– Вот так-то лучше!
Дельфина держала меня за руки, критически осматривая с ног до головы.
– Сомневаюсь, что в поезде в этом будет удобно, но придется потерпеть, юная леди. А теперь, пора спуститься к гостям. Осталось совсем немного времени до церемонии.
– Вы ничего не хотите объяснить мне, тетушка Бланкар?
Она уже развернулась к двери, когда я, сама того не ожидая, схватила ее за руку. Причем, так крепко, что в глазах Дельфины промелькнул страх. Я невольно вздрогнула и ее ладонь рыбкой выскользнула из моей.
– Что ты себе позволяешь! – Вскрикнула она, брезгливо отдергивая руку. – Нечего здесь объяснять. Неужели тебе непонятно, что ты не можешь больше оставаться в этом доме? Это же ясно, как белый день!
Я отшатнулась вглубь комнаты, давая понять, что никуда с ней не пойду. Из глаз катились крупные слезы, но я не издала ни звука.
Тетушка Бланкар сверлила меня взглядом, глядя пренебрежительно сверху вниз.
– Немедленно прекратите истерику, юная леди!
Было заметно, насколько ей стало не по себе от моего тяжелого взгляда. Я молча сделала несколько шагов ей навстречу, от чего тетушка отшатнулась и прижалось спиной к двери.
– Я никуда не поеду, – тихо, отрывисто произнесла я.
От переживаний в горле пересохло и голос не слушался, словно я готова была разрыдаться.
Почувствовав мою неуверенность, Дельфина расправила плечи и лицо ее смягчилось, появилась мягкая улыбка. Тетушка подошла ближе и заключила меня в объятия.
– Моя бедная девочка, – её сухие руки гладили меня по волосам, по щеке, утирали прорвавшиеся наружу слезы, – ничего больше не бойся. Я не оставлю тебя в беде, мы ведь одна семья и должны держаться друг за друга. Я знаю, твоя матушка хотела, чтобы я позаботилась о тебе, когда её не станет. Чтобы мы позаботились друг о друге. И мы исполним ее последнюю волю, правда? У Эльвиры своя семья, а у нас с тобой больше никого нет.
– А как же мой брат? – спросила я, неловко пытаясь вывернуться из объятий и посмотреть ей в глаза. Дельфина обнимала меня, перебирая в пальцах мои волосы. Она говорила так ласково, что ей хотелось верить и, казалось, я готова была согласиться с ней во всем, пока мысли о брате не вернули меня в реальность.
– Пойми, милая, он член другой семьи и принадлежит своему отцу. К нашему счастью, на тебя власть этого человека не распространяется. К тому же, – она помедлила, еще крепче сжимая мои плечи. Словно боялась, что я сбегу. – Он сам сказал, что заботиться о тебе больше не намерен. Если ты не уедешь со мной, он отправит тебя в пансион.
– Неправда! – Вспыхнула я и оттолкнула от себя Дельфину так, что та потеряла равновесие. – Он не мог такого сказать!
– Маленькая дрянь! – зашипела она, крепко приложившись об угол моей кровати. – Прекрати эти крики, или ты хочешь, чтобы сюда сбежался весь дом? Твой отчим – подлец и убийца. Иоаким Санчас ужасный человек, что бы там себе не думала и я…
– Замолчите! Не смейте говорить так о моем отце!
– Он тебе не отец!
Дельфина, словно фурия, бросилась ко мне и, замахнувшись, решила добавить веса к своим словам.
Пощечина вышла сильной и звонкой. От ее удара моя голова запрокинулась назад. Я чудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Было больно, но гораздо сильнее меня обжигали обида и злость. Даже страха перед этой женщиной у меня больше не было.
– Вы пожалеете об этом. О каждом сказанном слове. Убирайтесь из моей комнаты и из нашего дома, иначе мой убийца-отец узнает обо всем.
Я потянулась к ней, к самому ее уху, чтобы она слышала каждое сказанное мной слово. Она попыталась оттолкнуть меня, но я каким-то чудом перехватила ее руку и крепко сжала тонкое запястье, впиваясь ногтями в ее сухую кожу, пока не почувствовала, как что-то теплое потекло вниз по моей кисти, пачкая манжеты платья.
Вывернувшись, Дельфина выскочила прочь из комнаты, оставив дверь нараспашку. Я заперла ее, закрыла окно и задернула шторы, забралась с ногами на кровать и только тогда в полной мере почувствовала накативший на меня ужас.
С большим трудом я успокоила колотящееся сердце и, насколько сумела, замыла кровь на платье. Что бы сейчас не произошло, нужно было спуститься вниз и попрощаться с матерью. Я посмотрела в зеркало и нервно усмехнулась. Вид у меня был испуганный, заплаканный и несчастный.
Вот теперь ни у кого не возникнет сомнений в моем трауре.
Жизнь моей матери с детства казалась мне чередой совпадений и странностей. Отчасти так оно и было.
Вот и в конце своего пути Сюзанна – прекрасный цветок, расцветший особняке Бланкар в Заливе Магнолий, отправлялась увядать на Кладбище Магнолий, в самом сердце Батон Руж. Невольно думалось о том, что все действительно заканчивается.
Пройдет несколько месяцев и «чудный» климат Луизианы оставит от моей матери лишь голые белые кости.
В такие моменты люди, убитые горем, ищут утешения в вере. В надежде, что есть еще что-то там, за гранью. И мы все снова встретимся.
Глядя на прекрасное бледное лицо своей матери, мне хотелось, чтобы это был просто конец. Спокойный и прозаичный, где за гранью нет ничего.
Я любила свою мать, насколько была способна любить на тот момент, но наша с ней чуждость друг другу, кажется, не изжила бы себя даже в посмертии.
Я скучала по ней, она еще долго снилась мне ночами. Но после этих снов я просыпалась с колотящимся сердцем, чувством ошеломляющей тоски и пустоты, а еще стыда и вины перед ней, от которых я, пожалуй, не смогу избавиться никогда.
В особняке собирались гости, как бы сейчас не резало слух это слово. Прибывали наши друзья, соседи и немногочисленные родственники. Семья отца была слишком далеко, в Мексике, чтобы успеть на похороны. Впрочем, я не знала, когда он им сообщил и сообщил ли вообще.
Было не слишком людно, многие из пришедших обменивались соболезнованиями с Эльвирой, подходили к гробу в малой гостиной, пряча в платках и вуалях положенные по случаю слезы, а затем покидали дом, или разбивались на пары и тройки, негромко беседуя между собой. Я с трудом различала лица и силуэты, словно поместье наполнилось черными призраками. Запах ладана и цветов, гул разговоров одурманивали меня. Я стояла у гроба матери в этом смятенном состоянии, пока кто-то не взял меня за руку и силой не вывел на свежий воздух.
Как только мы покинули дом, мир снова обрел краски и звуки, моя голова прояснилась.
– Как ты, Франсин, милая? На тебе лица нет.
Я вздрогнула от звука собственного имени и бодрого голоса Лучианы.
Если кто-то называл меня полным именем, ничего хорошего это не сулило. Лучиана – дочь Агаты Пелагатти, подруги моей матери... моя подруга.
Как всегда изящная и прекрасная, словно античная статуя. Даже траурное платье ее не портило. Идеально прямая спина, идеальная улыбка – мягкая и сочувственная, идеальные черные локоны. Она держала меня за руки, ее ладони были такими холодными сквозь тонкое кружево перчаток.
Я забыла о перчатках.
Мои руки как всегда в волнительные моменты полыхали огнем и быстро становились влажными. Я поджала пальцы, боясь, что под ногтями осталась кровь и выдернула ладони из рук Лучианы.
Меня слегка передернуло, я подавилась словами, которые на самом деле хотела сказать, припомнив несколько совершенно неподобающих эпитетов.
– Все в порядке, насколько это возможно сейчас. Благодарю.
Я не была уверена, что справляюсь с интонациями, но Лучиану это не слишком-то волновало. Она снова подхватила меня под руку.
– Давай пройдемся, дорогая, пока есть возможность, даже короткая прогулка должна благотворно повлиять на цвет твоего лица. Траур, прости, совсем тебя не красит. Но придется немного потерпеть. Все, конечно, зависит от того, как долго тебе придется его носить.
Лучиана щебетала у меня прямо над ухом, ее роста как раз хватало на то, чтобы ее высокий голос буквально ввинчивался в мою голову.
– Ты уже знаешь, в какой пансион тебя определили? Я только надеюсь, что тебя не отправят к «урсулинкам», или еще каким-нибудь божьим девам. Уж на это-то твоя благообразная тетушка могла повлиять! Они сделают из тебя затворницу, бедняжка, а ты и так не слишком-то хорошо сходишься с людьми. Но, если все-таки «урсулинки», то это будет Новый Орлеан! Однажды отец отвез нас туда на Рождество. Этот город прекрасен! Он такой восхитительный, шумный и яркий! Кажется в нем каждый день – праздник! И его хватит на всех, даже за серыми стенами монастыря. Так что не падай духом, дорогая! Я даже немного тебе завидую.
Залив Магнолий утопал в цвету. Наши каблучки стучали по камням мостовой, гладким и влажным от недавно пролившегося дождя. Капли воды скопились на листьях молодых дубов вдоль аллеи, на ярких бутонах азалий, что устроились в окнах и балконах в невероятном изобилии. Ловя мокрыми листьями солнечные блики, искрился малиново-зеленый плющ на стенах особняков. От этой красоты до слез щемило сердце. Я, наконец, почувствовала соленый привкус на своих губах, слезы текли потоком, без единого звука, словно боль и усталость последних дней покидали мое измученное тело вместе с ними. Я ускорила шаг, Лу едва поспевала за мной. Мы успели укрыться под кроной мсье Марселона – самого большого дуба в заливе Магнолий, когда снова грянул дождь.
Плакать вместе с ним было еще легче. Мне не было дела до того, что там болтала Лучиана, было слишком хорошо. Дождь - ровный и прямой как хрустальная занавесь, ласково шелестел в кроне Марселона над нашими головами, нашептывая что-то успокаивающее мне на ухо, заглушая щебетание моей подружки.
– Ну же, приди в себя, наконец, Франсин, – Лу обмахивала меня веером в надежде остановить слезы и дать остыть разгоряченной коже. Но все было тщетно. Я знала, что успела раскраснеться, а глаза и губы припухли и так просто этого уже не исправить.
– Дашь волю слезам, когда закончится церемония. – Строго заявила Лу. – В конце концов, здесь сегодня весь цвет Залива Магнолий и многие другие уважаемые жители Батон Руж. Говорят, что даже мэр Лефевр, почтит нас своим визитом….Если бы еще не ужасные законники твоего отца!
Тон Лучианы резко изменился, она поджала губы и слегка склонила голову на бок. Я проследила направления ее взгляда, он был прикован к четверым мужчинам на террасе нашего дома.
Один из них сразу привлекал к себе внимание. Даже на фоне моего отца, высокого, крепкого и жилистого, он казался огромным, хотя они с Грифом были почти одного роста. Как и отец, он носил длинные волосы, только у него, будто соль с перцем, смешались седина со смолью. Оружейный пояс поблескивал серебром на фоне длинного, в пол, черного плаща.
– Что не так, Лу? – Я дернула подругу за руку. – Неприлично так разглядывать людей, что мы скажем, если нас заметят?
– Видела того здоровяка? – Лучиана оглянулась вокруг и, убедившись, что нас никто не слышит, продолжила. – Это Уолтер Кади!
– Врешь! – вырвалось у меня. Я тут же «прикусила язык» и, не удержавшись, снова взглянула в сторону трассы.
Наверное, нет в Батон Руж человека, который не слышал о Вороне Кади. Только вот все, что о нем говорилось в кулуарах, напоминало какие-то байки и сказки. Я вообще усомнилась бы в существовании этого человека, не рассказывай о нем мой отец. Они вместе уже много лет сажали за решетку разбойников самого разного толку. Поэтому для меня Уолтер Кади был героем, так же как и отец. Вот только подруга не разделяла моего мнения.
– От одного его вида у меня мурашки по коже, – Лу демонстративно поежилась, обхватив плечи руками. – Он иногда бывает у нас, ты же понимаешь, курьерской конторе без хорошей охраны никуда. Но богом клянусь тебе, Фран, от этого человека за версту несет смертью!
Речь Лучианы становилась торопливой и сбивчивой.
– Говорят, он заключил сделку с дьяволом! В это можно не верить только до того момента, пока не встретишься с ним вживую.
– Люди вообще много чего говорят, Лу. Не верь всему, что слышишь.
– Вот только не говори мне, что возьмешься защищать его, как твой отец! Я вообще не понимаю, что он о себе думает? Столько возможностей – достойный брак, хорошая семья! Ходят даже слухи о том, что он сын генерала мексиканской армии. Ему давно стоило бы отделаться от этих убийц с окраины города. Ты сама прекрасно знаешь, что говорят о вас в Заливе Магнолий! И твоя мать, упокой Господь ее душу, знала! Но вряд ли она, бедняжка, могла как-то на него повлиять. Мне так жаль, Франсин, что тебе приходится все это переживать, но скоро это закончится!
В голосе подруги проскальзывало все больше встревоженных ноток. Лу потянулась обнять меня, но я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи.
Уолтер Кади о чем-то беседовал моим с отцом, их голоса эхом отражались от камней мостовой и разносились над улицей. Слов было не разобрать. Остальные двое не вмешивались в разговор, но и террасу не покидали. Ворон крепко обнял моего отца, прежде чем войти в дом. Гриф с остальными задержались, раскурили сигары. Я наблюдала за ними сквозь пелену дождя и табачный дым.
Не видела толком лиц, не слышала слов, но буквально кожей чувствовала, как в отце что-то изменилось.
Дождь стихал... Пора было возвращаться. Черный экипаж, украшенный белым шелком и белыми лилиями, медленно плыл по главной улице Залива Магнолий.
– Лу?
– Да, милая, – охотно отозвалась подруга, но я не была настроена дальше играть с ней в светскую беседу.
– Впредь следи за языком, когда говоришь о моей семье. И еще, – я поймала ее удивленный взгляд. – Я никуда не еду.
В первый же вечер после того, как Сюзанна покинула дом в Заливе Магнолий, брат явился ко мне в комнату, запер дверь и показал сложенное в несколько раз письмо.
На гербовой бумаге стояла печать душеприказчика семьи Бланкар.
Беглого взгляда на убористый почерк матери хватило, чтобы сердце до боли сжалось в груди. Сюзанна действительно поручила старшей сестре взять опеку надо мной после ее кончины. Мне даже думать не хотелось о причинах этого поступка.
Я всеми силами пыталась не показывать брату своей злости и отвращения. Но главное – страха, ведь если существуют официальные бумаги, Дельфина может снова появиться в нашем доме. Вот только зачем я ей понадобилась?
Никогда не поверю, что этой женщиной на самом деле движет христианская добродетель и долг перед сестрой.
Морти крепко сжал мои руки, сминая злополучное письмо.
– Я заметил его тем вечером, когда отец разбирал документы. Взгляд зацепился за твое имя. А потом, – брат смущенно взъерошил волосы на затылке, – пробраться в кабинет полковника оказалось не так уж сложно.
Я уткнулась лбом в его грудь, он уперся подбородком мне в макушку, обнял всю, насколько хватало рук и сил.
– Знаешь, Фрэнни, – сказал он, осторожно отстраняясь, – если эти бумаги никто не видел, то никто и не заметит их отсутствия. Но для твоего спокойствия, им стоит исчезнуть вовсе.
Он молча выудил из кармана коробок каминных спичек.
Сомневаюсь, что отец не видел письма или не заметил его неожиданной пропажи, но никогда о нем с нами не говорил. Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала с ужасом ждать неминуемой кары.
Однако многое из происходящего в те тяжелые дни осталось для нас невидимым. Авантюра с письмом с нашей стороны была не более, чем детской выходкой, протестом, попыткой повлиять на решения, от которых зависела наша судьба. Вот только пропажа документов разве что усложнила, но никак не изменила положение дел.
Дельфина держала меня за руки, критически осматривая с ног до головы.
– Сомневаюсь, что в поезде в этом будет удобно, но придется потерпеть, юная леди. А теперь, пора спуститься к гостям. Осталось совсем немного времени до церемонии.
– Вы ничего не хотите объяснить мне, тетушка Бланкар?
Она уже развернулась к двери, когда я, сама того не ожидая, схватила ее за руку. Причем, так крепко, что в глазах Дельфины промелькнул страх. Я невольно вздрогнула и ее ладонь рыбкой выскользнула из моей.
– Что ты себе позволяешь! – Вскрикнула она, брезгливо отдергивая руку. – Нечего здесь объяснять. Неужели тебе непонятно, что ты не можешь больше оставаться в этом доме? Это же ясно, как белый день!
Я отшатнулась вглубь комнаты, давая понять, что никуда с ней не пойду. Из глаз катились крупные слезы, но я не издала ни звука.
Тетушка Бланкар сверлила меня взглядом, глядя пренебрежительно сверху вниз.
– Немедленно прекратите истерику, юная леди!
Было заметно, насколько ей стало не по себе от моего тяжелого взгляда. Я молча сделала несколько шагов ей навстречу, от чего тетушка отшатнулась и прижалось спиной к двери.
– Я никуда не поеду, – тихо, отрывисто произнесла я.
От переживаний в горле пересохло и голос не слушался, словно я готова была разрыдаться.
Почувствовав мою неуверенность, Дельфина расправила плечи и лицо ее смягчилось, появилась мягкая улыбка. Тетушка подошла ближе и заключила меня в объятия.
– Моя бедная девочка, – её сухие руки гладили меня по волосам, по щеке, утирали прорвавшиеся наружу слезы, – ничего больше не бойся. Я не оставлю тебя в беде, мы ведь одна семья и должны держаться друг за друга. Я знаю, твоя матушка хотела, чтобы я позаботилась о тебе, когда её не станет. Чтобы мы позаботились друг о друге. И мы исполним ее последнюю волю, правда? У Эльвиры своя семья, а у нас с тобой больше никого нет.
– А как же мой брат? – спросила я, неловко пытаясь вывернуться из объятий и посмотреть ей в глаза. Дельфина обнимала меня, перебирая в пальцах мои волосы. Она говорила так ласково, что ей хотелось верить и, казалось, я готова была согласиться с ней во всем, пока мысли о брате не вернули меня в реальность.
– Пойми, милая, он член другой семьи и принадлежит своему отцу. К нашему счастью, на тебя власть этого человека не распространяется. К тому же, – она помедлила, еще крепче сжимая мои плечи. Словно боялась, что я сбегу. – Он сам сказал, что заботиться о тебе больше не намерен. Если ты не уедешь со мной, он отправит тебя в пансион.
– Неправда! – Вспыхнула я и оттолкнула от себя Дельфину так, что та потеряла равновесие. – Он не мог такого сказать!
– Маленькая дрянь! – зашипела она, крепко приложившись об угол моей кровати. – Прекрати эти крики, или ты хочешь, чтобы сюда сбежался весь дом? Твой отчим – подлец и убийца. Иоаким Санчас ужасный человек, что бы там себе не думала и я…
– Замолчите! Не смейте говорить так о моем отце!
– Он тебе не отец!
Дельфина, словно фурия, бросилась ко мне и, замахнувшись, решила добавить веса к своим словам.
Пощечина вышла сильной и звонкой. От ее удара моя голова запрокинулась назад. Я чудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Было больно, но гораздо сильнее меня обжигали обида и злость. Даже страха перед этой женщиной у меня больше не было.
– Вы пожалеете об этом. О каждом сказанном слове. Убирайтесь из моей комнаты и из нашего дома, иначе мой убийца-отец узнает обо всем.
Я потянулась к ней, к самому ее уху, чтобы она слышала каждое сказанное мной слово. Она попыталась оттолкнуть меня, но я каким-то чудом перехватила ее руку и крепко сжала тонкое запястье, впиваясь ногтями в ее сухую кожу, пока не почувствовала, как что-то теплое потекло вниз по моей кисти, пачкая манжеты платья.
Вывернувшись, Дельфина выскочила прочь из комнаты, оставив дверь нараспашку. Я заперла ее, закрыла окно и задернула шторы, забралась с ногами на кровать и только тогда в полной мере почувствовала накативший на меня ужас.
С большим трудом я успокоила колотящееся сердце и, насколько сумела, замыла кровь на платье. Что бы сейчас не произошло, нужно было спуститься вниз и попрощаться с матерью. Я посмотрела в зеркало и нервно усмехнулась. Вид у меня был испуганный, заплаканный и несчастный.
Вот теперь ни у кого не возникнет сомнений в моем трауре.
Жизнь моей матери с детства казалась мне чередой совпадений и странностей. Отчасти так оно и было.
Вот и в конце своего пути Сюзанна – прекрасный цветок, расцветший особняке Бланкар в Заливе Магнолий, отправлялась увядать на Кладбище Магнолий, в самом сердце Батон Руж. Невольно думалось о том, что все действительно заканчивается.
Пройдет несколько месяцев и «чудный» климат Луизианы оставит от моей матери лишь голые белые кости.
В такие моменты люди, убитые горем, ищут утешения в вере. В надежде, что есть еще что-то там, за гранью. И мы все снова встретимся.
Глядя на прекрасное бледное лицо своей матери, мне хотелось, чтобы это был просто конец. Спокойный и прозаичный, где за гранью нет ничего.
Я любила свою мать, насколько была способна любить на тот момент, но наша с ней чуждость друг другу, кажется, не изжила бы себя даже в посмертии.
Я скучала по ней, она еще долго снилась мне ночами. Но после этих снов я просыпалась с колотящимся сердцем, чувством ошеломляющей тоски и пустоты, а еще стыда и вины перед ней, от которых я, пожалуй, не смогу избавиться никогда.
***
В особняке собирались гости, как бы сейчас не резало слух это слово. Прибывали наши друзья, соседи и немногочисленные родственники. Семья отца была слишком далеко, в Мексике, чтобы успеть на похороны. Впрочем, я не знала, когда он им сообщил и сообщил ли вообще.
Было не слишком людно, многие из пришедших обменивались соболезнованиями с Эльвирой, подходили к гробу в малой гостиной, пряча в платках и вуалях положенные по случаю слезы, а затем покидали дом, или разбивались на пары и тройки, негромко беседуя между собой. Я с трудом различала лица и силуэты, словно поместье наполнилось черными призраками. Запах ладана и цветов, гул разговоров одурманивали меня. Я стояла у гроба матери в этом смятенном состоянии, пока кто-то не взял меня за руку и силой не вывел на свежий воздух.
Как только мы покинули дом, мир снова обрел краски и звуки, моя голова прояснилась.
– Как ты, Франсин, милая? На тебе лица нет.
Я вздрогнула от звука собственного имени и бодрого голоса Лучианы.
Если кто-то называл меня полным именем, ничего хорошего это не сулило. Лучиана – дочь Агаты Пелагатти, подруги моей матери... моя подруга.
Как всегда изящная и прекрасная, словно античная статуя. Даже траурное платье ее не портило. Идеально прямая спина, идеальная улыбка – мягкая и сочувственная, идеальные черные локоны. Она держала меня за руки, ее ладони были такими холодными сквозь тонкое кружево перчаток.
Я забыла о перчатках.
Мои руки как всегда в волнительные моменты полыхали огнем и быстро становились влажными. Я поджала пальцы, боясь, что под ногтями осталась кровь и выдернула ладони из рук Лучианы.
Меня слегка передернуло, я подавилась словами, которые на самом деле хотела сказать, припомнив несколько совершенно неподобающих эпитетов.
– Все в порядке, насколько это возможно сейчас. Благодарю.
Я не была уверена, что справляюсь с интонациями, но Лучиану это не слишком-то волновало. Она снова подхватила меня под руку.
– Давай пройдемся, дорогая, пока есть возможность, даже короткая прогулка должна благотворно повлиять на цвет твоего лица. Траур, прости, совсем тебя не красит. Но придется немного потерпеть. Все, конечно, зависит от того, как долго тебе придется его носить.
Лучиана щебетала у меня прямо над ухом, ее роста как раз хватало на то, чтобы ее высокий голос буквально ввинчивался в мою голову.
– Ты уже знаешь, в какой пансион тебя определили? Я только надеюсь, что тебя не отправят к «урсулинкам», или еще каким-нибудь божьим девам. Уж на это-то твоя благообразная тетушка могла повлиять! Они сделают из тебя затворницу, бедняжка, а ты и так не слишком-то хорошо сходишься с людьми. Но, если все-таки «урсулинки», то это будет Новый Орлеан! Однажды отец отвез нас туда на Рождество. Этот город прекрасен! Он такой восхитительный, шумный и яркий! Кажется в нем каждый день – праздник! И его хватит на всех, даже за серыми стенами монастыря. Так что не падай духом, дорогая! Я даже немного тебе завидую.
Залив Магнолий утопал в цвету. Наши каблучки стучали по камням мостовой, гладким и влажным от недавно пролившегося дождя. Капли воды скопились на листьях молодых дубов вдоль аллеи, на ярких бутонах азалий, что устроились в окнах и балконах в невероятном изобилии. Ловя мокрыми листьями солнечные блики, искрился малиново-зеленый плющ на стенах особняков. От этой красоты до слез щемило сердце. Я, наконец, почувствовала соленый привкус на своих губах, слезы текли потоком, без единого звука, словно боль и усталость последних дней покидали мое измученное тело вместе с ними. Я ускорила шаг, Лу едва поспевала за мной. Мы успели укрыться под кроной мсье Марселона – самого большого дуба в заливе Магнолий, когда снова грянул дождь.
Плакать вместе с ним было еще легче. Мне не было дела до того, что там болтала Лучиана, было слишком хорошо. Дождь - ровный и прямой как хрустальная занавесь, ласково шелестел в кроне Марселона над нашими головами, нашептывая что-то успокаивающее мне на ухо, заглушая щебетание моей подружки.
– Ну же, приди в себя, наконец, Франсин, – Лу обмахивала меня веером в надежде остановить слезы и дать остыть разгоряченной коже. Но все было тщетно. Я знала, что успела раскраснеться, а глаза и губы припухли и так просто этого уже не исправить.
– Дашь волю слезам, когда закончится церемония. – Строго заявила Лу. – В конце концов, здесь сегодня весь цвет Залива Магнолий и многие другие уважаемые жители Батон Руж. Говорят, что даже мэр Лефевр, почтит нас своим визитом….Если бы еще не ужасные законники твоего отца!
Тон Лучианы резко изменился, она поджала губы и слегка склонила голову на бок. Я проследила направления ее взгляда, он был прикован к четверым мужчинам на террасе нашего дома.
Один из них сразу привлекал к себе внимание. Даже на фоне моего отца, высокого, крепкого и жилистого, он казался огромным, хотя они с Грифом были почти одного роста. Как и отец, он носил длинные волосы, только у него, будто соль с перцем, смешались седина со смолью. Оружейный пояс поблескивал серебром на фоне длинного, в пол, черного плаща.
– Что не так, Лу? – Я дернула подругу за руку. – Неприлично так разглядывать людей, что мы скажем, если нас заметят?
– Видела того здоровяка? – Лучиана оглянулась вокруг и, убедившись, что нас никто не слышит, продолжила. – Это Уолтер Кади!
– Врешь! – вырвалось у меня. Я тут же «прикусила язык» и, не удержавшись, снова взглянула в сторону трассы.
Наверное, нет в Батон Руж человека, который не слышал о Вороне Кади. Только вот все, что о нем говорилось в кулуарах, напоминало какие-то байки и сказки. Я вообще усомнилась бы в существовании этого человека, не рассказывай о нем мой отец. Они вместе уже много лет сажали за решетку разбойников самого разного толку. Поэтому для меня Уолтер Кади был героем, так же как и отец. Вот только подруга не разделяла моего мнения.
– От одного его вида у меня мурашки по коже, – Лу демонстративно поежилась, обхватив плечи руками. – Он иногда бывает у нас, ты же понимаешь, курьерской конторе без хорошей охраны никуда. Но богом клянусь тебе, Фран, от этого человека за версту несет смертью!
Речь Лучианы становилась торопливой и сбивчивой.
– Говорят, он заключил сделку с дьяволом! В это можно не верить только до того момента, пока не встретишься с ним вживую.
– Люди вообще много чего говорят, Лу. Не верь всему, что слышишь.
– Вот только не говори мне, что возьмешься защищать его, как твой отец! Я вообще не понимаю, что он о себе думает? Столько возможностей – достойный брак, хорошая семья! Ходят даже слухи о том, что он сын генерала мексиканской армии. Ему давно стоило бы отделаться от этих убийц с окраины города. Ты сама прекрасно знаешь, что говорят о вас в Заливе Магнолий! И твоя мать, упокой Господь ее душу, знала! Но вряд ли она, бедняжка, могла как-то на него повлиять. Мне так жаль, Франсин, что тебе приходится все это переживать, но скоро это закончится!
В голосе подруги проскальзывало все больше встревоженных ноток. Лу потянулась обнять меня, но я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи.
Уолтер Кади о чем-то беседовал моим с отцом, их голоса эхом отражались от камней мостовой и разносились над улицей. Слов было не разобрать. Остальные двое не вмешивались в разговор, но и террасу не покидали. Ворон крепко обнял моего отца, прежде чем войти в дом. Гриф с остальными задержались, раскурили сигары. Я наблюдала за ними сквозь пелену дождя и табачный дым.
Не видела толком лиц, не слышала слов, но буквально кожей чувствовала, как в отце что-то изменилось.
Дождь стихал... Пора было возвращаться. Черный экипаж, украшенный белым шелком и белыми лилиями, медленно плыл по главной улице Залива Магнолий.
– Лу?
– Да, милая, – охотно отозвалась подруга, но я не была настроена дальше играть с ней в светскую беседу.
– Впредь следи за языком, когда говоришь о моей семье. И еще, – я поймала ее удивленный взгляд. – Я никуда не еду.
Глава 2. Семья
В первый же вечер после того, как Сюзанна покинула дом в Заливе Магнолий, брат явился ко мне в комнату, запер дверь и показал сложенное в несколько раз письмо.
На гербовой бумаге стояла печать душеприказчика семьи Бланкар.
Беглого взгляда на убористый почерк матери хватило, чтобы сердце до боли сжалось в груди. Сюзанна действительно поручила старшей сестре взять опеку надо мной после ее кончины. Мне даже думать не хотелось о причинах этого поступка.
Я всеми силами пыталась не показывать брату своей злости и отвращения. Но главное – страха, ведь если существуют официальные бумаги, Дельфина может снова появиться в нашем доме. Вот только зачем я ей понадобилась?
Никогда не поверю, что этой женщиной на самом деле движет христианская добродетель и долг перед сестрой.
Морти крепко сжал мои руки, сминая злополучное письмо.
– Я заметил его тем вечером, когда отец разбирал документы. Взгляд зацепился за твое имя. А потом, – брат смущенно взъерошил волосы на затылке, – пробраться в кабинет полковника оказалось не так уж сложно.
Я уткнулась лбом в его грудь, он уперся подбородком мне в макушку, обнял всю, насколько хватало рук и сил.
– Знаешь, Фрэнни, – сказал он, осторожно отстраняясь, – если эти бумаги никто не видел, то никто и не заметит их отсутствия. Но для твоего спокойствия, им стоит исчезнуть вовсе.
Он молча выудил из кармана коробок каминных спичек.
Сомневаюсь, что отец не видел письма или не заметил его неожиданной пропажи, но никогда о нем с нами не говорил. Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала с ужасом ждать неминуемой кары.
Однако многое из происходящего в те тяжелые дни осталось для нас невидимым. Авантюра с письмом с нашей стороны была не более, чем детской выходкой, протестом, попыткой повлиять на решения, от которых зависела наша судьба. Вот только пропажа документов разве что усложнила, но никак не изменила положение дел.
