Все началось с похода в баню. Кузя прихватил сверточек с чистенькой одеждой и насвистывая отправился попариться. Погода располагала, мороз трещит, кусается, сугробы вокруг, глазам смотреть больно, а душа пляшет, радуется. Вчера в корчме Кузьма под шумок целую банду обчистил. Кто им дурням виноват, что напились до поросячьего визгу, как честному жулику было пройти мимо, да это ж грешно в самом деле. Вот Кузя и постарался на славу все забрал до последнего медяка, теперь целую неделю можно наслаждаться бренностью бытия, растрачивая деньгу бандитскую.
Прохиндей улыбнулся и потянул на себя дубовую дверь, та со скрипом отворилась, а изнутри жар в лицо ударил с запахом ельника, родным таким и для сердца теплым.
– Ох, хороша! – воскликнул Кузя, раздеваясь.
Забрался на самую верхнюю полку, париться значит. Только глаза закрыл, только прогреваться начал и тут отворяется дверь.
– Я тебе говорю не могли мы все потратить, там рыжий был, с дурным глазом! Как пить дать это он! – соловьем заливался подпевала главаря банды.
Кузя насторожился, рыжим он себя не считал, но волосы на солнце золотились как презренный металл.
– А трактирщик почему смолчал? – шипел один из вчерашних выпивох.
Кузьма мог бы ответить на этот вопрос, но предпочел оставить бандитов в неведенье, сейчас только проблем не хватало.
Выпивохи же, быстренько соседние лавки заняли и за веники схватились, парок пошел, березой запахло, а Кузя на верхней полке лежит и через щель дышать пытается. Жарко, а тут эти…
– И все же, – изрек главарь банды, кривой, лохматый, как медведь, – мы аккурат полтинничек потратили, сколько украли-то?
– Да почитай еще столько же, я ведь все с собою прихватил, – прогнусавил разбойничий умник, высокий и худой, как жердь, – гулять, так гулять.
– Эх ты, остолоп ушастый!
– Так вы ж приказали… – конец фразы растворился в шепоте. Кузьма всей шкурой почувствовал, как потяжелел взгляд главаря, даже воздух колючим сделался.
– Как искать-то будем этого рыжего?
Вопрос завис в воздухе, а Кузьма вдруг понял, что ему переправилась баня и очень хочется на улицу, прям невмоготу оставаться рядышком с бандюгами. Вот же подсунул черт свинью, хрен отвертишься еще, и правая пятка зачесалась, ох не к добру.
– А это кто там…
Нехорошо так прозвучало, теперь и левая пятка чесалась так, будто демон укусил.
– Рыжий…
Сердце ёкнуло, пора уматывать, и Кузя побежал. Вот как лежал на топчане, так вскочил и побежал.
– Рыжий! – возликовали бандюги и рванула следом с вениками наперевес, просто ничего другого под рукой не оказалось.
– А ну стой!
– Убью!
– Завалю!
– Сику на пику натяну и крякать заставлю!
Пожелания одни цветастее других, а пятки так и чешутся, неужто все может быть еще хуже.
–А-а-а! – орут бабы, завидев голых мужиков, но почему-то не отворачиваются, а разглядывают пристально так будто первый раз увидели. – Шо чорт, красный! И чаво их на мороз вынесло? Совсем дурные…
Кузька запыхался весь, пятки огнем пекут, что делать куда бежать, а тут глядь – видит скалу, да не простую, а очень особенную, всячески драконом облюбованную. Поговаривают, чешуйчатый там логово устроил. Рыжий краем глаза заметил, как бандиты рассредоточились, сейчас дороги перекроют и за мягкое место возьмут. Словом, времени на раздумья не осталось, и он юрким тараканом забрался вверх, под заливистую брань бандитов. Помолился богу и черту, про всяк случай, а потом пещеру шасть.
Бежал, бежал, а потом споткнулся и кубарем покатился вниз. Все камни затылком пощупал и собственным задом подогрел, пока на ровную площадку скатился. Стало тихо, с потолка сталактиты свешиваются, огромные такие и формы странной, в полумраке и не разглядеть толком. И лежится хорошо так, спокойно, главное не думать про хозяина пещеры. Кузя вытянул руки и пощупал пол, пальцы наткнулись на знакомые кругляши, такие ни с чем не спутаешь.
– Золото…
– Золото, золото! – подтвердили в ответ. Кузя поднялся, сел огляделся, даже в темноте он видел несметные кучи золотых монет.
– Золото! – со счастливой улыбкой на лице вымолвил он и за сердце схватился.
– Ага…
– Стоп, золото! – улыбка сползла, а пятка снова зачесалась, сначала одна, а потом – вторая, и сердце затрепетало. – Золото, – убитым голосом в третий раз повторил он.
– А я тебе что говорю! – огромная морда склонилась рядом с Кузей и оскалила клыки.
– А-а-а, дракон! А-а-а!
Через двадцать минут, после паники и беганья по потолку.
– Да не съем я тебя. Людей не ем! Принципиально! У вас столько дурных болезней. Фу! – чешуйчатый поджал хвост и морду отвернул, а потом на куче золота разлегся и вздохнул так печально, аж в груди что-то заскреблось, наверное, совесть. Кузьма почесал пятку, уходить пока рано, да и дракон вроде мирный.
– Чего нос повесил?
– Вот объясни мне человек, почему мы для вас всегда плохие. Овец едим – плохо, не едим – еще хуже. Воруем принцесс – конец света, не воруем – лентяй и бездельник. Людей и рыцарей жжем, когда они к нам в дом лезут, значит мы монстры, не едим и не жжем – слабаки. Где тут логика? Я ведь добрый дракон, хочу жить мирно, мне ни принцессы, ни рыцари не нужны! – зубастый покосился на гостя, а тот в свою очередь на него.
– Логика? – задумался рыжий пройдоха, – да нету ее и в помине. И вообще не пойму на что ты жалуешься. У тебя золота, вон сколько, полная пещера, работать не надо, знай себе, летай да лови зубами всякую живность, а мы люди вертимся юлою от зари до зари.
– То-то смотрю ты довертелся, что из одежки выпрыгнул, – подколол дракон, а потом вздохнул и клыки оскалил. – Думаешь мне крутиться не надобно? Ага, как же! Только шуганул какого-нибудь прохиндея, охотника за золотом, так его место занял пустоголовый рыцарь, стоит зубочисткой размахивает, ругается, а сам что? Даже считать не научен, тьфу. Я как-то предложил одному вычислить сколько у меня монет, если все правильно – озолочу. И что ты думаешь, эта дубинушка стоеросовая стоит, глазами лупает и пыхтит, но мне-то видно, как он натужно с жадностью борется, а одолеть не может. Говорит хорошо, все сосчитают, а как до дела доходит, то все…
– Что все? – живо заинтересовался аферист, на глазок состояние дракона оценивая.
– Хочешь узнать? – зубастый оскалился, на морде интерес изобразил, Кузя насторожился, но пятки молчали. Потому прохиндей расслабился.
– Ну уж нет, – махнул рукой он, – я ж состарюсь раньше, чем досчитаю. Слушай, если тебе среди людей так плохо живется, то чего ж ты к нам суешься?
Дракон вздохнул из пасти сгусток огня вырвался.
– Дык, они ж тоже ограбить норовят, а я пацифист, сородичей тоже не ем и не жгу.
– О как!
– Знаешь, что у людей главное?
–Что?
–Репутация.
– Чудищем сделать меня собрался, тогда сюда мигом слетятся всякие дуболомы, головушку мою отвинчивать, а мне она дорога.
В Кузькиной голове мысли ускорились, как будто после недавней пробежки оттаяли. Рыжий рукой махнул, но задумка засела так глубоко, что хрен выколупаешь. Кузя мялся и так, и сяк, не удается мыслю выдворить и тогда он решился.
– А давай мы тебя сделаем драконом особого назначения.
– Это что за дракон такой? – зубастый на гостя исподлобья поглядел, сейчас, чего доброго, на зуб попробует, а пятки молчат, будто позабыли, что такое чесотка.
– Друг мой, это очень особенный дракон, которого сам государь-батюшка возлюбит по-особенному!
– Да я тебя сейчас, – дракон щеки раздул в три раза больше сделался, – в самый дальний сугроб засуну и как возлюблю!
– Не-не-не! – Кузьма прикрыл самое дорогое руками, почесал волосатую грудь и на всякий случай отодвинулся. – Ты не о том подумал, зубастый, слушай, что я тебе скажу! – рыжий наклонился к огромному уху и зашептал.
Дракон хмурился, рычал, кривился, но в итоге они-таки ударили по рукам, то есть по лапам, в смысле лапою по руке, а чешуйчатый так расщедрился, что даже тулуп рыжему прохиндею одолжил.
Месяца не прошло, как по городу начали расползаться слухи, один другого краше.
Старый лесник в таверне сидит, крестится и тихонько бает:
– Мол недавно увидал, как дракон огромную банду Кривозуба разогнал, точнее не разогнал, а утопил, ну как утопил, между нами говоря, злодеи окаянные в таком не тонут, но чешуйчатый старался, вонь стояла до самих небес. Грабители боялись нос к людям сунуть.
Кривозуб, после того как отмылся, во всю глотку грозился рептилии хвост в то самое место засунуть, чтобы над приличными людьми не гадил. И вот когда он энтот самый процесс в красках расписывал, в дверцу таверны аккурат драконья морда просунулась, вернее только часть оной.
– Ку-ку! – сказал чешуйчатый и зубами клацнул, разбойники с места подскочили и через стены выбежали, только дырки остались. Долго бегали они, три раза город по кругу оббежали, откуда силы только взялись, а дракон даже не запыхался.
– Догоню, – говорит, – и залюблю, каждого, как царь-батюшка бояр любить изволит.
После таких слов у разбойников второе дыхание открылось, а потом и третье, на четвертом они выдохлись и тут Кривозуб узрел будочку, ту самую знакомую каждому жителю, разило оттуда прямо как от разбойников недавно. Кривозуб сглотнул, сплюнул, оглянулся на зубастого и решил, что выгребная яма меньшее зол. Главарь, бедолага, и подумать не мог, что следом за ним рванет еще половина банды, так что в будочку втиснулись пятнадцать здоровенных мужиков. Клозет надворный затрещал, молвил словцо русское из трех буков состоящее и развалился, а бандюги ухнули на самое дно и вылезти никак не могу, ведь над головой дракон кружит, зубами щелкает – страшно.
Просидели до утра, с тех пор Кривозуба и его банду никто не видел, а все разбойники в округе присмирели.
– Да что там разбойники! Екая невидаль! – кричит здоровенный детина. – Вот у нас недавно такое приключилось! Небось каждый слышал про жида – Скопу, весь город от мала до велика у него в должниках ходил по самые бакенбарды. Вот представьте себе картину, утречко, солнышко светит, а Скопа по двору бегается и Прохора-бедного на все лады чихвостит, мол ты у меня десять медяков взял, а вернуть досель не удосужился. И склоняет его бедолагу по-всякому, что у приличных людей уши в трубочку скручиваются.
И вот на миг солнце заслонила тень, затем на широкий двор Скопы опустился дракон. Крылья сложил и прислушался, даже языком поцокал.
– Что ж ты так кричишь мил человек? – полюбопытствовал чешуйчатый.
– Не твое дело! Брысь отседава! Кыш… Кыш! – замахал руками Скопа. Дракон фыркнул, морду чуть ли до земли не опустил, чтобы глядеть в глаза человеку, а потом попросил так жалобно:
– Займи и мне денегу…
Скопа оценил здоровенного ящера, такому что дай, что выкинь.
– Нету! Вот ему последние медяки отдал, – Скопа обвинительно ткнул пальцем в соседа.
– Ну, займи деньгу!
– Сказал же нету!
– Хм… –дракон задумался, воздух понюхал, зубами щелкнул, так что все попрятались, – а в воздухе духом золотым веет.
– Нету! – Скопа позеленел, видать совсем жаба задушила, но упрямо стоял на своем.
– Нет так нет! – дракон взмахнул крыльями и был таков. Скопа вздохнул и повернулся к Прошке, хотел продолжить монолог, да только рукой махнул, зубастый весь настрой испортил. Дабы поднять оное Скопа отправился в погребок, где вместо солений прятал сундуки с монетами. Сел на табуретку и давай пересчитывать, гладить и мацать, аки девку дворовую. Вот до чего жадность доводит, часа два там сидел, всячески себя развлекал, а потом снова отправился долги с людей требовать. Повстречал Авдею-вдовушку только воздуху в грудь набрал, только воображение разбудил, мысленно пламенную тираду сочиняя, как снова тень солнце заслонила. Скопа забыл все, что успел сочинить.
– Ты! – в голосе звучали нотки обиды и обвинения одновременно. – Опять.
– Займи денег!
Авдеюшка-вдова потом крестилась и клялась, что дракон улыбался, а вот Скопе стало не до смеху, жаба напомнила о себе, душить стала с неистовой силою.
– Нету, русским языком тебе говорю, нету! Ни гроша.
– Хм, а руки золотом пахнут, – протянул дракон и поглядел с прищуром. – Ты знаешь, что обманывать нехорошо?
– Да, как ты можешь змей бездушный. Я за всю жизнь ни разу не обманывал! – бил себя в грудь Скопа.
–Правда-правда?
– Мамой клянусь!
Вот тут Авдеюшка уже не выдержала.
– Да врет он все, нету у него матери! У-у-у, сквалыга проклятый.
– Врет значит?
– Врет, врет! Люди, а ну выкладывайте как на духу!
И люди выложили, так выложили, что аж обложили. Все припомнили, а что забыли то придумали. Дракон только головою качал, да охал лапу к сердцу прижимая, правда, кто там разберет, где чешуйчатых сердце, но выглядело уж очень естественно. Люди прониклись, а когда дракон Скопу в лапу – хвать, никто перечить не подумал, наоборот свистали и улюлюкали подбадривая. Зубастый крыльями взмахнул и полетел к храму. Обитель божья над всем городом возвышалась и только царскому терему уступала.
Дракон опусти Скопу на самую высокую колокольню и зубами для острастки щелкнул:
– Сиди и размышляй! – некуда было деваться сквалыге сидел и думал, много думал. Сначала поносил всех и вся, такой бранью, что у святых на фресках уши краской залились. Потом есть захотелось, Скопа замолк. Ночь настала, а за жидом так никто и не явился, в душе заскреблась предательская мыслишка, а вдруг бросили, вдруг никто не спасет. Что тогда? И вот мысль эта испугала, до такой степени, что Скопа молитву вспомнил и Христа возлюбил, молился так неистово, обещал все и всем простить. Ближе к утречку, Скопа проникся любовью даже к заморским богам, о которых только краем уха слышал, а когда солнышко взошло, жмот и черту помолился и всей нечистой силе. Однако предвечные безмолвствовали и спасителя отправлять не спешили.
Ближе к вечеру, на соседнюю крышу вылез мужик, рожа подозрительная, волосы что у черта на солнце рыжим отливают.
– Ну, что подумал?
– Спаси меня добрый молодец. Честь по чести отблагодарю!
– Знаю я твою честь, – улыбнулся прохиндей и сразу стало ясно, никакой он не молодец, а такой же прощелыга и злодей, как и сам Скопа. – Говори, где расписки!
– Вытащи меня отсюда, тогда все, что хочешь проси.
– Э-э-э, нет! Деньги вперед или сиди размышляй дальше!
– Ядрический сандаль, – Скопа стащил ботинок и хотел швырнуть в наглеца, – да чтоб тебя…
В животе заурчало, жаба душила так, что глаза пучило, но есть хотелось сильнее, сквалыга опустил обувку.
– Ну, не хочешь, как хочешь, – пожал плечами рыжий и повернулся спиной.
– Эй, постой, погоди… – сквалыга-таки задуши в себе жабу и все поведал прохиндею.
Говорят, просидел он там еще ночь, только потом дракон его на землю спустил, в тот же день Скопа деру дал, только пятки засверкали.
Вот такие слухи будоражили простой народ, а в царском тереме творился настоящий тарарам, туда слухи тоже доходили, но так приукрашено, что и сам черт не разберет, где правда, а где выдумка. Царь потерял аппетит, сон и любовь к женщинам, последнее печалило сильнее всего, а подданные шептались.
– Государь не вели казнить, а вели слово молвить! – воскликнул боярин, влетая в царскую опочивальню и приложившись лбом о пол исключительно из служебного рвения.
– Ну что там еще!
– Др-р-рак-кон!
У государя-батюшки
Прохиндей улыбнулся и потянул на себя дубовую дверь, та со скрипом отворилась, а изнутри жар в лицо ударил с запахом ельника, родным таким и для сердца теплым.
– Ох, хороша! – воскликнул Кузя, раздеваясь.
Забрался на самую верхнюю полку, париться значит. Только глаза закрыл, только прогреваться начал и тут отворяется дверь.
– Я тебе говорю не могли мы все потратить, там рыжий был, с дурным глазом! Как пить дать это он! – соловьем заливался подпевала главаря банды.
Кузя насторожился, рыжим он себя не считал, но волосы на солнце золотились как презренный металл.
– А трактирщик почему смолчал? – шипел один из вчерашних выпивох.
Кузьма мог бы ответить на этот вопрос, но предпочел оставить бандитов в неведенье, сейчас только проблем не хватало.
Выпивохи же, быстренько соседние лавки заняли и за веники схватились, парок пошел, березой запахло, а Кузя на верхней полке лежит и через щель дышать пытается. Жарко, а тут эти…
– И все же, – изрек главарь банды, кривой, лохматый, как медведь, – мы аккурат полтинничек потратили, сколько украли-то?
– Да почитай еще столько же, я ведь все с собою прихватил, – прогнусавил разбойничий умник, высокий и худой, как жердь, – гулять, так гулять.
– Эх ты, остолоп ушастый!
– Так вы ж приказали… – конец фразы растворился в шепоте. Кузьма всей шкурой почувствовал, как потяжелел взгляд главаря, даже воздух колючим сделался.
– Как искать-то будем этого рыжего?
Вопрос завис в воздухе, а Кузьма вдруг понял, что ему переправилась баня и очень хочется на улицу, прям невмоготу оставаться рядышком с бандюгами. Вот же подсунул черт свинью, хрен отвертишься еще, и правая пятка зачесалась, ох не к добру.
– А это кто там…
Нехорошо так прозвучало, теперь и левая пятка чесалась так, будто демон укусил.
– Рыжий…
Сердце ёкнуло, пора уматывать, и Кузя побежал. Вот как лежал на топчане, так вскочил и побежал.
– Рыжий! – возликовали бандюги и рванула следом с вениками наперевес, просто ничего другого под рукой не оказалось.
– А ну стой!
– Убью!
– Завалю!
– Сику на пику натяну и крякать заставлю!
Пожелания одни цветастее других, а пятки так и чешутся, неужто все может быть еще хуже.
–А-а-а! – орут бабы, завидев голых мужиков, но почему-то не отворачиваются, а разглядывают пристально так будто первый раз увидели. – Шо чорт, красный! И чаво их на мороз вынесло? Совсем дурные…
Кузька запыхался весь, пятки огнем пекут, что делать куда бежать, а тут глядь – видит скалу, да не простую, а очень особенную, всячески драконом облюбованную. Поговаривают, чешуйчатый там логово устроил. Рыжий краем глаза заметил, как бандиты рассредоточились, сейчас дороги перекроют и за мягкое место возьмут. Словом, времени на раздумья не осталось, и он юрким тараканом забрался вверх, под заливистую брань бандитов. Помолился богу и черту, про всяк случай, а потом пещеру шасть.
Бежал, бежал, а потом споткнулся и кубарем покатился вниз. Все камни затылком пощупал и собственным задом подогрел, пока на ровную площадку скатился. Стало тихо, с потолка сталактиты свешиваются, огромные такие и формы странной, в полумраке и не разглядеть толком. И лежится хорошо так, спокойно, главное не думать про хозяина пещеры. Кузя вытянул руки и пощупал пол, пальцы наткнулись на знакомые кругляши, такие ни с чем не спутаешь.
– Золото…
– Золото, золото! – подтвердили в ответ. Кузя поднялся, сел огляделся, даже в темноте он видел несметные кучи золотых монет.
– Золото! – со счастливой улыбкой на лице вымолвил он и за сердце схватился.
– Ага…
– Стоп, золото! – улыбка сползла, а пятка снова зачесалась, сначала одна, а потом – вторая, и сердце затрепетало. – Золото, – убитым голосом в третий раз повторил он.
– А я тебе что говорю! – огромная морда склонилась рядом с Кузей и оскалила клыки.
– А-а-а, дракон! А-а-а!
Через двадцать минут, после паники и беганья по потолку.
– Да не съем я тебя. Людей не ем! Принципиально! У вас столько дурных болезней. Фу! – чешуйчатый поджал хвост и морду отвернул, а потом на куче золота разлегся и вздохнул так печально, аж в груди что-то заскреблось, наверное, совесть. Кузьма почесал пятку, уходить пока рано, да и дракон вроде мирный.
– Чего нос повесил?
– Вот объясни мне человек, почему мы для вас всегда плохие. Овец едим – плохо, не едим – еще хуже. Воруем принцесс – конец света, не воруем – лентяй и бездельник. Людей и рыцарей жжем, когда они к нам в дом лезут, значит мы монстры, не едим и не жжем – слабаки. Где тут логика? Я ведь добрый дракон, хочу жить мирно, мне ни принцессы, ни рыцари не нужны! – зубастый покосился на гостя, а тот в свою очередь на него.
– Логика? – задумался рыжий пройдоха, – да нету ее и в помине. И вообще не пойму на что ты жалуешься. У тебя золота, вон сколько, полная пещера, работать не надо, знай себе, летай да лови зубами всякую живность, а мы люди вертимся юлою от зари до зари.
– То-то смотрю ты довертелся, что из одежки выпрыгнул, – подколол дракон, а потом вздохнул и клыки оскалил. – Думаешь мне крутиться не надобно? Ага, как же! Только шуганул какого-нибудь прохиндея, охотника за золотом, так его место занял пустоголовый рыцарь, стоит зубочисткой размахивает, ругается, а сам что? Даже считать не научен, тьфу. Я как-то предложил одному вычислить сколько у меня монет, если все правильно – озолочу. И что ты думаешь, эта дубинушка стоеросовая стоит, глазами лупает и пыхтит, но мне-то видно, как он натужно с жадностью борется, а одолеть не может. Говорит хорошо, все сосчитают, а как до дела доходит, то все…
– Что все? – живо заинтересовался аферист, на глазок состояние дракона оценивая.
– Хочешь узнать? – зубастый оскалился, на морде интерес изобразил, Кузя насторожился, но пятки молчали. Потому прохиндей расслабился.
– Ну уж нет, – махнул рукой он, – я ж состарюсь раньше, чем досчитаю. Слушай, если тебе среди людей так плохо живется, то чего ж ты к нам суешься?
Дракон вздохнул из пасти сгусток огня вырвался.
– Дык, они ж тоже ограбить норовят, а я пацифист, сородичей тоже не ем и не жгу.
– О как!
– Знаешь, что у людей главное?
–Что?
–Репутация.
– Чудищем сделать меня собрался, тогда сюда мигом слетятся всякие дуболомы, головушку мою отвинчивать, а мне она дорога.
В Кузькиной голове мысли ускорились, как будто после недавней пробежки оттаяли. Рыжий рукой махнул, но задумка засела так глубоко, что хрен выколупаешь. Кузя мялся и так, и сяк, не удается мыслю выдворить и тогда он решился.
– А давай мы тебя сделаем драконом особого назначения.
– Это что за дракон такой? – зубастый на гостя исподлобья поглядел, сейчас, чего доброго, на зуб попробует, а пятки молчат, будто позабыли, что такое чесотка.
– Друг мой, это очень особенный дракон, которого сам государь-батюшка возлюбит по-особенному!
– Да я тебя сейчас, – дракон щеки раздул в три раза больше сделался, – в самый дальний сугроб засуну и как возлюблю!
– Не-не-не! – Кузьма прикрыл самое дорогое руками, почесал волосатую грудь и на всякий случай отодвинулся. – Ты не о том подумал, зубастый, слушай, что я тебе скажу! – рыжий наклонился к огромному уху и зашептал.
Дракон хмурился, рычал, кривился, но в итоге они-таки ударили по рукам, то есть по лапам, в смысле лапою по руке, а чешуйчатый так расщедрился, что даже тулуп рыжему прохиндею одолжил.
***
Месяца не прошло, как по городу начали расползаться слухи, один другого краше.
Старый лесник в таверне сидит, крестится и тихонько бает:
– Мол недавно увидал, как дракон огромную банду Кривозуба разогнал, точнее не разогнал, а утопил, ну как утопил, между нами говоря, злодеи окаянные в таком не тонут, но чешуйчатый старался, вонь стояла до самих небес. Грабители боялись нос к людям сунуть.
Кривозуб, после того как отмылся, во всю глотку грозился рептилии хвост в то самое место засунуть, чтобы над приличными людьми не гадил. И вот когда он энтот самый процесс в красках расписывал, в дверцу таверны аккурат драконья морда просунулась, вернее только часть оной.
– Ку-ку! – сказал чешуйчатый и зубами клацнул, разбойники с места подскочили и через стены выбежали, только дырки остались. Долго бегали они, три раза город по кругу оббежали, откуда силы только взялись, а дракон даже не запыхался.
– Догоню, – говорит, – и залюблю, каждого, как царь-батюшка бояр любить изволит.
После таких слов у разбойников второе дыхание открылось, а потом и третье, на четвертом они выдохлись и тут Кривозуб узрел будочку, ту самую знакомую каждому жителю, разило оттуда прямо как от разбойников недавно. Кривозуб сглотнул, сплюнул, оглянулся на зубастого и решил, что выгребная яма меньшее зол. Главарь, бедолага, и подумать не мог, что следом за ним рванет еще половина банды, так что в будочку втиснулись пятнадцать здоровенных мужиков. Клозет надворный затрещал, молвил словцо русское из трех буков состоящее и развалился, а бандюги ухнули на самое дно и вылезти никак не могу, ведь над головой дракон кружит, зубами щелкает – страшно.
Просидели до утра, с тех пор Кривозуба и его банду никто не видел, а все разбойники в округе присмирели.
– Да что там разбойники! Екая невидаль! – кричит здоровенный детина. – Вот у нас недавно такое приключилось! Небось каждый слышал про жида – Скопу, весь город от мала до велика у него в должниках ходил по самые бакенбарды. Вот представьте себе картину, утречко, солнышко светит, а Скопа по двору бегается и Прохора-бедного на все лады чихвостит, мол ты у меня десять медяков взял, а вернуть досель не удосужился. И склоняет его бедолагу по-всякому, что у приличных людей уши в трубочку скручиваются.
И вот на миг солнце заслонила тень, затем на широкий двор Скопы опустился дракон. Крылья сложил и прислушался, даже языком поцокал.
– Что ж ты так кричишь мил человек? – полюбопытствовал чешуйчатый.
– Не твое дело! Брысь отседава! Кыш… Кыш! – замахал руками Скопа. Дракон фыркнул, морду чуть ли до земли не опустил, чтобы глядеть в глаза человеку, а потом попросил так жалобно:
– Займи и мне денегу…
Скопа оценил здоровенного ящера, такому что дай, что выкинь.
– Нету! Вот ему последние медяки отдал, – Скопа обвинительно ткнул пальцем в соседа.
– Ну, займи деньгу!
– Сказал же нету!
– Хм… –дракон задумался, воздух понюхал, зубами щелкнул, так что все попрятались, – а в воздухе духом золотым веет.
– Нету! – Скопа позеленел, видать совсем жаба задушила, но упрямо стоял на своем.
– Нет так нет! – дракон взмахнул крыльями и был таков. Скопа вздохнул и повернулся к Прошке, хотел продолжить монолог, да только рукой махнул, зубастый весь настрой испортил. Дабы поднять оное Скопа отправился в погребок, где вместо солений прятал сундуки с монетами. Сел на табуретку и давай пересчитывать, гладить и мацать, аки девку дворовую. Вот до чего жадность доводит, часа два там сидел, всячески себя развлекал, а потом снова отправился долги с людей требовать. Повстречал Авдею-вдовушку только воздуху в грудь набрал, только воображение разбудил, мысленно пламенную тираду сочиняя, как снова тень солнце заслонила. Скопа забыл все, что успел сочинить.
– Ты! – в голосе звучали нотки обиды и обвинения одновременно. – Опять.
– Займи денег!
Авдеюшка-вдова потом крестилась и клялась, что дракон улыбался, а вот Скопе стало не до смеху, жаба напомнила о себе, душить стала с неистовой силою.
– Нету, русским языком тебе говорю, нету! Ни гроша.
– Хм, а руки золотом пахнут, – протянул дракон и поглядел с прищуром. – Ты знаешь, что обманывать нехорошо?
– Да, как ты можешь змей бездушный. Я за всю жизнь ни разу не обманывал! – бил себя в грудь Скопа.
–Правда-правда?
– Мамой клянусь!
Вот тут Авдеюшка уже не выдержала.
– Да врет он все, нету у него матери! У-у-у, сквалыга проклятый.
– Врет значит?
– Врет, врет! Люди, а ну выкладывайте как на духу!
И люди выложили, так выложили, что аж обложили. Все припомнили, а что забыли то придумали. Дракон только головою качал, да охал лапу к сердцу прижимая, правда, кто там разберет, где чешуйчатых сердце, но выглядело уж очень естественно. Люди прониклись, а когда дракон Скопу в лапу – хвать, никто перечить не подумал, наоборот свистали и улюлюкали подбадривая. Зубастый крыльями взмахнул и полетел к храму. Обитель божья над всем городом возвышалась и только царскому терему уступала.
Дракон опусти Скопу на самую высокую колокольню и зубами для острастки щелкнул:
– Сиди и размышляй! – некуда было деваться сквалыге сидел и думал, много думал. Сначала поносил всех и вся, такой бранью, что у святых на фресках уши краской залились. Потом есть захотелось, Скопа замолк. Ночь настала, а за жидом так никто и не явился, в душе заскреблась предательская мыслишка, а вдруг бросили, вдруг никто не спасет. Что тогда? И вот мысль эта испугала, до такой степени, что Скопа молитву вспомнил и Христа возлюбил, молился так неистово, обещал все и всем простить. Ближе к утречку, Скопа проникся любовью даже к заморским богам, о которых только краем уха слышал, а когда солнышко взошло, жмот и черту помолился и всей нечистой силе. Однако предвечные безмолвствовали и спасителя отправлять не спешили.
Ближе к вечеру, на соседнюю крышу вылез мужик, рожа подозрительная, волосы что у черта на солнце рыжим отливают.
– Ну, что подумал?
– Спаси меня добрый молодец. Честь по чести отблагодарю!
– Знаю я твою честь, – улыбнулся прохиндей и сразу стало ясно, никакой он не молодец, а такой же прощелыга и злодей, как и сам Скопа. – Говори, где расписки!
– Вытащи меня отсюда, тогда все, что хочешь проси.
– Э-э-э, нет! Деньги вперед или сиди размышляй дальше!
– Ядрический сандаль, – Скопа стащил ботинок и хотел швырнуть в наглеца, – да чтоб тебя…
В животе заурчало, жаба душила так, что глаза пучило, но есть хотелось сильнее, сквалыга опустил обувку.
– Ну, не хочешь, как хочешь, – пожал плечами рыжий и повернулся спиной.
– Эй, постой, погоди… – сквалыга-таки задуши в себе жабу и все поведал прохиндею.
Говорят, просидел он там еще ночь, только потом дракон его на землю спустил, в тот же день Скопа деру дал, только пятки засверкали.
Вот такие слухи будоражили простой народ, а в царском тереме творился настоящий тарарам, туда слухи тоже доходили, но так приукрашено, что и сам черт не разберет, где правда, а где выдумка. Царь потерял аппетит, сон и любовь к женщинам, последнее печалило сильнее всего, а подданные шептались.
– Государь не вели казнить, а вели слово молвить! – воскликнул боярин, влетая в царскую опочивальню и приложившись лбом о пол исключительно из служебного рвения.
– Ну что там еще!
– Др-р-рак-кон!
У государя-батюшки
