- Не переживайте, Анна Викторовна, Яков и сам, наверное, забыл, - Платон Карлович ободряюще улыбнулся.
- Немудрено, уж который год не отмечает, - вздохнула Марта Васильевна и виновато отвела взгляд.
Платон Карлович обнял жену, прижал к груди, поцеловал в висок, шепнул нежно:
- Раньше не отмечал, а теперь всенепременно станет.
- Ох уж мне эти, право слово, нежности супружеские, - поморщился Иван Афанасьевич, коий и при жизни-то считал супружество весьма обременительным и долго избегал цепей Гименея.
- Помолчи, - прицыкнула бабушка, - без нежности никуда, она душе стареть не даёт, а сердцу сохнуть. А ты, Анна, не беспокойся, Якову Платоновичу не до именин пока, к нему от Горчакова человек послан, по спешному делу.
- А что случилось? – насторожилась Аннушка, вспомнив объявление о венчании единственной дочери князя в утренней газете.
- Да то самое, - помрачнел Платон Карлович, а Марта Васильевна печально добавила, прижимаясь к мужу:
- Мария Витальевна вместе со своим супругом прямо на торжественном обеде скончалась.
- Отравили?! – всплеснула руками Аннушка, и шедшая мимо с большой корзиной старушка испуганно шарахнулась в сторону, торопливо и мелко крестясь. – Как Василису с Олегом?
Призраки кивнули, медленно растворяясь в ярких лучах солнца. Анна Викторовна поправила шляпку и быстро направилась в полицейское управление, надеясь успеть до того, как Яков Платонович уедет.
Аннушке повезло, она перехватила супруга уже на выходе.
- Яков… - выдохнула Анна, но Штольман лишь коротко кивнул в сторону пролётки:
- Расскажешь по дороге, мы едем к князю Горчакову.
- Его дочь была отравлена прямо на праздничном обеде вместе с супругом, - вздохнула Аннушка.
Штольман пристально посмотрел на жену, коротко усмехнулся, головой покачал:
- Ох уж эти Ваши частные расследования, Анна Викторовна!
- Что делать, если полиция не справляется, - не осталась в долгу Анна и, махнув рукой на все правила приличия, поцеловала мужа в щёку. Тут же моментально смутилась, закраснелась, в пролётку вспорхнула, выбившийся завиток у виска затеребила:
- Мы… едем?
- Едем, - Яков Платонович едва ли не за шиворот вернул себя в рабочий настрой, становясь суровым следователем.
Возница, сидящий на облучке, и стоящий у входа в управление городовой переглянулись и чуть приметно усмехнулись. Они прекрасно заметили счастливую мальчишескую улыбку на лице господина Штольмана, его сияющие глаза. А значит не так уж холоден, суров и неприступен господин следователь, есть у него и сердце пылкое, помимо души справедливой. Что ж, дай бог всего наилучшего этой голубоглазой красавице с задорными кучеряшками у висков, сумевшей сделать Якова Платоновича по-настоящему счастливым.
Князь Горчаков обитал в фешенебельном особняке на Сергиевской, и дом его был хорошо известен многим жителям столицы. Почтенный Георгий Васильевич пользовался репутацией одного из самых хлебосольных хозяев не только в Петербурге, но даже Москве, а его супруга, Нина Александровна, славилась домовитостью. Долгое время в семействе Горчаковых не было детей, что до слёз огорчало Нину Александровну, проведшую многие часы на коленях пред иконами, много жертвовавшую монастырям и не реже двух раз в год проходившую лечение за границей. Когда же на свет появилась крохотная Настенька, радости князя и его жены не было предела. Девочка росла слабенькой, а потому детство своё, по совету врачей, провела в Ливадии, в фамильном поместье своей бабушки, не чаявшей во внучке души. Когда Анастасия Георгиевна прибыла в Петербург на свой первый дебютный бал, весь свет был очарован её красотой, грацией и свежестью. Некоторая скованность, вполне оправданная для юной дебютантки, придавала Настеньке дополнительный шарм, а немалое приданое становилось блестящей оправой для нового бриллианта. Стоит ли удивляться тому, что на следующий день князю Горчакову нанесли визит сразу несколько блестящих кавалеров, имевших счастие танцевать с Анастасией Георгиевной. Георгий Васильевич принимал гостей как всегда радушно, но на разговоры о замужестве дочери благоразумно отвечал, что неволить свою кровинку не станет, да и спешить резона нет, пусть порезвится ещё, понежится в лучах быстро преходящей светской славы. Успеет ещё из родительского гнезда упорхнуть да детишками обзавестись, время есть. Настенька с батюшкой была полностью согласна, она купалась в родительской любви, а сердечко её хоть и млело от куртуазностей кавалеров, а всё ж оставалось неподвластно стрелам Амура.
Всё изменилось на балу в доме графа Арсеньева, куда Анастасия Георгиевна прибыла вместе со своими родителями. В ту пору в доме графа гостил его старинный приятель, полковник Алмазов, Дмитрий Кириллович, человек годами немолодой, успевший нажить и седины в волосах, и шрамы многочисленные на душе и теле. Граф представил Настеньку полковнику, барышня взглянула в чёрные, словно демонические, очи военного и… пропала. Исчезли все звуки, запахи, во всём мире осталась лишь она да этот мужчина, краше коего на всём свете нет и быть не может.
- Вы позволите пригласить Вас? – Дмитрий Кириллович поклонился, протянул широкую крепкую ладонь девушке.
Рука бравого военного, успевшего повидать за свою жизнь многое, подрагивала от волнения, убелённый сединами полковник чувствовал себя безусым кадетом на своём первом балу.
- Да, - прошелестела Настенька, с душевным трепетом вкладывая свою ручку в широкую ладонь.
Что они танцевали, о чём говорили, да и говорили ли вообще, Анастасия Георгиевна не смогла сказать бы даже под пытками. Когда танец кончился и Дмитрий Кириллович проводил барышню на её место, поклонился и отошёл, Настеньке показалось, что вместе с ним ушла и её весёлость.
- Что с тобой, моя милая, – встревожилась маменька, - ты такая бледная, уж не захворала ли?
- Я здорова, матушка, - ответила Настенька, не сводя глаз со стоящего поодаль Дмитрия Кирилловича.
Нина Александровна за взглядом дочери проследила, разом отметила и солидный возраст, и шрамы, и седины в волосах господина полковника и недовольно поджала губки. Уж могла бы дочурочка и кого подостойнее выбрать, вокруг неё такие кавалеры кружат! Но сердцу, как известно, приказать нельзя, оно не поддаётся доводам разума, у него своя, особая мера на всё и всех. Князь Горчаков, когда вечером жена поведала ему обо всём без утайки, лишь улыбнулся и посоветовал не забивать голову глупостями. Девичье увлечение, что весенний ледок, только отвернись, а уж и нет ничего.
Но увлечение оказалось гораздо серьёзнее, чем восторженный интерес юной барышни к бравому военному. У Дмитрия Кирилловича и Анастасии Георгиевны оказались схожие взгляды, им нравилась одна музыка, они искренне любили театр и балет, душной бальной суете предпочитали прогулки или же уютные вечера пред камином с книгой, причём всем произведениям предпочитали Вольтера, да могли иногда ознакомиться с входящими в моду готическими романами.
Когда полковник Алмазов явился в дом князя Горчакова с официальным предложением, этому уже никто не удивился, всё ещё с открытия зимнего сезона было понятно. После официального обручения Настенька с матушкой с головой ушли в предсвадебные хлопоты, а Георгий Васильевич с женихом в заботы другие, менее занимательные, но не менее важные: нужно было позаботиться о доме, в который супруг приведёт жену после венчания, подписать кучу бумаг, укомплектовать штат слуг и ещё множество дел муторных и мешкотных, без коих невозможна безоблачная семейная жизнь. В день венчания Настенька была хороша, словно ангел, жених на её фоне наружностью сильно проигрывал, но безграничная любовь, сиявшая в демонических очах, всё компенсировала. Родители от всего сердца благословили дочь на долгую и счастливую жизнь, только старая нянька с трудом сдерживала слёзы. Накануне церемонии она бегала к блаженному Егору узнать о счастье своей воспитанницы, и тот провозгласил барышне скорую смерть. Нянька всю ночь простояла на коленях, моля небеса смилостивиться, но, видимо, не вняли святые горячим молитвам. Аккурат на праздничном обеде Настенька со своим супругом отпили из щедро изукрашенных золотом бокалов и упали бездыханные. Нина Александровна истошно завопила и рухнула в беспамятстве, разом постаревший лет на двадцать князь Горчаков, держась рукой за сердце, приказал звать доктора и послать человека за Штольманом Яковом Платоновичем, после чего упал на пол в глубоком обмороке.
К тому моменту, когда Яков Платонович вместе с Анной Викторовной прибыли, в доме уже остро пахло камфоровым маслом и лавровишневыми каплями. Три заплаканные горничные и доктор хлопотали вокруг по-прежнему лежащей в беспамятстве Нины Александровны, а Георгий Васильевич, бледный, в расстёгнутой до середины груди белоснежной шёлковой рубашке, безучастно сидел в кресле, вертя в руке стопку коньяку.
- К Вам следователь Штольман с супругой, - провозгласил лакей, тщетно пытаясь подавить в голосе дрожь сдерживаемого рыдания.
Князь отшвырнул стопку, коньяк выплеснулся щедрой волной, испортив пушистый светлый ковёр, но на это никто даже не обратил внимания, не до того было:
- Проси немедля!
Первой в комнату скользнула Анна Викторовна, Яков Платонович вошёл следом за ней.
- Сударыня, - Георгий Васильевич церемонно поклонился Анне, нервически дёрнул уголками губ, силясь изобразить улыбку, - прошу меня простить за столь неподобающий вид…
В голубых глазах Анны Викторовны было столько сострадания, что князь махнул рукой, обрывая светскую фразу и отвернулся, пряча слёзы.
- Примите наши соболезнования.
Голос Якова Платоновича был приглушён, но серые глаза смотрели строго, стараясь не упустить ни малейшей детали.
Георгий Васильевич, пересиливая себя кивнул, повернулся, неловко и поспешно вытирая щёки:
- Сударыня… Простите, запамятовал Ваше имя…
- Анна Викторовна, - с готовностью подсказала Аннушка, у которой сердце кровью обливалось при виде безутешного родительского горя.
- Вина? - Князь сделал знак стоящему в углу бледному потерянному лакею, и тот поспешно наполнил три бокала бледно-розовым, источающий тонкий аромат вишни, вином.
- Благодарю Вас, на службе, - отказался Яков Платонович.
Горчаков понимающе усмехнулся, головой покачал:
- А я, с Вашего позволения, выпью. За… упокой души дочери моей… и супруга её новоиспечённого, - хриплым дрожащим от непролитых слёз голосом провозгласил Георгий Васильевич залпом осушая свой бокал. – Анна Викторовна, а правда, что Вы с духами общаться умеете?
Штольман невольно стиснул зубы, предугадывая просьбу, которая непременно последует за вопросом. Аннушка такая впечатлительная, ей нельзя волноваться, а остаться спокойным при такой неподдельной родительской скорби и ему-то, не отличающемуся особой ранимостью, непросто. Конечно, родителей понять можно, кто бы на их месте отказался от возможности сказать своему горячо любимому и стремительно ушедшему чаду последнее прости, но что после этого с Аней будет?!
- Вы хотите, чтобы я вызвала дух Вашей дочери? – Анна Викторовна о переживаниях своему супруга не догадывалась, всем сердцем желая облегчить отеческую боль.
- Если этой возможно, - Георгий Васильевич судорожно вздохнул, прижимая трясущуюся ладонь к опять защемившему сердцу. – Не для себя прошу, для жены моей… худо ей, врач говорит… умереть может… она жить не хочет… - по щеке мужчины скользнула предательская слеза, кончик носа покраснел, веки набрякли, как тучи перед дождём, - если это возможно, пусть она с Настенькой… или хоть привет прощальный от неё услышит… я не переживу смерть жены…
Яков Платонович затеребил левый манжет, что всегда было верным признаком душевного смятения хладнокровного сыщика. Вспомнился, как живой пред глазами встал Платон Карлович, деятельно-бодрый, никогда не теряющий хладнокровия и чувства юмора. Только вот после смерти любимой жены что-то словно надломилось в нём, не смог он без своей Марточки, даже многочисленное потомство не удержало. Убедился, что у всех сыновей всё благополучно, дочурка счастлива, и последовал за своей супругой в райские кущи.
«А ведь это очень важно, успеть сказать о своих чувствах, - подумал Яков и вздохнул, - важно и непросто».
- Вы нам поможете? – князь Горчаков умоляюще смотрел на Анну Викторовну. – Прошу Вас.
- Конечно, - Анна сморгнула слёзы, решительно расправила плечи, - где Ваша супруга?
- Дуня Вас проводит, - Георгий Васильевич позвонил в небольшой серебряный колокольчик, стоящий на столе и коротко приказал появившейся на пороге заплаканной конопатой девушке в платье горничной. – Проводи Анну Викторовну к Нине Александровне.
- Будет сделано, - пролепетала девчушка, низко кланяясь и глядя на Аннушку со смесью страха и восхищения. – Прошу-с, барыня.
Анна Викторовна ушла, князь Горчаков устало опустился в кресло, махнул бледной, словно из мрамора выточенной рукой:
- Присаживайтесь, Яков Платонович, как говорится, в ногах правды нет.
«В том месте, на которое мы садимся, её тоже нет», - подумал Штольман устраиваясь в широком добротном кресле.
Георгий Васильевич поднялся, подошёл к окну, постоял немного, невидяще глядя вдаль и хрипло выдохнул:
- Найдите того, кто это сделал. О большем я не прошу.
- Как погибли Анастасия Георгиевна с супругом?
Князь усмехнулся, налил себе коньяку из уже изрядно опустевшей бутылки, залпом выпил, поморщился от опалившей горло горечи:
- Как… Да ничего, богом клянусь, ничего беды не предвещало. Ни соперниц никаких не объявлялось, ни писем подмётных, ни угроз, ничего, понимаете, вообще ни-че-го!
Георгий Васильевич опять вскочил, заметался по комнате, терзаемый душевной болью, исцелить которую было не в силах даже время:
- Всё начиналось так хорошо, Настенька была такой счастливой, - князь вытащил из кармана платок, вытер им слёзы, - всё смеялась, шутила, даже напевала. Нянька старая сказала ещё, что, мол негоже так радоваться перед венчанием, наоборот, поплакать бы стоило…
- Зачем? – нахмурился Яков Платонович, которому в день собственного венчания плакать не хотелось совершенно, да и Аннушка тоже так и лучилась счастием.
Князь усмехнулся, головой покачал:
- Примета такая, перед свадьбой девице непременно плакать надо, чтобы все слёзы горькие в девичестве остались.
«Чтобы все слёзы горькие в девичестве остались», - мысленно повторил Яков. Сама Анна не говорила, но Штольман точно знал, что его исчезновение, внезапное, без всяких объяснений, было весьма болезненным для Аннушки. А потом ещё и убивающая, на куски раздирающая неизвестность, бросающая из пламени отчаяния в озеро надежды и обратно. Туда-сюда, и нет конца и края этим адским качелям.
- Яков Платонович, Вы меня слушаете? – окликнул следователя князь Горчаков. – Может, вина?
- Нет, благодарю вас, я на службе, - Штольман усилием воли загнал воспоминания об одной голубоглазой прелестнице в самое сердце и запер там, сосредотачиваясь на делах служебных.
- А я, с Вашего позволения, ещё выпью, - Георгий Васильевич горестно покачал головой, - из груди моей словно сердце выдрали, а хмель не берёт, боль меньше не становится.
Князь осушил ещё одну рюмку коньяку, опять подошёл к окну, напряжённо всматриваясь вдаль, словно надеялся узрить идущую к дому Настеньку, можно даже без супруга.
- Немудрено, уж который год не отмечает, - вздохнула Марта Васильевна и виновато отвела взгляд.
Платон Карлович обнял жену, прижал к груди, поцеловал в висок, шепнул нежно:
- Раньше не отмечал, а теперь всенепременно станет.
- Ох уж мне эти, право слово, нежности супружеские, - поморщился Иван Афанасьевич, коий и при жизни-то считал супружество весьма обременительным и долго избегал цепей Гименея.
- Помолчи, - прицыкнула бабушка, - без нежности никуда, она душе стареть не даёт, а сердцу сохнуть. А ты, Анна, не беспокойся, Якову Платоновичу не до именин пока, к нему от Горчакова человек послан, по спешному делу.
- А что случилось? – насторожилась Аннушка, вспомнив объявление о венчании единственной дочери князя в утренней газете.
- Да то самое, - помрачнел Платон Карлович, а Марта Васильевна печально добавила, прижимаясь к мужу:
- Мария Витальевна вместе со своим супругом прямо на торжественном обеде скончалась.
- Отравили?! – всплеснула руками Аннушка, и шедшая мимо с большой корзиной старушка испуганно шарахнулась в сторону, торопливо и мелко крестясь. – Как Василису с Олегом?
Призраки кивнули, медленно растворяясь в ярких лучах солнца. Анна Викторовна поправила шляпку и быстро направилась в полицейское управление, надеясь успеть до того, как Яков Платонович уедет.
Аннушке повезло, она перехватила супруга уже на выходе.
- Яков… - выдохнула Анна, но Штольман лишь коротко кивнул в сторону пролётки:
- Расскажешь по дороге, мы едем к князю Горчакову.
- Его дочь была отравлена прямо на праздничном обеде вместе с супругом, - вздохнула Аннушка.
Штольман пристально посмотрел на жену, коротко усмехнулся, головой покачал:
- Ох уж эти Ваши частные расследования, Анна Викторовна!
- Что делать, если полиция не справляется, - не осталась в долгу Анна и, махнув рукой на все правила приличия, поцеловала мужа в щёку. Тут же моментально смутилась, закраснелась, в пролётку вспорхнула, выбившийся завиток у виска затеребила:
- Мы… едем?
- Едем, - Яков Платонович едва ли не за шиворот вернул себя в рабочий настрой, становясь суровым следователем.
Возница, сидящий на облучке, и стоящий у входа в управление городовой переглянулись и чуть приметно усмехнулись. Они прекрасно заметили счастливую мальчишескую улыбку на лице господина Штольмана, его сияющие глаза. А значит не так уж холоден, суров и неприступен господин следователь, есть у него и сердце пылкое, помимо души справедливой. Что ж, дай бог всего наилучшего этой голубоглазой красавице с задорными кучеряшками у висков, сумевшей сделать Якова Платоновича по-настоящему счастливым.
***
Князь Горчаков обитал в фешенебельном особняке на Сергиевской, и дом его был хорошо известен многим жителям столицы. Почтенный Георгий Васильевич пользовался репутацией одного из самых хлебосольных хозяев не только в Петербурге, но даже Москве, а его супруга, Нина Александровна, славилась домовитостью. Долгое время в семействе Горчаковых не было детей, что до слёз огорчало Нину Александровну, проведшую многие часы на коленях пред иконами, много жертвовавшую монастырям и не реже двух раз в год проходившую лечение за границей. Когда же на свет появилась крохотная Настенька, радости князя и его жены не было предела. Девочка росла слабенькой, а потому детство своё, по совету врачей, провела в Ливадии, в фамильном поместье своей бабушки, не чаявшей во внучке души. Когда Анастасия Георгиевна прибыла в Петербург на свой первый дебютный бал, весь свет был очарован её красотой, грацией и свежестью. Некоторая скованность, вполне оправданная для юной дебютантки, придавала Настеньке дополнительный шарм, а немалое приданое становилось блестящей оправой для нового бриллианта. Стоит ли удивляться тому, что на следующий день князю Горчакову нанесли визит сразу несколько блестящих кавалеров, имевших счастие танцевать с Анастасией Георгиевной. Георгий Васильевич принимал гостей как всегда радушно, но на разговоры о замужестве дочери благоразумно отвечал, что неволить свою кровинку не станет, да и спешить резона нет, пусть порезвится ещё, понежится в лучах быстро преходящей светской славы. Успеет ещё из родительского гнезда упорхнуть да детишками обзавестись, время есть. Настенька с батюшкой была полностью согласна, она купалась в родительской любви, а сердечко её хоть и млело от куртуазностей кавалеров, а всё ж оставалось неподвластно стрелам Амура.
Всё изменилось на балу в доме графа Арсеньева, куда Анастасия Георгиевна прибыла вместе со своими родителями. В ту пору в доме графа гостил его старинный приятель, полковник Алмазов, Дмитрий Кириллович, человек годами немолодой, успевший нажить и седины в волосах, и шрамы многочисленные на душе и теле. Граф представил Настеньку полковнику, барышня взглянула в чёрные, словно демонические, очи военного и… пропала. Исчезли все звуки, запахи, во всём мире осталась лишь она да этот мужчина, краше коего на всём свете нет и быть не может.
- Вы позволите пригласить Вас? – Дмитрий Кириллович поклонился, протянул широкую крепкую ладонь девушке.
Рука бравого военного, успевшего повидать за свою жизнь многое, подрагивала от волнения, убелённый сединами полковник чувствовал себя безусым кадетом на своём первом балу.
- Да, - прошелестела Настенька, с душевным трепетом вкладывая свою ручку в широкую ладонь.
Что они танцевали, о чём говорили, да и говорили ли вообще, Анастасия Георгиевна не смогла сказать бы даже под пытками. Когда танец кончился и Дмитрий Кириллович проводил барышню на её место, поклонился и отошёл, Настеньке показалось, что вместе с ним ушла и её весёлость.
- Что с тобой, моя милая, – встревожилась маменька, - ты такая бледная, уж не захворала ли?
- Я здорова, матушка, - ответила Настенька, не сводя глаз со стоящего поодаль Дмитрия Кирилловича.
Нина Александровна за взглядом дочери проследила, разом отметила и солидный возраст, и шрамы, и седины в волосах господина полковника и недовольно поджала губки. Уж могла бы дочурочка и кого подостойнее выбрать, вокруг неё такие кавалеры кружат! Но сердцу, как известно, приказать нельзя, оно не поддаётся доводам разума, у него своя, особая мера на всё и всех. Князь Горчаков, когда вечером жена поведала ему обо всём без утайки, лишь улыбнулся и посоветовал не забивать голову глупостями. Девичье увлечение, что весенний ледок, только отвернись, а уж и нет ничего.
Но увлечение оказалось гораздо серьёзнее, чем восторженный интерес юной барышни к бравому военному. У Дмитрия Кирилловича и Анастасии Георгиевны оказались схожие взгляды, им нравилась одна музыка, они искренне любили театр и балет, душной бальной суете предпочитали прогулки или же уютные вечера пред камином с книгой, причём всем произведениям предпочитали Вольтера, да могли иногда ознакомиться с входящими в моду готическими романами.
Когда полковник Алмазов явился в дом князя Горчакова с официальным предложением, этому уже никто не удивился, всё ещё с открытия зимнего сезона было понятно. После официального обручения Настенька с матушкой с головой ушли в предсвадебные хлопоты, а Георгий Васильевич с женихом в заботы другие, менее занимательные, но не менее важные: нужно было позаботиться о доме, в который супруг приведёт жену после венчания, подписать кучу бумаг, укомплектовать штат слуг и ещё множество дел муторных и мешкотных, без коих невозможна безоблачная семейная жизнь. В день венчания Настенька была хороша, словно ангел, жених на её фоне наружностью сильно проигрывал, но безграничная любовь, сиявшая в демонических очах, всё компенсировала. Родители от всего сердца благословили дочь на долгую и счастливую жизнь, только старая нянька с трудом сдерживала слёзы. Накануне церемонии она бегала к блаженному Егору узнать о счастье своей воспитанницы, и тот провозгласил барышне скорую смерть. Нянька всю ночь простояла на коленях, моля небеса смилостивиться, но, видимо, не вняли святые горячим молитвам. Аккурат на праздничном обеде Настенька со своим супругом отпили из щедро изукрашенных золотом бокалов и упали бездыханные. Нина Александровна истошно завопила и рухнула в беспамятстве, разом постаревший лет на двадцать князь Горчаков, держась рукой за сердце, приказал звать доктора и послать человека за Штольманом Яковом Платоновичем, после чего упал на пол в глубоком обмороке.
К тому моменту, когда Яков Платонович вместе с Анной Викторовной прибыли, в доме уже остро пахло камфоровым маслом и лавровишневыми каплями. Три заплаканные горничные и доктор хлопотали вокруг по-прежнему лежащей в беспамятстве Нины Александровны, а Георгий Васильевич, бледный, в расстёгнутой до середины груди белоснежной шёлковой рубашке, безучастно сидел в кресле, вертя в руке стопку коньяку.
- К Вам следователь Штольман с супругой, - провозгласил лакей, тщетно пытаясь подавить в голосе дрожь сдерживаемого рыдания.
Князь отшвырнул стопку, коньяк выплеснулся щедрой волной, испортив пушистый светлый ковёр, но на это никто даже не обратил внимания, не до того было:
- Проси немедля!
Первой в комнату скользнула Анна Викторовна, Яков Платонович вошёл следом за ней.
- Сударыня, - Георгий Васильевич церемонно поклонился Анне, нервически дёрнул уголками губ, силясь изобразить улыбку, - прошу меня простить за столь неподобающий вид…
В голубых глазах Анны Викторовны было столько сострадания, что князь махнул рукой, обрывая светскую фразу и отвернулся, пряча слёзы.
- Примите наши соболезнования.
Голос Якова Платоновича был приглушён, но серые глаза смотрели строго, стараясь не упустить ни малейшей детали.
Георгий Васильевич, пересиливая себя кивнул, повернулся, неловко и поспешно вытирая щёки:
- Сударыня… Простите, запамятовал Ваше имя…
- Анна Викторовна, - с готовностью подсказала Аннушка, у которой сердце кровью обливалось при виде безутешного родительского горя.
- Вина? - Князь сделал знак стоящему в углу бледному потерянному лакею, и тот поспешно наполнил три бокала бледно-розовым, источающий тонкий аромат вишни, вином.
- Благодарю Вас, на службе, - отказался Яков Платонович.
Горчаков понимающе усмехнулся, головой покачал:
- А я, с Вашего позволения, выпью. За… упокой души дочери моей… и супруга её новоиспечённого, - хриплым дрожащим от непролитых слёз голосом провозгласил Георгий Васильевич залпом осушая свой бокал. – Анна Викторовна, а правда, что Вы с духами общаться умеете?
Штольман невольно стиснул зубы, предугадывая просьбу, которая непременно последует за вопросом. Аннушка такая впечатлительная, ей нельзя волноваться, а остаться спокойным при такой неподдельной родительской скорби и ему-то, не отличающемуся особой ранимостью, непросто. Конечно, родителей понять можно, кто бы на их месте отказался от возможности сказать своему горячо любимому и стремительно ушедшему чаду последнее прости, но что после этого с Аней будет?!
- Вы хотите, чтобы я вызвала дух Вашей дочери? – Анна Викторовна о переживаниях своему супруга не догадывалась, всем сердцем желая облегчить отеческую боль.
- Если этой возможно, - Георгий Васильевич судорожно вздохнул, прижимая трясущуюся ладонь к опять защемившему сердцу. – Не для себя прошу, для жены моей… худо ей, врач говорит… умереть может… она жить не хочет… - по щеке мужчины скользнула предательская слеза, кончик носа покраснел, веки набрякли, как тучи перед дождём, - если это возможно, пусть она с Настенькой… или хоть привет прощальный от неё услышит… я не переживу смерть жены…
Яков Платонович затеребил левый манжет, что всегда было верным признаком душевного смятения хладнокровного сыщика. Вспомнился, как живой пред глазами встал Платон Карлович, деятельно-бодрый, никогда не теряющий хладнокровия и чувства юмора. Только вот после смерти любимой жены что-то словно надломилось в нём, не смог он без своей Марточки, даже многочисленное потомство не удержало. Убедился, что у всех сыновей всё благополучно, дочурка счастлива, и последовал за своей супругой в райские кущи.
«А ведь это очень важно, успеть сказать о своих чувствах, - подумал Яков и вздохнул, - важно и непросто».
- Вы нам поможете? – князь Горчаков умоляюще смотрел на Анну Викторовну. – Прошу Вас.
- Конечно, - Анна сморгнула слёзы, решительно расправила плечи, - где Ваша супруга?
- Дуня Вас проводит, - Георгий Васильевич позвонил в небольшой серебряный колокольчик, стоящий на столе и коротко приказал появившейся на пороге заплаканной конопатой девушке в платье горничной. – Проводи Анну Викторовну к Нине Александровне.
- Будет сделано, - пролепетала девчушка, низко кланяясь и глядя на Аннушку со смесью страха и восхищения. – Прошу-с, барыня.
Анна Викторовна ушла, князь Горчаков устало опустился в кресло, махнул бледной, словно из мрамора выточенной рукой:
- Присаживайтесь, Яков Платонович, как говорится, в ногах правды нет.
«В том месте, на которое мы садимся, её тоже нет», - подумал Штольман устраиваясь в широком добротном кресле.
Георгий Васильевич поднялся, подошёл к окну, постоял немного, невидяще глядя вдаль и хрипло выдохнул:
- Найдите того, кто это сделал. О большем я не прошу.
- Как погибли Анастасия Георгиевна с супругом?
Князь усмехнулся, налил себе коньяку из уже изрядно опустевшей бутылки, залпом выпил, поморщился от опалившей горло горечи:
- Как… Да ничего, богом клянусь, ничего беды не предвещало. Ни соперниц никаких не объявлялось, ни писем подмётных, ни угроз, ничего, понимаете, вообще ни-че-го!
Георгий Васильевич опять вскочил, заметался по комнате, терзаемый душевной болью, исцелить которую было не в силах даже время:
- Всё начиналось так хорошо, Настенька была такой счастливой, - князь вытащил из кармана платок, вытер им слёзы, - всё смеялась, шутила, даже напевала. Нянька старая сказала ещё, что, мол негоже так радоваться перед венчанием, наоборот, поплакать бы стоило…
- Зачем? – нахмурился Яков Платонович, которому в день собственного венчания плакать не хотелось совершенно, да и Аннушка тоже так и лучилась счастием.
Князь усмехнулся, головой покачал:
- Примета такая, перед свадьбой девице непременно плакать надо, чтобы все слёзы горькие в девичестве остались.
«Чтобы все слёзы горькие в девичестве остались», - мысленно повторил Яков. Сама Анна не говорила, но Штольман точно знал, что его исчезновение, внезапное, без всяких объяснений, было весьма болезненным для Аннушки. А потом ещё и убивающая, на куски раздирающая неизвестность, бросающая из пламени отчаяния в озеро надежды и обратно. Туда-сюда, и нет конца и края этим адским качелям.
- Яков Платонович, Вы меня слушаете? – окликнул следователя князь Горчаков. – Может, вина?
- Нет, благодарю вас, я на службе, - Штольман усилием воли загнал воспоминания об одной голубоглазой прелестнице в самое сердце и запер там, сосредотачиваясь на делах служебных.
- А я, с Вашего позволения, ещё выпью, - Георгий Васильевич горестно покачал головой, - из груди моей словно сердце выдрали, а хмель не берёт, боль меньше не становится.
Князь осушил ещё одну рюмку коньяку, опять подошёл к окну, напряжённо всматриваясь вдаль, словно надеялся узрить идущую к дому Настеньку, можно даже без супруга.
