Захотелось немедленно угодить боссу, и я рьяно принялась за дело. Прихватив бумажные мини скатерти и столовые приборы, вышла в сад, где мальчишки уже вовсю гоняли откуда-то выуженный футбольный мяч по газону, а со стеклянных кресел за ними наблюдала пожилая пара: ухоженная мадам и благодушный месье. Мы обменялись вежливыми приветствиями…
– А вот и Люси, о которой столько рассказывал наш внук! – воскликнула мадам Эвелин Аркур, обращаясь к мужу. – Я была весьма удивлена, когда Себастьян решил взять кого-то постороннего в дом, чтобы наблюдать за мальчиками, – продолжила она, уже обращаясь ко мне, – но вы такая миленькая, что теперь лучше понимаю его решение.
Я слегка оторопела от подобной прямоты, в которой мне послышались странные намеки на нето, совершенно не касающееся моих непосредственных обязанностей. Секунду поразмыслив, решила никак не реагировать на ее высказывание, лишь улыбнулась. Но мадам Эвелин не отставала:
– Честно признаться, у меня всегда был небольшой пунктик относительно русских, хотя умом я понимаю, что это лишь предубеждение, – словно спохватившись, что сболтнула лишнего, она принужденно рассмеялась и поспешила разъяснить: – Вы знаете, ведь я полячка, хоть и родилась уже здесь. Но многие мои родственники бежали в свое время от вездесущего Советского Союза, пытавшегося навязать всему миру свои правила уже после Второй мировой войны. Наверное, с тех пор и не слишком люблю я вашу нацию, чего не скажу об искусстве и литературе. Но, повторюсь, ты выглядишь весьма милым и вежливым ребенком.
Мне стало откровенно неуютно рядом с ней, да и слушать такие вещи – малоприятное занятие. Но я благоразумно помалкивала, хотя, наверное, просто не знала даже, что ответить. А ведь хозяин предупреждал…
– Как ты сама поступила бы на месте Себастьяна, Люси?
Вот же ж не отвяжется никак. Пришлось срочно придумывать ответ:
– Не знаю, мадам, но вы правы, это нелегко – приютить чужого человека под своей крышей. Я бесконечна благодарна месье Аркуру, что он остановил свой выбор на моей кандидатуре. Уверена, мне будет комфортно работать здесь. И я приложу все усилия, чтобы оправдать доверие месье.
– Конечно, дорогая. Себастьян замечательный управленец, всегда внимательный к своим подчиненным, да и вообще к окружающим людям. В свое время мы с Пьером передали свой бизнес в его руки с абсолютно спокойной душой. Вы здесь, рядом с ним, как за каменной стеной.
– О да, мадам, я уже осознала его участие… – улыбнулась в ответ, раскладывая бумажные подложки. Разговор с Эвелин давался нелегко, но все же не в пример проще, чем с детьми. Пожилая леди четко артикулировала все слова, выражаясь литературным языком. Мы продолжали перебрасываться общими фразами о том, из какого города я родом и далеко ли он находится от Москвы, как вдруг сильный порыв ветра разметал со стола все тщательно разложенные салфетки и подложки. Ахнув, я бросилась за бумажным перекати-полем под громкий смех детей и гостей.
– А ну иди сюда, гадский папирус, – ворчала я по-русски, гоняясь за ускользающей салфеткой по всему газону, пока она не долетела до стены и не застряла в зеленом плюще ровно над тем местом, куда я могла еще дотянуться, встав на цыпочки. Мой внутренний Халк рвался на свободу, призывая прыгать повыше, рискуя помять грудью ни в чем не повинное растение…
И плющу бы, скорее всего, не повезло, но тут над головой мелькнуло мужское запястье, а в следующую секунду улыбающийся во весь рот Себастьян протягивал белоснежную добычу.
– Спасибо большое, – неловко промямлила я, чувствуя, что краснею от осознания собственной недалекости. Даже с таким простым делом, как накрыть на стол, справиться не смогла! Вот кто мне мешал придавить сразу все это невесомое убранство стаканами или тарелками?! Ведь можно было предположить, что на улице ветрено. Эх, где была моя голова…
Себастьян, видимо, понял мое смятение, потому что дальше стол мы накрывали в четыре руки, пришпиливая сразу все слишком легкое столовыми приборами. Я чувствовала, что мое восхищение этим все понимающим и деликатным человеком увеличивается с каждой минутой, грозя перерасти в слепое обожание и преклонение. «Ну не бывает в природе таких мужиков», – твердил мозг.
Потом мы ели нежный тыквенный суп со сливками и сырной коркой и вкуснейшую утку в собственном соку. Устрицы с лимонным соком меня совершенно не прельстили, от них явственно разило тиной. Под сухое вино из хозяйских запасов велась неспешная беседа о России в целом и всем мире в частности. Вернее, говорили, в основном, господа хозяева, я все больше помалкивала и внимательно слушала, стараясь разобрать правильно все слова, а дети вообще выключились из диалога и смотрели мультики по телевизору в кухне прямо через открытое окно.
В процессе разговора выяснилось, что Пьер – горячий в свое время гасконец, покоривший гордое сердце Эвелины, потомка польских эмигрантов времен первой мировой войны. И вот уже сорок семь лет они живут душа в душу в солнечном Провансе, передав совместно начатое дело под руководство своих внуков – детям сына Шарля и дочери Мадлен. У Себастьяна, оказывается, есть кузен.
– Сейчас мы предпочитаем путешествовать и познавать мир, – степенно рассказывал месье Аркур-старший, – да периодически баловать правнуков, – он улыбнулся в сторону Симона и Артюра, – заставляя нашего внука скрежетать зубами над обломками всей его воспитательной работы. – Пьер хрипло рассмеялся, а его жена подхватила:
– Как будто сам в детстве не был забалован нами до умопомрачения, особенно после…
Тут она прервала сама себя и внезапно погрустнела, не спеша заканчивать фразу. Я с любопытством переводила взгляд с одного на другого, но переспросить так и не решилась. Беседа же после короткой, неловкой паузы вернулась в русло темы путешествий.
– В свое время мы даже решились побывать в России, – просветила меня Эвелин. – Уж очень хотелось увидеть, так ли прекрасен Петергоф и Екатерининский дворец, как о них рассказывал наш сын. Он даже сравнивал их с Версалем. Кстати, именно поэтому я спросила тебя про столицу и удаленность твоего города от нее. Мой сын Шарль учился целый год по обмену в одном из московских университетов и успел посетить некоторые места в соседних регионах. Да и Себ… Кхм, – тут она поперхнулась, бросив быстрый взгляд на внука, и закончила скомкано, – провел некоторый отрезок своей жизни, путешествуя по России.
– Ничего себе, – воскликнула я, поворачиваясь к Себастьяну. – А я и не знала, что история вашей семьи так тесно связана с моей страной, – «Особенно учитывая, с каким предубеждением вы к ней относитесь!» – добавила про себя, недоумевая, как Эвелин отпустила единственного сыночка в ненавистный Советский Союз. Но выяснять, естественно, не стала. Думаю, мои вопросы сочли бы за бестактность на данном этапе нашего знакомства.
Улыбка Себа в ответ на слова своей бабушки показалось мне скованной. Кажется, ему эта тема неприятна. Я успела заметить быстрый обмен непонятными взглядами со старшими родственниками. Но ответил он вполне непринужденно:
– Теперь понимаешь, почему я выбрал именно русскую девушку, а не мексиканку, или даже, скажем, полячку?
– Могу представить, – согласилась задумчиво, разглядывая своих сотрапезников. Определенно, был какой-то скрытый подтекст во всех этих оборванных фразах. Любопытно – какой. Но, с другой стороны, вряд ли семейные дела будут обсуждаться с посторонним человеком. А я чужая в их доме, как бы радушно меня ни приняли.
Во время обеда я случайно локтем смахнула со стола пустой стакан и замерла над стеклянными крошками, зажмурившись от неловкости. Но Себ как ни в чем не бывало вынес из дома щетку, совок и самолично все убрал, успокоив меня: «C’est pas grave». [1]
Лично мне уже страшно.
Меня вновь отпустили пораньше: дети упросили бабушку и дедушку свозить их в аквапарк. Видимо, они пока стеснялись меня, и коли выдалась возможность, предпочли остаться среди родных, чем проводить лишний раз время с незнакомкой. Себастьян не возражал. Ему надо возвращаться на работу, но вечером мне обещали прогулку по Старому городу, а на завтра договорились, что детей привезут прямо к кинотеатру, куда мы пойдем вчетвером. Старшие Аркуры возвращались к себе в Вильнёв-лез-Авиньон сразу, как вернут нам Симона и Артюра.
Поднявшись к себе в комнату, я рухнула на кровать, почувствовав огромное облегчение. Все же бесконечно тяжело говорить постоянно на чужом языке, прокручивать сначала в голове, что хочешь сказать. Пока соображаешь, как облечь свою мысль в правильные слова, разговор убегает дальше, и твои высказывания уже не актуальны. А когда спрашивают тебя напрямик, сидишь дура дурой, не в силах тут же выдать нужную информацию. До сих пор мне везло: окружающие люди сплошь адекватны, но что будет дальше, скажем, в магазине или в транспорте, загадывать не берусь. Да и с детьми мне пока трудно и неуютно: в силу юного возраста они не отличались тактом и терпением взрослых. Лишь с Себом я почти не задумывалась о том, что и как говорю: предложения выстраивались сами собой.
Пользуясь нежданным отдыхом, я решила написать домой. Хозяин предложил отправлять мои письма бесплатно, от имени своей компании. И для меня это, конечно, было крайне удобно. Нет, ради спортивного интереса, когда-нибудь я схожу на почту, но точно не сейчас.
Быстро набросав по листочку родителям, Маришке и Олейне, задумалась над посланием Максу. И вдруг поняла, что за последние сорок восемь часов, насыщенных событиями так, что не каждый месяц составит конкуренцию, совершенно не вспоминала о своем парне. Мне настолько было не до Орехова, что в груди неуютным комком сжался стыд. Себастьян занял все мои мысли, вытеснив из них любые переживания. Вот тебе и большая, чистая любовь…
Сидела долго, грызла кончик ручки, периодически откладывая листы с «Дорогой Макс…», «Милый Максимка…», «Привет, любимый…». Почему-то любое из этих обращений казалось неправильным… лицемерным, словно я пишу не живому человеку, а выдуманному персонажу. Словно Макс Орехов существовал лишь в моем воображении, а годы неразделенной любви – всего лишь прочитанный когда-то роман.
Так и не родив ничего путного, свернула свои попытки, решив проветрить голову, а заодно познакомиться с окрестностями. Рюкзак с документами и выданным во временное пользование фотоаппаратом надолго станет верным спутником. И я впервые вышла из дома одна, предварительно убедившись, что Жюльет пробудет еще часа три, и по возвращении я не столкнусь с поставленным на сигнализацию пустым домом.
Внимательно изучив карту, я свернула направо. Меня прельстил некий зеленый квадрат в конце соседней улицы, обозначенный как «Le Jardin des Plantes». Ярко светило солнце, но жары не ощущалось. Приятный, теплый ветерок напоминал, что лето еще не закончилось, хотя осень совсем близко… Я вовсю зевала по сторонам, рассматривая непривычные двух- и трехэтажные особняки с разноцветными ставнями. Такие разные по дизайну фасадов, но похожие светлыми, песчаными оттенками, они плотно возвышались над тротуарами, словно солдаты в строю, не оставляя и зазора между боковыми стенами. Узкие улочки не позволяли здесь разбить газон или вырастить дерево, и лишь над редким забором вдруг проглядывали пушистые кроны тополей, лип и каштанов. Абсолютно непривычный глазу городской пейзаж, а главное, полное отсутствие родных берез вдруг заставили наконец четко осознать, что я действительно далеко от дома, в чужой мне стране. Сделалось волнительно и немножечко грустно.
Прохожие здесь встречались редко, я осторожно расходилась с ними на узких асфальтовых дорожках, провожаемая вежливыми полуулыбками. Внезапно за поворотом выросли кованые ворота. Надпись над ними оповещала, что пункт назначения достигнут. Посетителей встречала огромная яркая клумба с тремя Грациями посередине. Блуждая по гравийным дорожкам среди изумрудных плюшевых газонов, незнакомых деревьев, белоснежных скульптур и причудливых цветочных композиций, я поняла, что здесь лето пока не собирается сдавать свои позиции. И хотя сентябрь уже вот-вот, почти завтра, ни одного желтого лепесточка – на траве ли, на дереве – я не увидела.
В центре сада располагался пруд, по зеленой глади которого неспешно передвигались откормленные лебеди, проплывая под арочным мостиком, словно сошедшим с картин Моне. Впервые я видела этих грациозных птиц так близко. Передвигаясь за ними вдоль берега в азарте фотоохоты, я вдруг наткнулась на настоящую секвойю. Здесь росло множество экзотических деревьев и кустарников. Рядом с каждым табличка и ботаническая справка. Но обнаружить эту величественную красавицу, обитающую обычно в другом полушарии, я никак не ожидала. Погладив складчатый ствол великанши, за ней нашла грот с бьющим из стены ключом. Маленький ангел, примостившийся сверху, ехидно ухмылялся, целясь в прохожих из крошечного лука. Я украдкой сфотографировала скульптуру и позорно ретировалась: не хватает еще пронзенного любовной стрелой сердца впридачу к прочим проблемам.
Дорожка нырнула под каменный свод невысокой пещеры. Она оказалась сквозной и вывела в другую часть сада, где я замерла от восторга. Розарий! Сотни благородных шипастых кустов располагались среди прочих цветов, поддерживаемые тонкими прутьями, на каждом из которых виднелась табличка с именем и родословной розы. Некоторые виды уже сбросили лепестки, но все же моему глазу хватило великолепного разнообразия форм и оттенков. В эту секунду я остро жалела, что рядом нет мамы: она так любила розы... Именно для нее я принялась фотографировать едва ли не каждую и с разных ракурсов.
– Фотосессия для наших цветов, мадемуазель?
Я вздрогнула и обернулась на голос, раздавшийся из-за спины. Передо мной стоял черноволосый смуглый парень в рабочем комбинезоне и садовых перчатках. Рядом с ним я заметила тачку с сорняками и срезанными засохшими стеблями.
Вежливо улыбнулась, пытаясь сформулировать ответ. Язык, как обычно, прирос к небу, а в голове образовалась каша из слов. Успокоившись, все же спросила слегка невпопад:
– Вы здесь работаете?
– А по мне не видно? – рассмеялся парень, показывая зажатые в пальцах садовые ножницы. Хм… В его роду, часом, евреев не было?! – Просто впервые вижу, чтобы кто-то уделял такое пристальное внимание нашим розам. Тем более многие уже почти отцвели, – подтвердил он мою догадку.
– Я для мамы фото делаю. Она очень любит розы.
– Ей бы тогда самой прийти сюда и желательно в первой половине лета. Тогда здесь самый настоящий цветочный фестиваль, – словно в подтверждение своих слов он обвел рукой клумбы.
– Это вряд ли. Живет далеко.
– А, то-то я акцент слышу. Вы явно неместная.
Да кто бы говорил! Я сама через полслова его понимаю. Мужчина говорил быстро, смещая почти все ударения на слог раньше нужного и прибавляя какие-то гласные призвуки в конце.
– Не местная. Из России.
– Ого, – парень присвистнул. – Matreshka, vodka et la pute Natasha? [3]
– А вот и Люси, о которой столько рассказывал наш внук! – воскликнула мадам Эвелин Аркур, обращаясь к мужу. – Я была весьма удивлена, когда Себастьян решил взять кого-то постороннего в дом, чтобы наблюдать за мальчиками, – продолжила она, уже обращаясь ко мне, – но вы такая миленькая, что теперь лучше понимаю его решение.
Я слегка оторопела от подобной прямоты, в которой мне послышались странные намеки на нето, совершенно не касающееся моих непосредственных обязанностей. Секунду поразмыслив, решила никак не реагировать на ее высказывание, лишь улыбнулась. Но мадам Эвелин не отставала:
– Честно признаться, у меня всегда был небольшой пунктик относительно русских, хотя умом я понимаю, что это лишь предубеждение, – словно спохватившись, что сболтнула лишнего, она принужденно рассмеялась и поспешила разъяснить: – Вы знаете, ведь я полячка, хоть и родилась уже здесь. Но многие мои родственники бежали в свое время от вездесущего Советского Союза, пытавшегося навязать всему миру свои правила уже после Второй мировой войны. Наверное, с тех пор и не слишком люблю я вашу нацию, чего не скажу об искусстве и литературе. Но, повторюсь, ты выглядишь весьма милым и вежливым ребенком.
Мне стало откровенно неуютно рядом с ней, да и слушать такие вещи – малоприятное занятие. Но я благоразумно помалкивала, хотя, наверное, просто не знала даже, что ответить. А ведь хозяин предупреждал…
– Как ты сама поступила бы на месте Себастьяна, Люси?
Вот же ж не отвяжется никак. Пришлось срочно придумывать ответ:
– Не знаю, мадам, но вы правы, это нелегко – приютить чужого человека под своей крышей. Я бесконечна благодарна месье Аркуру, что он остановил свой выбор на моей кандидатуре. Уверена, мне будет комфортно работать здесь. И я приложу все усилия, чтобы оправдать доверие месье.
– Конечно, дорогая. Себастьян замечательный управленец, всегда внимательный к своим подчиненным, да и вообще к окружающим людям. В свое время мы с Пьером передали свой бизнес в его руки с абсолютно спокойной душой. Вы здесь, рядом с ним, как за каменной стеной.
– О да, мадам, я уже осознала его участие… – улыбнулась в ответ, раскладывая бумажные подложки. Разговор с Эвелин давался нелегко, но все же не в пример проще, чем с детьми. Пожилая леди четко артикулировала все слова, выражаясь литературным языком. Мы продолжали перебрасываться общими фразами о том, из какого города я родом и далеко ли он находится от Москвы, как вдруг сильный порыв ветра разметал со стола все тщательно разложенные салфетки и подложки. Ахнув, я бросилась за бумажным перекати-полем под громкий смех детей и гостей.
– А ну иди сюда, гадский папирус, – ворчала я по-русски, гоняясь за ускользающей салфеткой по всему газону, пока она не долетела до стены и не застряла в зеленом плюще ровно над тем местом, куда я могла еще дотянуться, встав на цыпочки. Мой внутренний Халк рвался на свободу, призывая прыгать повыше, рискуя помять грудью ни в чем не повинное растение…
И плющу бы, скорее всего, не повезло, но тут над головой мелькнуло мужское запястье, а в следующую секунду улыбающийся во весь рот Себастьян протягивал белоснежную добычу.
– Спасибо большое, – неловко промямлила я, чувствуя, что краснею от осознания собственной недалекости. Даже с таким простым делом, как накрыть на стол, справиться не смогла! Вот кто мне мешал придавить сразу все это невесомое убранство стаканами или тарелками?! Ведь можно было предположить, что на улице ветрено. Эх, где была моя голова…
Себастьян, видимо, понял мое смятение, потому что дальше стол мы накрывали в четыре руки, пришпиливая сразу все слишком легкое столовыми приборами. Я чувствовала, что мое восхищение этим все понимающим и деликатным человеком увеличивается с каждой минутой, грозя перерасти в слепое обожание и преклонение. «Ну не бывает в природе таких мужиков», – твердил мозг.
Потом мы ели нежный тыквенный суп со сливками и сырной коркой и вкуснейшую утку в собственном соку. Устрицы с лимонным соком меня совершенно не прельстили, от них явственно разило тиной. Под сухое вино из хозяйских запасов велась неспешная беседа о России в целом и всем мире в частности. Вернее, говорили, в основном, господа хозяева, я все больше помалкивала и внимательно слушала, стараясь разобрать правильно все слова, а дети вообще выключились из диалога и смотрели мультики по телевизору в кухне прямо через открытое окно.
В процессе разговора выяснилось, что Пьер – горячий в свое время гасконец, покоривший гордое сердце Эвелины, потомка польских эмигрантов времен первой мировой войны. И вот уже сорок семь лет они живут душа в душу в солнечном Провансе, передав совместно начатое дело под руководство своих внуков – детям сына Шарля и дочери Мадлен. У Себастьяна, оказывается, есть кузен.
– Сейчас мы предпочитаем путешествовать и познавать мир, – степенно рассказывал месье Аркур-старший, – да периодически баловать правнуков, – он улыбнулся в сторону Симона и Артюра, – заставляя нашего внука скрежетать зубами над обломками всей его воспитательной работы. – Пьер хрипло рассмеялся, а его жена подхватила:
– Как будто сам в детстве не был забалован нами до умопомрачения, особенно после…
Тут она прервала сама себя и внезапно погрустнела, не спеша заканчивать фразу. Я с любопытством переводила взгляд с одного на другого, но переспросить так и не решилась. Беседа же после короткой, неловкой паузы вернулась в русло темы путешествий.
– В свое время мы даже решились побывать в России, – просветила меня Эвелин. – Уж очень хотелось увидеть, так ли прекрасен Петергоф и Екатерининский дворец, как о них рассказывал наш сын. Он даже сравнивал их с Версалем. Кстати, именно поэтому я спросила тебя про столицу и удаленность твоего города от нее. Мой сын Шарль учился целый год по обмену в одном из московских университетов и успел посетить некоторые места в соседних регионах. Да и Себ… Кхм, – тут она поперхнулась, бросив быстрый взгляд на внука, и закончила скомкано, – провел некоторый отрезок своей жизни, путешествуя по России.
– Ничего себе, – воскликнула я, поворачиваясь к Себастьяну. – А я и не знала, что история вашей семьи так тесно связана с моей страной, – «Особенно учитывая, с каким предубеждением вы к ней относитесь!» – добавила про себя, недоумевая, как Эвелин отпустила единственного сыночка в ненавистный Советский Союз. Но выяснять, естественно, не стала. Думаю, мои вопросы сочли бы за бестактность на данном этапе нашего знакомства.
Улыбка Себа в ответ на слова своей бабушки показалось мне скованной. Кажется, ему эта тема неприятна. Я успела заметить быстрый обмен непонятными взглядами со старшими родственниками. Но ответил он вполне непринужденно:
– Теперь понимаешь, почему я выбрал именно русскую девушку, а не мексиканку, или даже, скажем, полячку?
– Могу представить, – согласилась задумчиво, разглядывая своих сотрапезников. Определенно, был какой-то скрытый подтекст во всех этих оборванных фразах. Любопытно – какой. Но, с другой стороны, вряд ли семейные дела будут обсуждаться с посторонним человеком. А я чужая в их доме, как бы радушно меня ни приняли.
Во время обеда я случайно локтем смахнула со стола пустой стакан и замерла над стеклянными крошками, зажмурившись от неловкости. Но Себ как ни в чем не бывало вынес из дома щетку, совок и самолично все убрал, успокоив меня: «C’est pas grave». [1]
Закрыть
Эх, наивный… Мой внутренний Халк просыпается и готовится вырваться на свободу, в попытке исследовать новые территории.Ничего страшного
Лично мне уже страшно.
Глава 6. Le Jardin des Plantes et la Vieille Porte.
[2]
Закрыть
Ботанический сад и Старая Дверь
Ботанический сад и Старая Дверь
Меня вновь отпустили пораньше: дети упросили бабушку и дедушку свозить их в аквапарк. Видимо, они пока стеснялись меня, и коли выдалась возможность, предпочли остаться среди родных, чем проводить лишний раз время с незнакомкой. Себастьян не возражал. Ему надо возвращаться на работу, но вечером мне обещали прогулку по Старому городу, а на завтра договорились, что детей привезут прямо к кинотеатру, куда мы пойдем вчетвером. Старшие Аркуры возвращались к себе в Вильнёв-лез-Авиньон сразу, как вернут нам Симона и Артюра.
Поднявшись к себе в комнату, я рухнула на кровать, почувствовав огромное облегчение. Все же бесконечно тяжело говорить постоянно на чужом языке, прокручивать сначала в голове, что хочешь сказать. Пока соображаешь, как облечь свою мысль в правильные слова, разговор убегает дальше, и твои высказывания уже не актуальны. А когда спрашивают тебя напрямик, сидишь дура дурой, не в силах тут же выдать нужную информацию. До сих пор мне везло: окружающие люди сплошь адекватны, но что будет дальше, скажем, в магазине или в транспорте, загадывать не берусь. Да и с детьми мне пока трудно и неуютно: в силу юного возраста они не отличались тактом и терпением взрослых. Лишь с Себом я почти не задумывалась о том, что и как говорю: предложения выстраивались сами собой.
Пользуясь нежданным отдыхом, я решила написать домой. Хозяин предложил отправлять мои письма бесплатно, от имени своей компании. И для меня это, конечно, было крайне удобно. Нет, ради спортивного интереса, когда-нибудь я схожу на почту, но точно не сейчас.
Быстро набросав по листочку родителям, Маришке и Олейне, задумалась над посланием Максу. И вдруг поняла, что за последние сорок восемь часов, насыщенных событиями так, что не каждый месяц составит конкуренцию, совершенно не вспоминала о своем парне. Мне настолько было не до Орехова, что в груди неуютным комком сжался стыд. Себастьян занял все мои мысли, вытеснив из них любые переживания. Вот тебе и большая, чистая любовь…
Сидела долго, грызла кончик ручки, периодически откладывая листы с «Дорогой Макс…», «Милый Максимка…», «Привет, любимый…». Почему-то любое из этих обращений казалось неправильным… лицемерным, словно я пишу не живому человеку, а выдуманному персонажу. Словно Макс Орехов существовал лишь в моем воображении, а годы неразделенной любви – всего лишь прочитанный когда-то роман.
Так и не родив ничего путного, свернула свои попытки, решив проветрить голову, а заодно познакомиться с окрестностями. Рюкзак с документами и выданным во временное пользование фотоаппаратом надолго станет верным спутником. И я впервые вышла из дома одна, предварительно убедившись, что Жюльет пробудет еще часа три, и по возвращении я не столкнусь с поставленным на сигнализацию пустым домом.
Внимательно изучив карту, я свернула направо. Меня прельстил некий зеленый квадрат в конце соседней улицы, обозначенный как «Le Jardin des Plantes». Ярко светило солнце, но жары не ощущалось. Приятный, теплый ветерок напоминал, что лето еще не закончилось, хотя осень совсем близко… Я вовсю зевала по сторонам, рассматривая непривычные двух- и трехэтажные особняки с разноцветными ставнями. Такие разные по дизайну фасадов, но похожие светлыми, песчаными оттенками, они плотно возвышались над тротуарами, словно солдаты в строю, не оставляя и зазора между боковыми стенами. Узкие улочки не позволяли здесь разбить газон или вырастить дерево, и лишь над редким забором вдруг проглядывали пушистые кроны тополей, лип и каштанов. Абсолютно непривычный глазу городской пейзаж, а главное, полное отсутствие родных берез вдруг заставили наконец четко осознать, что я действительно далеко от дома, в чужой мне стране. Сделалось волнительно и немножечко грустно.
Прохожие здесь встречались редко, я осторожно расходилась с ними на узких асфальтовых дорожках, провожаемая вежливыми полуулыбками. Внезапно за поворотом выросли кованые ворота. Надпись над ними оповещала, что пункт назначения достигнут. Посетителей встречала огромная яркая клумба с тремя Грациями посередине. Блуждая по гравийным дорожкам среди изумрудных плюшевых газонов, незнакомых деревьев, белоснежных скульптур и причудливых цветочных композиций, я поняла, что здесь лето пока не собирается сдавать свои позиции. И хотя сентябрь уже вот-вот, почти завтра, ни одного желтого лепесточка – на траве ли, на дереве – я не увидела.
В центре сада располагался пруд, по зеленой глади которого неспешно передвигались откормленные лебеди, проплывая под арочным мостиком, словно сошедшим с картин Моне. Впервые я видела этих грациозных птиц так близко. Передвигаясь за ними вдоль берега в азарте фотоохоты, я вдруг наткнулась на настоящую секвойю. Здесь росло множество экзотических деревьев и кустарников. Рядом с каждым табличка и ботаническая справка. Но обнаружить эту величественную красавицу, обитающую обычно в другом полушарии, я никак не ожидала. Погладив складчатый ствол великанши, за ней нашла грот с бьющим из стены ключом. Маленький ангел, примостившийся сверху, ехидно ухмылялся, целясь в прохожих из крошечного лука. Я украдкой сфотографировала скульптуру и позорно ретировалась: не хватает еще пронзенного любовной стрелой сердца впридачу к прочим проблемам.
Дорожка нырнула под каменный свод невысокой пещеры. Она оказалась сквозной и вывела в другую часть сада, где я замерла от восторга. Розарий! Сотни благородных шипастых кустов располагались среди прочих цветов, поддерживаемые тонкими прутьями, на каждом из которых виднелась табличка с именем и родословной розы. Некоторые виды уже сбросили лепестки, но все же моему глазу хватило великолепного разнообразия форм и оттенков. В эту секунду я остро жалела, что рядом нет мамы: она так любила розы... Именно для нее я принялась фотографировать едва ли не каждую и с разных ракурсов.
– Фотосессия для наших цветов, мадемуазель?
Я вздрогнула и обернулась на голос, раздавшийся из-за спины. Передо мной стоял черноволосый смуглый парень в рабочем комбинезоне и садовых перчатках. Рядом с ним я заметила тачку с сорняками и срезанными засохшими стеблями.
Вежливо улыбнулась, пытаясь сформулировать ответ. Язык, как обычно, прирос к небу, а в голове образовалась каша из слов. Успокоившись, все же спросила слегка невпопад:
– Вы здесь работаете?
– А по мне не видно? – рассмеялся парень, показывая зажатые в пальцах садовые ножницы. Хм… В его роду, часом, евреев не было?! – Просто впервые вижу, чтобы кто-то уделял такое пристальное внимание нашим розам. Тем более многие уже почти отцвели, – подтвердил он мою догадку.
– Я для мамы фото делаю. Она очень любит розы.
– Ей бы тогда самой прийти сюда и желательно в первой половине лета. Тогда здесь самый настоящий цветочный фестиваль, – словно в подтверждение своих слов он обвел рукой клумбы.
– Это вряд ли. Живет далеко.
– А, то-то я акцент слышу. Вы явно неместная.
Да кто бы говорил! Я сама через полслова его понимаю. Мужчина говорил быстро, смещая почти все ударения на слог раньше нужного и прибавляя какие-то гласные призвуки в конце.
– Не местная. Из России.
– Ого, – парень присвистнул. – Matreshka, vodka et la pute Natasha? [3]
Закрыть
– Он громко рассмеялся, словно удачно пошутил. Мне же так не казалась, но в голову не приходило ничего путного, чтобы достойно ответить.Матрешка, водка и проститутка Наташа
