- Моя невеста – Милисент ле Анж - милая, славная девушка, но очень суеверна. А о нашей семье ходят довольно страшные истории, и одна из них – о проклятье жён де Конморов. Якобы, наши жены умирают в течении года после свадьбы. И вот Милисент вбила себе в голову, что проклятье действует, и боится умереть. Я пытался её убедить, что почти все жёны де Конморов умирали своей смертью и не в течение года после венчания, а гораздо позже, но она не верит и настаивает, чтобы я женился на какой-нибудь другой девушке на год. Милли хочет убедиться, что ей ничего не угрожает.
«Милли», - как нежно он говорит о невесте.
В моей голове начался настоящий кавардак.
- Подождите, - я подняла руку, останавливая графа, готового говорить дальше. – Вы сказали «почти все». Значит, были и такие, кто умирали после свадьбы?
- Были, - признал нехотя граф. - Две мои жены умерли в течение года.
- Только две? – не удержалась от сарказма. – А куда девались остальные десять?
- Что бы там ни болтали сплетники, я был женат всего два раза, - сказал он, глядя прямо, так что у меня не было причин сомневаться в его правдивости. – Сусанна умерла от горячки, а Эстер упала с лошади – она всегда гоняла, как дьяволица. Ничего таинственного и злодейского.
- Почему тогда вы не объясните это своей невесте… Милли? – спросила я. – Если всё так, как вы рассказываете, то я не вижу никакого родового проклятья.
Он криво усмехнулся:
- Если бы только она это понимала. Милли и слышать ничего не хочет. Поэтому я решил жениться, а потом развестись. И поэтому мне нужна жена благоразумная, здравомыслящая, которая станет смотреть на наш брак, как на сделку.
- А я именно такая? – спросила я холодно.
Мне было неприятно выслушивать это. Брак-обман. Жена на год. Это… унизительно. Но ещё неприятнее было узнать о чувствах де Конмора к своей Милли. Наверное, конфеты он заказывал именно для неё. «Капризная, взбалмошная девчонка… измотала милорду всю душу…» - вспомнила я слова поварихи из графского дома. Это о ней? Похоже. Как глупо и безрассудно – устроить жениху брак с незнакомой девицей, чтобы проверить – подействует проклятье или нет? Выживет очередная жена Синей Бороды или же умрёт?
И если граф настолько нежно привязан к Милли, что готов ради нее пойти на такую глупость, как брак на год, и поставить под угрозу жизнь другой девушки, то зачем тогда целовал меня?
Разумеется, я ничего подобного не спросила, но граф кое-что понял по выражению моего лица.
- Тебе ничего не угрожает, - сказал он. – Если бы я хоть на полмизинца верил в родовое проклятье, то никогда бы не женился…
- Очень благородно, - вставила я.
- …просто завёл бы детей от любовниц.
- О! – я не нашлась, что ответить на такое великолепное «благородство».
Де Конмор говорит, что не верит в проклятье. А если наоборот – верит? И не хочет рисковать жизнью любимой женщины? Две жены погибли, где гарантия, что я не стану третьей жертвой?
«Все страхи человек придумывает сам, - прозвучал вдруг в моей памяти голос Вильямины. - Ничего не бойся, и страхи сами исчезнут».
- Есть еще пара условий. С моей стороны. Ты слушаешь, Бланш? – позвал меня граф, и я вернулась в настоящее время из воспоминаний.
- Назовите условия, - сказала я, стараясь выглядеть уверенно.
Он погладил бороду и сказал громко и отрывисто:
- Первое: ты никому не раскрываешь тайны нашего договора. Второе: подчиняешься каждому моему слову.
Если первое условие меня устраивало, то второе заставило насторожиться.
- Каждому? – переспросила я, пытаясь представить – что это означает.
- Абсолютно. В моем доме хозяин – только я. И тех, кто не подчиняется мне, я наказываю. Пойдешь против меня, и мне придется поступить с тобой жестоко.
- Насколько жестоко?
- Настолько. Если подведёшь, то войдешь в историю Ренна, как ещё одна жена де Конмора, пострадавшая от родового проклятья.
- Ясно, - сказала я, сглотнув комок в горле.
- Это значит: «да»?
Всё же я заколебалась.
С одной стороны было счастье моей семьи, а с другой – мое собственное счастье. Стать женой «на пробу» мне претило. Развод – это было поистине немыслимо. Разведенная женщина – предмет пересудов. Это значит, что она либо бесплодна, либо изменила мужу. Но разведенная жена с деньгами это не старая дева без таковых.
- Это значит: «да»? – повысил голос граф.
Я только кивнула, потому что не могла произнести ни слова.
- Пепе! – позвал де Конмор, вставая, и в комнату тут же протиснулся рыжий верзила – веснушчатый, рябой, с красным, облупленным носом. Он тащил сундучок, запертый на фигурный замок, и огромную сумку – вроде дорожной, но из тонкой непромокаемой ткани.
- Подай королевский указ, - велел граф, и слуга с готовностью вынул из сундучка пергаментный свиток, перетянутый алым с золотой нитью шнурком, на котором серебрилась печать с изображением короны. – Вот, посмотри, - граф развернул пергамент, предлагая мне самой прочитать документ.
Он разложил его на столе, придавив ладонями, и я тоже подошла к столу, чтобы посмотреть на королевскую грамоту.
Я изучила ее самым внимательнейшим образом. До этого дня мне не приходилось видеть ни королевской подписи, ни печати. Надо сказать, и то и другое выглядело внушительно. Тщательно выписанные буквы – красные заглавные и золоченые на королевском имени - складывались в слова, а слова – в витиеватые фразы, о том, что король повелевает заключить брак между Аленом де Конмором и девицей – а дальше была пустая строчка, куда полагалось вписать имя этой самой девицы.
Меня поразило, что в документе было указано не «разрешаю» или «не возражаю», а именно «приказываю». Де Конмор не лгал, и у него, действительно, был карт-бланш на брак с любой девицей. Хотела бы я посмотреть на ту, которая посмеет пойти против воли самого короля.
- Видишь, я мог бы просто вписать имя Бланш Авердин, даже не поставив тебя в известность, - сказал граф, стоя со мной рядом – плечом к плечу, так, что наши волосы соприкасались. – Но я пришел поговорить. Потому что мне нужна твоя помощь в этом деле. Мне нужен союзник.
- Думала, вам нужна жена, - не удержалась я от колкости.
- Всего лишь на год, - деликатно напомнил он.
- Понимаю. И я должна буду подписать что-то вроде отступного, что не против развода?
- Совершенно верно. Пепе, достань договор о расторжении брака.
Этот документ я прочитала еще внимательнее, чем королевскую грамоту.
Все было приготовлено заранее. Направляясь к нам, граф уже знал, что я соглашусь. Датировался договор тридцать первым декабря следующего года, и согласно ему я навсегда утрачивала право называться графиней де Конмор, зато получала в собственность деревню (целую деревню!) в пригороде Ренна, с годовым доходом в десять золотых (три года моей службы в лавке!), и компенсацию за растраченное приданое (как будто оно у меня было!) – сто двадцать золотых. Огромное богатство! Просто баснословное, если учесть, что еще вчера я страдала по золотой монете, потраченной на приобретение платьев. На эти деньги мы с матушкой зажили бы безбедно, да еще и в отцовском доме, если граф говорит правду.
Пока я читала, слуга достал и откупорил хрустальную чернильницу и заточил позолоченное перо, передав его своему господину.
- Подпиши договор, а я поставлю твое имя в королевском приказе, - сказал де Конмор, обмакивая перо в чернильницу и протягивая мне, предварительно стряхнув излишки чернил.
Я приняла перо, но подписать медлила.
- Никак не решишься? – спросил граф.
- А документ о доме моего отца и о приданом для сестер? Где он?
- Все это мы устроим за неделю. Ты поверишь мне на слово или отправишь за нотариусом?
- Хорошо, поверю, милорд…
- Еще что-то?
- Вы… вы уверены, что мне ничего не угрожает? – спросила я, облизнув пересохшие губы.
- Ничего, что было бы связано с проклятьем, - сказал он.
Мне показалось, что серые льдинки его глаз вдруг потеплели. Я сморгнула, а в следующее мгновение он наклонился и поцеловал меня – совсем как тогда, в его доме, когда я пыталась предупредить, как опасно связываться с Сильвани.
Его горячие и твёрдые губы коснулись моих губ. Голова у меня пошла кругом, и, растворившись в этом поцелуе, я совершенно забыла, что мы находимся в комнате не одни. Всё это больше походило на колдовство, потому что я разом потеряла волю, способность здраво мыслить и смогла только закрыть глаза, отдаваясь ласке странного бородатого человека, который так внезапно появился в моей жизни.
Вкус его поцелуя показался мне сладким, но без приторности, как в первый раз. Теперь я чувствовала не запах неизвестной мне пряности, а запах мятных леденцов, которые сама же и варила в лавке господина Маффино. Я упивалась этим ароматом и пришла в себя, лишь когда левая рука графа легла на мою талию и прижала весьма недвусмысленно.
Только тогда я попыталась отвернуться, бросив испуганный взгляд на рыжего Пепе.
Верный слуга проявил деликатность, делая вид, что ничего не замечает и страшно увлечен рассматриванием трещин на потолочных балках. Я смутилась до слёз, а граф не торопился меня отпускать.
- Так что мне угрожает, милорд? – спросила я, осторожно пытаясь убрать его руку со своей талии.
- Ничего, - сказал он низким, незнакомым голосом, отпуская меня и становясь по ту сторону стола.
- Вы говорили, что брак лишь для вида, - я нервничала всё больше и больше, и краснела, представляя, что подумал Пепе, став свидетелем подобной сцены.
- Так и будет.
- Но вы только что поцеловали меня!
- Это чтобы скрепить договор, - ответил граф невозмутимо, словно целовать девиц в присутствии слуги было для него обычным делом. – Поцелуй дружбы, ничего более.
Поцелуй дружбы?
Впрочем, может, так оно и было. Я ведь совсем ничего не знала о своём женихе. Женихе! Мне стало смешно, хотя ничего веселого не происходило. Скорее всего, сказались волнение последних дней и усталость.
Я расхохоталась и не заметила, как с пера сорвалась капля чернил. Королевский приказ был бы испорчен, но Пепе успел подставить ладонь и поймал черную каплю.
- Извините, - пробормотала я, сразу перестав смеяться.
- Ты подписываешь? – напомнил граф.
- Да, - прошептала я и медленно вывела свою подпись внизу договора. Как странно – ещё не жена, но уже разведённая.
- Благодарю, - де Конмор забрал у меня перо, снова обмакнул в чернильницу и левой рукой крупными буквами вписал «Бланш Авердин» в пустую строку королевского приказа. – Дело сделано. Пепе, убери документы и пригласи леди Авердин с дочерьми. Кстати, Бланш, - он посмотрел на меня, и льдышки глаз снова потеплели. – Прости, что я обращаюсь к тебе на «ты». Для меня это знак доверия.
Я тут же кивнула, хотя могла бы напомнить ему, что подобное «доверие» он проявлял к господину Маффино и Бланш из лавки сладостей, хотя они ему были не родня и не близкие друзья.
Мои родные боязливо вошли в комнату и остановились у порога, словно готовились при малейшей опасности обратиться в бегство. Матушка храбрилась, но и ей было страшно – она побледнела и теребила кружевную манжету.
- Мы поговорили с леди Бланш, - сказал де Конмор, делая полупоклон в мою сторону, - и она оказала честь, согласившись стать моей женой.
- Святые небеса, - прошептала Анна.
Лицо Констанцы порозовело, но она ничего не сказала.
Зато матушку невозможно было провести столь легко.
- Согласилась? – спросила она, разглядывая графа, прищурив глаза. – Бланш, это так? Мне надо поговорить с тобой наедине?
Моя милая мама волновалась, что граф принудил меня к браку, и я поспешила её успокоить.
- Всё хорошо, - сказала я, стараясь улыбнуться, но губы, еще горевшие от поцелуя графа, плохо слушались. – Я приняла предложение с радостью. Тем более что господин де Конмор оказался столь любезен, что готов дать приданое за Констанцой и Анной – в шестьдесят золотых каждой, а в качестве свадебного подарка преподнесет наш прежний дом. Тот, который у старой мельницы.
- Святые небеса! – прошептала на сей раз матушка.
- Я правильно вас поняла, милорд? – спросила я, обращаясь к жениху.
Не то, чтобы я не доверяла графскому слову, но оговорив мои отступные в качестве развода в том, что касалось моих сестёр, он был не столь дотошен. Именно поэтому я посчитала нужным прояснить этот вопрос сразу и при свидетелях.
- Совершенно правильно - дом, приданое для леди Констанцы и леди Анны, - ответил де Конмор очень сердечно, словно я и вправду была его любимой невестой, а он – влюбленным женихом, но последующие слова развеяли наваждение: - Прошу поторопиться с выбором женихов, леди Авердин. Сегодня понедельник, в четверг мы сделаем оглашение, в пятницу и субботу будут пост и причастие, а в воскресенье устроим венчание.
- Венчание в конце недели?! – воскликнула матушка.
- Не хочу ждать ни часом больше, - заявил жених. – Для таких красавиц, как ваши дочери, дорогая леди, да ещё с приданым в шестьдесят золотых, не составит труда найти женихов за пару дней. Если желаете, чтобы я помог…
- Нет, благодарю, - торопливо отказалась матушка от такой чести, - мы постараемся справиться сами.
Констанца и Анна переглянулись, глаза у каждой были с чайные блюдца.
- Вот и хорошо, что всё так быстро сладилось, - сказал граф, подзывая Пепе, и тот немедленно протянул ему сумку, которую принес вместе с сундучком. – Теперь позвольте сделать Бланш еще один подарок. Как невесте и будущей жене.
Он достал из сумки оттуда что-то пушистое, белое – серебристо-снежное, и накинул мне на плечи.
Чудесный мех неведомого мне зверя – мягкий, с синеватым подшерстком, укрыл меня пышным воротником до самого пояса.
- Вы очень щедры, милорд, - сказала матушка. – По-настоящему королевский подарок.
- Это ваша дочь по-королевски одарила меня, согласившись принять мое предложение, - сказал граф, не торопясь отпускать меховой воротник, и словно держа меня им на привязи.
- Бланш всегда была доброй девушкой, - признала матушка.
- Раз всё решилось, я ухожу, - поклонившись, де Конмор направился к выходу в сопровождении слуги. – Я пришлю управляющего, чтобы обсудить расходы.
- Будем ждать, милорд, - отозвалась матушка.
Едва граф покинул наш дом, Анна бросилась ко мне, оглаживая белый мех на моих плечах.
– Констанца! Погляди, какое чудо! – она касалась пушистого ворса с таким восторгом, что я невольно разулыбалась.
- Белый мех, очень красиво, - сказала Констанца, поджимая губы.
- Если бы ты не упала в обморок на балу, то мех мог бы украшать твои плечи, - пошутила матушка.
- Ни за что бы я не согласилась выйти замуж за этого ужасного человека! – воспротивилась Констанца.
- Чем же он ужасен? – засмеялась Анна. – Тем, что подарил такую красоту не тебе?
- Констанце досталась награда первой красавицы, - напомнила матушка.
- Но жениться он решил почему-то на Бланш, - Анна снова погладила белый мех и прижалась к нему щекой. – Он мягкий, как снег, но теплый… Что ты сошьешь из него, сестрица?
- Пока не знаю, - я смотрела, как блестят шерстинки – как снег в сильный мороз, и подарок нравился мне всё больше и больше. – Но найду ему хорошее применение.
Я подошла к окну и тихонько отодвинула штору. Опять пошел снег, и белые хлопья лениво кружились, падая с белого неба. Мне было видно, как толпа горожан вдруг схлынула с забора и помчалась в сторону ворот. Потом я поняла причину – это вышел граф в сопровождении слуги.
«Милли», - как нежно он говорит о невесте.
В моей голове начался настоящий кавардак.
- Подождите, - я подняла руку, останавливая графа, готового говорить дальше. – Вы сказали «почти все». Значит, были и такие, кто умирали после свадьбы?
- Были, - признал нехотя граф. - Две мои жены умерли в течение года.
- Только две? – не удержалась от сарказма. – А куда девались остальные десять?
- Что бы там ни болтали сплетники, я был женат всего два раза, - сказал он, глядя прямо, так что у меня не было причин сомневаться в его правдивости. – Сусанна умерла от горячки, а Эстер упала с лошади – она всегда гоняла, как дьяволица. Ничего таинственного и злодейского.
- Почему тогда вы не объясните это своей невесте… Милли? – спросила я. – Если всё так, как вы рассказываете, то я не вижу никакого родового проклятья.
Он криво усмехнулся:
- Если бы только она это понимала. Милли и слышать ничего не хочет. Поэтому я решил жениться, а потом развестись. И поэтому мне нужна жена благоразумная, здравомыслящая, которая станет смотреть на наш брак, как на сделку.
- А я именно такая? – спросила я холодно.
Мне было неприятно выслушивать это. Брак-обман. Жена на год. Это… унизительно. Но ещё неприятнее было узнать о чувствах де Конмора к своей Милли. Наверное, конфеты он заказывал именно для неё. «Капризная, взбалмошная девчонка… измотала милорду всю душу…» - вспомнила я слова поварихи из графского дома. Это о ней? Похоже. Как глупо и безрассудно – устроить жениху брак с незнакомой девицей, чтобы проверить – подействует проклятье или нет? Выживет очередная жена Синей Бороды или же умрёт?
И если граф настолько нежно привязан к Милли, что готов ради нее пойти на такую глупость, как брак на год, и поставить под угрозу жизнь другой девушки, то зачем тогда целовал меня?
Разумеется, я ничего подобного не спросила, но граф кое-что понял по выражению моего лица.
- Тебе ничего не угрожает, - сказал он. – Если бы я хоть на полмизинца верил в родовое проклятье, то никогда бы не женился…
- Очень благородно, - вставила я.
- …просто завёл бы детей от любовниц.
- О! – я не нашлась, что ответить на такое великолепное «благородство».
Де Конмор говорит, что не верит в проклятье. А если наоборот – верит? И не хочет рисковать жизнью любимой женщины? Две жены погибли, где гарантия, что я не стану третьей жертвой?
«Все страхи человек придумывает сам, - прозвучал вдруг в моей памяти голос Вильямины. - Ничего не бойся, и страхи сами исчезнут».
- Есть еще пара условий. С моей стороны. Ты слушаешь, Бланш? – позвал меня граф, и я вернулась в настоящее время из воспоминаний.
- Назовите условия, - сказала я, стараясь выглядеть уверенно.
Он погладил бороду и сказал громко и отрывисто:
- Первое: ты никому не раскрываешь тайны нашего договора. Второе: подчиняешься каждому моему слову.
Если первое условие меня устраивало, то второе заставило насторожиться.
- Каждому? – переспросила я, пытаясь представить – что это означает.
- Абсолютно. В моем доме хозяин – только я. И тех, кто не подчиняется мне, я наказываю. Пойдешь против меня, и мне придется поступить с тобой жестоко.
- Насколько жестоко?
- Настолько. Если подведёшь, то войдешь в историю Ренна, как ещё одна жена де Конмора, пострадавшая от родового проклятья.
- Ясно, - сказала я, сглотнув комок в горле.
- Это значит: «да»?
Всё же я заколебалась.
С одной стороны было счастье моей семьи, а с другой – мое собственное счастье. Стать женой «на пробу» мне претило. Развод – это было поистине немыслимо. Разведенная женщина – предмет пересудов. Это значит, что она либо бесплодна, либо изменила мужу. Но разведенная жена с деньгами это не старая дева без таковых.
- Это значит: «да»? – повысил голос граф.
Я только кивнула, потому что не могла произнести ни слова.
- Пепе! – позвал де Конмор, вставая, и в комнату тут же протиснулся рыжий верзила – веснушчатый, рябой, с красным, облупленным носом. Он тащил сундучок, запертый на фигурный замок, и огромную сумку – вроде дорожной, но из тонкой непромокаемой ткани.
- Подай королевский указ, - велел граф, и слуга с готовностью вынул из сундучка пергаментный свиток, перетянутый алым с золотой нитью шнурком, на котором серебрилась печать с изображением короны. – Вот, посмотри, - граф развернул пергамент, предлагая мне самой прочитать документ.
Он разложил его на столе, придавив ладонями, и я тоже подошла к столу, чтобы посмотреть на королевскую грамоту.
Я изучила ее самым внимательнейшим образом. До этого дня мне не приходилось видеть ни королевской подписи, ни печати. Надо сказать, и то и другое выглядело внушительно. Тщательно выписанные буквы – красные заглавные и золоченые на королевском имени - складывались в слова, а слова – в витиеватые фразы, о том, что король повелевает заключить брак между Аленом де Конмором и девицей – а дальше была пустая строчка, куда полагалось вписать имя этой самой девицы.
Меня поразило, что в документе было указано не «разрешаю» или «не возражаю», а именно «приказываю». Де Конмор не лгал, и у него, действительно, был карт-бланш на брак с любой девицей. Хотела бы я посмотреть на ту, которая посмеет пойти против воли самого короля.
- Видишь, я мог бы просто вписать имя Бланш Авердин, даже не поставив тебя в известность, - сказал граф, стоя со мной рядом – плечом к плечу, так, что наши волосы соприкасались. – Но я пришел поговорить. Потому что мне нужна твоя помощь в этом деле. Мне нужен союзник.
- Думала, вам нужна жена, - не удержалась я от колкости.
- Всего лишь на год, - деликатно напомнил он.
- Понимаю. И я должна буду подписать что-то вроде отступного, что не против развода?
- Совершенно верно. Пепе, достань договор о расторжении брака.
Этот документ я прочитала еще внимательнее, чем королевскую грамоту.
Все было приготовлено заранее. Направляясь к нам, граф уже знал, что я соглашусь. Датировался договор тридцать первым декабря следующего года, и согласно ему я навсегда утрачивала право называться графиней де Конмор, зато получала в собственность деревню (целую деревню!) в пригороде Ренна, с годовым доходом в десять золотых (три года моей службы в лавке!), и компенсацию за растраченное приданое (как будто оно у меня было!) – сто двадцать золотых. Огромное богатство! Просто баснословное, если учесть, что еще вчера я страдала по золотой монете, потраченной на приобретение платьев. На эти деньги мы с матушкой зажили бы безбедно, да еще и в отцовском доме, если граф говорит правду.
Пока я читала, слуга достал и откупорил хрустальную чернильницу и заточил позолоченное перо, передав его своему господину.
- Подпиши договор, а я поставлю твое имя в королевском приказе, - сказал де Конмор, обмакивая перо в чернильницу и протягивая мне, предварительно стряхнув излишки чернил.
Я приняла перо, но подписать медлила.
- Никак не решишься? – спросил граф.
- А документ о доме моего отца и о приданом для сестер? Где он?
- Все это мы устроим за неделю. Ты поверишь мне на слово или отправишь за нотариусом?
- Хорошо, поверю, милорд…
- Еще что-то?
- Вы… вы уверены, что мне ничего не угрожает? – спросила я, облизнув пересохшие губы.
- Ничего, что было бы связано с проклятьем, - сказал он.
Мне показалось, что серые льдинки его глаз вдруг потеплели. Я сморгнула, а в следующее мгновение он наклонился и поцеловал меня – совсем как тогда, в его доме, когда я пыталась предупредить, как опасно связываться с Сильвани.
Его горячие и твёрдые губы коснулись моих губ. Голова у меня пошла кругом, и, растворившись в этом поцелуе, я совершенно забыла, что мы находимся в комнате не одни. Всё это больше походило на колдовство, потому что я разом потеряла волю, способность здраво мыслить и смогла только закрыть глаза, отдаваясь ласке странного бородатого человека, который так внезапно появился в моей жизни.
Вкус его поцелуя показался мне сладким, но без приторности, как в первый раз. Теперь я чувствовала не запах неизвестной мне пряности, а запах мятных леденцов, которые сама же и варила в лавке господина Маффино. Я упивалась этим ароматом и пришла в себя, лишь когда левая рука графа легла на мою талию и прижала весьма недвусмысленно.
Только тогда я попыталась отвернуться, бросив испуганный взгляд на рыжего Пепе.
Верный слуга проявил деликатность, делая вид, что ничего не замечает и страшно увлечен рассматриванием трещин на потолочных балках. Я смутилась до слёз, а граф не торопился меня отпускать.
- Так что мне угрожает, милорд? – спросила я, осторожно пытаясь убрать его руку со своей талии.
- Ничего, - сказал он низким, незнакомым голосом, отпуская меня и становясь по ту сторону стола.
- Вы говорили, что брак лишь для вида, - я нервничала всё больше и больше, и краснела, представляя, что подумал Пепе, став свидетелем подобной сцены.
- Так и будет.
- Но вы только что поцеловали меня!
- Это чтобы скрепить договор, - ответил граф невозмутимо, словно целовать девиц в присутствии слуги было для него обычным делом. – Поцелуй дружбы, ничего более.
Поцелуй дружбы?
Впрочем, может, так оно и было. Я ведь совсем ничего не знала о своём женихе. Женихе! Мне стало смешно, хотя ничего веселого не происходило. Скорее всего, сказались волнение последних дней и усталость.
Я расхохоталась и не заметила, как с пера сорвалась капля чернил. Королевский приказ был бы испорчен, но Пепе успел подставить ладонь и поймал черную каплю.
- Извините, - пробормотала я, сразу перестав смеяться.
- Ты подписываешь? – напомнил граф.
- Да, - прошептала я и медленно вывела свою подпись внизу договора. Как странно – ещё не жена, но уже разведённая.
- Благодарю, - де Конмор забрал у меня перо, снова обмакнул в чернильницу и левой рукой крупными буквами вписал «Бланш Авердин» в пустую строку королевского приказа. – Дело сделано. Пепе, убери документы и пригласи леди Авердин с дочерьми. Кстати, Бланш, - он посмотрел на меня, и льдышки глаз снова потеплели. – Прости, что я обращаюсь к тебе на «ты». Для меня это знак доверия.
Я тут же кивнула, хотя могла бы напомнить ему, что подобное «доверие» он проявлял к господину Маффино и Бланш из лавки сладостей, хотя они ему были не родня и не близкие друзья.
Мои родные боязливо вошли в комнату и остановились у порога, словно готовились при малейшей опасности обратиться в бегство. Матушка храбрилась, но и ей было страшно – она побледнела и теребила кружевную манжету.
- Мы поговорили с леди Бланш, - сказал де Конмор, делая полупоклон в мою сторону, - и она оказала честь, согласившись стать моей женой.
- Святые небеса, - прошептала Анна.
Лицо Констанцы порозовело, но она ничего не сказала.
Зато матушку невозможно было провести столь легко.
- Согласилась? – спросила она, разглядывая графа, прищурив глаза. – Бланш, это так? Мне надо поговорить с тобой наедине?
Моя милая мама волновалась, что граф принудил меня к браку, и я поспешила её успокоить.
- Всё хорошо, - сказала я, стараясь улыбнуться, но губы, еще горевшие от поцелуя графа, плохо слушались. – Я приняла предложение с радостью. Тем более что господин де Конмор оказался столь любезен, что готов дать приданое за Констанцой и Анной – в шестьдесят золотых каждой, а в качестве свадебного подарка преподнесет наш прежний дом. Тот, который у старой мельницы.
- Святые небеса! – прошептала на сей раз матушка.
- Я правильно вас поняла, милорд? – спросила я, обращаясь к жениху.
Не то, чтобы я не доверяла графскому слову, но оговорив мои отступные в качестве развода в том, что касалось моих сестёр, он был не столь дотошен. Именно поэтому я посчитала нужным прояснить этот вопрос сразу и при свидетелях.
- Совершенно правильно - дом, приданое для леди Констанцы и леди Анны, - ответил де Конмор очень сердечно, словно я и вправду была его любимой невестой, а он – влюбленным женихом, но последующие слова развеяли наваждение: - Прошу поторопиться с выбором женихов, леди Авердин. Сегодня понедельник, в четверг мы сделаем оглашение, в пятницу и субботу будут пост и причастие, а в воскресенье устроим венчание.
- Венчание в конце недели?! – воскликнула матушка.
- Не хочу ждать ни часом больше, - заявил жених. – Для таких красавиц, как ваши дочери, дорогая леди, да ещё с приданым в шестьдесят золотых, не составит труда найти женихов за пару дней. Если желаете, чтобы я помог…
- Нет, благодарю, - торопливо отказалась матушка от такой чести, - мы постараемся справиться сами.
Констанца и Анна переглянулись, глаза у каждой были с чайные блюдца.
- Вот и хорошо, что всё так быстро сладилось, - сказал граф, подзывая Пепе, и тот немедленно протянул ему сумку, которую принес вместе с сундучком. – Теперь позвольте сделать Бланш еще один подарок. Как невесте и будущей жене.
Он достал из сумки оттуда что-то пушистое, белое – серебристо-снежное, и накинул мне на плечи.
Чудесный мех неведомого мне зверя – мягкий, с синеватым подшерстком, укрыл меня пышным воротником до самого пояса.
- Вы очень щедры, милорд, - сказала матушка. – По-настоящему королевский подарок.
- Это ваша дочь по-королевски одарила меня, согласившись принять мое предложение, - сказал граф, не торопясь отпускать меховой воротник, и словно держа меня им на привязи.
- Бланш всегда была доброй девушкой, - признала матушка.
- Раз всё решилось, я ухожу, - поклонившись, де Конмор направился к выходу в сопровождении слуги. – Я пришлю управляющего, чтобы обсудить расходы.
- Будем ждать, милорд, - отозвалась матушка.
Едва граф покинул наш дом, Анна бросилась ко мне, оглаживая белый мех на моих плечах.
– Констанца! Погляди, какое чудо! – она касалась пушистого ворса с таким восторгом, что я невольно разулыбалась.
- Белый мех, очень красиво, - сказала Констанца, поджимая губы.
- Если бы ты не упала в обморок на балу, то мех мог бы украшать твои плечи, - пошутила матушка.
- Ни за что бы я не согласилась выйти замуж за этого ужасного человека! – воспротивилась Констанца.
- Чем же он ужасен? – засмеялась Анна. – Тем, что подарил такую красоту не тебе?
- Констанце досталась награда первой красавицы, - напомнила матушка.
- Но жениться он решил почему-то на Бланш, - Анна снова погладила белый мех и прижалась к нему щекой. – Он мягкий, как снег, но теплый… Что ты сошьешь из него, сестрица?
- Пока не знаю, - я смотрела, как блестят шерстинки – как снег в сильный мороз, и подарок нравился мне всё больше и больше. – Но найду ему хорошее применение.
Я подошла к окну и тихонько отодвинула штору. Опять пошел снег, и белые хлопья лениво кружились, падая с белого неба. Мне было видно, как толпа горожан вдруг схлынула с забора и помчалась в сторону ворот. Потом я поняла причину – это вышел граф в сопровождении слуги.
