Карта мира:
Пролог
Ночь Предсказаний была полна таинственных шорохов. Сквозь плотный туман едва пробивался свет огромной вызревшей лиловой луны, висевшей в небе, словно огромная спелая вишня. Шаман Красной Долины Виргуэй сидел на полу возле затухающего костра в ветхой хижине, что находилась на вершине отвесной скалы. Огонь — непривычного синего цвета - едва колыхался, выпуская вверх редкие голубые искры. Виргуэй был неподвижен: глаза смотрели на пламя невидящим взглядом, а сознание улетело уже очень далеко. Необычный Сон поглотил его:
Золотая змея, заточённая в железную клетку, тщетно пыталась вырваться. Желая вылезти наружу, она протискивала, ввинчивала своё тело между прутьев, но оно никак не пролезало в столь узкое пространство. Отчаявшись, змея принялась кусать стальные прутья, в надежде перегрызть их. Она продолжала это делать с невероятной настойчивостью, но безуспешно. Со стороны за её безнадежными попытками наблюдал огромный чёрный ворон. Он тихо кряхтел, когда тонкие зубы змеи скрежетали по металлу, словно усмехаясь над ней. Но змея не сдавалась, она упорно сражалась, и, под конец, один из прутьев не выдержал напора и лопнул. Змея тут же юркнула в появившуюся щель и была такова. Огромный ворон с оглушающим карканьем поднялся в небеса и растворился в темноте ночи. Он стремительно летел сквозь чернеющие облака, спеша рассказать о побеге. Наконец, завидев очертания домов, он пошёл на снижение и замер возле небольшого полукруглого окна. Ворон с силой ударил по стеклу, привлекая к себе внимание, и уселся на подоконник, ожидая. Вскоре створки окна открылись, и на улицу выглянула красивая черноволосая женщина. Она тут же уставилась на ворона, который, едва за окном началось движение, вновь поднялся в воздух. Они ещё с минуту напряжённо вглядывались друг в друга, прежде чем ворон хрипло прокаркал:
— Кей-шах! Жрица уходит! Проклятая Жрица! Кей-шах!
Глаза женщины округлились, она с недоумением посмотрела на ворона, прежде чем в её чёрных глазах появилось понимание, которое тут же сменилось ужасом.
— Кей-шах, — повторила птица, после чего ещё раз громко каркнула и вновь взлетела в небеса.
Женщина быстро захлопнула окно и засуетилась по комнате, разжигая камин и нервно начиная перебирать книги на полке. Она хваталась за каждый том, быстро перелистовала его и тут же ставила на место, при этом с каждой новой книгой становясь всё мрачнее. Наконец, женщине повезло. Увесистый фолиант сам раскрылся где-то ближе к концу. Женщина жадно впилась в текст, но по мере чтения губы её всё сильнее сжимались, а в глазах разгорался совсем недобрый огонёк:
— Разорви тебя гарпия! Что ты натворил! — откинув книгу в сторону, воскликнула она и, спешно накинув плащ, устремилась в ночь.
Виргуэй очнулся. Его рубиновые глаза резко распахнулись, а тело сотрясла судорога. Он ещё некоторое время приходил в себя, постепенно осознавая, что сейчас с ним произошло. Будучи шаманом драконеан, ему было привычно видеть Вещие Сны, хотя, стоило признаться, они давно не посещали его. Последний Настоящий Сон Виргуэй видел перед тем, как прибыл в Красную Долину — около шести лет назад. Тогда он растолковал своё Видение, как призыв к действию. И, признаться, результат его вполне устраивал. Жители Красной Долины приняли его очень доброжелательно. Он с лёгкостью завоевал их доверие, умело воспользовавшись своими способностями, редко встречающимися даже у шаманов. Обычно драконеане могли только видеть Вещие Сны, но им было не под силу самим их придумывать. Виргуэй же умел ткать сонную паутину и не брезговал пользоваться своими возможностями.
Его появление в Красной Долине совпало со смертью местного шамана в такую же Ночь Предсказаний, как и сегодня, но никому из жителей даже не пришло в голову совместить эти факты и заподозрить хоть в чём-то самого Виргуэйя. Ведь в ту Ночь все драконеане увидели очень яркий Вещий Сон о появлении Нового Шамана, который должен привести их Долину к процветанию. Потому на утро, когда Виргуэй спустился с горы и появился на центральной площади, где местные жители оплакивали своего старого шамана, его тут же приняли с распростёртыми объятиями. Никто даже не осмелился оспорить его назначение, а всё потому, что драконеане ужасно наивны и доверчивы и во всём привыкли полагаться на своих старших братьев драконов и незыблемость Вещих Снов.
Виргуэй считал, что подобной глупостью грех не воспользоваться, тем более, что, познакомившись с местным населением поближе, он обнаружил много занимательных вещей. Привыкший к кроткому нраву драконеан, Виргуэй впервые за очень долгое время встретился с нетипичным характером у одного из представителей этой расы. У князя Долины было двое сыновей — Артмаэй и Гволкхмэй. Старший — Артмаэй — отличался чрезвычайной добродетелью. Он обладал недюжинной храбростью, отличными манерами, врождённым благородством. В общем, с какой стороны не посмотри, а идеальный кандидат на замену стареющего отца. Младший же — Гволкхмэй, всю жизнь росший в тени доблестей брата, — после появления Виргуэйя окончательно отчаялся занять достойное место в Долине. В детстве он тешил себя мечтами, что когда-нибудь станет местным шаманом, сменив старого родственника. Однако, когда его лишили последней надежды, он больше был не в силах сдерживать свои негодование и зависть. Они всецело овладели молодым княжичем, и последние шесть лет активно культивировались самим Виргуэйем. Шаман осторожно подталкивал Гвола к мыслям о власти, каждый раз сравнивая братьев. Виргуэй делал это очень умело, всегда замечая мелкие недостатки Артмаэйя и подчёркивая достоинства Гвола.
Благодаря заботам шамана местные жители тоже включились в эту игру. Стали появляться слухи о том, что Артмаэй недостаточно хорош, чтобы становиться князем. Многие стали приглядываться к Гволу, и это окончательно повлияло на характер драконеанина, сделав его высокомерным и самоуверенным. Виргуэй был доволен своей работой, он был уже уверен, что вскоре свершит небольшой переворот в Красной Долине, поставив в её главе своего ставленника. Шаман хорошо понимал, что властолюбивый Гвол уже не сможет остановиться, и его природная жадность заставит драконеанина пойти и дальше против обычаев, а значит, в скором времени, им не составит труда подчинить себе и другие соседние долины. А потом они нанесут удар по драконам, которые совсем не будут этого ожидать. Главной целью Виргуэйя был король драконов О’дар, которому он мечтал отомстить всю свою жизнь. И на это у него были свои причины. Виргуэй небезосновательно считал О’дара виновным в смерти собственного отца.
Шаман приподнялся и залил почти потухший костёр, после чего вышел на улицу. Он задумчиво просматривал у себя в голове обрывки только что пришедшего к нему Сна. Виргуэй не узнавал женщину, сколько бы ни пытался угадать в ней кого-то из известных ему важных личностей. Он также отчаялся правильно истолковать образ сбежавшей золотой змеи, хотя какие-то пока весьма смутные мысли по этому поводу у него были. Проще всего оказалось с вороном. Виргуэй без тени сомнения узнал агни Рэбэнуса, главного любителя приносить дурные вести. Поразмышляв некоторое время над увиденным, шаман пришёл к довольно приятному для себя выводу — грядут изменения. Он слишком долго искал повод для смены власти в Красной Долине, и, похоже, нашёл. До сих пор никакие ухищрения и Сны не способны были натравить одного брата на другого — всё сводились к бессмысленным стычкам, которые воспринимались жителями как семейные ссоры. Теперь же у Виргуэйя появилась надежда…
Глава 1. Шаг 1. Побег
Рена:
— Рена-с-с-с-с-с…
— Рена-с-с-с-с…
— С-с-следуй за нами-с-с…
О чём шумит осенний лес? Куда зовёт опадающий лист? Что так настойчиво повторяет усиливающийся ветер? Откуда они все знают её имя?
— Рена-с-с-с-с…
… Это снова были они… зовущие, манящие, невероятно притягательные звуки и запахи. Они тянули её к себе подобно магниту, сокрушая волю… С каждым днем всё сильнее, всё настойчивей, всё безжалостней.
— Рена-с-с-с…
Как шумно! Мириады звуков ежесекундно раздавились в ушах: писк, кряхтение, шуршание, лёгкие шаги, птичий гвалт, треск и шелест. Так много! Так громко! От них невозможно скрыться, они, словно собственная тень, преследовали её повсюду. Вот маленький ёж пробежал за оградой сада, а рядом муравей протащил огромную ягоду, и птица на ветке ясеня, что у самой калитки — чистит свои перышки. Рена слышала всё! Это сводило с ума. Снова и снова. Каждое дуновение ветерка, колыхание водной глади…. Невыносимо!
— Рена-с-с…
И эти запахи! С каждым днём ароматы становились всё острее, доводя до безумия. Прелые листья, сырая земля, пожухлая трава, застоялая вода, гниющие корни растений, дух каждой птахи и мелкого зверья сочетались со сладким благоуханием последних цветов — нежных астр и скромных хризантем. Чудовищная какофония тошнотворного и приятного…
— С-с-с-следуй…
Ощущения были очень странными. Чувства обострились до невероятности. Иногда ей казалось, что она знает всё: куда направится каждая букашка пролетевшая мимо окна, в котором часу начнёт холодать, когда распустятся гелениум и бархатцы. Она предчувствовала каждое, даже малейшее, едва уловимое движение, запросто могла отклониться от траектории полёта мушки. Вот только зачем? Разве это так важно?
— С-с-следуй…
И она шла. Иногда бежала и даже ползла, пачкая ночную рубашку, каждый раз натыкалась на камни ограды. Её звало куда-то в осеннюю даль, к кому-то кто был за той стороной стены. И она рвалась к нему, безумно, безудержно, стесывая кожу и срывая ногти. Руки и ноги были исполосованы свежими ссадинами, перед глазами, словно пелена. Мир выглядел, то как в густом тумане, то вспыхивал яркими красками. Всё, как в бреду. Вот она мирно шла по тропинке, и только успела моргнуть, как оказалась возле стены, о которую неистово билась, зарабатывая свежие синяки. Потом сидела у болотца, а через миг пыталась пролезть через тонкую полоску между землей и калиткой, следуя за неведомым зовом.
— з-з-за нами-с-с-с…
Щекочущий шёпот ветра, умоляюще-жалобные стоны леса, таинственные отзвуки из-под земли, влекущие всплески воды… и она снова у ограды, с разбитыми в кровь руками и ногами, вся в слезах и с больной головой.
— з-за нами-с-с…
Голова раскалывалась на тысячи кусочков, её разрывало от всех этих звуков, запахов, красок и ощущений! Едва ли возможно воспринять столько всего одновременно!
— за нами-с…
Порой ей становилось нестерпимо жарко и душно, она просто задыхалась в четырёх стенах. Нужно было на воздух. Немедленно. Изредка она ловила себя на мысли, что эта осень выдалась чрезвычайно знойной. Пекло, как летом, а она жаждала хотя бы одного глотка освежающей прохлады, вместо пылающего марева.
— Иди-с-с-с ж-ж-же-с…
Кожа зудела. Расчёсы были везде, они блестели желтизной, подобно чешуе, такие же плотные. Они красовались на плечах, запястьях, локтях и коленях. Кожа вокруг шелушилась, требуя прикасаться. Вновь и вновь скрести, карябать и царапать. Это просто невероятная мука, болезненная и непреодолимая. Руки сами тянулись к зудящему участку, и острая боль смешивалась с почти наслаждением…
— Иди-с-с ж-же-с…
Сколько? Сколько ещё этой жажды и стремления непонятно куда и зачем? Сколько ещё ужасных снов и горящих глаз, зовущих голосов, искусанных губ и стёртых о каменную ограду ногтей?
—Кто я? Куда вы зовёте меня? — в слезах стонала она после исступлённых попыток прорваться на волю, падая возле стены.
— Иди-с же-с…
— У меня нет больше сил… слышите?! Я не могу одолеть эту ограду! Прекратите! Прекратите немедленно! — Кричало всё внутри неё, но эта бесконечная пытка не кончалась.
— Ты мне нуж-ж-на-с-с-с…
С ней был кто-то ещё. Она чувствовала чьи-то крепкие руки, они частенько оттаскивали её от ворот, слышала незнакомые голоса, не всегда внятные, а иногда просто громогласные.
— Глаза! Ты их видел? Они же горят огнём!
— А эти жуткие пятна? Как хитиновые чешуйки!
— Похоже, она вообще ничего не понимает! Безумная!
Порой она осознавала, что кто-то чуть ли не с ложки кормит её, укрывает одеялом, запирает на замок. Кто бы это ни был, они источали волны страха и даже какой-то брезгливости и неприязни. Она не понимала почему, впрочем, она вообще мало что понимала. Весь её мир был погружён в бесконечные звуки, движения, краски и попытки сбежать следом за теми, кто так настойчиво звал.
Было очень холодно. Пальцы на ногах и руках слегка посинели и неохотно шевелились, тело судорожно потряхивало, а изо рта шёл пар. В голове царила поразительная ясность. Рена привстала на кровати и с удивлением огляделась. Стекло в убранном решёткой окне было разбито, на узкий подоконник, кружась, неспешно падали снежинки. Огонь в очаге давно погас, на полу повсюду разбросанные перья, вата, мелкие тряпицы и клочки обоев, на стенах виднелись оголённая кладка с крупными щербинами, и кроме просто кованной железной кровати из мебели больше ничего. Рена поискала рукой хоть что-то вроде одеяла, но нащупала только разодранную ткань. Подтянув её к себе, она накрылась с головой, но теплее от этого не стало. Зубы продолжили выстукивать нервный танец. Рена опустила ноги на холодный каменный пол и, слегка покачнувшись, вцепилась было в спинку кровати, но холодный металл обжёг кожу, заставив тут же отпрянуть. Подув на обмороженные пальцы, Рена с трудом приподнялась и затрусила к добротной деревянной двери. Застыв возле неё с уже занесённой для стука рукой, вновь огляделась. Решётка на окне, одинокая кровать в узкой комнате-келье наводили на весьма печальные мысли. «Я в тюрьме?» — пронеслось у Рены в голове, но затем взгляд коснулся очага, и сомнения победили. Стукнув пару раз и не дождавшись ответа, она забарабанила в дверь изо всех сил. Оставалось тихо. Рена устало навалилась на дверь. Её взгляд опустился на собственные замёрзшие руки. Царапины, ссадины и запёкшаяся кровь. Откуда это всё? С недоумением осмотрев себя, Рена обнаружила, что ночная сорочка тоже рваная, а на ногах виднеются многочисленные кровоподтёки. «Меня взяли в плен и избивают?» — подумалось ей, и она, осев на пол, замерла и прислушалась. Ни шороха. Разве что северный ветер лёгонько подсвистывал и вдувал в окно новую порцию снежинок. Несмело Рена постучала вновь. Потом, не выдержав, принялась лупить по двери.
— Я замерзла! Выпустите меня! — охрипшим голосом простонала она, и, наконец, за дверью что-то послушалось. Глухие шаги и взволнованная речь, которую поначалу трудно было разобрать.
— Ты уверен? — спросил женский голос. — Она же снова вырвется и ищи её потом в саду!
— Надо посмотреть, — ответил мужской, и звякнул замок.
Дверь распахнулась, выхватывая в свете фонаря две фигуры: невысокие, сутулые, одетые в ночное.
— Ну что у тебя? — склоняясь, настороженно спросил наг.
Он придерживал дверь так, будто рассчитывал её тут же закрыть. Рена с удивлением отметила, что он стар, хоть держится довольно бодро. Сколько ему до последнего возвышения? Оборот или два, никак не больше! Волосы выбелены сединой, лицо проборождено морщинами и глаза — усталые, выцветшие.
Пролог
***
Ночь Предсказаний была полна таинственных шорохов. Сквозь плотный туман едва пробивался свет огромной вызревшей лиловой луны, висевшей в небе, словно огромная спелая вишня. Шаман Красной Долины Виргуэй сидел на полу возле затухающего костра в ветхой хижине, что находилась на вершине отвесной скалы. Огонь — непривычного синего цвета - едва колыхался, выпуская вверх редкие голубые искры. Виргуэй был неподвижен: глаза смотрели на пламя невидящим взглядом, а сознание улетело уже очень далеко. Необычный Сон поглотил его:
Золотая змея, заточённая в железную клетку, тщетно пыталась вырваться. Желая вылезти наружу, она протискивала, ввинчивала своё тело между прутьев, но оно никак не пролезало в столь узкое пространство. Отчаявшись, змея принялась кусать стальные прутья, в надежде перегрызть их. Она продолжала это делать с невероятной настойчивостью, но безуспешно. Со стороны за её безнадежными попытками наблюдал огромный чёрный ворон. Он тихо кряхтел, когда тонкие зубы змеи скрежетали по металлу, словно усмехаясь над ней. Но змея не сдавалась, она упорно сражалась, и, под конец, один из прутьев не выдержал напора и лопнул. Змея тут же юркнула в появившуюся щель и была такова. Огромный ворон с оглушающим карканьем поднялся в небеса и растворился в темноте ночи. Он стремительно летел сквозь чернеющие облака, спеша рассказать о побеге. Наконец, завидев очертания домов, он пошёл на снижение и замер возле небольшого полукруглого окна. Ворон с силой ударил по стеклу, привлекая к себе внимание, и уселся на подоконник, ожидая. Вскоре створки окна открылись, и на улицу выглянула красивая черноволосая женщина. Она тут же уставилась на ворона, который, едва за окном началось движение, вновь поднялся в воздух. Они ещё с минуту напряжённо вглядывались друг в друга, прежде чем ворон хрипло прокаркал:
— Кей-шах! Жрица уходит! Проклятая Жрица! Кей-шах!
Глаза женщины округлились, она с недоумением посмотрела на ворона, прежде чем в её чёрных глазах появилось понимание, которое тут же сменилось ужасом.
— Кей-шах, — повторила птица, после чего ещё раз громко каркнула и вновь взлетела в небеса.
Женщина быстро захлопнула окно и засуетилась по комнате, разжигая камин и нервно начиная перебирать книги на полке. Она хваталась за каждый том, быстро перелистовала его и тут же ставила на место, при этом с каждой новой книгой становясь всё мрачнее. Наконец, женщине повезло. Увесистый фолиант сам раскрылся где-то ближе к концу. Женщина жадно впилась в текст, но по мере чтения губы её всё сильнее сжимались, а в глазах разгорался совсем недобрый огонёк:
— Разорви тебя гарпия! Что ты натворил! — откинув книгу в сторону, воскликнула она и, спешно накинув плащ, устремилась в ночь.
Виргуэй очнулся. Его рубиновые глаза резко распахнулись, а тело сотрясла судорога. Он ещё некоторое время приходил в себя, постепенно осознавая, что сейчас с ним произошло. Будучи шаманом драконеан, ему было привычно видеть Вещие Сны, хотя, стоило признаться, они давно не посещали его. Последний Настоящий Сон Виргуэй видел перед тем, как прибыл в Красную Долину — около шести лет назад. Тогда он растолковал своё Видение, как призыв к действию. И, признаться, результат его вполне устраивал. Жители Красной Долины приняли его очень доброжелательно. Он с лёгкостью завоевал их доверие, умело воспользовавшись своими способностями, редко встречающимися даже у шаманов. Обычно драконеане могли только видеть Вещие Сны, но им было не под силу самим их придумывать. Виргуэй же умел ткать сонную паутину и не брезговал пользоваться своими возможностями.
Его появление в Красной Долине совпало со смертью местного шамана в такую же Ночь Предсказаний, как и сегодня, но никому из жителей даже не пришло в голову совместить эти факты и заподозрить хоть в чём-то самого Виргуэйя. Ведь в ту Ночь все драконеане увидели очень яркий Вещий Сон о появлении Нового Шамана, который должен привести их Долину к процветанию. Потому на утро, когда Виргуэй спустился с горы и появился на центральной площади, где местные жители оплакивали своего старого шамана, его тут же приняли с распростёртыми объятиями. Никто даже не осмелился оспорить его назначение, а всё потому, что драконеане ужасно наивны и доверчивы и во всём привыкли полагаться на своих старших братьев драконов и незыблемость Вещих Снов.
Виргуэй считал, что подобной глупостью грех не воспользоваться, тем более, что, познакомившись с местным населением поближе, он обнаружил много занимательных вещей. Привыкший к кроткому нраву драконеан, Виргуэй впервые за очень долгое время встретился с нетипичным характером у одного из представителей этой расы. У князя Долины было двое сыновей — Артмаэй и Гволкхмэй. Старший — Артмаэй — отличался чрезвычайной добродетелью. Он обладал недюжинной храбростью, отличными манерами, врождённым благородством. В общем, с какой стороны не посмотри, а идеальный кандидат на замену стареющего отца. Младший же — Гволкхмэй, всю жизнь росший в тени доблестей брата, — после появления Виргуэйя окончательно отчаялся занять достойное место в Долине. В детстве он тешил себя мечтами, что когда-нибудь станет местным шаманом, сменив старого родственника. Однако, когда его лишили последней надежды, он больше был не в силах сдерживать свои негодование и зависть. Они всецело овладели молодым княжичем, и последние шесть лет активно культивировались самим Виргуэйем. Шаман осторожно подталкивал Гвола к мыслям о власти, каждый раз сравнивая братьев. Виргуэй делал это очень умело, всегда замечая мелкие недостатки Артмаэйя и подчёркивая достоинства Гвола.
Благодаря заботам шамана местные жители тоже включились в эту игру. Стали появляться слухи о том, что Артмаэй недостаточно хорош, чтобы становиться князем. Многие стали приглядываться к Гволу, и это окончательно повлияло на характер драконеанина, сделав его высокомерным и самоуверенным. Виргуэй был доволен своей работой, он был уже уверен, что вскоре свершит небольшой переворот в Красной Долине, поставив в её главе своего ставленника. Шаман хорошо понимал, что властолюбивый Гвол уже не сможет остановиться, и его природная жадность заставит драконеанина пойти и дальше против обычаев, а значит, в скором времени, им не составит труда подчинить себе и другие соседние долины. А потом они нанесут удар по драконам, которые совсем не будут этого ожидать. Главной целью Виргуэйя был король драконов О’дар, которому он мечтал отомстить всю свою жизнь. И на это у него были свои причины. Виргуэй небезосновательно считал О’дара виновным в смерти собственного отца.
Шаман приподнялся и залил почти потухший костёр, после чего вышел на улицу. Он задумчиво просматривал у себя в голове обрывки только что пришедшего к нему Сна. Виргуэй не узнавал женщину, сколько бы ни пытался угадать в ней кого-то из известных ему важных личностей. Он также отчаялся правильно истолковать образ сбежавшей золотой змеи, хотя какие-то пока весьма смутные мысли по этому поводу у него были. Проще всего оказалось с вороном. Виргуэй без тени сомнения узнал агни Рэбэнуса, главного любителя приносить дурные вести. Поразмышляв некоторое время над увиденным, шаман пришёл к довольно приятному для себя выводу — грядут изменения. Он слишком долго искал повод для смены власти в Красной Долине, и, похоже, нашёл. До сих пор никакие ухищрения и Сны не способны были натравить одного брата на другого — всё сводились к бессмысленным стычкам, которые воспринимались жителями как семейные ссоры. Теперь же у Виргуэйя появилась надежда…
Глава 1. Шаг 1. Побег
Рена:
— Рена-с-с-с-с-с…
— Рена-с-с-с-с…
— С-с-следуй за нами-с-с…
О чём шумит осенний лес? Куда зовёт опадающий лист? Что так настойчиво повторяет усиливающийся ветер? Откуда они все знают её имя?
— Рена-с-с-с-с…
… Это снова были они… зовущие, манящие, невероятно притягательные звуки и запахи. Они тянули её к себе подобно магниту, сокрушая волю… С каждым днем всё сильнее, всё настойчивей, всё безжалостней.
— Рена-с-с-с…
Как шумно! Мириады звуков ежесекундно раздавились в ушах: писк, кряхтение, шуршание, лёгкие шаги, птичий гвалт, треск и шелест. Так много! Так громко! От них невозможно скрыться, они, словно собственная тень, преследовали её повсюду. Вот маленький ёж пробежал за оградой сада, а рядом муравей протащил огромную ягоду, и птица на ветке ясеня, что у самой калитки — чистит свои перышки. Рена слышала всё! Это сводило с ума. Снова и снова. Каждое дуновение ветерка, колыхание водной глади…. Невыносимо!
— Рена-с-с…
И эти запахи! С каждым днём ароматы становились всё острее, доводя до безумия. Прелые листья, сырая земля, пожухлая трава, застоялая вода, гниющие корни растений, дух каждой птахи и мелкого зверья сочетались со сладким благоуханием последних цветов — нежных астр и скромных хризантем. Чудовищная какофония тошнотворного и приятного…
— С-с-с-следуй…
Ощущения были очень странными. Чувства обострились до невероятности. Иногда ей казалось, что она знает всё: куда направится каждая букашка пролетевшая мимо окна, в котором часу начнёт холодать, когда распустятся гелениум и бархатцы. Она предчувствовала каждое, даже малейшее, едва уловимое движение, запросто могла отклониться от траектории полёта мушки. Вот только зачем? Разве это так важно?
— С-с-следуй…
И она шла. Иногда бежала и даже ползла, пачкая ночную рубашку, каждый раз натыкалась на камни ограды. Её звало куда-то в осеннюю даль, к кому-то кто был за той стороной стены. И она рвалась к нему, безумно, безудержно, стесывая кожу и срывая ногти. Руки и ноги были исполосованы свежими ссадинами, перед глазами, словно пелена. Мир выглядел, то как в густом тумане, то вспыхивал яркими красками. Всё, как в бреду. Вот она мирно шла по тропинке, и только успела моргнуть, как оказалась возле стены, о которую неистово билась, зарабатывая свежие синяки. Потом сидела у болотца, а через миг пыталась пролезть через тонкую полоску между землей и калиткой, следуя за неведомым зовом.
— з-з-за нами-с-с-с…
Щекочущий шёпот ветра, умоляюще-жалобные стоны леса, таинственные отзвуки из-под земли, влекущие всплески воды… и она снова у ограды, с разбитыми в кровь руками и ногами, вся в слезах и с больной головой.
— з-за нами-с-с…
Голова раскалывалась на тысячи кусочков, её разрывало от всех этих звуков, запахов, красок и ощущений! Едва ли возможно воспринять столько всего одновременно!
— за нами-с…
Порой ей становилось нестерпимо жарко и душно, она просто задыхалась в четырёх стенах. Нужно было на воздух. Немедленно. Изредка она ловила себя на мысли, что эта осень выдалась чрезвычайно знойной. Пекло, как летом, а она жаждала хотя бы одного глотка освежающей прохлады, вместо пылающего марева.
— Иди-с-с-с ж-ж-же-с…
Кожа зудела. Расчёсы были везде, они блестели желтизной, подобно чешуе, такие же плотные. Они красовались на плечах, запястьях, локтях и коленях. Кожа вокруг шелушилась, требуя прикасаться. Вновь и вновь скрести, карябать и царапать. Это просто невероятная мука, болезненная и непреодолимая. Руки сами тянулись к зудящему участку, и острая боль смешивалась с почти наслаждением…
— Иди-с-с ж-же-с…
Сколько? Сколько ещё этой жажды и стремления непонятно куда и зачем? Сколько ещё ужасных снов и горящих глаз, зовущих голосов, искусанных губ и стёртых о каменную ограду ногтей?
—Кто я? Куда вы зовёте меня? — в слезах стонала она после исступлённых попыток прорваться на волю, падая возле стены.
— Иди-с же-с…
— У меня нет больше сил… слышите?! Я не могу одолеть эту ограду! Прекратите! Прекратите немедленно! — Кричало всё внутри неё, но эта бесконечная пытка не кончалась.
— Ты мне нуж-ж-на-с-с-с…
С ней был кто-то ещё. Она чувствовала чьи-то крепкие руки, они частенько оттаскивали её от ворот, слышала незнакомые голоса, не всегда внятные, а иногда просто громогласные.
— Глаза! Ты их видел? Они же горят огнём!
— А эти жуткие пятна? Как хитиновые чешуйки!
— Похоже, она вообще ничего не понимает! Безумная!
Порой она осознавала, что кто-то чуть ли не с ложки кормит её, укрывает одеялом, запирает на замок. Кто бы это ни был, они источали волны страха и даже какой-то брезгливости и неприязни. Она не понимала почему, впрочем, она вообще мало что понимала. Весь её мир был погружён в бесконечные звуки, движения, краски и попытки сбежать следом за теми, кто так настойчиво звал.
***
Было очень холодно. Пальцы на ногах и руках слегка посинели и неохотно шевелились, тело судорожно потряхивало, а изо рта шёл пар. В голове царила поразительная ясность. Рена привстала на кровати и с удивлением огляделась. Стекло в убранном решёткой окне было разбито, на узкий подоконник, кружась, неспешно падали снежинки. Огонь в очаге давно погас, на полу повсюду разбросанные перья, вата, мелкие тряпицы и клочки обоев, на стенах виднелись оголённая кладка с крупными щербинами, и кроме просто кованной железной кровати из мебели больше ничего. Рена поискала рукой хоть что-то вроде одеяла, но нащупала только разодранную ткань. Подтянув её к себе, она накрылась с головой, но теплее от этого не стало. Зубы продолжили выстукивать нервный танец. Рена опустила ноги на холодный каменный пол и, слегка покачнувшись, вцепилась было в спинку кровати, но холодный металл обжёг кожу, заставив тут же отпрянуть. Подув на обмороженные пальцы, Рена с трудом приподнялась и затрусила к добротной деревянной двери. Застыв возле неё с уже занесённой для стука рукой, вновь огляделась. Решётка на окне, одинокая кровать в узкой комнате-келье наводили на весьма печальные мысли. «Я в тюрьме?» — пронеслось у Рены в голове, но затем взгляд коснулся очага, и сомнения победили. Стукнув пару раз и не дождавшись ответа, она забарабанила в дверь изо всех сил. Оставалось тихо. Рена устало навалилась на дверь. Её взгляд опустился на собственные замёрзшие руки. Царапины, ссадины и запёкшаяся кровь. Откуда это всё? С недоумением осмотрев себя, Рена обнаружила, что ночная сорочка тоже рваная, а на ногах виднеются многочисленные кровоподтёки. «Меня взяли в плен и избивают?» — подумалось ей, и она, осев на пол, замерла и прислушалась. Ни шороха. Разве что северный ветер лёгонько подсвистывал и вдувал в окно новую порцию снежинок. Несмело Рена постучала вновь. Потом, не выдержав, принялась лупить по двери.
— Я замерзла! Выпустите меня! — охрипшим голосом простонала она, и, наконец, за дверью что-то послушалось. Глухие шаги и взволнованная речь, которую поначалу трудно было разобрать.
— Ты уверен? — спросил женский голос. — Она же снова вырвется и ищи её потом в саду!
— Надо посмотреть, — ответил мужской, и звякнул замок.
Дверь распахнулась, выхватывая в свете фонаря две фигуры: невысокие, сутулые, одетые в ночное.
— Ну что у тебя? — склоняясь, настороженно спросил наг.
Он придерживал дверь так, будто рассчитывал её тут же закрыть. Рена с удивлением отметила, что он стар, хоть держится довольно бодро. Сколько ему до последнего возвышения? Оборот или два, никак не больше! Волосы выбелены сединой, лицо проборождено морщинами и глаза — усталые, выцветшие.
