Но он прошёл сквозь огонь неудержимым тараном, а я так и не разжала рук на его шее. Вместе мы полетели вниз из пылающего дома, вниз, в пенные волны и на скалы. Некогда было думать, разобьёмся мы или всё-таки нет. И сколько проживём, если разобьёмся не насмерть сразу…
Главное, не Весел нам смерть определил, а мы её себе выбрали сами!
Летними ночами море у нас светилось таинственным изжелта-зелёным огнём, иногда в него добавлялись алые и синие, разводами, полосы. Чем ярче цвело море, тем больше бывали уловы, это закон. Ведь морская пыльца шла на корм мелкой, не больше ногтя, рыбёшке, а та сама в свою очередь становилась кормом для большой промысловой рыбы.
Волны разбивались о скалы, и скалы вспыхивали пламенем - красиво и страшно. Если сунуть руку в воду, а потом поднять её, она тоже полыхнёт на мгновение призрачным огнём.
Мы лежали на песке, совершенно без сил, и оставалось только гадать, почему не разбились, как смогли выплыть. Магия волка, я думаю. У меня-то откуда магический дар…
Ведьмой назвать кого угодно можно, хоть за внешность тазарскую, например, но одного названия будет мало, нужна ещё одарённость, и умение с нею управиться. Колдовству учат. Говорят, за морем, где стоят большие города, не чета нашему Торговому, целые школы есть, куда берут всех не глядя на происхождение, лишь бы склонность была.
И уж, конечно, есть за пределами нашего мира Амариг.
Волны выбросили нас под каменный козырёк, надёжно прикрывший нас, беглецов, от взгляда недоброго сверху. Но оставаться здесь долго было нельзя…
- Волчик, - выговорила я тряским голосом, - волчик, миленький, уходить отсюда надобно…
Он не повернул головы. Морская вода обожгла ему солью рану, а падение, по-видимому, слишком много сил магических забрало. Лежал волк, и не шевелился и был миг, когда я вдруг поняла: он умер. Умер, и не поднимется больше. А мне без него не выжить совсем.
Я приникла к жёсткой шерсти, пытаясь услышать сердце. Оно билось, слабо, но всё-таки билось. А может, и не слабо… я же ничего не понимала в волках, особенно в колдовских оборотнях… Может, для него такое сердцебиение - правильное.
- Не дадут они нам жизни, волчик, - заговорила я. - Слышишь? Вот прогорит дом, и не найдут они там костей наших. По побережью искать возьмутся, они же знают, что ты - колдун! Будем сидеть здесь - дождёмся охотников! Я ведь тоже ведьма теперь, раз с тобою спуталась. И меня они тоже…
Жутко было вспоминать Весела Хрустова. Если он без зазрения совести продать меня на торгу собирался через пару лет, то сейчас всё без того же зазрения убьёт, и рука не дрогнет. Что я против взрослого мужчины, охотника на оборотней? Всего лишь слабая девочка. А ведь он и не один будет, а с людьми своими, такими же безжалостными. Даже самому мараться не надобно, достаточно приказа. По слову его и сделают. А до того ещё последнее отнимут, что только можно забрать у женщины.
Я посмотрела на свои руки. Какие они тонкие, будто веточки. Тазарский рисунок - наследие матери - горел на обоих запястьях бледной просинью. Ах, если бы из него огонь мог выйти, настоящий огонь, смертельный. Чтобы мне не просто на словах ведьмою зваться, а ещё и по делу!
Волк шевельнулся, вперил в меня багровый взгляд.
- Уходить надо, - повторила я. - Наверх надо идти, к Тайнозеру. Сами сгинем, так и им мало не покажется…
Волк шевельнулся, положил голову мне на колени. Я осторожно погладила острые уши. Вот же как… Кто бы сказал мне, что буду спокойно гладить такое чудовище, как домашнюю зверушку-баловня! Но ему нравилось.
А казалось бы, сожрать должен, ещё в самую первую нашу встречу. Не сожрал.
Какая всё-таки шерсть у него… Жёсткая, и в то же время гладкая, на ощупь приятная.
- Про Тайнозеро рассказать тебе? - спросила я, и волк согласно прикрыл глаза. - А и не знаю я ничего толкового. Есть оно, в горах, за неприступными пиками, дороги туда не ведаю. Все, кто ходил к нему по золото, сгинули, а кто вернулся, тем уже не до золота было. Старцы безумные, с багровой сединой в волосах и глазами безумными. Все как один заговаривались и чудное рассказывали. Мол, нет там никакого золота, в том Тайнозере, а смерть - есть, одна только смерть, ничего больше. Так они переживали гибель своих товарищей. После чего и сами умирали уже, от старости. Но если можно будет нам с тобою как-нибудь по краешку проскользнуть… Вдруг твоя магия защитит нас? А Весел с охотниками - и пусть их. Нехорошие люди, дурные, пусть их Тайнозеро приберёт, упокоит навеки…
Волк поднялся на лапы. Он во всём со мной согласен был, и я порадовалась, что спорить не стал, принял правду. А я опять сама себе удивилась, но со стороны словно бы. Откуда во мне столько умных и горьких мыслей?
Рассвет мы встретили уже на высоте. Как поднимались, лучше и не рассказывать. Впотьмах, каждый раз сорваться рискуя, а то и ногу сломать или лапу или же вовсе шею.. Но волк отлично видел в темноте, а лунные дочери Светозарного, Старшая и Младшая, освещали нам путь, сияя с небес.
Я знала берег и знала, как добраться до удобного места, где подняться было уже можно. Прилив скрыл наши следы, но и нас едва не утопил. Пришлось очень непросто нам.
Теперь новый день разгорался над морем, и мы видели из ненадёжного своего укрытия среди скал, как вышли в море лодки, множество лодок, и корабли подошли, встали на рейде. Как раз напротив скалы, на которой дом отца моего стоял…
Сколько же их!
- Уж не по приказу ли Крайновых почтенный Весел действовал? - вслух выговорила я. - Волчик, чем же ты солаунгу нашему морскому не глянулся, а?
Волк лишь повёл мордой. Мог бы он разговаривать, немало страшного поведал бы. Но в звериной форме оборотням речь человеческая недоступна.
Сквозь деревья и скалы увидеть подворье наше невозможно было. Но я легко представила себе, какая там суета идёт сейчас. Погорелый дом малый разобрали уже, костей не нашли, и теперь берег осматривали, искали трупы наши или место, где мы наверх поднялись. И ведь найдут же!
Среди охотников немало местных, выросших в Прибережье. Они здесь каждый камень и каждую травинку наощупь знают, а награду им пообещали знатную. Всем серебро надобно, а если уж золото пообещать, так и вовсе из кожи наизнанку вывернутся. У нас на ползолотого лодку хорошую приобрести можно, и ещё на снасти останется.
Крайновы - род небедный, с них выдать награду хорошую станется. Слово своё они всегда держат, не обманывают, и каждый про то хорошо знает.
- Пойдём дальше, - сказала я.- Ты устал, тебе больно, но дальше идти надо. Чем выше к Тайнозеру заляжем, тем лучше нам будет, веришь ли?
Жить захочешь - сил найдёшь в себе даже тогда, когда с ног валиться начнёшь от усталости. Но всё же нельзя подстёгивать себя бесконечно, рано или поздно ноги откажут и свет в глазах померкнет.
Мы с волком вышли на небольшую поляну. Три горных пика нависали над нею, белоснежные, недосягаемые. Скалы смыкались со всех сторон: мы поднялись по руслу маленькой речки, набиравшей силу лишь весной да поздним летом, когда начинали наверху ледники подтаивать. Тонкий говорливый ручеёк и сейчас бежал вниз, разбиваясь на камнях белой пеной.
Вода - хорошо. И напиться, и следы свои утопить в ней. Может, удастся уйти всё-таки. А вдруг у них там свой колдун есть, у Крайновых-то на службе? Всё тело заколотило от ужаса. Беда, если так!
Мы выбрались сквозь пещерный лаз наверх, и там волк лёг в траву совсем уже без сил. Мне и самой хватило. Руки дрожали, ноги дрожали, перед глазами мушки чёрные плавали.
А здесь цвела по камням синяя ножка, и алый мох полоскал свои бороды в прозрачной воде, летали прозрачные стрекозы, деловито жужжа. В пронзительно-синем небе плыло ажурное кружево когтеобразных облаков…
Облака не предвещали хорошего, за такими на следующий день всегда приходили свирепые шторма, и вот бы нам продержаться здесь до начала бури! Как-нибудь укроемся, найдём пещеру, а погоня умоется непогодой сполна.
Я посмотрела на чёрный провал, куда с весёлым звонким говорком убегал ручей. Ему предстояло стать бурным потоком не далее, как этой уже ночью. Перекроет он единственный путь сюда, никто не сунется. А мы тем временем уйдём ещё дальше. Не может же быть, чтобы совсем уж отсюда другого какого-нибудь выхода не было!
Синеватый рисунок на запястьях - тонкие браслеты пунктирной звёздочкой, не татуировка, а наследие кровное, от матери, - слегка мерцал на свету, особенно если рукой пошевелить, под солнечный свет подставляя. Дочь или сын, если родятся когда-нибудь у меня дети, носить будут такие же отметины. Говорят, у всех тазар они имеются, у кого алые, у кого белые, а у кого и синие, как у меня.
Встретить бы сородичей! Расспросить бы их о матери. Но какие уж тут встречи, головы сберечь бы обоим от крайновских охотников.
Я растормошила волка и заставила его убрести от ручья подальше, поближе к скалам, повыше. Лапы у него заплетались, голова падала, - все силы потратил, как есть все, до самого донышка. Но угрозу он понимал хорошо, и не спорил со мной, не огрызался, даже клыков не показывал.
Здесь таились среди каменных россыпей фиолетовые стрелы безвременника, тянулись к свету белые метёлки ветролётки. Дунь на неё, понесутся по воздуху зонтики лёгких семян…
Сморило меня почти сразу же. Я ткнулась лицом в волчий мех, и не стало меня, а очнулась от громовых раскатов, бьющих в уши не хуже кузнечного молота.
Мрак опустился на поляну, тревожный, сумеречный, пахло дождём, ещё не начавшимся здесь, но уже идущим выше, и ручей звенел громче, беспокойнее.
Над Прибережьем вставала гроза.
А перед нами так и не появился никто из преследователей.
Ушли мы от первой погони. Вовремя ушли.
Гроза бушевала всю ночь и всё утро. Я быстро замёрзла и никак не могла согреться. Ведь волчья шерсть не могла обнять меня со всех сторон, только лишь с одного бока. А из дома я тогда выпрыгнула в рубашке одной…
Усталость тянула в сон, но холод, всё тело пронизывающий, не давал забыться. И я уже думала, что никогда эта пытка не закончится. И лучше бы пришли уже за нами охотники.
К полудню распогодилось. Облака сбежали с неба, оставили после себя пронзительную синеву. Ручей гремел, обратившись в небольшую, но очень свирепую речку. Мы с волком пошли вдоль неё, по гальке. Хорошо, что весна осталась давно позади и я успела набегаться босиком! Огрубевшие ступни не кололо и не мучило, как в первый день, когда снимаешь после холодов тяжёлую обувь.
Мы долго лезли вверх по скалам, и я удивлялась, как такой крупный зверь умудряется находить, куда ему ставить лапы. Там и птица с трудом уместилась бы, а он умудрялся пройти по краю.
Спуститься вниз и поискать другой путь скоро стало невозможно. Оставалось лезть только вперёд, глотая слёзы и цепляясь за любую трещину. Я перевалилась через край, и какое-то время тяжело дышала, приходя в себя. Здесь уже не росли крупные деревья, только низкая трава. Сплошное буро-зелёное поле. Рядом со мной стояла огромная стрелка волчьего уха - длинная, в половину моего роста, со множеством крупных жёлтых цветов…
В другой бы раз я обрадовалась: лепестки волчьего уха, должным образом засушенные, хорошо помогают в холодное время при простудах. Но сейчас мне было не до сборов на зиму.
Волк остался внизу.
Он не мог распластаться по скале, как человек, и так преодолеть последнее препятствие, а я не могла спустить ему петлю верёвочную - не было у меня верёвки, и не из чего здесь было изготовить её.
- Ну, же, волчик! Прыгни, пожалуйста. Прыгни! Ты сможешь, я знаю.
Он сжался пружиной. Но сомневался, видно было, сомневался. Если бы не рана в ноге…
- А как же магия оборотня? - спросила я и заплакала. - Куда мне без тебя… не бросай…
Бросить он меня мог всего одним способом: кинувшись вниз. Упадёт, и я жить не стану, приняла я страшное решение.
И вот ведь, я узнала волка всего пару дней тому назад, а мир теперь без него был уже не миром, и жизнь без него переставала быть жизнью. Мы спасёмся вместе. Или же вместе погибнем. Другого не будет.
Волк взвился в прыжке. Время внезапно растянулось в длинную полосу, и я увидела, как медленно-медленно поднимается над краем обрыва волчья голова, как выплывает в воздух его могучее тело, шерсть против солнца казалась совсем чёрной. И был миг, когда всё вокруг застыло вовсе. Никогда уже не забуду: синее небо, скалы на той стороне пропасти и огромный зверь в высшей точке прыжка, когда не знаешь ещё, сумеет ли он справиться с тягой земной или же не хватит сил.
Время рванулось вперёд. Волк обрушился на каменистую землю рядом со мной, я тут же обхватила его за шею и разрыдалась, как маленькая. Сумел. Смог. Выбрался! Теперь мы не пропадём.
Он поднялся не сразу, а когда встал, то я увидела, что он сильно хромает. Проклятая стрела не убила сразу, но рана от неё причиняла моему волку изрядную боль.
Мы нашли воду: луг полого уходил вниз и упирался в серый гранит, из-под которого бежал звонкий ручеёк. Скала защитила от ветра, но от холода не спасла: солнце ушло вниз, небо выцветало, окрашиваясь в вечернюю синеву.
Волк ушёл на охоту, а я искала, стараясь далеко от скалы не отходить, съедобные луковицы горных лилий. Они давно уже отцвели, и сухой хвостик среди разросшейся травы разглядеть было непросто. Всё же мне удалось найти с десяток, мелких и, скорее всего, до ужаса горьких, им ещё не пришло время. Но выбирать не приходилось.
В ручье, как я ни старалась, я не нашла ничего съедобного. Ни толстых, похожих на бобы, пресноводных ракушек, ни съедобных корневищ стрелохвостов. Личинки стрекоз в пищу не годились, а тритонов, как и рыбы, я не увидела. Может, они водились ниже по течению, но уходить далеко от нашего с волком места я побоялась.
Разминёмся, и не найдём друг друга больше.
Я подумала о том, что зверь ушёл насовсем, но сама же собственной низкой мысли устыдилась. Он не бросит меня. Так же, как я недавно собиралась прыгнуть в пропасть вслед за ним, если он вдруг сорвётся со скал. Что-то связало нас просмолёнными корабельными канатами, - и захочешь разрубить, так ведь не сможешь. Во всяком случае, сразу.
…Волк вернулся в лиловых сумерках, с крупным зайцем в зубах. Сложил его ко мне под ноги, сел, обвив хвостом передние лапы. И до ужаса стал похож на молодого пса, впервые вырвавшегося на охоту. Хвали меня, я молодец!
Вот только…
Ни ножа, ни огнива у меня с собою не было.
- Ешь сам, - сказала я ему. - Добыл - твоё…
Голод донимал меня серьёзно, но ещё не настолько, чтобы я мясо заячье начала есть сырым.
Зверь заворчал. Удивительно, но я распознала его рык: он говорил, что славно поохотился в долине, а этот заяц - мне, и я должна съесть его. Неизвестно, когда снова выйдет удачно поохотиться. Ешь!
Ни клыков у меня, ни когтей, как я тушку зайца разделаю? Но даже если волк мне поможет, сырого-то мяса я никогда не пробовала. Каким бы сильным ни бывал голод в моей жизни, до сырого я ещё не доходила ни разу.
Огонь развести бы! Запечь в углях. Это я смогла бы. Но сырым - ни за что…
- Не могу, - в отчаянии призналась я. - Волчик, миленький, даже не проси!
Волк внезапно встал на лапы и глухо зарычал. Разгневанное амаригское солнце вокруг его глаза вспыхнуло слабым, но отчётливым огнём. Впереди, над заснеженными пиками, стоявшими плечом к плечу, как родные братья, разливалось в по ночному уже тёмном небе слабое зеленоватое сияние.
Главное, не Весел нам смерть определил, а мы её себе выбрали сами!
***
Летними ночами море у нас светилось таинственным изжелта-зелёным огнём, иногда в него добавлялись алые и синие, разводами, полосы. Чем ярче цвело море, тем больше бывали уловы, это закон. Ведь морская пыльца шла на корм мелкой, не больше ногтя, рыбёшке, а та сама в свою очередь становилась кормом для большой промысловой рыбы.
Волны разбивались о скалы, и скалы вспыхивали пламенем - красиво и страшно. Если сунуть руку в воду, а потом поднять её, она тоже полыхнёт на мгновение призрачным огнём.
Мы лежали на песке, совершенно без сил, и оставалось только гадать, почему не разбились, как смогли выплыть. Магия волка, я думаю. У меня-то откуда магический дар…
Ведьмой назвать кого угодно можно, хоть за внешность тазарскую, например, но одного названия будет мало, нужна ещё одарённость, и умение с нею управиться. Колдовству учат. Говорят, за морем, где стоят большие города, не чета нашему Торговому, целые школы есть, куда берут всех не глядя на происхождение, лишь бы склонность была.
И уж, конечно, есть за пределами нашего мира Амариг.
Волны выбросили нас под каменный козырёк, надёжно прикрывший нас, беглецов, от взгляда недоброго сверху. Но оставаться здесь долго было нельзя…
- Волчик, - выговорила я тряским голосом, - волчик, миленький, уходить отсюда надобно…
Он не повернул головы. Морская вода обожгла ему солью рану, а падение, по-видимому, слишком много сил магических забрало. Лежал волк, и не шевелился и был миг, когда я вдруг поняла: он умер. Умер, и не поднимется больше. А мне без него не выжить совсем.
Я приникла к жёсткой шерсти, пытаясь услышать сердце. Оно билось, слабо, но всё-таки билось. А может, и не слабо… я же ничего не понимала в волках, особенно в колдовских оборотнях… Может, для него такое сердцебиение - правильное.
- Не дадут они нам жизни, волчик, - заговорила я. - Слышишь? Вот прогорит дом, и не найдут они там костей наших. По побережью искать возьмутся, они же знают, что ты - колдун! Будем сидеть здесь - дождёмся охотников! Я ведь тоже ведьма теперь, раз с тобою спуталась. И меня они тоже…
Жутко было вспоминать Весела Хрустова. Если он без зазрения совести продать меня на торгу собирался через пару лет, то сейчас всё без того же зазрения убьёт, и рука не дрогнет. Что я против взрослого мужчины, охотника на оборотней? Всего лишь слабая девочка. А ведь он и не один будет, а с людьми своими, такими же безжалостными. Даже самому мараться не надобно, достаточно приказа. По слову его и сделают. А до того ещё последнее отнимут, что только можно забрать у женщины.
Я посмотрела на свои руки. Какие они тонкие, будто веточки. Тазарский рисунок - наследие матери - горел на обоих запястьях бледной просинью. Ах, если бы из него огонь мог выйти, настоящий огонь, смертельный. Чтобы мне не просто на словах ведьмою зваться, а ещё и по делу!
Волк шевельнулся, вперил в меня багровый взгляд.
- Уходить надо, - повторила я. - Наверх надо идти, к Тайнозеру. Сами сгинем, так и им мало не покажется…
Волк шевельнулся, положил голову мне на колени. Я осторожно погладила острые уши. Вот же как… Кто бы сказал мне, что буду спокойно гладить такое чудовище, как домашнюю зверушку-баловня! Но ему нравилось.
А казалось бы, сожрать должен, ещё в самую первую нашу встречу. Не сожрал.
Какая всё-таки шерсть у него… Жёсткая, и в то же время гладкая, на ощупь приятная.
- Про Тайнозеро рассказать тебе? - спросила я, и волк согласно прикрыл глаза. - А и не знаю я ничего толкового. Есть оно, в горах, за неприступными пиками, дороги туда не ведаю. Все, кто ходил к нему по золото, сгинули, а кто вернулся, тем уже не до золота было. Старцы безумные, с багровой сединой в волосах и глазами безумными. Все как один заговаривались и чудное рассказывали. Мол, нет там никакого золота, в том Тайнозере, а смерть - есть, одна только смерть, ничего больше. Так они переживали гибель своих товарищей. После чего и сами умирали уже, от старости. Но если можно будет нам с тобою как-нибудь по краешку проскользнуть… Вдруг твоя магия защитит нас? А Весел с охотниками - и пусть их. Нехорошие люди, дурные, пусть их Тайнозеро приберёт, упокоит навеки…
Волк поднялся на лапы. Он во всём со мной согласен был, и я порадовалась, что спорить не стал, принял правду. А я опять сама себе удивилась, но со стороны словно бы. Откуда во мне столько умных и горьких мыслей?
Рассвет мы встретили уже на высоте. Как поднимались, лучше и не рассказывать. Впотьмах, каждый раз сорваться рискуя, а то и ногу сломать или лапу или же вовсе шею.. Но волк отлично видел в темноте, а лунные дочери Светозарного, Старшая и Младшая, освещали нам путь, сияя с небес.
Я знала берег и знала, как добраться до удобного места, где подняться было уже можно. Прилив скрыл наши следы, но и нас едва не утопил. Пришлось очень непросто нам.
Теперь новый день разгорался над морем, и мы видели из ненадёжного своего укрытия среди скал, как вышли в море лодки, множество лодок, и корабли подошли, встали на рейде. Как раз напротив скалы, на которой дом отца моего стоял…
Сколько же их!
- Уж не по приказу ли Крайновых почтенный Весел действовал? - вслух выговорила я. - Волчик, чем же ты солаунгу нашему морскому не глянулся, а?
Волк лишь повёл мордой. Мог бы он разговаривать, немало страшного поведал бы. Но в звериной форме оборотням речь человеческая недоступна.
Сквозь деревья и скалы увидеть подворье наше невозможно было. Но я легко представила себе, какая там суета идёт сейчас. Погорелый дом малый разобрали уже, костей не нашли, и теперь берег осматривали, искали трупы наши или место, где мы наверх поднялись. И ведь найдут же!
Среди охотников немало местных, выросших в Прибережье. Они здесь каждый камень и каждую травинку наощупь знают, а награду им пообещали знатную. Всем серебро надобно, а если уж золото пообещать, так и вовсе из кожи наизнанку вывернутся. У нас на ползолотого лодку хорошую приобрести можно, и ещё на снасти останется.
Крайновы - род небедный, с них выдать награду хорошую станется. Слово своё они всегда держат, не обманывают, и каждый про то хорошо знает.
- Пойдём дальше, - сказала я.- Ты устал, тебе больно, но дальше идти надо. Чем выше к Тайнозеру заляжем, тем лучше нам будет, веришь ли?
Жить захочешь - сил найдёшь в себе даже тогда, когда с ног валиться начнёшь от усталости. Но всё же нельзя подстёгивать себя бесконечно, рано или поздно ноги откажут и свет в глазах померкнет.
Мы с волком вышли на небольшую поляну. Три горных пика нависали над нею, белоснежные, недосягаемые. Скалы смыкались со всех сторон: мы поднялись по руслу маленькой речки, набиравшей силу лишь весной да поздним летом, когда начинали наверху ледники подтаивать. Тонкий говорливый ручеёк и сейчас бежал вниз, разбиваясь на камнях белой пеной.
Вода - хорошо. И напиться, и следы свои утопить в ней. Может, удастся уйти всё-таки. А вдруг у них там свой колдун есть, у Крайновых-то на службе? Всё тело заколотило от ужаса. Беда, если так!
Мы выбрались сквозь пещерный лаз наверх, и там волк лёг в траву совсем уже без сил. Мне и самой хватило. Руки дрожали, ноги дрожали, перед глазами мушки чёрные плавали.
А здесь цвела по камням синяя ножка, и алый мох полоскал свои бороды в прозрачной воде, летали прозрачные стрекозы, деловито жужжа. В пронзительно-синем небе плыло ажурное кружево когтеобразных облаков…
Облака не предвещали хорошего, за такими на следующий день всегда приходили свирепые шторма, и вот бы нам продержаться здесь до начала бури! Как-нибудь укроемся, найдём пещеру, а погоня умоется непогодой сполна.
Я посмотрела на чёрный провал, куда с весёлым звонким говорком убегал ручей. Ему предстояло стать бурным потоком не далее, как этой уже ночью. Перекроет он единственный путь сюда, никто не сунется. А мы тем временем уйдём ещё дальше. Не может же быть, чтобы совсем уж отсюда другого какого-нибудь выхода не было!
Синеватый рисунок на запястьях - тонкие браслеты пунктирной звёздочкой, не татуировка, а наследие кровное, от матери, - слегка мерцал на свету, особенно если рукой пошевелить, под солнечный свет подставляя. Дочь или сын, если родятся когда-нибудь у меня дети, носить будут такие же отметины. Говорят, у всех тазар они имеются, у кого алые, у кого белые, а у кого и синие, как у меня.
Встретить бы сородичей! Расспросить бы их о матери. Но какие уж тут встречи, головы сберечь бы обоим от крайновских охотников.
Я растормошила волка и заставила его убрести от ручья подальше, поближе к скалам, повыше. Лапы у него заплетались, голова падала, - все силы потратил, как есть все, до самого донышка. Но угрозу он понимал хорошо, и не спорил со мной, не огрызался, даже клыков не показывал.
Здесь таились среди каменных россыпей фиолетовые стрелы безвременника, тянулись к свету белые метёлки ветролётки. Дунь на неё, понесутся по воздуху зонтики лёгких семян…
Сморило меня почти сразу же. Я ткнулась лицом в волчий мех, и не стало меня, а очнулась от громовых раскатов, бьющих в уши не хуже кузнечного молота.
Мрак опустился на поляну, тревожный, сумеречный, пахло дождём, ещё не начавшимся здесь, но уже идущим выше, и ручей звенел громче, беспокойнее.
Над Прибережьем вставала гроза.
А перед нами так и не появился никто из преследователей.
Ушли мы от первой погони. Вовремя ушли.
ГЛАВА. 2 ОЗЕРО
Гроза бушевала всю ночь и всё утро. Я быстро замёрзла и никак не могла согреться. Ведь волчья шерсть не могла обнять меня со всех сторон, только лишь с одного бока. А из дома я тогда выпрыгнула в рубашке одной…
Усталость тянула в сон, но холод, всё тело пронизывающий, не давал забыться. И я уже думала, что никогда эта пытка не закончится. И лучше бы пришли уже за нами охотники.
К полудню распогодилось. Облака сбежали с неба, оставили после себя пронзительную синеву. Ручей гремел, обратившись в небольшую, но очень свирепую речку. Мы с волком пошли вдоль неё, по гальке. Хорошо, что весна осталась давно позади и я успела набегаться босиком! Огрубевшие ступни не кололо и не мучило, как в первый день, когда снимаешь после холодов тяжёлую обувь.
Мы долго лезли вверх по скалам, и я удивлялась, как такой крупный зверь умудряется находить, куда ему ставить лапы. Там и птица с трудом уместилась бы, а он умудрялся пройти по краю.
Спуститься вниз и поискать другой путь скоро стало невозможно. Оставалось лезть только вперёд, глотая слёзы и цепляясь за любую трещину. Я перевалилась через край, и какое-то время тяжело дышала, приходя в себя. Здесь уже не росли крупные деревья, только низкая трава. Сплошное буро-зелёное поле. Рядом со мной стояла огромная стрелка волчьего уха - длинная, в половину моего роста, со множеством крупных жёлтых цветов…
В другой бы раз я обрадовалась: лепестки волчьего уха, должным образом засушенные, хорошо помогают в холодное время при простудах. Но сейчас мне было не до сборов на зиму.
Волк остался внизу.
Он не мог распластаться по скале, как человек, и так преодолеть последнее препятствие, а я не могла спустить ему петлю верёвочную - не было у меня верёвки, и не из чего здесь было изготовить её.
- Ну, же, волчик! Прыгни, пожалуйста. Прыгни! Ты сможешь, я знаю.
Он сжался пружиной. Но сомневался, видно было, сомневался. Если бы не рана в ноге…
- А как же магия оборотня? - спросила я и заплакала. - Куда мне без тебя… не бросай…
Бросить он меня мог всего одним способом: кинувшись вниз. Упадёт, и я жить не стану, приняла я страшное решение.
И вот ведь, я узнала волка всего пару дней тому назад, а мир теперь без него был уже не миром, и жизнь без него переставала быть жизнью. Мы спасёмся вместе. Или же вместе погибнем. Другого не будет.
Волк взвился в прыжке. Время внезапно растянулось в длинную полосу, и я увидела, как медленно-медленно поднимается над краем обрыва волчья голова, как выплывает в воздух его могучее тело, шерсть против солнца казалась совсем чёрной. И был миг, когда всё вокруг застыло вовсе. Никогда уже не забуду: синее небо, скалы на той стороне пропасти и огромный зверь в высшей точке прыжка, когда не знаешь ещё, сумеет ли он справиться с тягой земной или же не хватит сил.
Время рванулось вперёд. Волк обрушился на каменистую землю рядом со мной, я тут же обхватила его за шею и разрыдалась, как маленькая. Сумел. Смог. Выбрался! Теперь мы не пропадём.
Он поднялся не сразу, а когда встал, то я увидела, что он сильно хромает. Проклятая стрела не убила сразу, но рана от неё причиняла моему волку изрядную боль.
Мы нашли воду: луг полого уходил вниз и упирался в серый гранит, из-под которого бежал звонкий ручеёк. Скала защитила от ветра, но от холода не спасла: солнце ушло вниз, небо выцветало, окрашиваясь в вечернюю синеву.
Волк ушёл на охоту, а я искала, стараясь далеко от скалы не отходить, съедобные луковицы горных лилий. Они давно уже отцвели, и сухой хвостик среди разросшейся травы разглядеть было непросто. Всё же мне удалось найти с десяток, мелких и, скорее всего, до ужаса горьких, им ещё не пришло время. Но выбирать не приходилось.
В ручье, как я ни старалась, я не нашла ничего съедобного. Ни толстых, похожих на бобы, пресноводных ракушек, ни съедобных корневищ стрелохвостов. Личинки стрекоз в пищу не годились, а тритонов, как и рыбы, я не увидела. Может, они водились ниже по течению, но уходить далеко от нашего с волком места я побоялась.
Разминёмся, и не найдём друг друга больше.
Я подумала о том, что зверь ушёл насовсем, но сама же собственной низкой мысли устыдилась. Он не бросит меня. Так же, как я недавно собиралась прыгнуть в пропасть вслед за ним, если он вдруг сорвётся со скал. Что-то связало нас просмолёнными корабельными канатами, - и захочешь разрубить, так ведь не сможешь. Во всяком случае, сразу.
…Волк вернулся в лиловых сумерках, с крупным зайцем в зубах. Сложил его ко мне под ноги, сел, обвив хвостом передние лапы. И до ужаса стал похож на молодого пса, впервые вырвавшегося на охоту. Хвали меня, я молодец!
Вот только…
Ни ножа, ни огнива у меня с собою не было.
- Ешь сам, - сказала я ему. - Добыл - твоё…
Голод донимал меня серьёзно, но ещё не настолько, чтобы я мясо заячье начала есть сырым.
Зверь заворчал. Удивительно, но я распознала его рык: он говорил, что славно поохотился в долине, а этот заяц - мне, и я должна съесть его. Неизвестно, когда снова выйдет удачно поохотиться. Ешь!
Ни клыков у меня, ни когтей, как я тушку зайца разделаю? Но даже если волк мне поможет, сырого-то мяса я никогда не пробовала. Каким бы сильным ни бывал голод в моей жизни, до сырого я ещё не доходила ни разу.
Огонь развести бы! Запечь в углях. Это я смогла бы. Но сырым - ни за что…
- Не могу, - в отчаянии призналась я. - Волчик, миленький, даже не проси!
Волк внезапно встал на лапы и глухо зарычал. Разгневанное амаригское солнце вокруг его глаза вспыхнуло слабым, но отчётливым огнём. Впереди, над заснеженными пиками, стоявшими плечом к плечу, как родные братья, разливалось в по ночному уже тёмном небе слабое зеленоватое сияние.
