Что бы произошло, если вы увидели такое сообщение у любимого человека, которым очарованы всей душой, да еще и после того, как вместе проснулись? Варианты возможны и могут быть любыми, тут не угадаешь. Но зато я знаю, что сделала бы она: пожалуй, она бы ничего не сказала и ушла. Ничего не обсудив.
А я принял другое решение: я обиделся, и в голове у меня не укладывалось, что она способны на двойную игру. Я показал ей сообщение. Она попыталась объяснить, но я не стал слушать. И она ушла. То есть независимо от того, кто обиделся, ушла все равно она. Впрочем, это объясняется тем, что она была у меня дома.
В такие моменты она, очень гордая, шагала по улице полуторааршинным шагом, ни на кого не обращая внимания, отвлеченная от окружающего пространства наушниками и беспросветными сомнениями, которые никогда не покидали пределов ее головы.
Она шла, укутанная шарфом, глубоко погрузив руки в карманы длиннополого пальто, а я смотрел на нее из окна и думал с одной стороны о том, как она красива, даже когда злится (а злилась она, как впоследствии выяснилось, не так уж что бы редко), а с другой, о пользе цифровых носителей и наушников, потому что, случись эта история веком раньше, она смогла бы так идти разве что с патефоном, что, вероятно, было бы не так удобно и несколько замедливало шаг, а руки не узнали бы всей прелести, что нам дают глубокие карманы, равно как и прохожие — окружающей тишины.
Разумеется, случившееся оказалось недоразумением, она рассказала предысторию, мы обсудили опасность ситуации и ее последствий, и все стало на свои места.
Но все начинается с мелочей и сомнений. С сомнений не только в партнере, но и в себе. И она начала сомневаться, а затем уставать от собственных сомнений. И чем больше она сомневалась, тем сильнее уставала. И наоборот. Мы стали редко видеться. Затем — часто ссориться. Чуть что — она обижалась и уходила. Могла пропасть на неделю, оставляя меня в полном неведении о ее судьбе.
Естественно, меня это возмущало!
Ее же многое начало во мне не устраивать: мои претензии, то, что я ее постоянно перебиваю, пристаю с расспросами (что трактовалось как неуважение к личному пространству), что я все время веду какие-то высокопарные беседы, желая чтобы все вокруг непременно следовали моей невероятно высокой морали (в чем я не совсем уверен, особенно если принять во внимание тот факт, что вокруг меня никого, кроме нее, не было, а с учетом отсутствия и ее, это "вокруг" сокращалось до собственного кругозора, которым я не мог в полной мере поделиться и с ней, так как считалось, что слушаю только самого себя, придавая оценке своей личности преувеличенную значимость с явным проявлением клинического оттенка, отчего, — что явно ни для кого не было сюрпризом, — делиться становилось все сложнее, а ввиду того, что мы практически не проводили время вместе, — еще и невозможнее! Мы попали в замкнутый круг). Ей не нравилось, что меня много, что я без умолку болтаю, требую внимания, хожу туда-сюда; как я ем, как выгляжу, когда она снизу... (Не надо опошлять картину, мой любезный читатель: я имел в виду — когда она смотрела на меня снизу)... В общем, не нравилось все.
Она была внутренне одинока, старалась избегать своего одиночества и в то же время ревностно оберегала его. В минуты отчаяния она говорила, что глубоко несчастна и потратила всю жизнь на работу и образование. И как только она закончила один университет, тут же поступила в другой, имея к тому времени уже не одну работу, а две.
Она сильно переутомлялась и всегда была не в духе, когда ей не удавалось выспаться, а не удавалось ей это регулярно, особенно если оставалась у меня. В связи с этим кто раздражал ее с утра? Я. И можно было услышать:
"Не даете мне поспать: смотрите тут на меня во все глаза".
И мы проводили совместные ночи все реже.
Она обвиняла меня в том, от чего комплексовала сама. Интересно, что это полностью отражало мое поведение. Очевидно, в ней говорила отзывчивость. Но именно в такие моменты проявлялась ее уязвимость и глубокая неуверенность в себе. Она могла подобрать на улице котенка, но потом жалела об этом, не находя в себе ни сил на заботу о нем, ни ответственности, и искала для него другой дом, при этом испытывая чувство вины. Или, например, она купила шляпку в духе 20-х годов 20 века. И сделала это, кажется, только потому, что консультант в магазине поделилась своим веским мнением о том, как та ей не идет. Она рассказала мне эту историю, подкрепляя факт покупки фотографиями себя, прогуливающейся в этой шляпке по заснеженной аллее парка, и тут же выразила сомнение в том, что я поддерживаю ее выбор. Но все же, спустя время, надела ее на прогулку и со мной. Увидев ее, я, как всегда, улыбнулся, и она сразу расстроилась, опустила взгляд, на переносице и щеках зарделись розовые пятна, она сняла свой сокровенный убор, и было видно, что я ее больше никогда не увижу. Не мою спутницу — шляпку. Впрочем, не следовало исключать и первое. Что и произошло: я больше не видел этой шляпки, даже у нее дома, а она в скором времени перестала со мной куда-либо ходить. Хотя я и не то, что ни слова не проронил, напротив: шляпка мне очень понравилась и подобрана она была с неизменным вкусом, как и все предметы ее гардероба, даже включая кожаную маску чумного доктора, в которой она ходила на корпоративную вечеринку по случаю приближающегося нового года.
Она не терпела никаких замечаний.
"У вас грязь на ботинках", — замечал я.
Она расстроена и уже подозревает мое презрительное к ней отношение.
"Грязь на ботинках, какое событие!" — думала она, а сама сердилась.
"Ну что вы, милое создание, не обижайтесь! Хотя вы кажетесь мне еще прекрасней, когда грустите!.."
"Неправда, — протестовала обладательница ботинок. — Сначала тыкаете меня в грязь на обуви, а потом утверждаете, что я прекрасна!"
В ее словах подразумевалось мое лицемерное отношение, и она старалась поскорее выпроводить меня. Очень скоро она перестала приглашать меня в гости вовсе.
Красивая девушка. Красивая дорогая обувь. Почему я не могу обратить на это внимание?
В общем, у меня были все основания утверждать, что мы нашли друг друга.
Восторги и комплименты потеряли свою выразительность, а любое замечание воспринималось как упрек. При этом она считала, что никогда не упрекает меня. Вслух — да: ее упреки были молчаливыми.
Она много читала, но обсуждала только самые непонравившиеся ей книги.
Как-то я осведомился о ее мнении относительно посвященной ей же истории. Она открыла телефон и показала обнаруженные ошибки и места, которые следовало бы по ее мнению исправить. Они были подчеркнуты.
Она не видела во мне писателя. Зато "преувеличенная значимость" была налицо.
Мы оба были неуверенными и немного странными, и я полагал, что это сплотит нас, вызовет стремление заботиться друг о друге. Но почему-то мы стали друг друга в этом упрекать, делясь неуверенностью гораздо охотнее, чем поддержкой.
Кажется, мы оба не понимали простой истины: чем сильнее взаимные чувства, тем важнее необходимость внимания к ним, ведь они так хрупки и беззащитны перед этим миром.
А еще она была смешная и часто падала, не потому что много пила или имела проблемы с вестибулярным аппаратом, или, к примеру, как падают дети, без причины, а из-за того что носила очень длинные убранства и очень большие ботинки, поэтому падала она, как правило, на лестницах, а потом еще смешнее рассказывала об этом. Она, как никто, умела смешить меня, и без улыбки разговаривать с нею было совершенно невозможно! Я обожал ее ироничный юмор, часто переходящий в сарказм, в таких же черных тонах, как ее одежда.
Она как-то заглянула ко мне в гардероб и сказала:
"Хм. Как у вас много цветных вещей".
Я заглянул вслед за ней: из цветных вещей там была только коричневая футболка с "Демоном и Тамарой", да разве что черно-белые носки.
Несмотря на перечисленное, во всех своих проявлениях она была поистине трогательна и неповторима! А в минуты нежности, которые иногда растягивались на все сутки, и времени в них содержалось мало, была незабываема! И мне казалось, что она, как утренний туман, как призрак, как забытый сон способна раствориться...
В итоге она ушла, хотя и сделала попытку перед этим помириться. Но мы тогда по-настоящему даже не ссорились... Скорее просто отсутствовало взаимное стремление поддерживать друг друга, возникшее в результате того, что мы перестали обсуждать беспокоящие нас моменты. Собственно, так и зарождаются проблемы, недоверие, разочарование.
А потом она ушла совсем, хотя и знала, что я ее жду... Знала, но, вероятно, сомневалась (Может быть, следовало назвать историю не "Ошибка", а "Бесконечные сомнения?").
Чувства изменчивы и на них легко повлиять, потому что в человеке мы зачастую ценим отношение к нам больше, чем его личность.
И когда неизбежным результатом стал неожиданный поворот в ее судьбе, на который она повернула по собственной воле, а я узнал об этом позже, конечно же, доверие было утрачено. Не только к ней, вообще пошатнулась вера во что-то целостное и чистое.
Но все же я ее ждал... Видимо, так ждал, что... она пришла. И это явление совершенно показалось мне чудесным! Как если бы прекрасный ангел вдруг снизошел ко мне с небес!.. Впрочем, такое сошествие тоже можно интерпретировать неоднозначно. В зависимости от специалиста.
Я был окрылен, я упивался нашей близостью, как прежде, я радовался ей, как в первые недели нашего знакомства!.. И я ни одной секунды не сомневался, стоит ли нам быть вместе, полагая, что мы справимся теперь с чем угодно!..
Но тут я сам начал совершать ошибку за ошибкой. Сказался ли мой страх вновь потерять ее? Мои обиды, боль, что разжигали во мне столько злости? То недоверие, что отголоском где-то там все время не давало мне покоя... И стоит ли упоминать тут о сомнениях?
Конечно, для нее это выглядело как упрек, как оскорбление, как попытка осудить и повлиять на ее независимость, как и то, что я постоянно буду вызывать в ней чувство вины!..
И она подумала, нет — решила, — что это будет проявляться постоянно, со временем лишь распуская эти тернии, через которые проляжет путь отнюдь не к звездам. И у нее для этого имелись все основания. Но вот что меня печалит еще больше: она стала отвечать мне теми же претензиями и словами, что и я в моменты плохо контролируемых эмоций!.. Вместо любви я вызывал в ней лишь усталость, раздосадование и злобу.
И вот она снова принимает решение уйти...
("Сколько же можно", — наверное, подумали вы? Я думал то же самое).
Мне хочется сказать, что результатом недоверия всегда является либо потеря, либо совместная попытка все исправить, чему мы так и не научились, снова пойдя по первому пути. Почему-то все нужные слова приходят после того, когда их следовало озвучить... Отчего в итоге есть все шансы проговорить их только самому себе.
Если бы она только знала, что значит снова и снова переживать утрату самого близкого человека!.. Искать его! Найти! И потерять!.. И снова ждать... И, получив, опять утратить!..
И она знала, что я буду страдать и говорить об этом, знала, что это унизительно для меня, и сама же испытывала ко мне за мою слабость если уж не презрение, то отторжение — точно. Видимо, так она пыталась окончательно уверить себя в том, что у нее нет ко мне больше никаких чувств, чтобы идти дальше.
Наверное, накануне казни, Иисус размышлял о том, что лучше умереть, чем отказаться от любви и веры в нее!.. Но ради чего эта жертва, когда она никому не нужна и несет в себе только страдания, а в момент сомнений от нее все отворачиваются?!
Наверное, о том же думал Иван Громов, огражденный от мира и знающий о неизбежности своей участи. Безысходная надежда, результат которой не виден человеку, ее переживающему, но чье значение открывает время...
Не знаю, действительно ли она перестала верить в проведение, которое вело нас к судьбоносной встрече, и все, о чем я ей рассказывал с невероятной силой вдохновения!.. На самом ли деле считала мои слова, сначала восторгающиеся, а потом принижающие ее, — лицемерными (хотя мне следовало бы это понять, когда она рассказывала об раскачиваемых мной эмоциональных качелях, и о том, как подобное поведение изматывает), а меня неудачником, который ничего не достиг в жизни, кроме пристрастия к алкоголю и болезненным фантазиям, одинаково губящим существование... Само по себе унизительное и мало обнадеживающее представление. Я даже не уверен, сохранились ли у нее ко мне хоть какие-то теплые чувства и воспоминания, но человеку, отчаянно влюбленному, свойственно видеть надежду даже там, где ее нет и тени.
Но как бы там ни было, я хочу закончить эту историю отрывком из неотправленного письма:
"... Для вас и рядом с вами я хотел быть лучше, и, благодаря вам, во мне раскрывались самые светлые стороны! Время, проведенное с вами, казалось по-настоящему волшебным!.. Я обожал вас, я наслаждался вами, я был счастлив!..
Я не мог налюбоваться на ваши черты, без устали всматриваясь в них — в надежде разгадать единственно важную для меня тайну!..
Нельзя было отдавать этот дар в угоду безверию, этому чудовищу, готовому сожрать возвышенную красоту и опустошить человека изнутри вплоть до того, что от его души ничего не останется!..
Я ничего не сказал тогда, но не могу промолчать теперь: мы вновь совершаем ошибку и не видим последствий, мы стоим на той же грани, переступив которую — всего лишь шаг — потеряем друг друга... как в прошлый раз... как двадцать лет назад... или того хуже — навсегда
Прошу, прочтите это письмо, не воспринимая его как попытку повлиять на ваше мнение или манипулировать им, но увидев слова человека, которому вы дороги и который лишен возможности поделиться этим с вами
Я понимаю, что для вас все это может больше не иметь значения. Значение отзовется в вечности, и где-нибудь, когда-нибудь его откроет время... которое неутомимо сохраняет память о любви"
ПРИЗРАЧНЫЙ ДУХ ВЕЧНОСТИ
У человека есть представление о духовном, через которое он получает связь с Высшим, возможно, - Началом, посредством которого может воспринимать и испытывать самые прекрасные чувства, смотреть сквозь пространство и время, даже материализовывать свои видения, придавая им образы, обретая в нем дар созидания. За неимением понятия я назвал это представление Призрачным духом вечности, что проглядывает через разум и позволяет нам помнить о бесконечном даже в пределах незнания...
Но все это только до тех пор, пока мы не опускаемся до самого простого и низменного, не сводим все к практическому смыслу и выгоде, не принимаем примитивный облик, начиная забывать о высоких материях... Тогда мы лишаемся связи с вечным, а дух наш утрачивает свою целостность и засыпает, растворяясь, как во снах, в иллюзорной оболочке, в которую он погрузился, рискуя уже никогда не проснуться, ведь вместо того, чтобы воплощать вечность в любовь и созидание, он превращается в осязаемую сущность, чья участь неизбежно постигнет его, когда оболочка треснет и рассыплется...
In nomine Patris, et Filii, et Satanus Sancti. Omen
– ... Я думал, что смогу помочь ей, сумею спасти нас обоих...
