Стены внутри сложены из того же шершавого камня, но потолок и пол – деревянные, а с балок спускались тонкие, длинные абажуры. У дальней стены имелся огромный камин, перед ним – легкий, лаконичной конструкции стол и алюминиевые стулья. В комнате традиционная дубовая мебель, как ни странно, очень удачно сочеталась с современными предметами интерьера в стиле хай-тек, но смягченными льняными подушками и другим текстилем. Справа огромное окно во всю стену выходило на террасу, а слева широкая арка вела в кухонную зону, на лестницу и вглубь дома. Все это я отметила краем сознания, поставив на стол ношу, и повернулась к Себастьяну, который включал систему отопления.
Не оборачиваясь, он произнес:
– Я сейчас перенесу ребят в спальню. Это вверх по лестнице, вторая дверь справа. Отнеси, пожалуйста, туда их багаж и помоги уложить. Потом я покажу твою комнату.
– Хорошо, – послушно взяла черную сумку и отправилась на поиски детской. Свет зажигался автоматически, ступеньки поскрипывали. Поднявшись, я сразу увидела нужную дверь. Их всего было четыре на небольшой площадке: по две с каждой стороны. В комнате ребят стояли две односпальные кровати, заправленные веселыми лоскутными одеялами, платяной шкаф, два кресла и письменный стол. Уютное пространство заполняли вещи с морской атрибутикой – раковины, бутылка с парусником, часы в виде штурвала… Не слишком детская комната, но ведь это был всего лишь загородный дом, а не место постоянного проживания. Зато комната большая и с выходом на балкон. Я едва успела разобрать и заправить кровати (хорошо, что постельное, хоть и в сложенном виде, оказалось под покрывалом), как Себ внес Артюра и аккуратно уложил на чистые простыни. Пока он ходил за Симоном, я осторожно стащила с мальчика кроссовки, носки и джинсы, оставив в футболке и трусиках. Поспит ночку без пижамы, ничего страшного. Когда накрывала его одеялом, Арти повернулся на бок, трогательно сложив ладони под щекой и тихонько вздохнув. Я поцеловала мальчика в висок, легонько пригладила непослушные кудряшки и положила рядышком doudou, [1]
– Сам уложу, продолжай.
Пожала плечами. Мне уже надоело переживать из-за этого вдруг появившегося из ниоткуда отчуждения и желания сохранять дистанцию. Куда подевался веселый, улыбчивый Себастьян, который встречал меня в аэропорту и с удовольствием проводил экскурсии по Ле-Ману и окрестностям? Я привыкла к его мягкости и дружелюбию, и включенный в последнее время «режим хозяина» обижал и вызывал недоумение. Неужели я так сильно провинилась, не рассказав ему про инцидент на площади? Ведь в целом все обошлось…
Усталость не дала погрузиться в уныние, я быстро разложила оставшееся белье по ящикам комода и вышла в коридор вскоре после Себа, оставив в комнате гореть тусклый ночник. Мужчина внизу разбирала пакеты с едой. Господи, как хорошо, что мы уже поужинали в том ресторанчике, и мне не придется сейчас оставаться с ним наедине!
– Себастьян, – тихо окликнула я. – Вы мне покажете комнату?
– Да, конечно, Люси.
Он тут же, не обернувшись, пошел к арке и стал спускаться на цокольный этаж. Тяжело вздохнув, я отправилась следом, прихватив рюкзак. На нижнем уровне оказалось еще три комнаты и большая ванная. Две ближайшие двери закрыты, а за дальней обнаружилась довольно просторная спальня, хотя и скудно обставленная, но уютная за счет некоторых деталей типа торшера с тканевым абажуром в цветочек, занавесок с рюшами из той же ткани, напольных фигур трех слонов и парочки пасторальных картин на оштукатуренных стенах. Было заметно, что в доме не живут постоянно, что это просто дача. Но ее все равно с любовью заполняли всяческими мелочами, смягчавшими полупустые комнаты и придававшими им милый вид… В свое время Элоди постаралась, обустраивая гнездышко для себя и своей семьи. А ее муж потом не стал ничего менять…
Себ включил батарею и обернулся ко мне, взглянув прямо впервые с тех пор, как мы приехали. Я невольно вздрогнула: из голубых глаз на секунду вновь плеснуло холодом и с трудом сдерживаемой яростью пополам с недоумением – словно он сам не мог понять, что его сердит. О том, что Себастьяном владели сильные, но непонятные мне эмоции, женская интуиция вопила в голос. Честно говоря, было даже страшно находиться с ним сейчас наедине. Казалось, он подойдет и сделает что-то странное...
Но нет, момент прошел, Себ отвел глаза и бесстрастно вымолвил:
– Свободно пользуйтесь всем, что есть в ванной комнате и здесь. Завтра разбудите мальчиков и накройте на стол, пожалуйста, к девяти. В десять нам нужно уже быть на пляже и пройти регистрацию перед стартом. Спокойной ночи, Люси.
Обойдя меня по широкой дуге, Себ покинул спальню.
Я искренне не понимала, что с ним происходит. Почему он внезапно перешел на «вы»? И снова вопрос: где я так сильно накосячила? Как могла вызвать такую злость? За что?! Глаза противно защипало. Но… Вот еще! Плакать из-за такой ерунды. Хозяин – барин. Злится – значит, есть за что. Как сказала одна небезысветная героиня: «Я не буду думать об этом сегодня…»
Вся моя дорожная усталость испарилась в один миг. Я поняла, что если лягу сейчас, то буду ворочаться до утра. До одури захотелось глотнуть свежего воздуха… Я решила подождать, когда Себ уснет, и попробовать выбраться из дома. Через парадную точно не рискну, там сигнализация, но поскольку моя комната находилась на цокольном этаже, окошко наполовину уходило в землю, а перед ним – выемка, отделанная камнем. В общем, выбраться наружу не составит труда. Выбросив на время все мысли из головы, я разложила свои вещи в комоде и застелила кровать. Воздух был спертым и влажным, но включенная на всю мощь батарея и дуновения ветерка из приоткрытого окна постепенно выгоняли холод, сырость и затхлые запахи. Надо бы принять ванную и переодеться с дороги. Глядишь, накатит сонливость и никуда больше не потянет.
Ванная умилила. Голубая, с белыми плитками, которые рассекали стайки оранжевых рыбок. Рыбки, кстати, «плавали» везде: по полотенцам, на зеркале, на полочках в виде узора и фигурок. Они-то и подняли мое вконец упавшее настроение. Они и еще несколько тюбиков гелей и пены для ванной. Я устроила себе самую настоящую пенную перину, как в фильмах. И с огромным удовольствием провалялась в ней, пока вода не остыла, от нечего делать читая на французском составы шампуней и других мыльных принадлежностей в тюбиках. Думать я себе по-прежнему запрещала, надеясь, что все-таки вернется усталость. Но нет: веки действительно отяжелели, а мозг отказывался спать напрочь. Со вздохом покинув пенное убежище, я быстро запихнула себя в чистые джинсы и водолазку, достала кроссовки вместо балеток, натянула ветровку и бейсболку. Во мне уже проснулся дух авантюризма и поторапливал мою не отличающуюся пышными формами филейную часть на поиски ночных приключений: скорее! Пока тревогу не забили совесть и здравый смысл.
«Тэк-с, как это у нас открывается», – я подошла к окну, пытаясь отыскать шпингалет. Нашла с трудом – его по-хитрому запрятали в углублении толстой стены и прикрыли пластиковой заглушкой. Между створками двойной рамы скорбно скрючили лапки безвременно почившие жучки, комарики и прочая насекомая живность. Не очень хотелось тревожить их хладные трупики, но на волю хотелось сильнее. Обычно, если в мою голову затесалась какая-то идея, ее оттуда можно вытурить только одним способом – воплотить в жизнь. Поэтому я, вооружившись влажными салфетками, аккуратно сгребла все это кладбище домашних животных в корзину для мусора и поставила стул под окном. Нелепо раскорячившись, выставила одну ногу на бетонный приступок с внешней стороны окна, следом – голову, оперлась руками об оконную раму, зашипев от царапнувших кожу камней, и вынесла, наконец, на улицу остатки своего компактного тельца. Если бы кто-то увидел, наверняка бы приняли за домушника, потому что особняк, включая мою спальню, был погружен в темноту и безмолвие. Слава всем здравомыслящим, в отличие от меня, людям в округе, которые уже десятый сон видели.
Я осторожно прикрыла внешнюю створку, выкарабкалась из каменного мешка и рысью понеслась через палисадник к изгороди. Как все-таки хорошо, что в Ла-Боли дома окружены чисто символическими заборчиками: перекинул ногу и уже на улице. И опять повезло – ни намека на стороннего наблюдателя. Безлюдно и тихо. Наш дом находится прямо у дороги, перейдя которую, я спустилась по ступенькам с набережной на пляж. Сердце билось скачками, адреналин прогнал из головы все мысли о сне и отдыхе. Находиться здесь, в абсолютно чужом и не знакомом для меня месте, одной рядом с невидимым в ночи, но ощущаемым каждой клеткой тела океаном, – страшно, тревожно, но так оглушающе прекрасно!
Я медленно брела по отливающему жемчугом в свете фонарей песку навстречу Атлантике. Пляж широкий – шагов триста-четыреста, и я помнила со слов Жюльет, что он тянулся больше чем на десять километров в обе стороны. Вот он – пресловутый «Берег Любви», элитарный курорт, ревностно оберегаемый от основной массы интуристов. Днем, наверное, здесь полно отдыхающих и прогуливающихся отпускников, есть где-то и кафешки на берегу, прокат парусников, катамаранов, да Бог знает, что еще! Но сейчас, пятничным октябрьским вечером, вся тусовка происходит в барах и казино, здесь же – ни души.
Только я и влажная темнота, за которой сдержанно рокочет океан, размеренно накатывая свои волны на снежно-белый, даже в черноте ночи сверкающий белизной песок. Слышу, как где-то над водой протяжно кричат чайки, ломая голоса на высоких нотах, рождая в сердце непонятную тоску по далекому небу, а в голове только две мысли: одиночество и свобода… Мнимые, конечно, но сейчас, в данный момент, на первом своем свидании с грозной стихией я хочу отдаться этим ощущениям с головой. Ускоряю шаг, задыхаясь от свежести, соли и радости. Навстречу летит ветер, наполняя душу ликованием и желанием взлететь над океанской гладью вместе с ним: нестись, хохоча, словно булгаковская Маргарита, – безудержно и торжествующе. Почувствовав, что волна незнакомых ощущений накроет сейчас так, что тяжело будет выплыть, я опасливо замедляю шаг… Иначе бы точно на эмоциях нырнула в ледяную воду, а что там дальше случилось бы – неизвестно. Все же ночь теплом не радовала совершенно, да и океанские волны поднимались высоко. Я по пальцам одной руки могла пересчитать моменты, по значимости сравнимые с пережитым. Память услужливо воскресила воспоминания о волшебной ночи недельной давности… Мир вокруг разом погрустнел.
Стараясь отвлечься, я достала припасенную сигарету. Я не курила постоянно, но, когда требовалась рефлексия в особо сложных случаях, любила подымить. Сигареты во Франции стоили бешеных денег, захочешь – регулярно курить не начнешь. И все же, получив свои первые «argent de poche», [2]
Горький дым сбил немного градус восторгов от встречи с океаном и развеял меланхолию, вызванную неуместными мыслями о хозяине. Вернул, так сказать, к действительности. Лететь и бездумно бежать куда-то расхотелось, но в душу вернулось радостное чувство, и новое впечатление свернулось теплым, уютным котенком где-то в глубине моего сознания, чтобы в темные времена греть изнутри.
Я шумно дышала, втягивая полной грудью запахи океана. Какое-то время не хотелось ни о чем думать, но постепенно в голову возвращались мысли о Себастьяне. Что же с ним происходит? И со мной… Сегодня я всерьез испугалась, что он разорвет контракт и отправит домой.
Одно за другим вытаскиваю свои воспоминания с того момента, как прилетела в Париж. Вот он с теплой улыбкой встречает меня в аэропорту. Его «Bienvenue en France, chere Lucie» и мое обалдение от его мужественной привлекательности. Мое смущение, скованность и внезапное косноязычие. И как потом, по дороге домой, мы разговорились и смеялись, словно давние знакомые. Помню, как весело и с большим энтузиазмом Себ таскал меня по всему городу первые дни после приезда, устраивал вечернюю экскурсию по Старому Ле-Ману. Как потекли будничные дни, когда он приходил с работы уставший, но всегда находивший для меня пару слов благодарности и добрую улыбку. Воспоминание о дне рождения Артюра: мы были почти как настоящая семья, я совершенно не чувствовала себя нанятой прислугой. Искренне восхищаясь его трудолюбием, уверенностью в себе и спокойным характером, я в то же время всегда ощущала и с его стороны уважение по отношению к себе, доброжелательность и легкое дружеское подтрунивание.
Когда все изменилось? С каких пор стала вызывать у него раздражение и даже злость? Теперь мне кажется, первые ростки отчуждения проклюнулись еще на том злосчастном приеме, когда мы болтали с Жераром. Именно тогда я впервые почувствовала напряжение со стороны Себастьяна. Может, он подумал, что у меня корыстный интерес: заарканить кого-нибудь из его окружения? А ведь я в любом случае остаюсь прислугой, пусть и относятся ко мне иначе. Хотя… как раз в последнее время, увы, относятся именно так. Неутешительный вывод напрашивался сам собой: маленькой дремучей русской совершенно не место среди рафинированной элиты французских промышленников. Надо помнить свое место и стараться держать дистанцию с хозяином. Именно так: «с хозяином», а не «с Себом».
…Или та ночь сыграла свою роль: может, он что-то все же помнит и теперь чувствует неловкость. Опять же из-за невольно нарушенных границ. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что с того злосчастного вечера он попросту избегал меня. А после моего так называемого «свидания» дела пошли еще хуже. В его отношении теперь явственно чувствовался холод. Возможно ли, что мне придется досрочно распрощаться с семьей, к которой за месяц я уже успела прикипеть душой и совершенно не хотела покидать раньше времени… И, конечно, не хотела прощаться с тем, кому – пора уже окончательно признаться – отдала сердце. Что ж. В подобной ситуации мне остается зеркально копировать действия нанимателя: свести все общение вне рабочих моментов на «нет», как бы не было обидно и грустно.
И все же не понимаю, зачем он взял меня с собой в Ла-Боль, раз так противно видеть рядом? Уверена, Оливье и Вероник помогли бы ему с мальчишками в эти дни, а Клоэ бы с радостью посидела вечером, соберись он куда выйти с друзьями. Она сама говорила, как соскучилась по чертенятам. И ведь шел же разговор о том, чтобы оставить меня дома в Ле-Мане на время поездки. Но потом он все переиграл. Не понимаю… Сам взял с собой и сам теперь злится…
Я потушила сигарету и повернула обратно к дому. По-прежнему вокруг царили темнота, тишина и безлюдье, словно в городе не осталось никого, кроме меня и полуночных чаек. Ветер приносил в спину их острые голоса, вызывая теперь не радость и торжество, а неуютную тоску и чувство полного одиночества. Как никогда прежде захотелось оказаться дома, прижаться к бабушке, обнять маму… Но я понимала, что это минуты слабости и усталости, которая, наконец, накрыла меня вновь.
Не оборачиваясь, он произнес:
– Я сейчас перенесу ребят в спальню. Это вверх по лестнице, вторая дверь справа. Отнеси, пожалуйста, туда их багаж и помоги уложить. Потом я покажу твою комнату.
– Хорошо, – послушно взяла черную сумку и отправилась на поиски детской. Свет зажигался автоматически, ступеньки поскрипывали. Поднявшись, я сразу увидела нужную дверь. Их всего было четыре на небольшой площадке: по две с каждой стороны. В комнате ребят стояли две односпальные кровати, заправленные веселыми лоскутными одеялами, платяной шкаф, два кресла и письменный стол. Уютное пространство заполняли вещи с морской атрибутикой – раковины, бутылка с парусником, часы в виде штурвала… Не слишком детская комната, но ведь это был всего лишь загородный дом, а не место постоянного проживания. Зато комната большая и с выходом на балкон. Я едва успела разобрать и заправить кровати (хорошо, что постельное, хоть и в сложенном виде, оказалось под покрывалом), как Себ внес Артюра и аккуратно уложил на чистые простыни. Пока он ходил за Симоном, я осторожно стащила с мальчика кроссовки, носки и джинсы, оставив в футболке и трусиках. Поспит ночку без пижамы, ничего страшного. Когда накрывала его одеялом, Арти повернулся на бок, трогательно сложив ладони под щекой и тихонько вздохнув. Я поцеловала мальчика в висок, легонько пригладила непослушные кудряшки и положила рядышком doudou, [1]
Закрыть
с которым он всегда спал. Пока разбирала сумки, вернулся Себ со старшим сыном на руках и покачал головой, когда я было дернулась в их сторону:«игрушка». Обычно мягкая игрушка или текстильный предмет (шейный платок, шарфик и т.д.), который мама сначала держит на себе, чтобы впитался ее запах, а потом дает малышу. С дуду порой спят до подросткового возраста и потом берегут
– Сам уложу, продолжай.
Пожала плечами. Мне уже надоело переживать из-за этого вдруг появившегося из ниоткуда отчуждения и желания сохранять дистанцию. Куда подевался веселый, улыбчивый Себастьян, который встречал меня в аэропорту и с удовольствием проводил экскурсии по Ле-Ману и окрестностям? Я привыкла к его мягкости и дружелюбию, и включенный в последнее время «режим хозяина» обижал и вызывал недоумение. Неужели я так сильно провинилась, не рассказав ему про инцидент на площади? Ведь в целом все обошлось…
Усталость не дала погрузиться в уныние, я быстро разложила оставшееся белье по ящикам комода и вышла в коридор вскоре после Себа, оставив в комнате гореть тусклый ночник. Мужчина внизу разбирала пакеты с едой. Господи, как хорошо, что мы уже поужинали в том ресторанчике, и мне не придется сейчас оставаться с ним наедине!
– Себастьян, – тихо окликнула я. – Вы мне покажете комнату?
– Да, конечно, Люси.
Он тут же, не обернувшись, пошел к арке и стал спускаться на цокольный этаж. Тяжело вздохнув, я отправилась следом, прихватив рюкзак. На нижнем уровне оказалось еще три комнаты и большая ванная. Две ближайшие двери закрыты, а за дальней обнаружилась довольно просторная спальня, хотя и скудно обставленная, но уютная за счет некоторых деталей типа торшера с тканевым абажуром в цветочек, занавесок с рюшами из той же ткани, напольных фигур трех слонов и парочки пасторальных картин на оштукатуренных стенах. Было заметно, что в доме не живут постоянно, что это просто дача. Но ее все равно с любовью заполняли всяческими мелочами, смягчавшими полупустые комнаты и придававшими им милый вид… В свое время Элоди постаралась, обустраивая гнездышко для себя и своей семьи. А ее муж потом не стал ничего менять…
Себ включил батарею и обернулся ко мне, взглянув прямо впервые с тех пор, как мы приехали. Я невольно вздрогнула: из голубых глаз на секунду вновь плеснуло холодом и с трудом сдерживаемой яростью пополам с недоумением – словно он сам не мог понять, что его сердит. О том, что Себастьяном владели сильные, но непонятные мне эмоции, женская интуиция вопила в голос. Честно говоря, было даже страшно находиться с ним сейчас наедине. Казалось, он подойдет и сделает что-то странное...
Но нет, момент прошел, Себ отвел глаза и бесстрастно вымолвил:
– Свободно пользуйтесь всем, что есть в ванной комнате и здесь. Завтра разбудите мальчиков и накройте на стол, пожалуйста, к девяти. В десять нам нужно уже быть на пляже и пройти регистрацию перед стартом. Спокойной ночи, Люси.
Обойдя меня по широкой дуге, Себ покинул спальню.
Я искренне не понимала, что с ним происходит. Почему он внезапно перешел на «вы»? И снова вопрос: где я так сильно накосячила? Как могла вызвать такую злость? За что?! Глаза противно защипало. Но… Вот еще! Плакать из-за такой ерунды. Хозяин – барин. Злится – значит, есть за что. Как сказала одна небезысветная героиня: «Я не буду думать об этом сегодня…»
Вся моя дорожная усталость испарилась в один миг. Я поняла, что если лягу сейчас, то буду ворочаться до утра. До одури захотелось глотнуть свежего воздуха… Я решила подождать, когда Себ уснет, и попробовать выбраться из дома. Через парадную точно не рискну, там сигнализация, но поскольку моя комната находилась на цокольном этаже, окошко наполовину уходило в землю, а перед ним – выемка, отделанная камнем. В общем, выбраться наружу не составит труда. Выбросив на время все мысли из головы, я разложила свои вещи в комоде и застелила кровать. Воздух был спертым и влажным, но включенная на всю мощь батарея и дуновения ветерка из приоткрытого окна постепенно выгоняли холод, сырость и затхлые запахи. Надо бы принять ванную и переодеться с дороги. Глядишь, накатит сонливость и никуда больше не потянет.
Ванная умилила. Голубая, с белыми плитками, которые рассекали стайки оранжевых рыбок. Рыбки, кстати, «плавали» везде: по полотенцам, на зеркале, на полочках в виде узора и фигурок. Они-то и подняли мое вконец упавшее настроение. Они и еще несколько тюбиков гелей и пены для ванной. Я устроила себе самую настоящую пенную перину, как в фильмах. И с огромным удовольствием провалялась в ней, пока вода не остыла, от нечего делать читая на французском составы шампуней и других мыльных принадлежностей в тюбиках. Думать я себе по-прежнему запрещала, надеясь, что все-таки вернется усталость. Но нет: веки действительно отяжелели, а мозг отказывался спать напрочь. Со вздохом покинув пенное убежище, я быстро запихнула себя в чистые джинсы и водолазку, достала кроссовки вместо балеток, натянула ветровку и бейсболку. Во мне уже проснулся дух авантюризма и поторапливал мою не отличающуюся пышными формами филейную часть на поиски ночных приключений: скорее! Пока тревогу не забили совесть и здравый смысл.
«Тэк-с, как это у нас открывается», – я подошла к окну, пытаясь отыскать шпингалет. Нашла с трудом – его по-хитрому запрятали в углублении толстой стены и прикрыли пластиковой заглушкой. Между створками двойной рамы скорбно скрючили лапки безвременно почившие жучки, комарики и прочая насекомая живность. Не очень хотелось тревожить их хладные трупики, но на волю хотелось сильнее. Обычно, если в мою голову затесалась какая-то идея, ее оттуда можно вытурить только одним способом – воплотить в жизнь. Поэтому я, вооружившись влажными салфетками, аккуратно сгребла все это кладбище домашних животных в корзину для мусора и поставила стул под окном. Нелепо раскорячившись, выставила одну ногу на бетонный приступок с внешней стороны окна, следом – голову, оперлась руками об оконную раму, зашипев от царапнувших кожу камней, и вынесла, наконец, на улицу остатки своего компактного тельца. Если бы кто-то увидел, наверняка бы приняли за домушника, потому что особняк, включая мою спальню, был погружен в темноту и безмолвие. Слава всем здравомыслящим, в отличие от меня, людям в округе, которые уже десятый сон видели.
Я осторожно прикрыла внешнюю створку, выкарабкалась из каменного мешка и рысью понеслась через палисадник к изгороди. Как все-таки хорошо, что в Ла-Боли дома окружены чисто символическими заборчиками: перекинул ногу и уже на улице. И опять повезло – ни намека на стороннего наблюдателя. Безлюдно и тихо. Наш дом находится прямо у дороги, перейдя которую, я спустилась по ступенькам с набережной на пляж. Сердце билось скачками, адреналин прогнал из головы все мысли о сне и отдыхе. Находиться здесь, в абсолютно чужом и не знакомом для меня месте, одной рядом с невидимым в ночи, но ощущаемым каждой клеткой тела океаном, – страшно, тревожно, но так оглушающе прекрасно!
Я медленно брела по отливающему жемчугом в свете фонарей песку навстречу Атлантике. Пляж широкий – шагов триста-четыреста, и я помнила со слов Жюльет, что он тянулся больше чем на десять километров в обе стороны. Вот он – пресловутый «Берег Любви», элитарный курорт, ревностно оберегаемый от основной массы интуристов. Днем, наверное, здесь полно отдыхающих и прогуливающихся отпускников, есть где-то и кафешки на берегу, прокат парусников, катамаранов, да Бог знает, что еще! Но сейчас, пятничным октябрьским вечером, вся тусовка происходит в барах и казино, здесь же – ни души.
Только я и влажная темнота, за которой сдержанно рокочет океан, размеренно накатывая свои волны на снежно-белый, даже в черноте ночи сверкающий белизной песок. Слышу, как где-то над водой протяжно кричат чайки, ломая голоса на высоких нотах, рождая в сердце непонятную тоску по далекому небу, а в голове только две мысли: одиночество и свобода… Мнимые, конечно, но сейчас, в данный момент, на первом своем свидании с грозной стихией я хочу отдаться этим ощущениям с головой. Ускоряю шаг, задыхаясь от свежести, соли и радости. Навстречу летит ветер, наполняя душу ликованием и желанием взлететь над океанской гладью вместе с ним: нестись, хохоча, словно булгаковская Маргарита, – безудержно и торжествующе. Почувствовав, что волна незнакомых ощущений накроет сейчас так, что тяжело будет выплыть, я опасливо замедляю шаг… Иначе бы точно на эмоциях нырнула в ледяную воду, а что там дальше случилось бы – неизвестно. Все же ночь теплом не радовала совершенно, да и океанские волны поднимались высоко. Я по пальцам одной руки могла пересчитать моменты, по значимости сравнимые с пережитым. Память услужливо воскресила воспоминания о волшебной ночи недельной давности… Мир вокруг разом погрустнел.
Стараясь отвлечься, я достала припасенную сигарету. Я не курила постоянно, но, когда требовалась рефлексия в особо сложных случаях, любила подымить. Сигареты во Франции стоили бешеных денег, захочешь – регулярно курить не начнешь. И все же, получив свои первые «argent de poche», [2]
Закрыть
сходила в табачную лавку и разорилась на пачку «Люки Страйк», как называют французы Lucky Strike. карманные деньги
Горький дым сбил немного градус восторгов от встречи с океаном и развеял меланхолию, вызванную неуместными мыслями о хозяине. Вернул, так сказать, к действительности. Лететь и бездумно бежать куда-то расхотелось, но в душу вернулось радостное чувство, и новое впечатление свернулось теплым, уютным котенком где-то в глубине моего сознания, чтобы в темные времена греть изнутри.
Я шумно дышала, втягивая полной грудью запахи океана. Какое-то время не хотелось ни о чем думать, но постепенно в голову возвращались мысли о Себастьяне. Что же с ним происходит? И со мной… Сегодня я всерьез испугалась, что он разорвет контракт и отправит домой.
Одно за другим вытаскиваю свои воспоминания с того момента, как прилетела в Париж. Вот он с теплой улыбкой встречает меня в аэропорту. Его «Bienvenue en France, chere Lucie» и мое обалдение от его мужественной привлекательности. Мое смущение, скованность и внезапное косноязычие. И как потом, по дороге домой, мы разговорились и смеялись, словно давние знакомые. Помню, как весело и с большим энтузиазмом Себ таскал меня по всему городу первые дни после приезда, устраивал вечернюю экскурсию по Старому Ле-Ману. Как потекли будничные дни, когда он приходил с работы уставший, но всегда находивший для меня пару слов благодарности и добрую улыбку. Воспоминание о дне рождения Артюра: мы были почти как настоящая семья, я совершенно не чувствовала себя нанятой прислугой. Искренне восхищаясь его трудолюбием, уверенностью в себе и спокойным характером, я в то же время всегда ощущала и с его стороны уважение по отношению к себе, доброжелательность и легкое дружеское подтрунивание.
Когда все изменилось? С каких пор стала вызывать у него раздражение и даже злость? Теперь мне кажется, первые ростки отчуждения проклюнулись еще на том злосчастном приеме, когда мы болтали с Жераром. Именно тогда я впервые почувствовала напряжение со стороны Себастьяна. Может, он подумал, что у меня корыстный интерес: заарканить кого-нибудь из его окружения? А ведь я в любом случае остаюсь прислугой, пусть и относятся ко мне иначе. Хотя… как раз в последнее время, увы, относятся именно так. Неутешительный вывод напрашивался сам собой: маленькой дремучей русской совершенно не место среди рафинированной элиты французских промышленников. Надо помнить свое место и стараться держать дистанцию с хозяином. Именно так: «с хозяином», а не «с Себом».
…Или та ночь сыграла свою роль: может, он что-то все же помнит и теперь чувствует неловкость. Опять же из-за невольно нарушенных границ. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что с того злосчастного вечера он попросту избегал меня. А после моего так называемого «свидания» дела пошли еще хуже. В его отношении теперь явственно чувствовался холод. Возможно ли, что мне придется досрочно распрощаться с семьей, к которой за месяц я уже успела прикипеть душой и совершенно не хотела покидать раньше времени… И, конечно, не хотела прощаться с тем, кому – пора уже окончательно признаться – отдала сердце. Что ж. В подобной ситуации мне остается зеркально копировать действия нанимателя: свести все общение вне рабочих моментов на «нет», как бы не было обидно и грустно.
И все же не понимаю, зачем он взял меня с собой в Ла-Боль, раз так противно видеть рядом? Уверена, Оливье и Вероник помогли бы ему с мальчишками в эти дни, а Клоэ бы с радостью посидела вечером, соберись он куда выйти с друзьями. Она сама говорила, как соскучилась по чертенятам. И ведь шел же разговор о том, чтобы оставить меня дома в Ле-Мане на время поездки. Но потом он все переиграл. Не понимаю… Сам взял с собой и сам теперь злится…
Я потушила сигарету и повернула обратно к дому. По-прежнему вокруг царили темнота, тишина и безлюдье, словно в городе не осталось никого, кроме меня и полуночных чаек. Ветер приносил в спину их острые голоса, вызывая теперь не радость и торжество, а неуютную тоску и чувство полного одиночества. Как никогда прежде захотелось оказаться дома, прижаться к бабушке, обнять маму… Но я понимала, что это минуты слабости и усталости, которая, наконец, накрыла меня вновь.
