Сколько же тогда называли, десять тысяч? Двадцать? А потом, кажется, человека, коий деньги должен был забрать, убитым нашли… Или нет? Одно слово, историйка была пренеприятная, потом ещё дуэль эта с князем Разумовским, ссылка в богом забытый Затонск, в коем, если слухам верить, господин Штольман даже под арестом посидеть успел, бежал и от следствия скрывался… Да, что и говорить, Яков Платонович человек во всех смыслах благопристойный и положительный!
- А дурным слухам, особенно в Вашем, дядюшка, деле, верить не следует, - сурово продолжила Августа. – Вы же знаете, в нашем семействе всё всегда чинно и пристойно, мы друг за друга горой стоим…
Господин директор вскинул руки, понимая, что сейчас будет пространная речь на тему семьи и семейных ценностей, коя ему, убеждённому холостяку, ещё в отчем дому оскомину набила:
- Хорошо, хорошо, что ты хочешь, я понял. Осталось узнать самое главное: имя огневавшей тебя сударыни.
- Погодина Ольга Кирилловна, - буквально выплюнула Августа Германовна и тут же, поскольку в кабинет внесли истекающую сладостью халву, узорные пряники и пышущий жаром чайничек тонкого фарфора, сладко пропела. – Надеюсь, Генрих Егорович, Вы удовлетворите мою маленькую просьбу. Я же в свою очередь обещаю побеседовать с супругом по поводу акций господина Перова, с коими у Вас возникли некоторого рода затруднения. А от чая вынуждена отказаться, я ещё к портнихе должна зайти, платье буду шить к весне.
Дама с очаровательной улыбкой вышла из кабинета, подарив на прощание дядюшке воздушный поцелуй. Генрих Егорович вздохнул, сжевал ломтик халвы и приказал составить рапорт о финансовых делах некой госпожи Погодиной, Ольги Кирилловны.
- Сведения поступили, что неблагонадёжна весьма сия особа, - туманно бросил господин директор.
Уже через час все в банке, включая десятилетнего парнишку рассыльного знали, что Ольга Кирилловна Погодина революсьионерка, мошенница, а её полюбовник векселя и акции фальшивые печатал, за что и был в Шлиссельбурге повешен.
Когда же выше названная особа пришла в банк, ей не открыли, заявив, что происходит проверка и посетителей не пускают.
- Как же не пускают, когда я сама видела, как господин в бобровой шубе зашёл, - возмутилась Ольга Кирилловна.
- Приличным, - особенно выделяя это слово ответил швейцар, - господам и дамам мы завсегда рады. А Вы, сударыня, завтра приходите.
Госпожа Погодина вспыхнула, потом побелела словно свежевыпавший снег, потом опять побагровела, но пререкаться со слугой сочла ниже своего достоинства, а потому лишь ножкой топнула и приказала:
- Проводите меня к господину директору!
Швейцар насмешливо усмехнулся, покачал головой:
- А может, сразу к самому Государю Императору? Ступайте, сударыня, банк наш и завтра на этом же самом месте стоять будет, нынче вам тут делать нечего.
- Я городовых позову, - пригрозила Ольга Кирилловна.
Швейцар опять усмехнулся, наклонился, глянул даме в глаза:
- А не испужаетесь, городовых-то звать? Нешто у Вас за душой никакого греха нет, а?
Дама хотела было запальчиво заявить, что грехов у неё нет, да вспомнила о следователе и язычок прикусила. Нынче, пожалуй, стоит смириться, а вот завтра, когда господин Штольман в её полную власть попадёт, она им всем покажет. Она добьётся, чтобы этого мерзкого старикашку швейцара взашей из банка вытолкали, она им всем устроит!
Елизавету Платоновну, княгиню Лисовскую, в Петербургском обществе знали как фрейлину Государыни Императрицы, коя после свадьбы оставила исполнение обязанностей и уехала с мужем в Польшу. Некоторые дамы искренне жалели Лизхен, считая её едва ли не последовательницей декабристок, а Варшаву такой же далёкой и дремучей как и Сибирь, другие же полагали, что ничего предосудительного княгиня не сделала, долг жены везде и всюду следовать за мужем, рожать детей и хранить семейный очаг. Елизавета Платоновна о мнениях дам была самым обстоятельным образом, через подругу Юленьку, осведомлена, а потому при встречах со знакомыми изящно изображала то самоотверженную героиню, то рачительную хозяйку и достопочтенную мать семейства, самой главной заботой коей является лишь супруг и сын Васенька двух лет от роду, оставленный на попечение мужа и его любящих родственников.
В этот приезд в Петербург Лизхен надеялась, что ничего, требующего её обширных знакомств и приобретённых за время службы фрейлиной навыков плетения интриг и совершения изящных пакостей не понадобится, она в сём и Андриша заверила, но… Не даром ведь говорят, что, если ты хочешь рассмешить бога, нужно рассказать ему о своих планах. Да, Яков наконец-то обрёл свою единственную и ненаглядную, остепенился и женился, стал теплее к родным, только вот умение находить неприятности никуда не делось. Его, уже женатого, сумели приворотом опоить! И тот факт, что не опоить, а окурить, словно идола какого-то, дела ничуть не меняет! Конечно, Яков не всевидящ, столь изощрённого коварства предусмотреть не мог, он не повинен в произошедшем… Лизхен хищно глазки сузила и кулачки сжала. Он-то, без сомнения, не повинен, а вот госпожа Погодина, сие совершившая, наказания достойна. И каждая из дам семейства Штольман свою особую кару приготовит, такую, чтобы и закон не нарушить ни коим образом (Яков такого точно не простит), и эту отравительницу погубить.
Лизхен хихикнула, ручки потёрла и отправилась навестить самую известную в Петербурге сплетницу Аглаю Михайловну Арбузову, проживавшую в частном доме близ Английской набережной. Госпожа Арбузова княгиню Лисовскую встретила едва ли не с распростёртыми объятиями, мигом приказав горничным приготовить самовар и подать вишнёвой наливочки, до коей была превеликая охотница. За первой чашкой душистого чаю, на меду и липовом цвете, бережно хранимом в берестяных резных туесках, разговор шёл обо всём и ни о чём конкретном. Платон Платонович такие беседы называл на армейский манёвр пристрелочными, мол, дамская артиллерия лишь готовится к бою, а уж как первый залп произведут, так спасения никому от длинных и острых язычков не станет. Елизавета Платоновна пространно рассказывала о Польше, вскользь заметила, что погода в Петербурге успокоилась, даже снежок выпал, и мороз не сильно лютует. Аглая Михайловна согласно головой покивала, на колени между прочим посетовала, мол совсем задеревенели, потому и на прогулки редко ходит, хотя мимо церкви, в день венчания Якова Платоновича проходила и счастливых новобрачных видела. Сам господин Штольман безупречен, супруга его молодая хороша беспримерно, одним словом, шарман, сплошной шарман!
Тут как раз вторую чашку чая налили, Лизхен сделала первый глоток и с тоской, во взгляде притаившейся, заметила, что дела служебные Якова Платоновича и в столь счастливый момент жизни не оставляют.
- Как же, как же, - китайским болванчиком закивала госпожа Арбузова, - мне Дарьюшка Волошина рассказывала, а той по большому секрету сообщила Липочка Угрюмова, а той самолично супруга полковника Варфоломеева вскользь обронила, что братец-то Ваш убийство самого купца Боброва расследует. Ой, Елизавета Платоновна, голубка, как же страшно нам, старикам, не свете-то жить! Ить, сказывают, в собственной постели его, бедолагу, нашли, в ночь супружескую. Конечно, Кирилл-то Владимирович учудил, прости господи, так учудил, женился на девице, коя ему в дочери, а то и внуки годится…
- И это при живущей прямо в доме любовнице, - словно бы между прочим заметила Лизхен, делая крошечный глоток чая.
Аглая Михайловна застыла, словно Лотова жена, лишь глаза горели от возбуждения, да кончики ушей налились ярким пунцовым цветом, выдававшим крайнюю степень ажитации.
«Клюнула, - отметила про себя Елизавета Платоновна, пряча улыбку за чашечкой с чаем, - ну, теперь пойдёт писать губерния, как Платон частенько приговаривает!»
- А Вы что, не знали? - княгиня Лисовская элегантно плечиками передёрнула. – Мне уже давно рассказали, я даже не помню кто, что девица Погодина не только экономка, а самая настоящая полюбовница Кирилла Владимировича, упокой господь его грешную душу.
Лизхен благочестиво перекрестилась, госпожа Арбузова тоже осенила себя крестом, вздохнула печально:
- Да кто мне что старухе расскажет, Елизавета Платоновна, совсем меня все позабыли и позабросили, родственники лишь затем и приезжают, чтобы проверить, скоро ли в наследство вступать.
- Хотя бы отравить не пытаются, и то слава богу, - опять-таки невинно заметила Елизавета Платоновна, отставляя опустевшую чашку. – Экономка-то, эта, Погодина, она регулярно опаивала Кирилла Владимировича, подтравливала, чтобы его смерть ни у кого вопросов не вызвала. Ещё вроде как приворовывала, но это уж я утверждать не берусь.
- А где сейчас честную служанку-то найти? – горестно всплеснула сухонькими ручками Аглая Михайловна. – Все сейчас норовят на нас, стариках беспомощных, да ещё дамах молодых доверчивых, нажиться.
- Вот и я говорю, главное, чтобы болезни дурной заразной не было, - княгиня Лисовская с невинной улыбкой поднялась из-за столика, - благодарствую за угощение, милейшая Аглая Михайловна, ещё бы посидела с Вами, да пора мне. Хочу себе платье заказать, пока лавки не закрыли. А то, я слышала, Погодина на этой улице себе наряды шьёт.
Госпожа Арбузова охнула и прижала пальчики к губам:
- А она что же… Ой, господи, у неё что же, хворость какая?
Лизхен плечиками повела:
- Чему и удивляться, при её-то положении да поведении. Всего самого наилучшего, Аглая Михайловна, ещё раз благодарствую за угощение.
Едва дверь за гостьей захлопнулась, госпожа Арбузова приказала коляску запрягать и помчалась наносить визиты своим подругам, сродственницам и просто хорошим знакомым, дабы всех предупредить о том, какую змею пригрел на своей груди покойный Кирилл Владимирович Бобров. Видимо, именно поэтому, из-за козней дурной девицы со срамной болезнью, и ставший покойным.
Когда не допущенная в банк Ольга Кирилловна решила найти утешение в магазейне милых сердцу любой дамы безделушек, молодой сладкого вида приказчик каменным истуканом замер на пороге, не пуская даму внутрь.
- Что такое, милейший? – холодно вопросила госпожа Погодина, надменно вскидывая голову. – Али ты меня не узнал?
- Признал, сударыня, потому и не пускаю, - ответил приказчик, виновато улыбаясь и разводя руками. – Приказ у меня: Вас, сударыня, и на порог нашего магазейна не допускать.
- Да ты никак белены объелся?! – вызверилась дама, которую вот уже во втором приличном месте едва не взашей выталкивают, точно побирушку бездомную или воровку, за руку пойманную.
- Никак нет-с, белены я не употреблял, поскольку сия трава зело ядовита, да и не сезон сейчас, - хохотнул молодец. – Только дамы знатные, покупательницы наши постоянные, в один голос заявили, что и сами нашим магазейном манкировать станут, и другим то же самое заповедают, ежели мы Вас обслуживать станем.
Ольга Кирилловна крутенько на каблучках развернулась и широким шагом, с трудом удерживаясь, чтобы на бег не перейти, пошла в кондитерскую, решив по исконной дамской привычке найти спасение от горечи обид в сладости конфект. В кондитерской глотающую злые слёзы даму приняли, хоть и посадили за самый тёмный и неудобный столик, а прежде, чем пирожное с какао принести сообщили, что правила изменились и теперь деньги нужно вперёд платить. Госпожа Погодина устало рукой махнула, за кошельком, бисером расшитым, потянулась, да так и обмерла: сумочка была раскрыта, а вместо денег неведомый воришка подложил ей конский катышек. И так ловко, мерзавец эдакий, подложил, что Ольга Кирилловна сие лишь тогда заметила, когда всей рукой вляпалась. По кондитерской поплыл милый сердцу каждого селянина запах навоза, посетители брезгливо носами завертели и заворчали, что, мол, они не на конюшне решили кофию испить. И публике приличной со всякими горжетками в одном заведении находиться конфузливо. Приказчик выразительно покосился на госпожу Погодину, та надменно голову вскинула и к выходу величественно направилась. Да не приметила порожек, споткнулась, упала на корточки, больно расшибив колени и ладони, ещё и в спину полетело оскорбительное весьма:
- До чего же эти гулящие в вине удержу не знают! Гнать их надо за пределы города, дабы они облик столицы на марали.
Злая, голодная, грязная и ненавидящая всё и всех вокруг, Ольга Кирилловна добралась до дома, яростно зашарила в сумочке в поисках ключа, но его нигде не было. Заорав от обиды и чёрным туманом застившей глаза ярости, госпожа Погодина принялась пинать дверь, весьма чувствительно ударившись ногой, что сделало крик ещё более истошным, а проклятия изощрёнными. Горничная Ульяна, открывшая дверь и увидевшая Ольгу Кирилловну в совершенно неуправляемом состоянии, завизжала что-то невразумительное про демонов и бросилась на улицу, где пала в ноги первому встреченному городовому и рыдая умоляла его забрать госпожу Погодину, пока она, в очередном приступе безумия, и ей, грешной, голову канделябром не проломила, как покойному купцу. По случайности или нет, но городовым оказался Прокофьев, направлявшийся после службы домой весьма огорчённым из-за непонятного недуга, сразившего Якова Платоновича. Вопли девицы сперва здорово рассердили бравого вояку, но потом он разобрал имя Ольга Кирилловна и моментально насторожился.
- Тише, милая, не вой, - Прокофьев приобнял Ульяну за плечи, помогая ей подняться, - толком говори, что приключилось?
- Ольга Кирилловна опять обезумела, - шмыгнула носом горничная, грязным кулаком растирая слёзы, - ночью барина пришибла, днём следователя потравила, а сейчас и меня извести хочет, потому как я наиглавнейший свидетель.
Городовой медленно втянул носом воздух, нахмурился:
- Ах, во-о-от оно что… А ты точно знаешь, что именно госпожа Погодина повинна в этих преступлениях?
- А то кто же? – всплеснула руками Ульяна. – Их в доме-то оставалось всего трое: Кирилл Владимирович, жёнка его молодая, да она. Да и была бы неповинная, чай, следователя травить бы не стала…
- А почему ты решила, что следователь отравлен? – Прокофьев вспомнил строгий наказ Штольмана людей без разбору не хватать и огульным обвинениям не верить.
Горничная опять чмыхнула носом, пожала плечом:
- Дык, я сама видела, как она в чай чё-т сыпала. Сперва в ум не взяла, потом спужалась, да барин, умница, чаю-то не стал, ну, я и успокоилась. А потом услыхала, что захворал он, ну и поняла, что она, змея, его потравила.
Для городового всё окончательно встало на свои места, он покровительственно шлёпнул пискнувшую от неожиданности девку по спине, провозгласил зычно:
- Правильно поняла. От лица всего управления выражаю тебе благодарность. В барский дом не возвращайся, а завтра с утра приходи в управление, будем у тебя показания снимать.
- Чего снимать? – переспросила Ульяна, на всякий случай отодвигаясь.
- Ещё раз всё расскажешь, в бумаге со своими показаниями распишешься и от меня лично рубль премии получишь, - довольный тем, что изобличена отравительница Якова Платоновича, Прокофьев готов был пообещать девице и больше, да оклад был невелик, а на содержании находилась старушка мать и десятилетняя сестрёнка. Им-то тоже, чай, каждый день пить-есть охота.
Не прошло и получаса, как охрипшую от ругани и проклятий Ольгу Кирилловну, оказавшую яростное сопротивление, скрутили и доставили в участок, где посадили в камеру для дальнейшего следствия.
- А дурным слухам, особенно в Вашем, дядюшка, деле, верить не следует, - сурово продолжила Августа. – Вы же знаете, в нашем семействе всё всегда чинно и пристойно, мы друг за друга горой стоим…
Господин директор вскинул руки, понимая, что сейчас будет пространная речь на тему семьи и семейных ценностей, коя ему, убеждённому холостяку, ещё в отчем дому оскомину набила:
- Хорошо, хорошо, что ты хочешь, я понял. Осталось узнать самое главное: имя огневавшей тебя сударыни.
- Погодина Ольга Кирилловна, - буквально выплюнула Августа Германовна и тут же, поскольку в кабинет внесли истекающую сладостью халву, узорные пряники и пышущий жаром чайничек тонкого фарфора, сладко пропела. – Надеюсь, Генрих Егорович, Вы удовлетворите мою маленькую просьбу. Я же в свою очередь обещаю побеседовать с супругом по поводу акций господина Перова, с коими у Вас возникли некоторого рода затруднения. А от чая вынуждена отказаться, я ещё к портнихе должна зайти, платье буду шить к весне.
Дама с очаровательной улыбкой вышла из кабинета, подарив на прощание дядюшке воздушный поцелуй. Генрих Егорович вздохнул, сжевал ломтик халвы и приказал составить рапорт о финансовых делах некой госпожи Погодиной, Ольги Кирилловны.
- Сведения поступили, что неблагонадёжна весьма сия особа, - туманно бросил господин директор.
Уже через час все в банке, включая десятилетнего парнишку рассыльного знали, что Ольга Кирилловна Погодина революсьионерка, мошенница, а её полюбовник векселя и акции фальшивые печатал, за что и был в Шлиссельбурге повешен.
Когда же выше названная особа пришла в банк, ей не открыли, заявив, что происходит проверка и посетителей не пускают.
- Как же не пускают, когда я сама видела, как господин в бобровой шубе зашёл, - возмутилась Ольга Кирилловна.
- Приличным, - особенно выделяя это слово ответил швейцар, - господам и дамам мы завсегда рады. А Вы, сударыня, завтра приходите.
Госпожа Погодина вспыхнула, потом побелела словно свежевыпавший снег, потом опять побагровела, но пререкаться со слугой сочла ниже своего достоинства, а потому лишь ножкой топнула и приказала:
- Проводите меня к господину директору!
Швейцар насмешливо усмехнулся, покачал головой:
- А может, сразу к самому Государю Императору? Ступайте, сударыня, банк наш и завтра на этом же самом месте стоять будет, нынче вам тут делать нечего.
- Я городовых позову, - пригрозила Ольга Кирилловна.
Швейцар опять усмехнулся, наклонился, глянул даме в глаза:
- А не испужаетесь, городовых-то звать? Нешто у Вас за душой никакого греха нет, а?
Дама хотела было запальчиво заявить, что грехов у неё нет, да вспомнила о следователе и язычок прикусила. Нынче, пожалуй, стоит смириться, а вот завтра, когда господин Штольман в её полную власть попадёт, она им всем покажет. Она добьётся, чтобы этого мерзкого старикашку швейцара взашей из банка вытолкали, она им всем устроит!
***
Елизавету Платоновну, княгиню Лисовскую, в Петербургском обществе знали как фрейлину Государыни Императрицы, коя после свадьбы оставила исполнение обязанностей и уехала с мужем в Польшу. Некоторые дамы искренне жалели Лизхен, считая её едва ли не последовательницей декабристок, а Варшаву такой же далёкой и дремучей как и Сибирь, другие же полагали, что ничего предосудительного княгиня не сделала, долг жены везде и всюду следовать за мужем, рожать детей и хранить семейный очаг. Елизавета Платоновна о мнениях дам была самым обстоятельным образом, через подругу Юленьку, осведомлена, а потому при встречах со знакомыми изящно изображала то самоотверженную героиню, то рачительную хозяйку и достопочтенную мать семейства, самой главной заботой коей является лишь супруг и сын Васенька двух лет от роду, оставленный на попечение мужа и его любящих родственников.
В этот приезд в Петербург Лизхен надеялась, что ничего, требующего её обширных знакомств и приобретённых за время службы фрейлиной навыков плетения интриг и совершения изящных пакостей не понадобится, она в сём и Андриша заверила, но… Не даром ведь говорят, что, если ты хочешь рассмешить бога, нужно рассказать ему о своих планах. Да, Яков наконец-то обрёл свою единственную и ненаглядную, остепенился и женился, стал теплее к родным, только вот умение находить неприятности никуда не делось. Его, уже женатого, сумели приворотом опоить! И тот факт, что не опоить, а окурить, словно идола какого-то, дела ничуть не меняет! Конечно, Яков не всевидящ, столь изощрённого коварства предусмотреть не мог, он не повинен в произошедшем… Лизхен хищно глазки сузила и кулачки сжала. Он-то, без сомнения, не повинен, а вот госпожа Погодина, сие совершившая, наказания достойна. И каждая из дам семейства Штольман свою особую кару приготовит, такую, чтобы и закон не нарушить ни коим образом (Яков такого точно не простит), и эту отравительницу погубить.
Лизхен хихикнула, ручки потёрла и отправилась навестить самую известную в Петербурге сплетницу Аглаю Михайловну Арбузову, проживавшую в частном доме близ Английской набережной. Госпожа Арбузова княгиню Лисовскую встретила едва ли не с распростёртыми объятиями, мигом приказав горничным приготовить самовар и подать вишнёвой наливочки, до коей была превеликая охотница. За первой чашкой душистого чаю, на меду и липовом цвете, бережно хранимом в берестяных резных туесках, разговор шёл обо всём и ни о чём конкретном. Платон Платонович такие беседы называл на армейский манёвр пристрелочными, мол, дамская артиллерия лишь готовится к бою, а уж как первый залп произведут, так спасения никому от длинных и острых язычков не станет. Елизавета Платоновна пространно рассказывала о Польше, вскользь заметила, что погода в Петербурге успокоилась, даже снежок выпал, и мороз не сильно лютует. Аглая Михайловна согласно головой покивала, на колени между прочим посетовала, мол совсем задеревенели, потому и на прогулки редко ходит, хотя мимо церкви, в день венчания Якова Платоновича проходила и счастливых новобрачных видела. Сам господин Штольман безупречен, супруга его молодая хороша беспримерно, одним словом, шарман, сплошной шарман!
Тут как раз вторую чашку чая налили, Лизхен сделала первый глоток и с тоской, во взгляде притаившейся, заметила, что дела служебные Якова Платоновича и в столь счастливый момент жизни не оставляют.
- Как же, как же, - китайским болванчиком закивала госпожа Арбузова, - мне Дарьюшка Волошина рассказывала, а той по большому секрету сообщила Липочка Угрюмова, а той самолично супруга полковника Варфоломеева вскользь обронила, что братец-то Ваш убийство самого купца Боброва расследует. Ой, Елизавета Платоновна, голубка, как же страшно нам, старикам, не свете-то жить! Ить, сказывают, в собственной постели его, бедолагу, нашли, в ночь супружескую. Конечно, Кирилл-то Владимирович учудил, прости господи, так учудил, женился на девице, коя ему в дочери, а то и внуки годится…
- И это при живущей прямо в доме любовнице, - словно бы между прочим заметила Лизхен, делая крошечный глоток чая.
Аглая Михайловна застыла, словно Лотова жена, лишь глаза горели от возбуждения, да кончики ушей налились ярким пунцовым цветом, выдававшим крайнюю степень ажитации.
«Клюнула, - отметила про себя Елизавета Платоновна, пряча улыбку за чашечкой с чаем, - ну, теперь пойдёт писать губерния, как Платон частенько приговаривает!»
- А Вы что, не знали? - княгиня Лисовская элегантно плечиками передёрнула. – Мне уже давно рассказали, я даже не помню кто, что девица Погодина не только экономка, а самая настоящая полюбовница Кирилла Владимировича, упокой господь его грешную душу.
Лизхен благочестиво перекрестилась, госпожа Арбузова тоже осенила себя крестом, вздохнула печально:
- Да кто мне что старухе расскажет, Елизавета Платоновна, совсем меня все позабыли и позабросили, родственники лишь затем и приезжают, чтобы проверить, скоро ли в наследство вступать.
- Хотя бы отравить не пытаются, и то слава богу, - опять-таки невинно заметила Елизавета Платоновна, отставляя опустевшую чашку. – Экономка-то, эта, Погодина, она регулярно опаивала Кирилла Владимировича, подтравливала, чтобы его смерть ни у кого вопросов не вызвала. Ещё вроде как приворовывала, но это уж я утверждать не берусь.
- А где сейчас честную служанку-то найти? – горестно всплеснула сухонькими ручками Аглая Михайловна. – Все сейчас норовят на нас, стариках беспомощных, да ещё дамах молодых доверчивых, нажиться.
- Вот и я говорю, главное, чтобы болезни дурной заразной не было, - княгиня Лисовская с невинной улыбкой поднялась из-за столика, - благодарствую за угощение, милейшая Аглая Михайловна, ещё бы посидела с Вами, да пора мне. Хочу себе платье заказать, пока лавки не закрыли. А то, я слышала, Погодина на этой улице себе наряды шьёт.
Госпожа Арбузова охнула и прижала пальчики к губам:
- А она что же… Ой, господи, у неё что же, хворость какая?
Лизхен плечиками повела:
- Чему и удивляться, при её-то положении да поведении. Всего самого наилучшего, Аглая Михайловна, ещё раз благодарствую за угощение.
Едва дверь за гостьей захлопнулась, госпожа Арбузова приказала коляску запрягать и помчалась наносить визиты своим подругам, сродственницам и просто хорошим знакомым, дабы всех предупредить о том, какую змею пригрел на своей груди покойный Кирилл Владимирович Бобров. Видимо, именно поэтому, из-за козней дурной девицы со срамной болезнью, и ставший покойным.
Когда не допущенная в банк Ольга Кирилловна решила найти утешение в магазейне милых сердцу любой дамы безделушек, молодой сладкого вида приказчик каменным истуканом замер на пороге, не пуская даму внутрь.
- Что такое, милейший? – холодно вопросила госпожа Погодина, надменно вскидывая голову. – Али ты меня не узнал?
- Признал, сударыня, потому и не пускаю, - ответил приказчик, виновато улыбаясь и разводя руками. – Приказ у меня: Вас, сударыня, и на порог нашего магазейна не допускать.
- Да ты никак белены объелся?! – вызверилась дама, которую вот уже во втором приличном месте едва не взашей выталкивают, точно побирушку бездомную или воровку, за руку пойманную.
- Никак нет-с, белены я не употреблял, поскольку сия трава зело ядовита, да и не сезон сейчас, - хохотнул молодец. – Только дамы знатные, покупательницы наши постоянные, в один голос заявили, что и сами нашим магазейном манкировать станут, и другим то же самое заповедают, ежели мы Вас обслуживать станем.
Ольга Кирилловна крутенько на каблучках развернулась и широким шагом, с трудом удерживаясь, чтобы на бег не перейти, пошла в кондитерскую, решив по исконной дамской привычке найти спасение от горечи обид в сладости конфект. В кондитерской глотающую злые слёзы даму приняли, хоть и посадили за самый тёмный и неудобный столик, а прежде, чем пирожное с какао принести сообщили, что правила изменились и теперь деньги нужно вперёд платить. Госпожа Погодина устало рукой махнула, за кошельком, бисером расшитым, потянулась, да так и обмерла: сумочка была раскрыта, а вместо денег неведомый воришка подложил ей конский катышек. И так ловко, мерзавец эдакий, подложил, что Ольга Кирилловна сие лишь тогда заметила, когда всей рукой вляпалась. По кондитерской поплыл милый сердцу каждого селянина запах навоза, посетители брезгливо носами завертели и заворчали, что, мол, они не на конюшне решили кофию испить. И публике приличной со всякими горжетками в одном заведении находиться конфузливо. Приказчик выразительно покосился на госпожу Погодину, та надменно голову вскинула и к выходу величественно направилась. Да не приметила порожек, споткнулась, упала на корточки, больно расшибив колени и ладони, ещё и в спину полетело оскорбительное весьма:
- До чего же эти гулящие в вине удержу не знают! Гнать их надо за пределы города, дабы они облик столицы на марали.
Злая, голодная, грязная и ненавидящая всё и всех вокруг, Ольга Кирилловна добралась до дома, яростно зашарила в сумочке в поисках ключа, но его нигде не было. Заорав от обиды и чёрным туманом застившей глаза ярости, госпожа Погодина принялась пинать дверь, весьма чувствительно ударившись ногой, что сделало крик ещё более истошным, а проклятия изощрёнными. Горничная Ульяна, открывшая дверь и увидевшая Ольгу Кирилловну в совершенно неуправляемом состоянии, завизжала что-то невразумительное про демонов и бросилась на улицу, где пала в ноги первому встреченному городовому и рыдая умоляла его забрать госпожу Погодину, пока она, в очередном приступе безумия, и ей, грешной, голову канделябром не проломила, как покойному купцу. По случайности или нет, но городовым оказался Прокофьев, направлявшийся после службы домой весьма огорчённым из-за непонятного недуга, сразившего Якова Платоновича. Вопли девицы сперва здорово рассердили бравого вояку, но потом он разобрал имя Ольга Кирилловна и моментально насторожился.
- Тише, милая, не вой, - Прокофьев приобнял Ульяну за плечи, помогая ей подняться, - толком говори, что приключилось?
- Ольга Кирилловна опять обезумела, - шмыгнула носом горничная, грязным кулаком растирая слёзы, - ночью барина пришибла, днём следователя потравила, а сейчас и меня извести хочет, потому как я наиглавнейший свидетель.
Городовой медленно втянул носом воздух, нахмурился:
- Ах, во-о-от оно что… А ты точно знаешь, что именно госпожа Погодина повинна в этих преступлениях?
- А то кто же? – всплеснула руками Ульяна. – Их в доме-то оставалось всего трое: Кирилл Владимирович, жёнка его молодая, да она. Да и была бы неповинная, чай, следователя травить бы не стала…
- А почему ты решила, что следователь отравлен? – Прокофьев вспомнил строгий наказ Штольмана людей без разбору не хватать и огульным обвинениям не верить.
Горничная опять чмыхнула носом, пожала плечом:
- Дык, я сама видела, как она в чай чё-т сыпала. Сперва в ум не взяла, потом спужалась, да барин, умница, чаю-то не стал, ну, я и успокоилась. А потом услыхала, что захворал он, ну и поняла, что она, змея, его потравила.
Для городового всё окончательно встало на свои места, он покровительственно шлёпнул пискнувшую от неожиданности девку по спине, провозгласил зычно:
- Правильно поняла. От лица всего управления выражаю тебе благодарность. В барский дом не возвращайся, а завтра с утра приходи в управление, будем у тебя показания снимать.
- Чего снимать? – переспросила Ульяна, на всякий случай отодвигаясь.
- Ещё раз всё расскажешь, в бумаге со своими показаниями распишешься и от меня лично рубль премии получишь, - довольный тем, что изобличена отравительница Якова Платоновича, Прокофьев готов был пообещать девице и больше, да оклад был невелик, а на содержании находилась старушка мать и десятилетняя сестрёнка. Им-то тоже, чай, каждый день пить-есть охота.
Не прошло и получаса, как охрипшую от ругани и проклятий Ольгу Кирилловну, оказавшую яростное сопротивление, скрутили и доставили в участок, где посадили в камеру для дальнейшего следствия.
