– Прости, отец… – прошептал он одними губами. Ком в горле мешал говорить. – За мою глупость… За то, что не ценил тебя, пока ты был рядом. За то, что мечтал убежать отсюда, будто спасаясь от проклятия, не понимая, что самое ценное было здесь, с тобой…
Голос сорвался. Мирослав замолчал, проглатывая непрошеные слёзы, которые всё равно прорвались наружу, стекая по щекам и смешиваясь с дождём.
Он опустился на колени, прижавшись лбом к холодной, мокрой земле, и зарыдал — громко, безудержно, вырываясь из самой глубины души. Рыдания сотрясали его тело. Он плакал о потерянном отце, о сломанной жизни, о несбывшихся мечтах. Плакал о себе — жалком, беспомощном, оставшемся один на один с огромным, жестоким миром.
Со временем рыдания стихли, перейдя в тихие всхлипы. Мирослав поднял голову, вытер лицо грязным рукавом и посмотрел на могилу отца. В глазах его больше не было отчаяния — только решимость.
– Я не знаю, что меня ждёт впереди, отец, – тихо произнёс он. – Но я обещаю тебе: проживу свою жизнь достойно. Стану тем, кем ты хотел видеть — сильным, справедливым, готовым постоять за себя и за других. Я стану кузнецом своей судьбы и выкую её такой, чтобы ты гордился.
Мирослав медленно поднялся, выпрямился во весь рост и посмотрел в пасмурное небо. Дождь продолжал моросить, но теперь он казался не таким холодным и пронизывающим.
– Я ухожу, отец, – твёрдо сказал он. – Ухожу, чтобы найти свой путь. Я буду помнить тебя всегда. И я вернусь. Вернусь, когда стану достоин носить имя сына Борислава Ковальского.
Покидая кладбище, Мирослав чувствовал странное облегчение — с него спал тяжёлый груз. Он знал, что поступает правильно. Следует своему предназначению.
Мысль о Лене мелькнула где-то на краю сознания, но он тут же отбросил её. Сейчас не время для сомнений. Пришло время действовать.
После похорон Борислава в доме воцарилась гнетущая тишина — ещё более осязаемая, чем во время его болезни. Полумрак, сгустившийся в углах комнат, казался плотным, казалось сама смерть оставила здесь свой отпечаток. Сырая земля, приютившая тело отца, тянула к себе, шепча: "Останься". Но Мирослав знал — он должен уйти. Должен вырваться из этого молчаливого плена.
Бросив последний взгляд на отцовское кресло, одиноко стоявшее у окна, будто всё ещё ждало своего хозяина, Мирослав направился к сундуку. Он стоял в дальнем углу комнаты — молчаливый свидетель их общей жизни, хранитель воспоминаний, которые теперь предстояло оставить позади.
Мирослав подошёл к сундуку, с усилием поднял тяжёлую крышку. Запах кожи и старого дерева ударил в нос, вызывая волну воспоминаний: вот отцовский походный мешок, потёртый до блеска ремень, заношенный плащ, и старые карты, по которым Борислав когда-то рассказывал ему истории дальних странствий.
Он достал мешок, встряхнул его, разгоняя пыль. Начал складывать необходимое: смену одежды, немного сушеных яблок, кремень и огниво, маленький котелок. Отцовский нож, лежавший на дне сундука, показался тяжелее обычного. Мирослав пристегнул его к поясу, чувствуя, как холодная сталь прижимается к боку.
Внезапно он замер. Под слоем вещей, которые уже взял, лежала небольшая деревянная шкатулка с затейливой резьбой. Это был подарок Лены. Он бережно открыл её. Внутри — амулет: кусочек полированного камня в серебряной оправе. Мирослав взял его в руки, провёл пальцами по гладкой поверхности. Вспомнил, как Лена вручала его ему, говоря, что принесёт удачу.
— Удачи тебе, Мирослав, — прошептал он, закрывая шкатулку и пряча её в мешок.
Мысль о Лене пронзила его острым чувством вины. Как он мог просто уйти, ничего ей не сказав? После всего, что она сделала для него, после той поддержки, что дарила годами. Он не мог исчезнуть, как призрак.
Решив хотя бы частично объяснить свой уход, Мирослав подошёл к столу. На нём, среди чернильницы и пера, лежали книги. Одну из них он узнал сразу — любимый сборник Лены с историями о далёких странах и героях.
Он взял перо, окунул в чернила и начал писать, подбирая слова, чтобы выразить свои чувства и объяснить своё решение.
«Лена…
Когда ты прочтёшь это письмо, меня уже не будет в деревне. Прости, что ухожу так — без прощания. Я знаю, ты не одобришь мой поступок. Но я должен это сделать.
Должен найти собственный путь. Не могу оставаться здесь, в тени отца, продолжая его дело. Это не моя жизнь.
Я должен узнать, на что способен, что меня ждёт за пределами Топорной Равнины.
Обещаю — я вернусь, когда найду себя. Стану сильнее, многому научусь. И тогда смогу вернуться к тебе, Лена, и доказать, что чего-то стою.
Никогда тебя не забуду. Ни твоей доброты, ни поддержки. Ни твоих изобретений — они были лучшим, что было в моей жизни здесь.»
Перо скрипело по бумаге, протестовало против его решения. Но Мирослав продолжал писать, пока мысли и чувства не истощились.
Закончив, он аккуратно сложил письмо и оставил его на столе, прикрыв деревянной фигуркой птицы — подарком Лены на день рождения. Это была их маленькая тайна, их немой язык, понятный только им двоим.
Ещё раз проверив мешок, Мирослав убедился, что ничего не забыл: карта окрестностей, компас, немного денег, зашитых в подкладку плаща — всё на месте.
Он подошёл к двери, положил руку на холодную ручку. Оглянулся. Дом стал чужим. Местом из другого времени. Из другой жизни.
На пороге задержался. Глубоко вздохнул, наполняя легкие воздухом. И вышел. Без оглядки.
Дверь захлопнулась с глухим стуком — точка в конце главы его прежней жизни.
Его ждала дорога.
Неизвестная.
Полная опасностей.
И, возможно, свободы.
Но какой ценой?
Пыльная дорога вилась между полями, словно тонкая серая нить. Глубокие колеи, запечённые жарким солнцем, уводили к горизонту, где холмы неохотно сменялись суровыми очертаниями горных пирамид. Воздух дрожал от зноя, даже редкие перелески не давали прохлады. Мирослав шёл, не поднимая головы, взгляд цеплялся за извилистую полосу пути. Пыль оседала на одежде, волосах, сапогах, смешиваясь с потом и превращаясь в тонкую корку. Он не замечал её.
Образ кузницы — темной, пропахшей гарью — вспыхивал в памяти яркими бликами огня на лице отца. Молот, тяжёлый и послушный в сильных руках Борислава, выбивал размеренный ритм, который теперь отзывался глухой болью в висках Мирослава. Лена, с лучистыми глазами и пышной копной рыжих волос, смеялась, демонстрируя очередное своё изобретение — хитроумную ловушку для кроликов. А рядом — отец, уставший, но с теплой улыбкой, наблюдал за ними. Вина, тяжёлая, как кузнечные клещи, сдавливала сердце.
Ноги, сбитые до крови, гудели от усталости, но каждый шаг по твёрдой земле отдавался в груди не физической болью, а странным, горьким удовлетворением. Земля — единственная реальность, настоящая опора. Она не предаст, не оставит. Каждый шаг — разрыв с прошлым: с Топорной Равниной, с запахом гари и звоном молота. С долгом, который он сам себе навязал. Напряжение последних дней, стянувшее душу в тугой комок, постепенно отпускало. Он шёл, оставляя следы на пыльной дороге, будто надписи на камне своей прежней жизни.
Свобода. Вот она — горькая и желанная. Но какой ценой? Отец, ушедший слишком рано. Дом, ставший чужим. Лена, оставшаяся одна со своей травмой и несломленным духом. Сможет ли он когда-нибудь забыть их лица? Искупить свою вину? Что ждёт его впереди? Какие ещё жертвы потребует эта дорога, избранная в порыве отчаяния и жажды новой жизни?
Вопросы роились в голове, как злые осы, жаля сомнениями.
И всё же — несмотря на тяжесть мыслей — Мирослав чувствовал лёгкость, какой никогда раньше не испытывал. Груз долга, давивший на него с детства, исчез. Он свободен. Свободен выбирать свой путь, свои ошибки, свою судьбу. И это ощущение, пусть и горькое, опьяняло, словно крепкий эль.
Дорога в Фьордгард была долгой и неизведанной, но впервые за много лет Мирослав шёл с прямой спиной и уверенным шагом — готовый встретить всё, что готовила ему судьба.
– Здесь пахнет смертью и… страхом, Элиас.
Леди Ариэль Ветерлис фон Эвергрейв, высокая и статная, облаченная в дорожный плащ, сотканный из эльфийской ткани, брезгливо повела носом, вдыхая смрад, пропитавший воздух близ Тихой Нивы. Взор Ариэль скользил по искореженному ландшафту. Земля здесь, словно израненный зверь, кровоточила обломками мечей, щитов и человеческих тел. Картина являла собой уродливый натюрморт войны: обожженные, скрюченные деревья, стоявшие некогда стройными стражами, теперь зияли обугленными провалами. Их ветви, словно руки, молящие о пощаде, тянулись к низкому, серому небу. Земля, взрытая копытами демонических тварей и испачканная кровью, отдавала тошнотворным запахом серы и гнили. Здесь и там виднелись разорванные штандарты Аркетрии, брошенные в грязь, как символ павшего духа и надежды. Здесь и там, вперемешку с телами павших воинов, виднелись разорванные тела демонов. Их иссиня-черная кожа, словно обугленная молнией, покрыта жуткими символами и знаками. Расколотые рога, обломки когтей, усеивали землю, источая тошнотворный запах серы и гнили. В местах разрывов виднелись неестественно крупные кости, а там, где сочленения были повреждены, проступала густая черная кровь. Даже сейчас, после смерти, от этих мерзких тварей исходила аура первобытной злобы, от которой кровь стыла в жилах.
Элиас, её давний советник, двигался следом, сохраняя видимое спокойствие. Высокий и поджарый, с длинными каштановыми волосами, в которых пробивалась серебристая нить седины, он внимательно изучал поле боя. Казалось, будто он пытался из разрозненных деталей – обломков оружия, следов копыт, разорванных знамен – воссоздать полную картину трагедии. Задумчивый взгляд его серо-голубых глаз скользил по телам павших, по вывороченной земле, словно он искал ответы в самой материи произошедшего.
– Первым этих тварей заметил обычный пастух из Тихой Нивы, – произнес Элиас, нарушая гнетущую тишину. – Он пас скот неподалеку от деревни… стал первой жертвой. К счастью, неподалеку оказался аркетрийский патруль. Они не успели спасти пастуха, но приняли бой и остановили демонов. Почти все погибли… но они успели уничтожить тварей, прежде чем те добрались до деревни. По словам выживших, эти демоны невероятно сильные и агрессивные.
Ариэль, словно завороженная, приблизилась к месту, где особенно сильно чувствовалось присутствие демонической энергии. Здесь, в центре поля боя, лежал поверженный демон – воплощение ужаса и разрушения. Расколотые когтистые лапы неестественно вывернуты, а из пасти, полной острых, зазубренных зубов, сочилась черная, дымящаяся слизь. В глазницах зияла пустота, но даже сейчас, после смерти, казалось, что в них таится злобный огонь. Вокруг демона, словно опавшие листья вокруг срубленного дерева, лежали тела солдат. Некоторые из них были разорваны на части, словно тряпичные куклы, другие – обуглены до неузнаваемости, и лишь по обрывкам аркетрийской формы можно было понять, что это когда-то были люди. Один из солдат, совсем молодой парень с еще не оформившимся лицом, лежал, прижавшись к демону, словно пытаясь найти в нем защиту. Его рука, закоченевшая в предсмертной хватке, сжимала обломок сломанного меча. Лицо его было искажено гримасой ужаса, а глаза широко раскрыты, словно он до последнего момента видел перед собой нечто невообразимо страшное. Рядом с ним лежал еще один солдат, его тело было истерзано, словно его жевали.
Ариэль прошла вперед, осторожно ступая меж обугленных останков. Под сапогом хрустнула сломанная рукоять меча, и она невольно поморщилась, ощутив прикосновение незримого ужаса, витавшего в воздухе. Запах смерти, смешанный с едким зловонием демонической энергии, проникал в самую душу, вызывая тошноту и отвращение.
– Откуда они взялись? – в голосе леди звучало непонимание, смешанное с тревогой. Она словно не могла до конца осознать произошедшее. Как подобная мерзость могла прорваться в этот мир? Как могли эти твари, порождение хаоса и тьмы, появиться так внезапно, словно вынырнув из ниоткуда?
Элиас развел руками.
– Неизвестно, моя леди. Жители Тихой Нивы не видели и не слышали ничего необычного. Никаких порталов, никаких знамений… Просто появились и напали.
Он задумчиво нахмурился, словно пытаясь собрать воедино мысли.
– Могу лишь предположить, что они нашли брешь в нашей пограничной защите.
– Ты так думаешь, Элиас? Может быть, это всего лишь случайность, досадное стечение обстоятельств? – Леди Ариэль вглядывалась в лицо своего советника, пытаясь понять, что он скрывает. Она надеялась, что это всего лишь единичный инцидент, трагическая случайность, а не зловещий знак.
Элиас нахмурился, словно ее слова причиняли ему боль.
– Я не основываюсь на пустых домыслах, госпожа, – парировал Элиас, словно угадывая ее невысказанные мысли. Шагнув к краю поля боя, туда, где земля особенно сильно пострадала от демонической энергии, он продолжил: – Не стоит забывать, что гномы уже не раз сообщали о нехватке ресурсов для защиты границ с Ша'караном. Возможно, демоны воспользовались именно этим уязвимым местом, чтобы проникнуть в наш мир.
Подняв с земли обугленный осколок демонического когтя, Элиас внимательно его осмотрел.
– И еще один важный момент, госпожа, – подчеркнул он, – обратите внимание на тактику этих демонов. Они действовали не хаотично, а слаженно, как опытные воины. Это указывает на наличие командира, стратега, разбирающегося в военном искусстве. Сомневаюсь, что дикие твари способны на подобную организованность.
Элиас бросил обломок когтя на землю и, повернувшись к Ариэль:
– Боюсь, моя госпожа, это лишь предвестник бури, – произнес Элиас с неприкрытым беспокойством. – До этого дня я, к счастью, не сталкивался с подобным злом, но старый солдат из гарнизона рассказывал мне истории, от которых кровь стынет в жилах. Однажды он и сам служил в пограничном гарнизоне, на самой границе с Ша’Караном. Он видел, как демоны, вырвавшись из-под земли, атаковали пограничные укрепления, словно саранча, сметая все на своем пути. Тогда им удалось отбить атаку, но потери были огромны. Память о той бойне до сих пор преследовала его в кошмарах.
– Вы полагаете, это не единичный случай? – с сомнением в голосе спросила Ариэль, всматриваясь в лицо советника.
– К сожалению, боюсь, что это лишь начало, моя леди, – ответил Элиас, его взгляд был мрачным. – После нападения на Тихую Ниву поступило еще три донесения о подобных инцидентах.
Ариэль удивленно вскинула брови.
– Три? И почему я узнаю об этом только сейчас?
– Информация поступила совсем недавно, моя леди. Первое нападение произошло на шахты Молот-Камень, у гномов. Был всего лишь один демон, но он смог прорваться через охрану и нанести серьезный урон. Гномы потеряли около двадцати горняков и нескольких стражников.
– Молот-Камень… – задумчиво повторила Ариэль. – Это же важный стратегический объект. Что еще?
– Второе нападение произошло недалеко от Топорной равнины. Волей случая пострадавших нет. Местные охотники смогли уничтожить демона своими силами.
– И третье… – Элиас на мгновение замолчал, словно подбирая слова. – Третье нападение произошло на отдаленную ферму близ Ланрийского тракта. Погибла семья фермера и все их работники. Никто не выжил. Мы точно не знаем сколько было демонов и выследить их не удалось.
Голос сорвался. Мирослав замолчал, проглатывая непрошеные слёзы, которые всё равно прорвались наружу, стекая по щекам и смешиваясь с дождём.
Он опустился на колени, прижавшись лбом к холодной, мокрой земле, и зарыдал — громко, безудержно, вырываясь из самой глубины души. Рыдания сотрясали его тело. Он плакал о потерянном отце, о сломанной жизни, о несбывшихся мечтах. Плакал о себе — жалком, беспомощном, оставшемся один на один с огромным, жестоким миром.
Со временем рыдания стихли, перейдя в тихие всхлипы. Мирослав поднял голову, вытер лицо грязным рукавом и посмотрел на могилу отца. В глазах его больше не было отчаяния — только решимость.
– Я не знаю, что меня ждёт впереди, отец, – тихо произнёс он. – Но я обещаю тебе: проживу свою жизнь достойно. Стану тем, кем ты хотел видеть — сильным, справедливым, готовым постоять за себя и за других. Я стану кузнецом своей судьбы и выкую её такой, чтобы ты гордился.
Мирослав медленно поднялся, выпрямился во весь рост и посмотрел в пасмурное небо. Дождь продолжал моросить, но теперь он казался не таким холодным и пронизывающим.
– Я ухожу, отец, – твёрдо сказал он. – Ухожу, чтобы найти свой путь. Я буду помнить тебя всегда. И я вернусь. Вернусь, когда стану достоин носить имя сына Борислава Ковальского.
Покидая кладбище, Мирослав чувствовал странное облегчение — с него спал тяжёлый груз. Он знал, что поступает правильно. Следует своему предназначению.
Мысль о Лене мелькнула где-то на краю сознания, но он тут же отбросил её. Сейчас не время для сомнений. Пришло время действовать.
После похорон Борислава в доме воцарилась гнетущая тишина — ещё более осязаемая, чем во время его болезни. Полумрак, сгустившийся в углах комнат, казался плотным, казалось сама смерть оставила здесь свой отпечаток. Сырая земля, приютившая тело отца, тянула к себе, шепча: "Останься". Но Мирослав знал — он должен уйти. Должен вырваться из этого молчаливого плена.
Бросив последний взгляд на отцовское кресло, одиноко стоявшее у окна, будто всё ещё ждало своего хозяина, Мирослав направился к сундуку. Он стоял в дальнем углу комнаты — молчаливый свидетель их общей жизни, хранитель воспоминаний, которые теперь предстояло оставить позади.
Мирослав подошёл к сундуку, с усилием поднял тяжёлую крышку. Запах кожи и старого дерева ударил в нос, вызывая волну воспоминаний: вот отцовский походный мешок, потёртый до блеска ремень, заношенный плащ, и старые карты, по которым Борислав когда-то рассказывал ему истории дальних странствий.
Он достал мешок, встряхнул его, разгоняя пыль. Начал складывать необходимое: смену одежды, немного сушеных яблок, кремень и огниво, маленький котелок. Отцовский нож, лежавший на дне сундука, показался тяжелее обычного. Мирослав пристегнул его к поясу, чувствуя, как холодная сталь прижимается к боку.
Внезапно он замер. Под слоем вещей, которые уже взял, лежала небольшая деревянная шкатулка с затейливой резьбой. Это был подарок Лены. Он бережно открыл её. Внутри — амулет: кусочек полированного камня в серебряной оправе. Мирослав взял его в руки, провёл пальцами по гладкой поверхности. Вспомнил, как Лена вручала его ему, говоря, что принесёт удачу.
— Удачи тебе, Мирослав, — прошептал он, закрывая шкатулку и пряча её в мешок.
Мысль о Лене пронзила его острым чувством вины. Как он мог просто уйти, ничего ей не сказав? После всего, что она сделала для него, после той поддержки, что дарила годами. Он не мог исчезнуть, как призрак.
Решив хотя бы частично объяснить свой уход, Мирослав подошёл к столу. На нём, среди чернильницы и пера, лежали книги. Одну из них он узнал сразу — любимый сборник Лены с историями о далёких странах и героях.
Он взял перо, окунул в чернила и начал писать, подбирая слова, чтобы выразить свои чувства и объяснить своё решение.
«Лена…
Когда ты прочтёшь это письмо, меня уже не будет в деревне. Прости, что ухожу так — без прощания. Я знаю, ты не одобришь мой поступок. Но я должен это сделать.
Должен найти собственный путь. Не могу оставаться здесь, в тени отца, продолжая его дело. Это не моя жизнь.
Я должен узнать, на что способен, что меня ждёт за пределами Топорной Равнины.
Обещаю — я вернусь, когда найду себя. Стану сильнее, многому научусь. И тогда смогу вернуться к тебе, Лена, и доказать, что чего-то стою.
Никогда тебя не забуду. Ни твоей доброты, ни поддержки. Ни твоих изобретений — они были лучшим, что было в моей жизни здесь.»
Перо скрипело по бумаге, протестовало против его решения. Но Мирослав продолжал писать, пока мысли и чувства не истощились.
Закончив, он аккуратно сложил письмо и оставил его на столе, прикрыв деревянной фигуркой птицы — подарком Лены на день рождения. Это была их маленькая тайна, их немой язык, понятный только им двоим.
Ещё раз проверив мешок, Мирослав убедился, что ничего не забыл: карта окрестностей, компас, немного денег, зашитых в подкладку плаща — всё на месте.
Он подошёл к двери, положил руку на холодную ручку. Оглянулся. Дом стал чужим. Местом из другого времени. Из другой жизни.
На пороге задержался. Глубоко вздохнул, наполняя легкие воздухом. И вышел. Без оглядки.
Дверь захлопнулась с глухим стуком — точка в конце главы его прежней жизни.
Его ждала дорога.
Неизвестная.
Полная опасностей.
И, возможно, свободы.
Но какой ценой?
Пыльная дорога вилась между полями, словно тонкая серая нить. Глубокие колеи, запечённые жарким солнцем, уводили к горизонту, где холмы неохотно сменялись суровыми очертаниями горных пирамид. Воздух дрожал от зноя, даже редкие перелески не давали прохлады. Мирослав шёл, не поднимая головы, взгляд цеплялся за извилистую полосу пути. Пыль оседала на одежде, волосах, сапогах, смешиваясь с потом и превращаясь в тонкую корку. Он не замечал её.
Образ кузницы — темной, пропахшей гарью — вспыхивал в памяти яркими бликами огня на лице отца. Молот, тяжёлый и послушный в сильных руках Борислава, выбивал размеренный ритм, который теперь отзывался глухой болью в висках Мирослава. Лена, с лучистыми глазами и пышной копной рыжих волос, смеялась, демонстрируя очередное своё изобретение — хитроумную ловушку для кроликов. А рядом — отец, уставший, но с теплой улыбкой, наблюдал за ними. Вина, тяжёлая, как кузнечные клещи, сдавливала сердце.
Ноги, сбитые до крови, гудели от усталости, но каждый шаг по твёрдой земле отдавался в груди не физической болью, а странным, горьким удовлетворением. Земля — единственная реальность, настоящая опора. Она не предаст, не оставит. Каждый шаг — разрыв с прошлым: с Топорной Равниной, с запахом гари и звоном молота. С долгом, который он сам себе навязал. Напряжение последних дней, стянувшее душу в тугой комок, постепенно отпускало. Он шёл, оставляя следы на пыльной дороге, будто надписи на камне своей прежней жизни.
Свобода. Вот она — горькая и желанная. Но какой ценой? Отец, ушедший слишком рано. Дом, ставший чужим. Лена, оставшаяся одна со своей травмой и несломленным духом. Сможет ли он когда-нибудь забыть их лица? Искупить свою вину? Что ждёт его впереди? Какие ещё жертвы потребует эта дорога, избранная в порыве отчаяния и жажды новой жизни?
Вопросы роились в голове, как злые осы, жаля сомнениями.
И всё же — несмотря на тяжесть мыслей — Мирослав чувствовал лёгкость, какой никогда раньше не испытывал. Груз долга, давивший на него с детства, исчез. Он свободен. Свободен выбирать свой путь, свои ошибки, свою судьбу. И это ощущение, пусть и горькое, опьяняло, словно крепкий эль.
Дорога в Фьордгард была долгой и неизведанной, но впервые за много лет Мирослав шёл с прямой спиной и уверенным шагом — готовый встретить всё, что готовила ему судьба.
Глава 4. Тени над Аркемонтом.
– Здесь пахнет смертью и… страхом, Элиас.
Леди Ариэль Ветерлис фон Эвергрейв, высокая и статная, облаченная в дорожный плащ, сотканный из эльфийской ткани, брезгливо повела носом, вдыхая смрад, пропитавший воздух близ Тихой Нивы. Взор Ариэль скользил по искореженному ландшафту. Земля здесь, словно израненный зверь, кровоточила обломками мечей, щитов и человеческих тел. Картина являла собой уродливый натюрморт войны: обожженные, скрюченные деревья, стоявшие некогда стройными стражами, теперь зияли обугленными провалами. Их ветви, словно руки, молящие о пощаде, тянулись к низкому, серому небу. Земля, взрытая копытами демонических тварей и испачканная кровью, отдавала тошнотворным запахом серы и гнили. Здесь и там виднелись разорванные штандарты Аркетрии, брошенные в грязь, как символ павшего духа и надежды. Здесь и там, вперемешку с телами павших воинов, виднелись разорванные тела демонов. Их иссиня-черная кожа, словно обугленная молнией, покрыта жуткими символами и знаками. Расколотые рога, обломки когтей, усеивали землю, источая тошнотворный запах серы и гнили. В местах разрывов виднелись неестественно крупные кости, а там, где сочленения были повреждены, проступала густая черная кровь. Даже сейчас, после смерти, от этих мерзких тварей исходила аура первобытной злобы, от которой кровь стыла в жилах.
Элиас, её давний советник, двигался следом, сохраняя видимое спокойствие. Высокий и поджарый, с длинными каштановыми волосами, в которых пробивалась серебристая нить седины, он внимательно изучал поле боя. Казалось, будто он пытался из разрозненных деталей – обломков оружия, следов копыт, разорванных знамен – воссоздать полную картину трагедии. Задумчивый взгляд его серо-голубых глаз скользил по телам павших, по вывороченной земле, словно он искал ответы в самой материи произошедшего.
– Первым этих тварей заметил обычный пастух из Тихой Нивы, – произнес Элиас, нарушая гнетущую тишину. – Он пас скот неподалеку от деревни… стал первой жертвой. К счастью, неподалеку оказался аркетрийский патруль. Они не успели спасти пастуха, но приняли бой и остановили демонов. Почти все погибли… но они успели уничтожить тварей, прежде чем те добрались до деревни. По словам выживших, эти демоны невероятно сильные и агрессивные.
Ариэль, словно завороженная, приблизилась к месту, где особенно сильно чувствовалось присутствие демонической энергии. Здесь, в центре поля боя, лежал поверженный демон – воплощение ужаса и разрушения. Расколотые когтистые лапы неестественно вывернуты, а из пасти, полной острых, зазубренных зубов, сочилась черная, дымящаяся слизь. В глазницах зияла пустота, но даже сейчас, после смерти, казалось, что в них таится злобный огонь. Вокруг демона, словно опавшие листья вокруг срубленного дерева, лежали тела солдат. Некоторые из них были разорваны на части, словно тряпичные куклы, другие – обуглены до неузнаваемости, и лишь по обрывкам аркетрийской формы можно было понять, что это когда-то были люди. Один из солдат, совсем молодой парень с еще не оформившимся лицом, лежал, прижавшись к демону, словно пытаясь найти в нем защиту. Его рука, закоченевшая в предсмертной хватке, сжимала обломок сломанного меча. Лицо его было искажено гримасой ужаса, а глаза широко раскрыты, словно он до последнего момента видел перед собой нечто невообразимо страшное. Рядом с ним лежал еще один солдат, его тело было истерзано, словно его жевали.
Ариэль прошла вперед, осторожно ступая меж обугленных останков. Под сапогом хрустнула сломанная рукоять меча, и она невольно поморщилась, ощутив прикосновение незримого ужаса, витавшего в воздухе. Запах смерти, смешанный с едким зловонием демонической энергии, проникал в самую душу, вызывая тошноту и отвращение.
– Откуда они взялись? – в голосе леди звучало непонимание, смешанное с тревогой. Она словно не могла до конца осознать произошедшее. Как подобная мерзость могла прорваться в этот мир? Как могли эти твари, порождение хаоса и тьмы, появиться так внезапно, словно вынырнув из ниоткуда?
Элиас развел руками.
– Неизвестно, моя леди. Жители Тихой Нивы не видели и не слышали ничего необычного. Никаких порталов, никаких знамений… Просто появились и напали.
Он задумчиво нахмурился, словно пытаясь собрать воедино мысли.
– Могу лишь предположить, что они нашли брешь в нашей пограничной защите.
– Ты так думаешь, Элиас? Может быть, это всего лишь случайность, досадное стечение обстоятельств? – Леди Ариэль вглядывалась в лицо своего советника, пытаясь понять, что он скрывает. Она надеялась, что это всего лишь единичный инцидент, трагическая случайность, а не зловещий знак.
Элиас нахмурился, словно ее слова причиняли ему боль.
– Я не основываюсь на пустых домыслах, госпожа, – парировал Элиас, словно угадывая ее невысказанные мысли. Шагнув к краю поля боя, туда, где земля особенно сильно пострадала от демонической энергии, он продолжил: – Не стоит забывать, что гномы уже не раз сообщали о нехватке ресурсов для защиты границ с Ша'караном. Возможно, демоны воспользовались именно этим уязвимым местом, чтобы проникнуть в наш мир.
Подняв с земли обугленный осколок демонического когтя, Элиас внимательно его осмотрел.
– И еще один важный момент, госпожа, – подчеркнул он, – обратите внимание на тактику этих демонов. Они действовали не хаотично, а слаженно, как опытные воины. Это указывает на наличие командира, стратега, разбирающегося в военном искусстве. Сомневаюсь, что дикие твари способны на подобную организованность.
Элиас бросил обломок когтя на землю и, повернувшись к Ариэль:
– Боюсь, моя госпожа, это лишь предвестник бури, – произнес Элиас с неприкрытым беспокойством. – До этого дня я, к счастью, не сталкивался с подобным злом, но старый солдат из гарнизона рассказывал мне истории, от которых кровь стынет в жилах. Однажды он и сам служил в пограничном гарнизоне, на самой границе с Ша’Караном. Он видел, как демоны, вырвавшись из-под земли, атаковали пограничные укрепления, словно саранча, сметая все на своем пути. Тогда им удалось отбить атаку, но потери были огромны. Память о той бойне до сих пор преследовала его в кошмарах.
– Вы полагаете, это не единичный случай? – с сомнением в голосе спросила Ариэль, всматриваясь в лицо советника.
– К сожалению, боюсь, что это лишь начало, моя леди, – ответил Элиас, его взгляд был мрачным. – После нападения на Тихую Ниву поступило еще три донесения о подобных инцидентах.
Ариэль удивленно вскинула брови.
– Три? И почему я узнаю об этом только сейчас?
– Информация поступила совсем недавно, моя леди. Первое нападение произошло на шахты Молот-Камень, у гномов. Был всего лишь один демон, но он смог прорваться через охрану и нанести серьезный урон. Гномы потеряли около двадцати горняков и нескольких стражников.
– Молот-Камень… – задумчиво повторила Ариэль. – Это же важный стратегический объект. Что еще?
– Второе нападение произошло недалеко от Топорной равнины. Волей случая пострадавших нет. Местные охотники смогли уничтожить демона своими силами.
– И третье… – Элиас на мгновение замолчал, словно подбирая слова. – Третье нападение произошло на отдаленную ферму близ Ланрийского тракта. Погибла семья фермера и все их работники. Никто не выжил. Мы точно не знаем сколько было демонов и выследить их не удалось.
