Парень в красной рубахе подставил ногу, вот я и полетела на пол. Ещё миг, и затрепыхалась в тисках двух пар крепких рук, будто та самая вытянутая на бережок золотая рыбка! Кусаясь, брыкаясь изо всех сил — безнадёжно пыталась вырваться. Они же сорвали с меня плащ. Разлетелись в разные стороны мои туфли. Громко трещало разрываемое по швам платье...
— Не надо! — истерично кричала. — Умоляю! Не трогайте меня!
Только никто не слушал моей мольбы.
Меня за волосы вытащили наружу. С грохотом протянули по дощатым ступеням. Силой усадили на корточки, и, согнув вокруг шеи металлический обруч, пристегнули замком к кольцу тяжёлой и длинной, до скользкости ржавой, и будто собачей цепи.
— Вот сучка какая! — донеслось до меня. — До крови куснула... Порвать бы гадине известное место надо...
— Много чего у неё порвать можно!
— Под зад же пните сучку!
Больше не желая насмешки и издевательства в свой адрес слушать, я прикрыла ладонями уши, да и забилась под крыльцо… Чего-то боясь выбраться, тихо всхлипывая, там и просидела весь остаток дня. Когда же окончательно стемнело, да стихли наконец-то грузные шаги над головой, я хоть как-то ожила, задвигалась, разминая затёкшие ноги и размазывая слёзы по лицу. Пытаясь лишний раз холодными металлическими звеньями не звякнуть, кованый обруч и замок нащупала. Нет, эту цепь мне самой никак не снять... Крепко и надёжно заперто! И сколько же так сидеть придётся? Может, хотя бы заснуть попытаться? Подгребя под себя дурно пахнущее прелое сено, как смогла калачиком свернулась, сжалась даже и постаралась совсем не думать о плохом, да не получалось оно…
Рассвело. Выбравшись на первое солнышко, и натёртую шею потирая, я дрожала от страха и холода, а ещё ужасно хотелось в туалет, но с этим очень уж сложно было, хорошо хоть терпеть пока удавалось.
— Вот, поешь малёхо, — подошла ко мне моложавая женщина. Поставила рядом глиняную миску с хлебом и водой, да и стала бочком, что-то там на краю двора высматривая. Я же затравленно на её чёрный цветастый платок смотрела, на длинное, плотное, салатного цвета платье, что ей чуть ли не до самых пят. Вот она снова ко мне повернулась. Тогда, схватив миску да ноги сжавши, я жалобно посмотрела в её участливые глаза.
— Мне сходить кое-куда надо, по маленькому пока хотя бы... — тихо ей сказала.
— Ну тоды счась ведро принесу, — тут она жалостливо головой качнула, да прищурено глядя, добавила: — Ты уж слушайся девка их, а то хуже ведь ещё будет...
Я только и успела, что малые свои дела сделать, как устало заскрипели ступени на крыльце. Никуда не спеша, сюда тот парень в красной рубахе спускался.
— Чего это тут?! — он со смехом пнул ведро, и оно прямиком мне под ноги покатилось. Я же отскочить попыталась, да как-то и не заметила, что парень-то на моей цепи стоит, вот в итоге и оказалась в грязи на коленях.
— Да оставь её! — донёсся сверху голос худощавого. — Пусть уже сама голуба думает, как ей тута с нами жить доведётся...
Снова под крыльцо заползя, я как можно глубже там забилась, настолько, насколько позволяла длина цепи. Так и сидела, чуть ли не половину дня, пока снова ту участливую женщину не увидела, какие-то свои стираные тряпки развесить вышедшую.
— Постойте! — я окликнула её, и торопливо наружу выбралась. — Случайно не знаете, сколько они ещё тут меня держать собираются?
— Больше не велено мне с тобою говорить, — медленно повернулась она ко мне.
— Кем не велено? — шагнув к ней, я в испуге звякнула цепью.
— Не велено и всё тут! — подбоченилась женщина. — А ты, бесстыдница такая, лучше голые ноги свои прикрой! — сорвавши с верёвки, швырнула мне ещё не до конца просохшую длинную юбку.
— Скажите хотя бы, где я нахожусь и какой сейчас год? — её слёзно умоляя, торопливо в ту самую юбку влезала, несколько большеватую и растянутую.
— Где значит... и знать тебе не надобно, а год будет тысяча восемьсот сорок восьмой от рождества христова, ежели не ошибаюсь. А ты чего позабыла со страху-то?
— Нет, — тяжело вздохнула я. — А вы хотя бы воды мне ещё принесёте?
— Не велено боле, — удаляясь, бросила она.
А к вечеру я уже вовсю страдала, если не от голода, то от жажды точно, была готова даже капли конденсата под досками пола слизывать, найти бы только, где они выступили…
— Иди сюда! — вдруг раздалось с крыльца, и кто-то потянул меня за другой край цепи.
Это был худощавый.
Я медленно выползла, и встала на ноги. В каком-то страхе замерла и покорно глаза опустила.
— Есть хочешь? — вдруг спросил он меня.
— Да, но больше пить, наверное… — с дрожью ему ответила.
— Ну возьми тогда, — протянул он мне кольцо колбасы и стеклянную бутылку с розоватой жидкостью.
— Ешь, не бойся... Не обижу теперь уже...
Сделав большой глоток, я скривилась от кислого вина, и голодно надкусила колбасу.
— Ну чего, голуба, посмирнела? — расплывшись в сальной улыбке, пытался он казаться добреньким.
— Угу, — жуя, кивнула я.
— Пойдёшь ко мне?
— Ага...
— Тогда сейчас распоряжусь, чтоб цепь сняли, Софья же тебя помоет и приготовит. Потом ко мне приведёт... Поняла, голуба?
— Угу, — с полным ртом кивнула я.
Хоть и не такое крепкое, да вино сразу же в голову ударило, и приятным теплом медленно растеклось по жилам и жилкам. Меня от цепи освобождали, а я стояла и пьяно лыбилась, ну как полная дурочка совсем. Вот подошедшая Софья, ею та самая женщина в цветастом платке оказалась, меня к топящейся баньке повела. А я и не противилась даже, всё же лучше так, чем без толку на цепи сидеть.
— Ты, девонька, не глупи боле, — нравоучительно говорила она, чуть ли не на середине баньки меня в широкую лохань усадив и мочалкой старательно от грязи оттирая. — Бежать лучше и не пробуй! Поймают, даже и не сумневайся, да по кругу ещё пустят... Повезло тебе, глупенькой, что Агап тебя себе выбрал, при нём не пропадёшь. А коль быстро понесёшь, дак тады и не продаст он тебя басурманам...
При этом я лишь удивлённо вскинула брови.
— Обтирайся, — подала мне Софья свежее полотенце и продолжила наставлять: — Тута на днях купца татарского наши останавливали, так тама нарядов ихних уйма была, мож чего и тебе перепадёт. А покуда вот в это одевайся, — показала она на ворох стираного белья и уже сухой разнотипной женской одёжки.
— Помоги мне одеться... — попросила я её, скорее по наитию действуя, всё же те самые наряды первой половины девятнадцатого века мне не слишком уж знакомы, если я там, где она сказала, конечно.
В общем, скоро я самой настоящей барышней вырядилась, и как они даже дышала теперь с трудом, в лёгкий кружевной корсет плотно затянутая. Стоя перед большим зеркалом, и не узнавая себя, демонстративно щёлкнула старинными каблучками, очень жалея, что такую симпатяшку сейчас на съедение к отнюдь не красавцу Агапу поведут. Я представила себе, что придётся ему отдаться, и, возможно, снова и снова, да так долго, пока ему не надоест, и противно аж до тошноты стало... Но тут ничего не поделать уже… «С неё не убудет!» — где-то в эти же времена и любили говорить. А на цепь я уж точно не вернусь! Всё! Насиделась уже!
Софья ввела меня в полутёмную горницу, запалила свечи, и оставила одну. А я кротко на краешек широкой кровати присела… Вот послышались шаги, и вошёл Агап.
— А что, мы будем так и сразу? — я наигранно улыбнулась ему. — Ты хотя бы вина уж даме предложи!
— Фрол! — крикнул Агап в сени. — Вина подай! Да самого дорогого и лучшего!
— Но я одна не буду... — демонстративно надула свои губки. — Или ты тоже со мной станешь пить вино?
— И водки ещё неси! — добавил Агап громче. — Да закуски больше!
— А мне бы чего-нибудь сладенького ещё, — так сказав, откинула голову и завлекательно заиграла глазками.
— Ты слышал барышню? — от меня отвернувшись, строго глянул он на того парня в красной рубашке, тогда подставившего мне подножку и сбившего ведро, сейчас же услужливо замершего в проходе с едой на блюде и двумя бутылками в руке.
— Да, хозяин, — ставя всё на стол, заискивающе закивал тот. — Сейчас вот халвы ещё принесу.
— А я пока нам налью? — Поднявшись с уголка кровати, я с уверенность шагнула к столу.
Будто не замечая рюмок, до краёв наполнила два кубка, один вином, другой же водкой.
— Давай, мой хороший, — с улыбкой подняла я свой. — Давай крепко вздрогнем уж, за первую нашу ночь!
Агап немного помедлил, странно на меня косясь пронырливыми щелочками каких-то поросячьих глаз, потом же кубок с водкой взял.
— Давай вот так, на брудершафт будем, — с весёлым смехом я наши руки скрестила. — И до дна! Пьём до дна!
Агап чуть склонился, неуверенно касаясь края своего кубка губами.
— Пей, пей, — бормотала я, уже захлёбываясь сама вином.
— Эх, хорошо! — допивши водку, закряхтел Агап, и с хрустом закусил огурчиком.
— Расстегни мне пуговки на блузке, — здесь, словно в благодарность, я к нему спиной повернулась.
Вернувшийся Фрол, тихонечко на стол тарелку с халвой поставил, и как-то забавно к выходу попятился, видимо, боясь в чём-то своему хозяину помешать.
— Вот хорошо, — высвободившись из Агаповых объятий, я окончательно скинула блузку, игриво прищурилась, при том руку в сладости запустив. — Вкусно! — манерно облизала свои пальцы.
— А давай ещё по одной! — снова наши кубки вином и водкой наполнила.
— Ты напоить меня хочешь? — понятливо скривившись, Агап как-то хитро на меня глядел.
— Что ты, милый, — я нарочито демонстративно скинула юбку, оставшись только в корсете и панталонах, маняще перед ним покрутилась, и наигранно да с издёвкой выдохнула: — Если больше не можешь, то я сама выпью, с халвой, а не с тобой...
— Ладно, давай уже, — смело шагнул к столику Агап, и мы снова скрестили наши руки.
— До дна! До дна! — задорно смеясь, весело кричала я,
Скоро мой пьяно покачивающийся полюбовничек со звоном поставил опустевший кубок на тумбу, я же, ему в руки не даваясь, многозначительно дефилировала в кружевном белье, в том самом, во что меня Софья обрядила, и ему это, похоже очень нравилось. Дожидаясь, когда выпивка окончательно ударит в хозяйскую голову, похотливо танцуя, я принялась медленно стягивать кружевной лиф.
Надо же крепкий он какой! Не лиф конечно, а Агап. Чуть ли не литр сорокоградусной проглотил, а может оно и покрепче было, да до сих пор на ногах держится! А ведь он уже и без того не особо трезвым сюда пришёл. У меня же вон даже от вина идёт кругом голова!
Уже куда пьянее шатаясь, Агап попытался меня поймать, да промахнулся с нетвёрдого разгона.
К себе его с игривым хохотом завлекая, мне удалось увернуться ещё пару и пару раз, но всё же он меня схватил, под истошный визг повалил на кровать. Чуть ли не всюду лапая, мне на грудь препротивно слюнки пуская, крепко в мои бёдра вцепился, очень так пытаясь панталоны с меня содрать, да только ничегошеньки уже не выходило у него. Его руки лишь беспомощно то по ним, то по туго затянутому корсету шарили, всё медлительнее и медленнее становясь, пока окончательно и не замерли на притихшей мне. Вскорости он на спину откинулся, да и громко захрапел.
И сразу вскочив, я к пустой кадке подбежала, судя по исходящей оттуда вони, кем-то частенько так вместо ночной вазы применявшейся, запустила два пальца в рот, это чтобы получилось по-быстрому желудок опорожнить. Мне ведь самой только опьянеть не хватало, а для этого и уже выпитого вина достаточно. Затем, со слегка кружащейся головой, одежду с Агапа стащила, подтянула его повыше, да в правильной позе уложила на кровать. Пусть уж решит, поутру проснувшись, что якобы всё произошло у нас тут.
Со всем этим справившись, и сама устало присела на кровать.
А что мне мешает сейчас по округе погулять? Для всех-то я теперь хозяйской женщиной буду выглядеть. Кто тогда посмеет тронуть?
Торопливо одевшись, приоткрыла дверь. Осторожно выглянула. Пусто в горнице. Стараясь не слишком громко скрипеть половицами, вышла в предбанник. Тут тоже никого... Вот интересно, а который сейчас час? Судя по всему, где-то около девяти вечера, уже темнеет, но ещё достаточно светло.
Набравшись храбрости, я сбежала с крыльца, да неспешно направилась к забору с густо развешенными на нём разномастными горшками. Держалась уверенно, по-хозяйски. Не без любопытства на меня косясь, гремя по камням будто перевешивающей его саблей, мимо пробрёл изрядно подвыпивший казачок. Я окинула его строгим взглядом, он же, не трезво крякнув и подбоченясь, подкрутил обвисший ус и отвернул в сторону от хозяйского дома.
Похоже, о моём новом статусе уже и молва разнестись успела.
Постояла у ограды, и вернулась назад, да только до колодца и дошла. Если кто и наблюдает сейчас за мной, то и понять уже должен, что бежать никуда не собираюсь. Отпустила вниз ведро, да стала поднимать, медленно крутя рукоятку ворота. Тяжело всё же... Пришлось подналечь и обеими руками взяться.
Водица ну прямо ледяной оказалась! То и дело по сторонам оглядываясь, я от души напилась, несколько демонстративно умылась, и устремилась к калитке, не вытираясь — просто на ходу стряхивая воду с ладошек.
Не знаю, деревушка ли здесь или хутор большой, но, обегая несколько ветхих хат, куда-то вдаль уходила разбитая колесами повозок да плотно утрамбованная копытами лошадей просёлочная дорога. Сможет ли моя поздняя прогулка, да в особенности по ней, у кого-то вызвать подозрение? Ну разумеется, конечно! Однако, здраво рассуждая, если меня и остановят на ней, то всегда ведь и отговориться могу, что всего лишь гуляю и дышу свежим воздухом. Ведь не прячусь и не убегаю вроде...
Отошла от деревеньки шагов на триста, и в полной растерянности остановилась… Наверное, не следует дальше идти. Вокруг, насколько видели мои глаза, расстилалась почти голая степь, в ней слабо качался ковыль, да возможно выли волки... А может, это ветер завывает в моих ушах? Возвращаться всё же надобно... В Агаповом доме наверняка скоро вспомнят обо мне, и на поиски отправятся, они легко всюду найдут и догонят верхом, а тогда отговориться, что всего лишь тут гуляю, уже вряд ли удастся.
Я хотела повернуть назад, да тут, в нарастающем облаке пыли, увидела запряжённую парой коней кибитку, управляемую самым что ни на есть настоящим извозчиком с кнутом в руках и тёмно-зелёном сюртуке на плечах.
— Эй, красавица! — вдруг окликнули меня из её глубины. — Здесь есть станция или двор какой постоялый?
— О чём вы, сударь? — горько усмехнулась я. — Лучше бегите отсюда без оглядки, да поскорей уже!
— Это отчего же... — высунулась из неё голова в тёмной фуражке со светлым околышком. — Мне бы, где остановиться до утра надобно, а то заплутали мы тут маленько...
— Не там вы ночлега ищете, милостивый господин, — даже и не знаю, почему так сказала, до того пристально в его такие добродушные глаза вглядевшись. — Разбойничья это база, только порежут вас здесь и ограбят, а то и вообще похитят, как меня, например...
— Хм... — уже меня внимательно оглядывая, проезжий незнакомец задумчиво погладил свой чисто выбритый подбородок. Оценивающе и я посмотрела на него. Этому мужчине на вид где-то за тридцать, хотя его слегка закрученные кверху пышные усы могут и исказить восприятие.
— Девка эта дело, барин, говорит, — зажавши кнут под мышкой, извозчик с каким-то раболепием обратился к своему пассажиру. — Покуда не поздно ещё, убраться бы нам отсюда подобру-поздорову надобно!
— Не надо! — истерично кричала. — Умоляю! Не трогайте меня!
Только никто не слушал моей мольбы.
Меня за волосы вытащили наружу. С грохотом протянули по дощатым ступеням. Силой усадили на корточки, и, согнув вокруг шеи металлический обруч, пристегнули замком к кольцу тяжёлой и длинной, до скользкости ржавой, и будто собачей цепи.
— Вот сучка какая! — донеслось до меня. — До крови куснула... Порвать бы гадине известное место надо...
— Много чего у неё порвать можно!
— Под зад же пните сучку!
Больше не желая насмешки и издевательства в свой адрес слушать, я прикрыла ладонями уши, да и забилась под крыльцо… Чего-то боясь выбраться, тихо всхлипывая, там и просидела весь остаток дня. Когда же окончательно стемнело, да стихли наконец-то грузные шаги над головой, я хоть как-то ожила, задвигалась, разминая затёкшие ноги и размазывая слёзы по лицу. Пытаясь лишний раз холодными металлическими звеньями не звякнуть, кованый обруч и замок нащупала. Нет, эту цепь мне самой никак не снять... Крепко и надёжно заперто! И сколько же так сидеть придётся? Может, хотя бы заснуть попытаться? Подгребя под себя дурно пахнущее прелое сено, как смогла калачиком свернулась, сжалась даже и постаралась совсем не думать о плохом, да не получалось оно…
Рассвело. Выбравшись на первое солнышко, и натёртую шею потирая, я дрожала от страха и холода, а ещё ужасно хотелось в туалет, но с этим очень уж сложно было, хорошо хоть терпеть пока удавалось.
— Вот, поешь малёхо, — подошла ко мне моложавая женщина. Поставила рядом глиняную миску с хлебом и водой, да и стала бочком, что-то там на краю двора высматривая. Я же затравленно на её чёрный цветастый платок смотрела, на длинное, плотное, салатного цвета платье, что ей чуть ли не до самых пят. Вот она снова ко мне повернулась. Тогда, схватив миску да ноги сжавши, я жалобно посмотрела в её участливые глаза.
— Мне сходить кое-куда надо, по маленькому пока хотя бы... — тихо ей сказала.
— Ну тоды счась ведро принесу, — тут она жалостливо головой качнула, да прищурено глядя, добавила: — Ты уж слушайся девка их, а то хуже ведь ещё будет...
Я только и успела, что малые свои дела сделать, как устало заскрипели ступени на крыльце. Никуда не спеша, сюда тот парень в красной рубахе спускался.
— Чего это тут?! — он со смехом пнул ведро, и оно прямиком мне под ноги покатилось. Я же отскочить попыталась, да как-то и не заметила, что парень-то на моей цепи стоит, вот в итоге и оказалась в грязи на коленях.
— Да оставь её! — донёсся сверху голос худощавого. — Пусть уже сама голуба думает, как ей тута с нами жить доведётся...
Снова под крыльцо заползя, я как можно глубже там забилась, настолько, насколько позволяла длина цепи. Так и сидела, чуть ли не половину дня, пока снова ту участливую женщину не увидела, какие-то свои стираные тряпки развесить вышедшую.
— Постойте! — я окликнула её, и торопливо наружу выбралась. — Случайно не знаете, сколько они ещё тут меня держать собираются?
— Больше не велено мне с тобою говорить, — медленно повернулась она ко мне.
— Кем не велено? — шагнув к ней, я в испуге звякнула цепью.
— Не велено и всё тут! — подбоченилась женщина. — А ты, бесстыдница такая, лучше голые ноги свои прикрой! — сорвавши с верёвки, швырнула мне ещё не до конца просохшую длинную юбку.
— Скажите хотя бы, где я нахожусь и какой сейчас год? — её слёзно умоляя, торопливо в ту самую юбку влезала, несколько большеватую и растянутую.
— Где значит... и знать тебе не надобно, а год будет тысяча восемьсот сорок восьмой от рождества христова, ежели не ошибаюсь. А ты чего позабыла со страху-то?
— Нет, — тяжело вздохнула я. — А вы хотя бы воды мне ещё принесёте?
— Не велено боле, — удаляясь, бросила она.
А к вечеру я уже вовсю страдала, если не от голода, то от жажды точно, была готова даже капли конденсата под досками пола слизывать, найти бы только, где они выступили…
— Иди сюда! — вдруг раздалось с крыльца, и кто-то потянул меня за другой край цепи.
Это был худощавый.
Я медленно выползла, и встала на ноги. В каком-то страхе замерла и покорно глаза опустила.
— Есть хочешь? — вдруг спросил он меня.
— Да, но больше пить, наверное… — с дрожью ему ответила.
— Ну возьми тогда, — протянул он мне кольцо колбасы и стеклянную бутылку с розоватой жидкостью.
— Ешь, не бойся... Не обижу теперь уже...
Сделав большой глоток, я скривилась от кислого вина, и голодно надкусила колбасу.
— Ну чего, голуба, посмирнела? — расплывшись в сальной улыбке, пытался он казаться добреньким.
— Угу, — жуя, кивнула я.
— Пойдёшь ко мне?
— Ага...
— Тогда сейчас распоряжусь, чтоб цепь сняли, Софья же тебя помоет и приготовит. Потом ко мне приведёт... Поняла, голуба?
— Угу, — с полным ртом кивнула я.
Хоть и не такое крепкое, да вино сразу же в голову ударило, и приятным теплом медленно растеклось по жилам и жилкам. Меня от цепи освобождали, а я стояла и пьяно лыбилась, ну как полная дурочка совсем. Вот подошедшая Софья, ею та самая женщина в цветастом платке оказалась, меня к топящейся баньке повела. А я и не противилась даже, всё же лучше так, чем без толку на цепи сидеть.
— Ты, девонька, не глупи боле, — нравоучительно говорила она, чуть ли не на середине баньки меня в широкую лохань усадив и мочалкой старательно от грязи оттирая. — Бежать лучше и не пробуй! Поймают, даже и не сумневайся, да по кругу ещё пустят... Повезло тебе, глупенькой, что Агап тебя себе выбрал, при нём не пропадёшь. А коль быстро понесёшь, дак тады и не продаст он тебя басурманам...
При этом я лишь удивлённо вскинула брови.
— Обтирайся, — подала мне Софья свежее полотенце и продолжила наставлять: — Тута на днях купца татарского наши останавливали, так тама нарядов ихних уйма была, мож чего и тебе перепадёт. А покуда вот в это одевайся, — показала она на ворох стираного белья и уже сухой разнотипной женской одёжки.
— Помоги мне одеться... — попросила я её, скорее по наитию действуя, всё же те самые наряды первой половины девятнадцатого века мне не слишком уж знакомы, если я там, где она сказала, конечно.
В общем, скоро я самой настоящей барышней вырядилась, и как они даже дышала теперь с трудом, в лёгкий кружевной корсет плотно затянутая. Стоя перед большим зеркалом, и не узнавая себя, демонстративно щёлкнула старинными каблучками, очень жалея, что такую симпатяшку сейчас на съедение к отнюдь не красавцу Агапу поведут. Я представила себе, что придётся ему отдаться, и, возможно, снова и снова, да так долго, пока ему не надоест, и противно аж до тошноты стало... Но тут ничего не поделать уже… «С неё не убудет!» — где-то в эти же времена и любили говорить. А на цепь я уж точно не вернусь! Всё! Насиделась уже!
Софья ввела меня в полутёмную горницу, запалила свечи, и оставила одну. А я кротко на краешек широкой кровати присела… Вот послышались шаги, и вошёл Агап.
— А что, мы будем так и сразу? — я наигранно улыбнулась ему. — Ты хотя бы вина уж даме предложи!
— Фрол! — крикнул Агап в сени. — Вина подай! Да самого дорогого и лучшего!
— Но я одна не буду... — демонстративно надула свои губки. — Или ты тоже со мной станешь пить вино?
— И водки ещё неси! — добавил Агап громче. — Да закуски больше!
— А мне бы чего-нибудь сладенького ещё, — так сказав, откинула голову и завлекательно заиграла глазками.
— Ты слышал барышню? — от меня отвернувшись, строго глянул он на того парня в красной рубашке, тогда подставившего мне подножку и сбившего ведро, сейчас же услужливо замершего в проходе с едой на блюде и двумя бутылками в руке.
— Да, хозяин, — ставя всё на стол, заискивающе закивал тот. — Сейчас вот халвы ещё принесу.
— А я пока нам налью? — Поднявшись с уголка кровати, я с уверенность шагнула к столу.
Будто не замечая рюмок, до краёв наполнила два кубка, один вином, другой же водкой.
— Давай, мой хороший, — с улыбкой подняла я свой. — Давай крепко вздрогнем уж, за первую нашу ночь!
Агап немного помедлил, странно на меня косясь пронырливыми щелочками каких-то поросячьих глаз, потом же кубок с водкой взял.
— Давай вот так, на брудершафт будем, — с весёлым смехом я наши руки скрестила. — И до дна! Пьём до дна!
Агап чуть склонился, неуверенно касаясь края своего кубка губами.
— Пей, пей, — бормотала я, уже захлёбываясь сама вином.
— Эх, хорошо! — допивши водку, закряхтел Агап, и с хрустом закусил огурчиком.
— Расстегни мне пуговки на блузке, — здесь, словно в благодарность, я к нему спиной повернулась.
Вернувшийся Фрол, тихонечко на стол тарелку с халвой поставил, и как-то забавно к выходу попятился, видимо, боясь в чём-то своему хозяину помешать.
— Вот хорошо, — высвободившись из Агаповых объятий, я окончательно скинула блузку, игриво прищурилась, при том руку в сладости запустив. — Вкусно! — манерно облизала свои пальцы.
— А давай ещё по одной! — снова наши кубки вином и водкой наполнила.
— Ты напоить меня хочешь? — понятливо скривившись, Агап как-то хитро на меня глядел.
— Что ты, милый, — я нарочито демонстративно скинула юбку, оставшись только в корсете и панталонах, маняще перед ним покрутилась, и наигранно да с издёвкой выдохнула: — Если больше не можешь, то я сама выпью, с халвой, а не с тобой...
— Ладно, давай уже, — смело шагнул к столику Агап, и мы снова скрестили наши руки.
— До дна! До дна! — задорно смеясь, весело кричала я,
Скоро мой пьяно покачивающийся полюбовничек со звоном поставил опустевший кубок на тумбу, я же, ему в руки не даваясь, многозначительно дефилировала в кружевном белье, в том самом, во что меня Софья обрядила, и ему это, похоже очень нравилось. Дожидаясь, когда выпивка окончательно ударит в хозяйскую голову, похотливо танцуя, я принялась медленно стягивать кружевной лиф.
Надо же крепкий он какой! Не лиф конечно, а Агап. Чуть ли не литр сорокоградусной проглотил, а может оно и покрепче было, да до сих пор на ногах держится! А ведь он уже и без того не особо трезвым сюда пришёл. У меня же вон даже от вина идёт кругом голова!
Уже куда пьянее шатаясь, Агап попытался меня поймать, да промахнулся с нетвёрдого разгона.
К себе его с игривым хохотом завлекая, мне удалось увернуться ещё пару и пару раз, но всё же он меня схватил, под истошный визг повалил на кровать. Чуть ли не всюду лапая, мне на грудь препротивно слюнки пуская, крепко в мои бёдра вцепился, очень так пытаясь панталоны с меня содрать, да только ничегошеньки уже не выходило у него. Его руки лишь беспомощно то по ним, то по туго затянутому корсету шарили, всё медлительнее и медленнее становясь, пока окончательно и не замерли на притихшей мне. Вскорости он на спину откинулся, да и громко захрапел.
И сразу вскочив, я к пустой кадке подбежала, судя по исходящей оттуда вони, кем-то частенько так вместо ночной вазы применявшейся, запустила два пальца в рот, это чтобы получилось по-быстрому желудок опорожнить. Мне ведь самой только опьянеть не хватало, а для этого и уже выпитого вина достаточно. Затем, со слегка кружащейся головой, одежду с Агапа стащила, подтянула его повыше, да в правильной позе уложила на кровать. Пусть уж решит, поутру проснувшись, что якобы всё произошло у нас тут.
Со всем этим справившись, и сама устало присела на кровать.
А что мне мешает сейчас по округе погулять? Для всех-то я теперь хозяйской женщиной буду выглядеть. Кто тогда посмеет тронуть?
Торопливо одевшись, приоткрыла дверь. Осторожно выглянула. Пусто в горнице. Стараясь не слишком громко скрипеть половицами, вышла в предбанник. Тут тоже никого... Вот интересно, а который сейчас час? Судя по всему, где-то около девяти вечера, уже темнеет, но ещё достаточно светло.
Набравшись храбрости, я сбежала с крыльца, да неспешно направилась к забору с густо развешенными на нём разномастными горшками. Держалась уверенно, по-хозяйски. Не без любопытства на меня косясь, гремя по камням будто перевешивающей его саблей, мимо пробрёл изрядно подвыпивший казачок. Я окинула его строгим взглядом, он же, не трезво крякнув и подбоченясь, подкрутил обвисший ус и отвернул в сторону от хозяйского дома.
Похоже, о моём новом статусе уже и молва разнестись успела.
Постояла у ограды, и вернулась назад, да только до колодца и дошла. Если кто и наблюдает сейчас за мной, то и понять уже должен, что бежать никуда не собираюсь. Отпустила вниз ведро, да стала поднимать, медленно крутя рукоятку ворота. Тяжело всё же... Пришлось подналечь и обеими руками взяться.
Водица ну прямо ледяной оказалась! То и дело по сторонам оглядываясь, я от души напилась, несколько демонстративно умылась, и устремилась к калитке, не вытираясь — просто на ходу стряхивая воду с ладошек.
Не знаю, деревушка ли здесь или хутор большой, но, обегая несколько ветхих хат, куда-то вдаль уходила разбитая колесами повозок да плотно утрамбованная копытами лошадей просёлочная дорога. Сможет ли моя поздняя прогулка, да в особенности по ней, у кого-то вызвать подозрение? Ну разумеется, конечно! Однако, здраво рассуждая, если меня и остановят на ней, то всегда ведь и отговориться могу, что всего лишь гуляю и дышу свежим воздухом. Ведь не прячусь и не убегаю вроде...
Отошла от деревеньки шагов на триста, и в полной растерянности остановилась… Наверное, не следует дальше идти. Вокруг, насколько видели мои глаза, расстилалась почти голая степь, в ней слабо качался ковыль, да возможно выли волки... А может, это ветер завывает в моих ушах? Возвращаться всё же надобно... В Агаповом доме наверняка скоро вспомнят обо мне, и на поиски отправятся, они легко всюду найдут и догонят верхом, а тогда отговориться, что всего лишь тут гуляю, уже вряд ли удастся.
Я хотела повернуть назад, да тут, в нарастающем облаке пыли, увидела запряжённую парой коней кибитку, управляемую самым что ни на есть настоящим извозчиком с кнутом в руках и тёмно-зелёном сюртуке на плечах.
— Эй, красавица! — вдруг окликнули меня из её глубины. — Здесь есть станция или двор какой постоялый?
— О чём вы, сударь? — горько усмехнулась я. — Лучше бегите отсюда без оглядки, да поскорей уже!
— Это отчего же... — высунулась из неё голова в тёмной фуражке со светлым околышком. — Мне бы, где остановиться до утра надобно, а то заплутали мы тут маленько...
— Не там вы ночлега ищете, милостивый господин, — даже и не знаю, почему так сказала, до того пристально в его такие добродушные глаза вглядевшись. — Разбойничья это база, только порежут вас здесь и ограбят, а то и вообще похитят, как меня, например...
— Хм... — уже меня внимательно оглядывая, проезжий незнакомец задумчиво погладил свой чисто выбритый подбородок. Оценивающе и я посмотрела на него. Этому мужчине на вид где-то за тридцать, хотя его слегка закрученные кверху пышные усы могут и исказить восприятие.
— Девка эта дело, барин, говорит, — зажавши кнут под мышкой, извозчик с каким-то раболепием обратился к своему пассажиру. — Покуда не поздно ещё, убраться бы нам отсюда подобру-поздорову надобно!