вскоре я смогла различить на полу, возле ног, мотки веревки, прислоненные у стены лопаты и косы и даже плуг, лежащий неподалеку, да сбрую лошадиную на крюке.
Я сделала пару шагов и остановилась как вкопанная, когда до меня донеслись чьи-то тихие стоны. Сейчас только присмотрелась к стогу сена в углу, присмотрелась и зажала руками рот, а кровь хлынула в голову. Там на сене мой Лик лежал, а поверх него сидела девица, мне незнакомая. Черные волосы закрыли спину до талии, а руки Лика сжимали ее бедра, и оба двигались навстречу друг другу. Дева эта стонала, а Лик шумно дышал, прикрыв глаза. Кажется, крик вырвался из сжавшегося горла, я даже не поняла толком мой ли, перед глазами все поплыло. Лик встрепенулся и меня увидал.
— М-Мира!
Девица вдруг завизжала и скатилась с парня, прикрывая обнаженное тело руками. Меня же закачало из стороны в сторону, показалось, что если на воздух сейчас не выбегу, то задохнусь совсем. Я сделала несколько шагов назад, а потом развернулась и кинулась прочь так быстро, словно за мной гналась стая кровожадных волков.
— Мира, стой! — донеслось вослед.
Выбежала я через калитку и помчалась вперед, не разбирая дороги. Сбила кого-то по пути, позади грохот ведер раздался и ругань чья-то. Я все бежала и бежала, пока не оказалась у обрыва речного, не того пологого, где частенько сидеть любила, а каменистого да крутого.
— Мираня! — послышался зов вдалеке. Я обернулась и увидела бегущего Лика. Видать, кое-как успел штаны натянуть, а рубашку не удосужился. Догонит сейчас, говорить станет, а у меня мочи нет его слушать. Не могу видеть его теперь, боюсь, не выдержу. Больно-то, как больно! Словно зверь какой сердце когтями изнутри рвет. А парень все ближе подбегал. Я шаг назад сделала да как сорвалась вниз и покатилась по острым камням, сдирая кожу. Скатилась в самую реку, обжегшую холодом теплую кожу, опалившую огнем синяки и раны. Застонала я только, а подняться не смогла.
— Мирушка! — Лик быстро вниз с обрыва сполз и до меня добрался. — Не убилась?
— Прочь поди, — простонала в ответ.
— Мирушка.
— Я не Мирушка тебе.
Парень протянул руки и поднял меня, и сил не было оттолкнуть, ведь чудом не убилась. Он прошел вниз по течению к склону пологому, а потом принялся наверх подниматься.
— Я сам не знаю, как так получилось, — говорил мне тем временем. — Я там плуг починял, а она вдруг пришла да стала улыбаться ласково, разговаривать нежно. Сам не понимаю, как вышло, что поцеловал ее. Я ведь... я с отцом о нашей с тобой свадьбе говорить хотел, а потом ее увидал когда, то в голове будто помутилось. Что со мной твориться начало, не понимаю. Я же тебя люблю, Мира, а тут как болезнь какая напала.
Нашел чем укорить. Я и ночью, и днем Басютку занимаю, в темноте колыбельку качаю, чтобы матушка отдохнуть смогла. Возраст у нее не тот, чтобы о младенце заботиться, вот только дядя больно сына хотел. Он ведь на матушке моей после смерти отца женился.
Говорили, что красотой в нее пошла, так она до сих пор прелесть свою женскую не растеряла. А дядька еще по молодости заглядывался, вот только отец наперед сердце красавицы украсть умудрился. Дядька уж потом во вдовстве утешил. Правда, долго он своей очереди дожидался. И ведь красиво да настойчиво ухаживал, но насилу не лез, не принуждал. Растопил-таки сердце. Я уж когда подросла, задумалась, а может взаправду давно уж любил. Небось тяжело было глядеть, как она с родным братом счастливая ходит, только никаких ссор между родными не возникало, видать, хорошо чувства свои прятал.
— Об чем опять задумалась? Бедовая ты девка! Досталось же горе на мою голову!
— И вовсе я не хуже других!
— Хватить впустую болтать, ступай делом займись, за раненым присмотри, мать говорит: «Не ровен час отдаст небесам душу».
— Как отдаст?
— Слабый совсем, она уж выхаживает как может. Все, иди и не приставай больше по пустякам!
Я побежала в клеть, куда перенесли раненого и где мама сидела возле постели, обтирая его раны травяным отваром.
— Ну как? — подступилась, глядя на белое, почти восковое лицо и раны, не спешащие затягиваться. От них по-прежнему шел зловонный запах, как ни промывала матушка целебным настоем своим.
— Много я, доченька, людей подняла, а потому сразу видать, этого не вытяну. Руки только не опускаю, пока еще дышит, я ему помогать буду.
— Матушка, я там письмо нашла. Написано про существ магических. Ты на раны посмотри. Необычные какие, страшные.
— Необычные, Мирушка, но только что нам с того?
— Так магические существа, говорю же. Куда он направлялся? Может бежал от кого? Как до нас дошел, тоже непонятно. Всякий в лесу напасть мог, а у него вон какие отметины чудные. А значит письмо он нес в форт, и напали на него далеко от нашей деревни.
— Больно путано ты говоришь, дочь, понять не могу.
— Я к тому, что магией лечить его надо.
Матушка только головой покачала.
— Ох, и соглашусь я с Агнатом. Задурил тебе старец голову своей магией.
— Матушка, да я не о том, что я могу магией лечить, а о том, что любина у нас есть и настойка из нее. Давай ее возьмем. Ягода ведь непростая, не зря говорят, что маги садили.
— Настойку, что ли, влить в него хочешь?
— И раны обмыть.
— Да не глупости ли это?
— Но попробовать-то можно?
Эх, опять дядька браниться станет! Я ведь на раненого всю его любимую настойку извела. Матушка только головой качала, да попутно макала тряпицу в красный, точно кровь, сок магической ягоды. Мы вливали воину настойку в насилу раскрытое горло, да обтирали тело до тех пор, пока из ран не перестала сочиться зеленоватая жижа, смердевшая гниющей плотью. Матушка даже приободрилась, заулыбалась и велела мне идти на свидание.
— Я дальше сама, Мирушка, чай и правда польза какая будет от твоей выдумки. Беги уж к своему Лику.
— А откуда ты, матушка, знаешь?
— Так догадаться несложно, руки твои мне помогают, а глаза все на дверь поглядывают.
— Там просто Лик... он... батюшка его вернулся.
— Вернулся, вернулся, — улыбнулась мать. — Что же я не понимаю? Сама молодая была. Вот также на свидания с твоим отцом торопилась, — вздохнула вдруг она, а потом склонилась над раненым да взялась за перевязку.
— Беги, я справлюсь. Надежда у нас появилась.
Я радостно заторопилась к знакомой березе. Подбежала, обхватила милое деревце руками, заглядевшись на золотистые лучики солнца и щурясь от порывов легкого ветерка, разметавшего пушистые облака в розовеющем закатном небе. Сердце так и сжималось в груди, а губы сами собой улыбались. Я все оглядывала пригорок, ожидая, когда же на нем появится молодой развеселый парень, подбежит ко мне и обхватит своими надежными ладонями за плечи, а потом спросит:
— Можно ли поцеловать тебя, Мирушка, страсть как соскучился!
А я опять зальюсь румянцем во всю щеку, глаза опущу и шепну:
— Целуй, если обжечь не боишься, а то больно глаза у тебя горят.
Долго простояла я возле березы, уже и краски на небе поблекли, потемнело оно вовсе, да самые первые звездочки свет свой зажгли, а Лик все не шел...
Неужто случилось что?
Уже когда луна осветила пригорок, повернулась я да зашагала домой. Как хотелось сейчас пойти к Лику, узнать, что у них приключилось. Вот только кто я такая, чтобы на ночь глядя к чужим людям заявляться? Я ведь не жена ему, чтобы по ночам разыскивать. Там еще отец вернулся, столько времени не виделись, месяца три как уехал, может, у них сейчас празднование в самом разгаре, а тут я про Лика расспрашивать приплетусь.
Намотала косу на кулак да дернула посильнее, чтобы на другую боль отвлечься, разочарования слезы в глазах удержать. Что я, право слово, сырость разводить собралась? Все у него хорошо. Было бы плохо, соседи б уже донесли, а девчонки-завистницы в первую очередь. Плохие вести завсегда быстрее хороших долетают. Домой пойду, матушке помогу, Басютку еще уложить нужно.
Дома только дядя Агнат и обнаружился. Самолично у колыбели сидел и сына в ней укачивал. Только шикнул на меня, сунувшуюся было к ребенку.
— А ну в клеть ступай, мать подмени, совсем она измаялась.
Я кивнула и на цыпочках вышла из комнаты. В клетушке и правда матушка так и сидела возле раненого.
— Что ты, доченька, невеселая вернулась?
— Лика не дождалась.
— Не тужи, дочь. Знамо ли дело, какие у него хлопоты. Батюшка вернулся, радость такая! Может и не до свиданий сейчас.
— Может и не до свиданий, — опустила я голову. — А раненый как?
— Жар у него поднялся. Теперь отпаивать да обтирать.
— Матушка, я этим займусь, а тебе отдохнуть следует.
— Одна не управишься, тут только и успеваю тряпку мочить, вся влага с кожи вмиг испаряется. Вместе будем ухаживать. Боюсь, до утра провозиться придется, а там уж либо выходим, либо мужиков звать и яму копать.
Принялись мы с матушкой за работу. Рук не покладая, трудились, ни на минуту отдохнуть не присели. Далеко за полночь дядька заглянул, на руках его Басютка криком кричал. Дядька на нас потных поглядел, на раненого, что в жару метался, на бутылки из-под настойки взгляд внимательный кинул, да только языком поцокал.
— Юляша, — позвал он мать, — ты покорми его, а то весь криком изошелся.
Матушка тряпку, в воде смоченную, мне сунула. Сама со стула поднялась, и даже зашатало ее. Я только руку вытянуть успела, придержать.
— Обтирай и пои его, Мираня. Работу не прекращай и не усни ненароком. Поняла меня? Не усни ни в коем случае! Я пойду обмоюсь и братика твоего покормлю, вернусь вскоре.
Я только кивнула и осталась одна в полутемной клети со стонущим раненым. Мужчина метался на своей лежанке и даже умудрился сбросить миску с водой прямо мне на колени, облив платье. Снова пришлось воды наливать, да дальше воина обтирать. Отвар заливать одной тяжелее было. Больно сильный оказался болезный наш. Отбивался все от кого-то, а я от громадных кулаков только уворачиваться успевала. Пришлось воина оседлать, да руки его к постели коленками притиснуть, а после локтем голову прижать посильнее и заливать горький напиток в рот. Раненый меня с себя через минуту скинул, а потом опять в беспамятство провалился. Я только дух перевела, поднимаясь с земляного пола. Слава святым небесам, сознания вновь лишился. Еще и прибить мог на месте, силы у него немерено. В бессознательное тело проще эту гадость залить.
Я работала до самого рассвета, как матушка велела, рук не покладая. Только сама она не вернулась. Не иначе уснула, пока сынишку кормила, а дядька будить не стал. Он ведь такой — за мать кого угодно на части разорвет, в обиду никому не даст. А сейчас, небось, и рад-радешенек, что уснула она от усталости, а не утомляет себя непосильной работой, спасая жизнь незнакомцу пришлому, в лесу найденному.
Отойти от подопечного своего я не могла, а потому все продолжала и продолжала трудиться, а сквозь деревянные стены слышно было, как запели первые петухи. Руки ныли, плечи и спину ломило, ноги болели. Раненый уж не метался, а неподвижно лежал на спине, только дышал натужно, через силу. Мочи не было боле его с бока на бок переворачивать, чтобы со всех сторон обтереть, упираться из последних сил приходилось. Тяжеленный он оказался.
Присела я на стул возле лавки, потерла ладонями лицо, глаза сами собой закрывались. Сейчас только прикрою на секунду, чтобы резь унять, а потом опять за работу.
ГЛАВА 3. Как дальше быть
— Мира! — резкий окрик вырвал меня из беспокойного сна. — Дочь, ты уснула!
— Матушка! — я подскочила со стула да на ногах не удержалась и свалилась на пол.
— Что же это такое?! Один не разбудил нарочно, другая уснула, а человеку жизнь спасти можно было!
Матушка кинулась к раненому, приложила ухо к груди и замерла прислушиваясь. Я на своем полу пошевелиться боялась. Так стыдно было, так совестно и еще страшно! Я услышала протяжный выдох, а мама устало опустилась на стул, плечи сгорбились.
— Слава небесам! Удержали.
— Жи... живой?
Матушка кивнула.
— Я... я его не убила.
— Не убила, Мира, спасла. Кризис миновал уж, ты его вытянуть успела, теперь ему хороший уход требуется, а дальше пойдет на поправку.
Я разревелась в голос, а матушка только устало на меня посмотрела.
— Спать иди, Мираня. Я пока посижу пару часиков, а после ты меня сменишь.
Я кивнула, слезы по лицу размазала, кулаки о платье отерла и пошла в дом.
Весь день на мне забота о раненом была, у матушки и по хозяйству дел хватало. К вечеру только мне позволили из дому выйти. Солнышко уже клонилось к закату. Я сходила к березе, проверила, не оставил ли Лик послания какого, но ничего не нашла. Собралась тогда с духом и пошла домой к нему. Уж лучше узнать, что у него приключилось, чем гадать да самой себе сердце трепать. Подошла к знакомой калитке, а за забором сестренка Лика с собакой во дворе возилась.
— Эй, Сюша, брат дома?
— А, Мирка, привет. Дома, где ж ему еще быть? Отцу помогает в сарае.
— А ко мне не мог бы выйти?
— Давай спрошу.
Сюша вскочила на тонкие ноги и резво помчалась в сторону сарая, что построен был позади дома возле озерка небольшого.
Я заходить внутрь не стала. Не из-за собаки, Тяпка меня хорошо знала и облаивала только для вида, а оттого, что войти не позвали. Простояла я так какое-то время, пока Сюша не вернулась.
— Мира, занят он. Сказал, что, когда время появится, сам к тебе заглянет. Они сейчас с отцом постоянно с гостями.
— С гостями?
— Друг батюшкин в гости пожаловал. С ним вместе приехал.
Я кивнула, вздохнула про себя тихонько, голову повыше подняла и отправилась обратно домой.
Несколько дней я не видела Лика. Сердечко уж истосковалось совсем. Только гордость девичья и не позволяла снова незваной в гости явиться. Сказал ведь, что сам придет. Занимала себя работой по дому, уходом за раненым, который стал потихоньку набираться сил, но только мысли о светловолосом парне из головы не шли.
Иногда волнение меня охватывало. А вдруг отец его против нашей свадьбы? Что если запретил со мной видеться? Хотя с чего бы? Ведь с детства меня знал, дурных слов от него в свой адрес не слышала и с дядькой у них разлада не было. Зря только волнуюсь. Наверное, и правда занят.
Неделя миновала, когда уж и гордость сдалась окончательно. Снова пошла я к дому Лика и опять во дворе только Сюшу повстречала.
— Привет, Мира. Опять к Лику?
— Не приключилось ли чего, Сюша?
— Да чего с ним приключится?
— Давно его не видала.
— Он все Данару развлекает. Бятюшка наказ дал, чтобы она не скучала в незнакомой деревне, пока им с отцом не придет пора возвращаться.
Сердце вдруг сжала в тисках злая ревность.
— Данару?
— Да.
— А кто это?
— Дочь друга батюшки нашего. Только на отца своего не шибко похожа. Волосы черные, совсем не как у наших девок, глазищи зеленые, что у кошки Мурки. Да и молчит больше. Мне с ней совсем неинтересно.
— Так они ушли вдвоем куда-то?
— Нет. Батюшка с гостем ушли. Матушка к соседке отправилась. Лик вроде в сарай собирался, что-то там починить. А саму Данару недавно в доме видала, что-то из лоскутков цветных мастерила, я не рассматривала особо. Ты в сарай отправляйся, посмотри, может, брат еще там.
— Спасибо, Сюшенька.
Мне вдруг так радостно стало на душе, так полюбила в один миг славную младшую сестренку Лика. Я отворила калитку да по дорожке, минуя дом, побежала к сараю.
Дверь раскрылась без скрипа. Солнечные лучики проникали сквозь щели и скакали по деревянному полу. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и вскоре я смогла различить на полу, возле ног, мотки веревки, прислоненные у стены лопаты и косы и даже плуг, лежащий неподалеку, да сбрую лошадиную на крюке.
Я сделала пару шагов и остановилась как вкопанная, когда до меня донеслись чьи-то тихие стоны. Сейчас только присмотрелась к стогу сена в углу, присмотрелась и зажала руками рот, а кровь хлынула в голову. Там на сене мой Лик лежал, а поверх него сидела девица, мне незнакомая. Черные волосы закрыли спину до талии, а руки Лика сжимали ее бедра, и оба двигались навстречу друг другу. Дева эта стонала, а Лик шумно дышал, прикрыв глаза. Кажется, крик вырвался из сжавшегося горла, я даже не поняла толком мой ли, перед глазами все поплыло. Лик встрепенулся и меня увидал.
— М-Мира!
Девица вдруг завизжала и скатилась с парня, прикрывая обнаженное тело руками. Меня же закачало из стороны в сторону, показалось, что если на воздух сейчас не выбегу, то задохнусь совсем. Я сделала несколько шагов назад, а потом развернулась и кинулась прочь так быстро, словно за мной гналась стая кровожадных волков.
— Мира, стой! — донеслось вослед.
Выбежала я через калитку и помчалась вперед, не разбирая дороги. Сбила кого-то по пути, позади грохот ведер раздался и ругань чья-то. Я все бежала и бежала, пока не оказалась у обрыва речного, не того пологого, где частенько сидеть любила, а каменистого да крутого.
— Мираня! — послышался зов вдалеке. Я обернулась и увидела бегущего Лика. Видать, кое-как успел штаны натянуть, а рубашку не удосужился. Догонит сейчас, говорить станет, а у меня мочи нет его слушать. Не могу видеть его теперь, боюсь, не выдержу. Больно-то, как больно! Словно зверь какой сердце когтями изнутри рвет. А парень все ближе подбегал. Я шаг назад сделала да как сорвалась вниз и покатилась по острым камням, сдирая кожу. Скатилась в самую реку, обжегшую холодом теплую кожу, опалившую огнем синяки и раны. Застонала я только, а подняться не смогла.
— Мирушка! — Лик быстро вниз с обрыва сполз и до меня добрался. — Не убилась?
— Прочь поди, — простонала в ответ.
— Мирушка.
— Я не Мирушка тебе.
Парень протянул руки и поднял меня, и сил не было оттолкнуть, ведь чудом не убилась. Он прошел вниз по течению к склону пологому, а потом принялся наверх подниматься.
— Я сам не знаю, как так получилось, — говорил мне тем временем. — Я там плуг починял, а она вдруг пришла да стала улыбаться ласково, разговаривать нежно. Сам не понимаю, как вышло, что поцеловал ее. Я ведь... я с отцом о нашей с тобой свадьбе говорить хотел, а потом ее увидал когда, то в голове будто помутилось. Что со мной твориться начало, не понимаю. Я же тебя люблю, Мира, а тут как болезнь какая напала.
