– Ты… ты видела это, Фрэн? – Он отпустил оружие из рук и бросился ко мне. Рыжий стрелок за ним следом.
– Оба целы, бойцы?
Мы неуверенно кивнули в ответ. Он достал нож и разрезал веревку.
– Вовремя ты отвлекла их девочка, – он взял меня за руки, нещадно растирая израненные и онемевшие запястья. – Я Маккинзи. Ваш отец просил приглядеть за вами. Уж простите, задержался не по своей воле.
Я услышала какой-то шум со стороны главной улицы и в следующий момент распахнулась входная дверь. На пороге появился младший Пелагатти с парой своих стрелков, все с оружием наготове.
– Что здесь происходит? – Коррадо, не церемонясь, навел револьвер на Маккинзи.
Тот спокойно поднялся, вытер о рубаху испачканные в крови и саже руки – чище они от этого не стали.
– Здесь уже все произошло, – Маккинзи смерил его взглядом, – сеньор, как вас?..
Коррадо нахмурился и побагровел, став похож на сморщенную вишню.
– Пелагатти, – он опустил револьвер, но убирать его не спешил. – А ты кто такой, щегол?
– Не щегол, а Кречет, – Маккинзи сделал шаг в сторону Коррадо, на ходу расстегивая манжет рубашки. На его предплечье красовалась татуировка – черные крылья. – Еще вопросы есть?
– Есть, – он кивнул охране и те вышли на крыльцо, оставив дверь открытой. – Мортимер, Франсин, вы знаете этого человека?
– После всего, что здесь произошло, мы знаем его лучше, чем тебя, Коррадо. – Съязвил брат, я нервно хихикнула.
– Вам нужна помощь. – Итальянец пропустил издевку мимо ушей. – Наша семья с радостью примет вас…
– Хотите помочь, – перебил его Кречет, – позаботьтесь, чтобы тела доставили к гробовщику. А детям действительно не стоит оставаться здесь сегодня.
Он обернулся к нам.
– Составите мне компанию? Навестим шерифа, а потом встретим вашего отца, идет?
– Идет! – Воодушевился Морти.
– Только оденься для начала, герой. – Сказал Кречет, одобрительно похлопав брата по плечу.
Морти пулей бросился наверх, Маккинзи ушел в сторону задней двери, а я осталась с Коррадо и его тяжелым взглядом.
Он недолго мерил комнату широкими шагами, прежде чем обратиться ко мне.
– Франсин, – он прочистил горло, его голос стал глубже и строже, – сеньорита Моро, я бы настоятельно рекомендовал вам и вашему брату покинуть дом в моем сопровождении. Крайне неблагоразумно с вашей стороны уезжать в ночь, неизвестно куда с незнакомым мужчиной.
Коррадо так старался говорить со мной сдержанно, что на его лбу от напряжения выступили крупные капли пота. Горячая итальянская кровь не давала юноше спокойно реагировать на происходящее, вскипая все сильнее.
Я откинула с лица растрепавшиеся волосы, машинально расправила складки на юбке, попутно отряхнув с нее облачко сажи.
– Мы с братом благодарны вам и вашей семье за гостеприимство, сеньор Пелагатти, но вынуждены отказаться от приглашения.
Глаза Коррадо налились кровью, он подошел вплотную и схватил меня за руку, процедив сквозь зубы.
– Прекрати этот балаган, и не смей разговаривать со мной в таком снисходительном тоне! Идем. Сейчас же!
Он потянул меня за собой в сторону двери. В его голосе так и читалось: «я знаю, что для тебя лучше». Это подействовало, как красная тряпка.
Я замахнулась и ударила Коррадо по лицу. Он схватился за алеющую щеку и отпустил меня, наконец.
На лестнице раздались торопливые шаги Мортимера, я развернулась на каблуках и выбежала в центр зала ему на встречу. Дальше объясняться с Коррадо и его бизонами мне не хотелось, я перехватила брата за руку и потащила к выходу.
– Фрэн, ты чего? – Морти как всегда быстро понял, что что-то не так.
– Последнее время вокруг меня слишком много людей, которые лучше знают, как мне жить.
Брат оглянулся через плечо:
– Ты ему вмазала! – Он удивленно распахнул на меня глаза. Отвечать не потребовалось. – Ну, держись! Он же теперь наизнанку вывернется, чтобы тебя достать! – Брат снова оглянулся. – Вот ведь напыщенный индюк! А представь, все-таки посватается?!
Он ткнул меня в бок локтем и «зловеще» расхохотался.
Я тоже обернулась. Коррадо сверлил взглядом наши спины.
– Не достанет, руки коротки! – Выпалила я, не слишком беспокоясь, что меня услышат, и толкнула дверь перед собой.
Пахнуло сырой землей, свежей травой и кровью. Казалось, ее металлический привкус оседает на языке.
Почти сразу в глаза бросились алые брызги на мощеной дорожке, ведущей вглубь сада, я подняла голову, чтобы не оглядываться вокруг и ускорила шаг, свернув налево, к конюшне, откуда доносился лязг тяжелого засова.
Пока Кречет выводил лошадей, Морти подошел сзади и накинул мне на плечи свою куртку.
– Вот, прихватил для тебя. В твоем шкафу копаться не стал, лучше было уйти поскорее. – Он задержал руки у меня на плечах чуть дольше необходимого, словно невзначай прижавшись к моей спине. Этого хватило почувствовать, что его бьет мелкая дрожь, как бы он не пытался казаться спокойным. Со мной дело обстояло не лучше.
День был на исходе, от золотого закатного солнца осталась лишь тонкая полоска света на горизонте. Пока мы седлали лошадей, скрылась и она.
Темную южную ночь можно было черпать ложкой. Она была густой и пряной от запаха цветов в прогретом за день воздухе. Все вокруг звенело голосами цикад, где-то вдалеке над озером разносились последние песни гитар – остатки прошедшего праздника.
Тонконогая белоснежная кобыла Зефир смотрелась сейчас рядом с нами на редкость неуместно. Она недоверчиво косилась на меня своими огромными глазами, пытаясь узнать в перепачканном сажей растрёпанном чудище свою хозяйку. Пока Маккинзи седлал ее, она пряла ушами, толкала меня мордой, выворачиваясь из-под узды, но под его умелой рукой этим ограничилась.
Морти справился сам, взгромоздил на бурого Полдня седло, затянул ремни и уже ласково трепал коня по загривку, а тот ластился к нему, как большая собака.
Кречет вывел лошадей, запер конюшню и направился к розовым кустам. Наклонился над ними, что-то внимательно там рассматривая. Я не успела заметить, когда мой любопытный брат возник у него над плечом.
Из кустов вдруг донеслось протяжное мычание.
Мое любопытство тоже дало о себе знать, и вот мы уже все трое склонились над кустами. Оттуда на нас уставились два крепко подбитых глаза.
– Проснулся, спящая красавица? – Ласково поинтересовался Кречет.
– Пфол фы, хниа! – Непонятно, но очень экспрессивно ответили из кустов.
– Вставай! – Рявкнул рыжий уже громче, но все еще с насмешкой. – Не будем заставлять Тедди ждать.
– Ы!
Носок ботинка прошелся по ребрам, после чего мы еще какое-то время наблюдали, как «гусеничка» пытается подняться на ножки, не теряя выразительности своего мычания. Маккинзи, похоже, прекрасно понимал, что пытается донести до него бандит сквозь плотный кляп. Но помогать ему не торопился.
– А ты думал, в нашем городе можно воровать детишек и тебе за это ничего не будет?
– …
– Не маялись бы дурью, не полезли на «Крылья», глядишь, остались бы целы ваши безмозглые головы.
– …
– Да брось, Паскаль, все знают, что из Монтеньи ты самый большой недоумок. Мне тебя учить, что наплести шерифу? Прикинешься убогим, повинишься, скажешь что тебя заставили, того гляди и отделаешься каторгой.
– …
– Тедди добрый, он простит. Ты только с повинной поторопись, пока Гриф в город не вернулся и твои мозги по стенам камеры не развесил.
Кречет рассмеялся, громко, заливисто. Кажется, бандит тоже попытался. Его смех сквозь кляп был похож на натужное кудахтанье.
– Ну все, хватит. – Посерьезнел Маккинзи. Ехать далеко, поэтому, черт с тобой, лезь в седло, я ж не сволочь какая.
Только когда мы выехали из Залива Магнолий, Кречет вынул кляп изо рта Паскаля и на два корпуса отъехал вперед, о чем-то переговариваясь с ним. Моя лошадь, повинуясь моему вялому настрою, еле шевелила копытами, от чего мы отстали еще сильнее. Морти с Полднем плелись рядом, хотя я прекрасно знала, как сильно их обоих раздражает этот черепаший шаг.
– Фрэ-э-н… – Он подъехал вплотную, чтобы заглянуть мне в глаза. – Фрэнни!
Судя по его настойчивости, отмахнуться у меня не выйдет. Оставалось только тянуть время.
Я сжала коленями бока Зефир и послушная лошадка ускорила шаг. Морти с Полднем не отставали.
Мы ехали следом за Кречетом, петляя по маленьким улочкам, старательно избегая основных дорог. В этой части города я не бывала раньше. Вдоль улицы один к другому жались множество небольших домишек. Здесь пахло сыростью и дымом. Грязь, высыхающая только в самые жаркие месяцы, чавкала под копытами лошадей. В окнах почти не было света, но постоянно казалось, что за непрошеными гостями пристально наблюдают.
Зато над домами раскинулось невероятное высокое ночное небо, каждый дюйм его был усыпан сияющими звездами. Словно стая светляков, или это светлячки, как звезды?
Глаза быстро привыкли к темноте и оказалось, что света вполне достаточно.
Я любовалась небом, а брат продолжал сверлить меня взглядом.
– Не расскажешь, что случилось.
Он не спрашивал. Как – будто всего того, что сегодня произошло, было недостаточно.
– Не хочу... Мне еще никогда не было так мерзко и противно от самой себя. Поэтому не хочу, никогда больше не хочу снова...
Я досадливо развела руками, а слова полились дальше – путаные, горькие.
– Мне пришлось умолять их о пощаде, Морти, понимаешь? Господи, как же стыдно! – Голос мой поднялся почти до крика, но я тут же спохватилась и сбавила тон. – Это такое бессилие. Чудовищное бессилие. Если бы ты это слышал, тебе тоже стало бы стыдно!
Полдень был немного выше моей Зефир, поэтому брату удалось посмотреть на меня сверху вниз.
– Рехнулась? – Он многозначительно постучал себя в лоб костяшками пальцев. – Не было бы мне стыдно, мы сделали все, что могли.
– В том-то и дело!
Я потянулась к молодым кленам, растущим вдоль дороги, сорвала веточку и задумчиво крутила ее в руках, пока не оборвала все листья. Брат молчал, тоже задумавшийся о чем–то своем. Мы въехали под своды деревьев, закрывших от нас небо и звезды. В парке на границе районов была непроглядная темнота.
Кречет выводил нас маленькими улочками, сознательно избегая главных дорог. Вокруг постепенно нарастал гул голосов и звуки музыки.
Золотые Кварталы – маленький город внутри города, где праздник не стихает ни на минуту.
Даже стараясь избегать людей мы то и дело наталкивались на кого-то: перебравшие гуляки, танцоры, уличные музыканты, бродяги и подозрительные ребята, откровенно бандитской наружности. В какой-то момент Кречет решил, что вся наша осторожность бесполезна и вывернул на центральную улицу.
Здесь было много света, но весь он сиял и переливался, пестрел цветными фонарями и в итоге больше мешал, чем помогал что-то рассмотреть. Быть может, благодаря этому на нас никто не обращал особого внимания, несмотря на кровь, сажу и связанного Паскаля.
Зато мы смотрели во все глаза. Все происходящее казалось цветными картинками из сна. Такого сна, где ты понимаешь, что спишь. Окружающие тоже вели себя порой так, словно им это снится. Парочки, беззастенчиво целующиеся прямо на улице, пара пьяных драк, явно готовящаяся дуэль… среди всего этого снующие тут и там торговцы с цветами, сладостями и копченой рыбой. Голосистые зазывалы, сулящие гостям «незабываемые наслаждения», танцовщицы в возмутительно откровенных платьях и уличные музыканты.
Запахи здесь тоже были весьма неожиданные, сочетаясь в какой-то причудливой гармонии: табак и цветочная вода, приторно сладкие духи, виски, немного дыма и теплого дерева, порох и – королем над всем этим – пряный аромат креольских специй, которые даже в такой смутной обстановке исправно будоражили аппетит. Животы предательски заурчали, напомнив нам, из чего состоял сегодня наш ужин, и где нас носило в обед.
Как ни странно, это чувство оказалось не удручающим, а напротив – взбодрило и подстегнуло нас. Голод заставил ощутить себя живыми. Захотеть чего-то по-настоящему. Только с этим пока придется подождать. Разглядывая диковинные улочки Золотых кварталов, нужно было не забывать держаться на виду у Кречета, который ехал впереди с видом победителя, везущего ценный трофей. Казалось, он даже не оглядывался назад, но я могла поклясться – внимательно за нами следил.
Золотые кварталы остались позади и музыка стихла, только ее отголоски доносились следом, отвлекая внимание от нашего разговора. Мы постепенно приближались к центру города. Район святого Филиппа – сердце Батон Руж и он по-своему фундаментален. В отличие от Залива Магнолий здесь почти нет деревьев. Днем эта разница ощущается гораздо сильнее. На главной площади просторно, в полдень она залита светом, солнце заглядывает в каждый уголок филиппинского района. Дома на площади и вдоль главной улицы высокие, каменные, но и на их фоне выделяются два колосса – городская ратуша и кафедральный собор. Белоснежный шпиль собора с фигурой святого Иосифа в арке сейчас буквально светился на фоне ночного неба, как маяк. Я тихонько окликнула брата и притормозила Зефир.
– Давай поклянемся?
– В чем?
– Что больше такого никогда не повторится... Я же чуть не потеряла тебя, Морти.
Сказала и сжалась в комок, отвела взгляд от брата и обратила его к Святому Иосифу. Зашептала едва слышно, одними губами.
Славный святой Иосиф, обручник Марии,
по твоим молитвам самое невероятное становится возможным,
простри над нами свою отеческую защиту…
Я чувствовала, как брат сверлит меня взглядом, нет-нет поднимая его из молитвенного поклона.
…Помоги нам в наших нуждах и будь нашим покровителем в делах,
которые мы вверяем тебе…
– Ну, если ты так хочешь, чтобы свидетелем была безмолвная статуя и пара колонн – пусть так! – Взорвался Морти, не дожидаясь, пока я закончу молитву.
Святой Иосиф смотрел на нас сверху с каменным безразличием. Стало даже обидно. Толика праведного гнева моему язвительному братцу никак бы не повредила.
– Имей хоть немного уважения! Всегда ты так.
– Да что я сделал-то? Вечно ты ко мне цепляешься!
– Я цепляюсь? А кто подложил пастору под кафедру дымную бомбу на воскресной проповеди?
– Но было ужасно скучно! – Закатил глаза братец. – Сама же едва не уснула, сдвинув шляпу на нос. К тому же хотелось скорее посмотреть на новых лошадей. Еще скажи, тебе нет!
Я не слушала, что он говорил в свое оправдание, пылая яростью, припоминая ему каверзу за каверзой.
– А какой спектакль ты разыграл перед Дельфиной на свое первое причастие? Кто зашипел и отбросил подаренный ею розарий? – Я уже чувствовала, как на моем лице по обыкновению замешиваются самые разные чувства – гнев, негодование… веселье. Немалых усилий стоило не рассмеяться, наконец, припоминая тот странный праздник.
– С каких пор тебе жалко эту старую летучую мышь? И вообще, что такого? Отец следом поднял четки и тоже зашипел!
На это аргументов у меня не нашлось. Я уже слишком живо вспомнила этот сокрушительный для нашей репутации прием, визг теток и надо всем этим – оглушительный смех нашего отца. Он, казалось, не верил в жизни на в Бога, ни в Дьявола, а брат мой в этом смысле рос еще большим возмутителем спокойствия.
Едва мы успели отсмеяться, нас окликнул Кречет, уехавший уже далеко вперед.
– Что вы там застряли, бойцы?
Мы не ответили.
Я не успела набрать воздуха в грудь, когда брат схватил меня за руку и затараторил…
– Оба целы, бойцы?
Мы неуверенно кивнули в ответ. Он достал нож и разрезал веревку.
– Вовремя ты отвлекла их девочка, – он взял меня за руки, нещадно растирая израненные и онемевшие запястья. – Я Маккинзи. Ваш отец просил приглядеть за вами. Уж простите, задержался не по своей воле.
Я услышала какой-то шум со стороны главной улицы и в следующий момент распахнулась входная дверь. На пороге появился младший Пелагатти с парой своих стрелков, все с оружием наготове.
– Что здесь происходит? – Коррадо, не церемонясь, навел револьвер на Маккинзи.
Тот спокойно поднялся, вытер о рубаху испачканные в крови и саже руки – чище они от этого не стали.
– Здесь уже все произошло, – Маккинзи смерил его взглядом, – сеньор, как вас?..
Коррадо нахмурился и побагровел, став похож на сморщенную вишню.
– Пелагатти, – он опустил револьвер, но убирать его не спешил. – А ты кто такой, щегол?
– Не щегол, а Кречет, – Маккинзи сделал шаг в сторону Коррадо, на ходу расстегивая манжет рубашки. На его предплечье красовалась татуировка – черные крылья. – Еще вопросы есть?
– Есть, – он кивнул охране и те вышли на крыльцо, оставив дверь открытой. – Мортимер, Франсин, вы знаете этого человека?
– После всего, что здесь произошло, мы знаем его лучше, чем тебя, Коррадо. – Съязвил брат, я нервно хихикнула.
– Вам нужна помощь. – Итальянец пропустил издевку мимо ушей. – Наша семья с радостью примет вас…
– Хотите помочь, – перебил его Кречет, – позаботьтесь, чтобы тела доставили к гробовщику. А детям действительно не стоит оставаться здесь сегодня.
Он обернулся к нам.
– Составите мне компанию? Навестим шерифа, а потом встретим вашего отца, идет?
– Идет! – Воодушевился Морти.
– Только оденься для начала, герой. – Сказал Кречет, одобрительно похлопав брата по плечу.
Морти пулей бросился наверх, Маккинзи ушел в сторону задней двери, а я осталась с Коррадо и его тяжелым взглядом.
Он недолго мерил комнату широкими шагами, прежде чем обратиться ко мне.
– Франсин, – он прочистил горло, его голос стал глубже и строже, – сеньорита Моро, я бы настоятельно рекомендовал вам и вашему брату покинуть дом в моем сопровождении. Крайне неблагоразумно с вашей стороны уезжать в ночь, неизвестно куда с незнакомым мужчиной.
Коррадо так старался говорить со мной сдержанно, что на его лбу от напряжения выступили крупные капли пота. Горячая итальянская кровь не давала юноше спокойно реагировать на происходящее, вскипая все сильнее.
Я откинула с лица растрепавшиеся волосы, машинально расправила складки на юбке, попутно отряхнув с нее облачко сажи.
– Мы с братом благодарны вам и вашей семье за гостеприимство, сеньор Пелагатти, но вынуждены отказаться от приглашения.
Глаза Коррадо налились кровью, он подошел вплотную и схватил меня за руку, процедив сквозь зубы.
– Прекрати этот балаган, и не смей разговаривать со мной в таком снисходительном тоне! Идем. Сейчас же!
Он потянул меня за собой в сторону двери. В его голосе так и читалось: «я знаю, что для тебя лучше». Это подействовало, как красная тряпка.
Я замахнулась и ударила Коррадо по лицу. Он схватился за алеющую щеку и отпустил меня, наконец.
На лестнице раздались торопливые шаги Мортимера, я развернулась на каблуках и выбежала в центр зала ему на встречу. Дальше объясняться с Коррадо и его бизонами мне не хотелось, я перехватила брата за руку и потащила к выходу.
– Фрэн, ты чего? – Морти как всегда быстро понял, что что-то не так.
– Последнее время вокруг меня слишком много людей, которые лучше знают, как мне жить.
Брат оглянулся через плечо:
– Ты ему вмазала! – Он удивленно распахнул на меня глаза. Отвечать не потребовалось. – Ну, держись! Он же теперь наизнанку вывернется, чтобы тебя достать! – Брат снова оглянулся. – Вот ведь напыщенный индюк! А представь, все-таки посватается?!
Он ткнул меня в бок локтем и «зловеще» расхохотался.
Я тоже обернулась. Коррадо сверлил взглядом наши спины.
– Не достанет, руки коротки! – Выпалила я, не слишком беспокоясь, что меня услышат, и толкнула дверь перед собой.
Пахнуло сырой землей, свежей травой и кровью. Казалось, ее металлический привкус оседает на языке.
Почти сразу в глаза бросились алые брызги на мощеной дорожке, ведущей вглубь сада, я подняла голову, чтобы не оглядываться вокруг и ускорила шаг, свернув налево, к конюшне, откуда доносился лязг тяжелого засова.
Пока Кречет выводил лошадей, Морти подошел сзади и накинул мне на плечи свою куртку.
– Вот, прихватил для тебя. В твоем шкафу копаться не стал, лучше было уйти поскорее. – Он задержал руки у меня на плечах чуть дольше необходимого, словно невзначай прижавшись к моей спине. Этого хватило почувствовать, что его бьет мелкая дрожь, как бы он не пытался казаться спокойным. Со мной дело обстояло не лучше.
День был на исходе, от золотого закатного солнца осталась лишь тонкая полоска света на горизонте. Пока мы седлали лошадей, скрылась и она.
Темную южную ночь можно было черпать ложкой. Она была густой и пряной от запаха цветов в прогретом за день воздухе. Все вокруг звенело голосами цикад, где-то вдалеке над озером разносились последние песни гитар – остатки прошедшего праздника.
Тонконогая белоснежная кобыла Зефир смотрелась сейчас рядом с нами на редкость неуместно. Она недоверчиво косилась на меня своими огромными глазами, пытаясь узнать в перепачканном сажей растрёпанном чудище свою хозяйку. Пока Маккинзи седлал ее, она пряла ушами, толкала меня мордой, выворачиваясь из-под узды, но под его умелой рукой этим ограничилась.
Морти справился сам, взгромоздил на бурого Полдня седло, затянул ремни и уже ласково трепал коня по загривку, а тот ластился к нему, как большая собака.
Кречет вывел лошадей, запер конюшню и направился к розовым кустам. Наклонился над ними, что-то внимательно там рассматривая. Я не успела заметить, когда мой любопытный брат возник у него над плечом.
Из кустов вдруг донеслось протяжное мычание.
Мое любопытство тоже дало о себе знать, и вот мы уже все трое склонились над кустами. Оттуда на нас уставились два крепко подбитых глаза.
– Проснулся, спящая красавица? – Ласково поинтересовался Кречет.
– Пфол фы, хниа! – Непонятно, но очень экспрессивно ответили из кустов.
– Вставай! – Рявкнул рыжий уже громче, но все еще с насмешкой. – Не будем заставлять Тедди ждать.
– Ы!
Носок ботинка прошелся по ребрам, после чего мы еще какое-то время наблюдали, как «гусеничка» пытается подняться на ножки, не теряя выразительности своего мычания. Маккинзи, похоже, прекрасно понимал, что пытается донести до него бандит сквозь плотный кляп. Но помогать ему не торопился.
– А ты думал, в нашем городе можно воровать детишек и тебе за это ничего не будет?
– …
– Не маялись бы дурью, не полезли на «Крылья», глядишь, остались бы целы ваши безмозглые головы.
– …
– Да брось, Паскаль, все знают, что из Монтеньи ты самый большой недоумок. Мне тебя учить, что наплести шерифу? Прикинешься убогим, повинишься, скажешь что тебя заставили, того гляди и отделаешься каторгой.
– …
– Тедди добрый, он простит. Ты только с повинной поторопись, пока Гриф в город не вернулся и твои мозги по стенам камеры не развесил.
Кречет рассмеялся, громко, заливисто. Кажется, бандит тоже попытался. Его смех сквозь кляп был похож на натужное кудахтанье.
– Ну все, хватит. – Посерьезнел Маккинзи. Ехать далеко, поэтому, черт с тобой, лезь в седло, я ж не сволочь какая.
***
Только когда мы выехали из Залива Магнолий, Кречет вынул кляп изо рта Паскаля и на два корпуса отъехал вперед, о чем-то переговариваясь с ним. Моя лошадь, повинуясь моему вялому настрою, еле шевелила копытами, от чего мы отстали еще сильнее. Морти с Полднем плелись рядом, хотя я прекрасно знала, как сильно их обоих раздражает этот черепаший шаг.
– Фрэ-э-н… – Он подъехал вплотную, чтобы заглянуть мне в глаза. – Фрэнни!
Судя по его настойчивости, отмахнуться у меня не выйдет. Оставалось только тянуть время.
Я сжала коленями бока Зефир и послушная лошадка ускорила шаг. Морти с Полднем не отставали.
Мы ехали следом за Кречетом, петляя по маленьким улочкам, старательно избегая основных дорог. В этой части города я не бывала раньше. Вдоль улицы один к другому жались множество небольших домишек. Здесь пахло сыростью и дымом. Грязь, высыхающая только в самые жаркие месяцы, чавкала под копытами лошадей. В окнах почти не было света, но постоянно казалось, что за непрошеными гостями пристально наблюдают.
Зато над домами раскинулось невероятное высокое ночное небо, каждый дюйм его был усыпан сияющими звездами. Словно стая светляков, или это светлячки, как звезды?
Глаза быстро привыкли к темноте и оказалось, что света вполне достаточно.
Я любовалась небом, а брат продолжал сверлить меня взглядом.
– Не расскажешь, что случилось.
Он не спрашивал. Как – будто всего того, что сегодня произошло, было недостаточно.
– Не хочу... Мне еще никогда не было так мерзко и противно от самой себя. Поэтому не хочу, никогда больше не хочу снова...
Я досадливо развела руками, а слова полились дальше – путаные, горькие.
– Мне пришлось умолять их о пощаде, Морти, понимаешь? Господи, как же стыдно! – Голос мой поднялся почти до крика, но я тут же спохватилась и сбавила тон. – Это такое бессилие. Чудовищное бессилие. Если бы ты это слышал, тебе тоже стало бы стыдно!
Полдень был немного выше моей Зефир, поэтому брату удалось посмотреть на меня сверху вниз.
– Рехнулась? – Он многозначительно постучал себя в лоб костяшками пальцев. – Не было бы мне стыдно, мы сделали все, что могли.
– В том-то и дело!
Я потянулась к молодым кленам, растущим вдоль дороги, сорвала веточку и задумчиво крутила ее в руках, пока не оборвала все листья. Брат молчал, тоже задумавшийся о чем–то своем. Мы въехали под своды деревьев, закрывших от нас небо и звезды. В парке на границе районов была непроглядная темнота.
Кречет выводил нас маленькими улочками, сознательно избегая главных дорог. Вокруг постепенно нарастал гул голосов и звуки музыки.
Золотые Кварталы – маленький город внутри города, где праздник не стихает ни на минуту.
Даже стараясь избегать людей мы то и дело наталкивались на кого-то: перебравшие гуляки, танцоры, уличные музыканты, бродяги и подозрительные ребята, откровенно бандитской наружности. В какой-то момент Кречет решил, что вся наша осторожность бесполезна и вывернул на центральную улицу.
Здесь было много света, но весь он сиял и переливался, пестрел цветными фонарями и в итоге больше мешал, чем помогал что-то рассмотреть. Быть может, благодаря этому на нас никто не обращал особого внимания, несмотря на кровь, сажу и связанного Паскаля.
Зато мы смотрели во все глаза. Все происходящее казалось цветными картинками из сна. Такого сна, где ты понимаешь, что спишь. Окружающие тоже вели себя порой так, словно им это снится. Парочки, беззастенчиво целующиеся прямо на улице, пара пьяных драк, явно готовящаяся дуэль… среди всего этого снующие тут и там торговцы с цветами, сладостями и копченой рыбой. Голосистые зазывалы, сулящие гостям «незабываемые наслаждения», танцовщицы в возмутительно откровенных платьях и уличные музыканты.
Запахи здесь тоже были весьма неожиданные, сочетаясь в какой-то причудливой гармонии: табак и цветочная вода, приторно сладкие духи, виски, немного дыма и теплого дерева, порох и – королем над всем этим – пряный аромат креольских специй, которые даже в такой смутной обстановке исправно будоражили аппетит. Животы предательски заурчали, напомнив нам, из чего состоял сегодня наш ужин, и где нас носило в обед.
Как ни странно, это чувство оказалось не удручающим, а напротив – взбодрило и подстегнуло нас. Голод заставил ощутить себя живыми. Захотеть чего-то по-настоящему. Только с этим пока придется подождать. Разглядывая диковинные улочки Золотых кварталов, нужно было не забывать держаться на виду у Кречета, который ехал впереди с видом победителя, везущего ценный трофей. Казалось, он даже не оглядывался назад, но я могла поклясться – внимательно за нами следил.
Золотые кварталы остались позади и музыка стихла, только ее отголоски доносились следом, отвлекая внимание от нашего разговора. Мы постепенно приближались к центру города. Район святого Филиппа – сердце Батон Руж и он по-своему фундаментален. В отличие от Залива Магнолий здесь почти нет деревьев. Днем эта разница ощущается гораздо сильнее. На главной площади просторно, в полдень она залита светом, солнце заглядывает в каждый уголок филиппинского района. Дома на площади и вдоль главной улицы высокие, каменные, но и на их фоне выделяются два колосса – городская ратуша и кафедральный собор. Белоснежный шпиль собора с фигурой святого Иосифа в арке сейчас буквально светился на фоне ночного неба, как маяк. Я тихонько окликнула брата и притормозила Зефир.
– Давай поклянемся?
– В чем?
– Что больше такого никогда не повторится... Я же чуть не потеряла тебя, Морти.
Сказала и сжалась в комок, отвела взгляд от брата и обратила его к Святому Иосифу. Зашептала едва слышно, одними губами.
Славный святой Иосиф, обручник Марии,
по твоим молитвам самое невероятное становится возможным,
простри над нами свою отеческую защиту…
Я чувствовала, как брат сверлит меня взглядом, нет-нет поднимая его из молитвенного поклона.
…Помоги нам в наших нуждах и будь нашим покровителем в делах,
которые мы вверяем тебе…
– Ну, если ты так хочешь, чтобы свидетелем была безмолвная статуя и пара колонн – пусть так! – Взорвался Морти, не дожидаясь, пока я закончу молитву.
Святой Иосиф смотрел на нас сверху с каменным безразличием. Стало даже обидно. Толика праведного гнева моему язвительному братцу никак бы не повредила.
– Имей хоть немного уважения! Всегда ты так.
– Да что я сделал-то? Вечно ты ко мне цепляешься!
– Я цепляюсь? А кто подложил пастору под кафедру дымную бомбу на воскресной проповеди?
– Но было ужасно скучно! – Закатил глаза братец. – Сама же едва не уснула, сдвинув шляпу на нос. К тому же хотелось скорее посмотреть на новых лошадей. Еще скажи, тебе нет!
Я не слушала, что он говорил в свое оправдание, пылая яростью, припоминая ему каверзу за каверзой.
– А какой спектакль ты разыграл перед Дельфиной на свое первое причастие? Кто зашипел и отбросил подаренный ею розарий? – Я уже чувствовала, как на моем лице по обыкновению замешиваются самые разные чувства – гнев, негодование… веселье. Немалых усилий стоило не рассмеяться, наконец, припоминая тот странный праздник.
– С каких пор тебе жалко эту старую летучую мышь? И вообще, что такого? Отец следом поднял четки и тоже зашипел!
На это аргументов у меня не нашлось. Я уже слишком живо вспомнила этот сокрушительный для нашей репутации прием, визг теток и надо всем этим – оглушительный смех нашего отца. Он, казалось, не верил в жизни на в Бога, ни в Дьявола, а брат мой в этом смысле рос еще большим возмутителем спокойствия.
Едва мы успели отсмеяться, нас окликнул Кречет, уехавший уже далеко вперед.
– Что вы там застряли, бойцы?
Мы не ответили.
Я не успела набрать воздуха в грудь, когда брат схватил меня за руку и затараторил…
