Работа была нелёгкая, с непривычки заболели пальцы. Но ещё более нелёгким оказалось сидеть верхом на этом мужчине. Хотя на мне и были нижние штанишки – короткие, выше колена, но даже через их ткань и ткань простыни я ощущала твердые мужские ягодицы и чувствовала, как всё во мне разгорается от соприкосновения. Хотелось большего, хотелось обнять мужа, прижаться всем телом и застонать от наслаждения…
- Бла-анш! – застонал Ален, и я вздрогнула – так его голос отозвался в моем сердце. – Если ты остановишься, я умру тут же, под тобой.
- Молчите и получайте удовольствие! – приказала я ему, а себе пожелала не терять рассудка.
- Как можно молчать… А-а!..
- Больно?! – испугалась я, немедленно останавливаясь.
- Продолжай! Сделай так ещё раз! – начал умолять он.
- Разве можно отказать, когда вы так мило об этом просите? – засмеялась я, продолжая массировать под лопатками, крепко нажимая большими пальцами.
- Бланш… Если я умру, то знай, что я умер от счастья… - подстанывал он после каждого моего движения.
Я шлепнула его снова и занялась массажем, уже не слушая его стонов, и старательно прогоняя мысли, сводящие с ума.
Особенно усердно я работала с его больной рукой – сначала растирая кожу широкими легкими прикосновениями, потом усилила нажим, потом осторожно начала массировать пальцами. Мышцы были слишком твёрдыми, словно бы сведенными судорогой, но на боль граф не жаловался, и я понадеялась, что делаю всё правильно, и хуже точно не будет.
Наконец Ален начал постанывать реже, потом замолчал, а потом я обнаружила, что он спит. Спит крепко и спокойно, как младенец. Осторожно спустившись с кровати, я укрыла графа одеялом до плеч, бросила в жаровню веточку розмарина, подхватила халат и на цыпочках вышла из комнаты, решив, что заберу вино и душистое масло потом, чтобы не греметь сейчас склянками.
От усердия мне было жарко, рубашка прилипала к спине. Я отерла лоб тыльной стороной ладони, тихонько закрывая двери, и чуть не столкнулась с Вамбри. Она оказалась за моей спиной бесшумно, под стать отцу - бледная, лохматая. В темноте её можно было принять за привидение.
После того, как мы играли в карты, я думала, что мир, хотя и шаткий, установлен окончательно. Вамбри по-прежнему не заговаривала со мной без крайней необходимости, но с лестниц больше не сталкивала, и вообще, старалась обходить меня стороной – наверное, боялась отца.
- Боже, ты меня напугала, - прошептала я, схватившись за сердце.
Но Вамбри смотрела на меня, с такой ненавистью, что я так и не отняла руку от груди – лишь отступила на шаг, прижавшись спиной к стене.
- Много шлюх приходило в этот дом, - сказала девушка, сжимая кулаки, словно собиралась меня ударить. – Но ты – самая бесстыдная из них!
Я запоздало поняла, что она, должно быть, давно стоит здесь и слушает, как стонет её отец. Наверняка, она слышала и мой голос, и скрип кровати.
- Гюнебрет! – переполошилась я. – Ты всё не так поняла!
Но она только плюнула мне под ноги и убежала в темноту.
- Сегодня чувствую себя, как пятнадцатилетний юнец, - сказал Ален, когда утром мы встретились в кухне. – Готов проскакать пятьдесят миль – и даже без коня!
Он был уже в верхней одежде и натягивал перчатки.
Я собиралась жарить гренки к завтраку и взбивала яйца.
- Это благодарность? – спросила я, глядя на него через плечо.
- Да, это она, - ответил Ален, и его обычно суровое лицо смягчилось. – Когда я вижу тебя утром в кухне, в этом фартуке… - он замолчал, продолжая смотреть на меня.
- Чем он вам не нравится? – я отложила вилку и взяла нож, чтобы нарезать хлеб.
- Все нравится, - сказал он глухо. – Мне пора. Я на день уеду в Ренн. Ты хочешь...
Масло шипело на сковородке, и я не расслышала вопроса.
- Что вы сказали, милорд?
Он оказался за моей спиной быстро и бесшумно, я наступила ему на ногу, когда сделала полшага назад.
- Ой! – я тут же отшатнулась и потеряла равновесие.
Рука графа обхватила меня вокруг пояса, не давая упасть. Его горячие губы коснулись моего виска, отчего я вздрогнула и выронила нож.
- Ты хочешь что-нибудь, Бланш? – спросил граф. – Вчерашняя ночь стоит подарка. Проси всё, что пожелаешь.
- В самом деле – всё? – уточнила я.
- Да, - в его голосе мне почудилась настороженность.
- Купите тёмной патоки, - попросила я. – Хочу испечь сладкий пирог.
Он хмыкнул, но не отпустил меня, а только прижал крепче:
- Куплю патоки, но это не подарок. Чего ты хочешь для себя?
- Для себя, милорд?
Масло уже горело, а мы стояли рядом, и губы графа почти касались моей щеки, повергая меня в такое смятение, что путались мысли.
- Ты единственная осталась без новогоднего подарка. Я тебе должен. Чего там хотят женщины? Новое платье, ожерелье или серьги… Проси, я куплю всё, что пожелаешь.
Я словно наяву услышала голос матушки: «Если он будет делать тебе подарки… а про графа говорят, что он щедр, когда хочет наградить за преданную службу… то не становись на дыбы. Принимай все, что он захочет дать, и проси большего. Это не постыдно, Бланш. Женщина имеет право требовать, потому что теряет больше». Должна ли я воспользоваться моментом и попросить что-то ценное? Может и правда – изумрудное ожерелье?
- Это так важно для вас? – спросила я. – Подарки за оказанные услуги?
- Да, - ответил он резко и вдруг отпустил меня.
Первым делом я бросилась выливать горящее масло, а потом обернулась к графу, терпеливо ждавшему ответа.
- Итак, вы выполните любую мою просьбу?
- В разумных пределах, - тут же уточнил он.
- Уже торгуетесь, - пожурила я его. – Что ж, разумные пределы принимаются. Я прошу, чтобы вы разрешили мне поездку в ле-Анже. Я возьму экипаж, поеду в торговый квартал и сделаю несколько покупок. Которые вы, разумеется, оплатите.
Лицо его стало непроницаемой маской, и он бросил, собираясь уходить:
- Купи всё, что посчитаешь нужным. Я заплачу.
- Но это еще не всё, - сказала я ему вслед.
Граф медленно обернулся:
- Не всё?
- Я прошу разрешения взять с собой Гюнебрет. Мне бы хотелось проехаться по торговым лавкам вместе с ней. У вашей дочери нет ни единого приличного платья, не говоря о накидках, туфлях и нижнем белье. А ведь она уже выросла. Еще год-второй, и вы будете подыскивать ей мужа. Вам не стыдно, что невеста ходит, как замарашка?
- Ты хочешь сделать покупки для Вамбри? – спросил он, словно отказываясь верить моим словам.
- Для Гюнебрет, - поправила я его. – Привыкайте называть свою дочь её настоящим именем, а прозвища оставьте… для шоколадниц.
- Но ведь она…
- Я не держу на нее зла, потому что прекрасно понимаю её чувства. Покажите мне хоть одну падчерицу, которая любит мачеху? А вам тем более грешно сердиться на родную дочь.
Граф вышел из кухни так стремительно, что это, скорее, походило на бегство. Я не поняла его решения насчет дочери, но после завтрака ко мне подошел конюх и сообщил, что все готово к поездке в ле-Анже, и что в сопровождение нам граф отрядил двух слуг. Мне очень хотелось узнать, кого должны были охранять слуги – нас от отчаянных людей или меня от Гюнебрет. Но так или иначе, я взбежала по лестнице, как на крыльях, и постучала в комнату Гюнебрет. Никто мне не ответил, я взялась за ручку и обнаружила, что двери не заперты.
- Можно войти? – спросила я.
Снова тишина, и я испугалась: а вдруг Гюнебрет совершила какое-нибудь безумие после вчерашнего?
Комната была пуста, и я на мгновение похолодела, вообразив самое страшное, но со стороны кровати послышался шорох, и я увидела дочь графа, сидевшую в уголке постели.
- Зачем пришла? – спросила она, поняв, что обнаружена.
- У меня для тебя новости, - я села на краешек постели.
Гюнебрет демонстративно отвернулась.
- Твой отец разрешил взять карету и отправиться за покупками. В расходах он тебя не ограничивает, поэтому давай напокупаем тебе модных нарядов, чтобы ты была самой красивой на новогоднем балу.
- На новогоднем балу? – спросила она, скорчив рожицу. – Каком-таком балу?!
- Видишь ли, я хочу устроить приём для всех знатных людей Ренна…
- Совсем совесть потеряла! – Гюнебрет соскочила с кровати. – По какому праву ты здесь распоряжаешься?!
- Неужели ты против праздника?
- Конечно, против! – закричала она, топнув в сердцах. – Не желаю, чтобы они приезжали сюда – эти злыдни! И ты убирайся вслед за ними! Ненавижу вас всех! – и она вдруг расплакалась, а потом, застыдившись своих слёз, села на кушетку перед зеркалом, закрыв лицо руками.
Я вдруг поняла, как нелепо она смотрелась в нежной спальне, которую я устроила для нее. Тролльчонок в постели принцессы – какое смешное и жалкое зрелище. И конечно же, сама девушка это прекрасно осознавала.
- Гюнебрет, милая, - я встала за ней и дотронулась до её плеча, желая утешить, но она скинула мою руку, и я предусмотрительно отступила. – Почему ты всех ненавидишь? И меня… Я ведь ничего тебе не сделала…
- Сделала! – закричала она ещё громче, теперь глядя на меня в зеркало. – Ты отобрала у меня отца! Он никогда так ни к кому не относился! Всё время спрашивает о тебе! Где Бланш? Как вы поладили? Что сказала Бланш по этому поводу? А по тому? Меня тошнит от одного твоего вида! Ты считаешь, если красивая, то можешь воровать чужих отцов?! И сейчас хочешь устроить прием? Чтобы выставить меня перед всеми посмешищем? Отец меня прячет, а ты решила поразвлечься?!
- Всё не так… - попыталась переубедить ее я, хотя от ее слов сладко дрогнуло сердце.
Неужели и правда?..
Но с собственными переживаниями пришлось повременить, потому что Вамбри снова залилась слезами и выпалила:
- Ненавижу тебя!
Поколебавшись, я коснулась ладонью ее макушки. Гюнебрет свирепо дернулась, но когда я погладила её по голове снова, уже не стала противиться.
- Ты несправедлива к отцу, - сказала я мягко.- Он всё равно любит тебя больше всех. Неважно, кто рядом с ним, жёны приходят и… уходят. А ты всё равно останешься его дочерью. Навсегда…
Она заплакала ещё горше, но огрызаться не стала. Я осмелела и обняла её, прижавшись к черной лохматой макушке щекой.
- Успокаивайся, умывайся, и мы поедем за нарядами. Ты смуглая, тебе очень пойдет яркий розовый цвет. В розовом будешь выглядеть, как цветок.
- Не буду! – она вырвалась из моих объятий и пнула скамеечку для ног, да так, что скамеечка ударилась о стену.
Швыряться мебелью у Конморов, похоже, было семейной чертой. Я подумала, что будет, если падчерица швырнет эту скамеечку мне в голову.
- Не буду, как цветок! – вопила Гюнебрет, размазывая слезы по бледному лицу. Нос её покраснел и распух, и сама она напоминала взъерошенного птенца – ещё не оперившегося, но уже выброшенного из гнезда в полет. – Что толку наряжаться?! Я некрасивая! Об этом все говорят! Даже на охоте, когда я бью больше всех дичи, королевой выбирают какую-нибудь красотку, вроде тебя!.. И танцевать я не умею!..
- Танцевать! – всплеснула руками. – Да я обучу тебя этому в два счета! Ты научишься очень быстро, поверь мне. Я ведь видела, как ты убегала, когда забросала меня снежками у пруда. Не всякая красотка может двигаться с такой грацией. Научишься танцевать, и на балу затмишь всех.
Она замолчала, глядя на меня недоверчиво, приоткрыв рот. Я протянула ей руку, и Гюнебрет, поколебавшись немного, приняла её.
- Садись, расчешу тебе волосы, - я усадила её перед зеркалом и взяла гребень. – Знаешь, - начала я, расчесывая черные жёсткие пряди, - я тоже очень долго считала себя дурнушкой…
- Ты?! – фыркнула Гюнебрет.
- Просто мои старшие сестры очень красивы. Они высокие, белокурые, у Констанцы синие глаза, а у Анны прелестные ямочки на щеках. Представляешь меня рядом с ними? Маленькую, чёрную. Матушка долго убеждала меня, что каждый человек красив по-своему, но я ей не верила. Потому что о моей красоте говорила только она.
- Ты красивая, - буркнула дочь графа.
- Нет, не красивая – милая, - возразила я. – Но разве это плохо? Ты тоже милая. Надо только показать людям твою миловидность, а не прятать её.
Гюнебрет с сомнением посмотрела на себя в зеркало, словно примеривая мои слова к себе и раздумывая – говорю ли я правду. Но спорить она не стала, и когда моя падчерица была причесана и умыта, мы отыскали более-менее приличную одежду, в которой можно было появиться в городе. Всё это время я болтала, убеждая девушку, что некрасивых людей не бывает:
- Взять хотя бы твоего отца. Он похож на тролля, не правда ли? Но разве ты думаешь об этом, когда смотришь на него? Нет, вовсе нет. Он благороден, учтив, он статен и силён, и у него очень красивые глаза. Смотришь в них – и улетаешь в другой мир. У тебя его глаза, Гюнебрет. Такие же пронзительные, прозрачные. Однажды мужчина посмотрит в них – и улетит в мир твоей души, в мир твоего сердца.
Ах, как билось мое собственное сердце, когда я произносила эти слова…
Заказывая мебель и обои для графского замка, я уже посещала ле-Анже, и торговцы знали меня. Гюнебрет же была в новинку, и невозможно передать словами, что выразили лица модисток из швейного квартала, когда я почти затолкала её в лавку мадам Левелье.
Сама хозяйка лавки вышла нам, чтобы поприветствовать миледи графиню и… «милую девушку». Гюнебрет готова была провалиться сквозь землю, но я ничуть не смутилась.
- Мадам Левелье, - сказала я твёрдо, - нам надо превратить эту милую девушку в красивую. Нас интересуют дюжина домашних платьев, платье для прогулок с накидками и муфтами, пять нарядных платьев и одно – для торжественного вечера, чтобы все посмотрели и ахнули.
- Такой большой заказ… - пробормотала хозяйка, скользя изумленным взглядом по фигуре Гюнебрет.
Наверняка, модистка думала, что я взяла под опеку какую-нибудь девчонку из трущоб. По известной причине, я промолчала об истинном положении Гюнебрет, а сама она не произнесла ни слова, пока её раздевали, наряжали в тонкую батистовую рубашку и делали соответствующие замеры.
- Праздники закончились, - сказала я мадам Левелье, - поэтому надеюсь, что наш заказ вы выполните быстро. Скажем, за неделю…
- О! – выразила удивление мадам, но кивнула. – Да, вы правы. Сейчас с шитьем поспокойнее, а у девушки прекрасная фигура, проблем не должно возникнуть.
- Одно платье подберите из готовых и подгоните на ней прямо сейчас, - продолжала я ставить условия. – Мы уедем в нём же. Кроме того, возьмём уже готовую муфту и накидку.
- О! Вполне разумно, - согласилась мадам.
- Насчет бального платья… - я задумалась, разглядывая модели, выставленные на витрине, - наверное, что-то легкое, двухслойное, с шифоном. Я думаю о темно-розовом или бирюзовом… Что скажете?
Оглядев Гюнебрет пристальным взглядом, мадам Левелье тоном, не допускающим возражений, изрекла:
- Жёлтый. Обязательно жёлтый. С отделкой цвета бронзы.
- Вы уверены? – я сомнением посмотрела на представленные модели – желтого платья не было ни одного. – Разве жёлтый прилично надевать молодой девушке?
- Мы подберем бледно-жёлтую ткань, - объяснила мадам и добавила, понизив голос: - Нам недавно привезли с юга чудесный выщипанный шёлк! Вы увидите его и влюбитесь – он легкий, как лён, но струится, как горная вода. Она будет в нем божественна!
- Полагаюсь на ваш вкус, мадам, - сказала я учтиво, - но тогда сделайте два платья. Одно – как считаете нужным, а второе – из темно-розового или бирюзового шелка.
- Бла-анш! – застонал Ален, и я вздрогнула – так его голос отозвался в моем сердце. – Если ты остановишься, я умру тут же, под тобой.
- Молчите и получайте удовольствие! – приказала я ему, а себе пожелала не терять рассудка.
- Как можно молчать… А-а!..
- Больно?! – испугалась я, немедленно останавливаясь.
- Продолжай! Сделай так ещё раз! – начал умолять он.
- Разве можно отказать, когда вы так мило об этом просите? – засмеялась я, продолжая массировать под лопатками, крепко нажимая большими пальцами.
- Бланш… Если я умру, то знай, что я умер от счастья… - подстанывал он после каждого моего движения.
Я шлепнула его снова и занялась массажем, уже не слушая его стонов, и старательно прогоняя мысли, сводящие с ума.
Особенно усердно я работала с его больной рукой – сначала растирая кожу широкими легкими прикосновениями, потом усилила нажим, потом осторожно начала массировать пальцами. Мышцы были слишком твёрдыми, словно бы сведенными судорогой, но на боль граф не жаловался, и я понадеялась, что делаю всё правильно, и хуже точно не будет.
Наконец Ален начал постанывать реже, потом замолчал, а потом я обнаружила, что он спит. Спит крепко и спокойно, как младенец. Осторожно спустившись с кровати, я укрыла графа одеялом до плеч, бросила в жаровню веточку розмарина, подхватила халат и на цыпочках вышла из комнаты, решив, что заберу вино и душистое масло потом, чтобы не греметь сейчас склянками.
От усердия мне было жарко, рубашка прилипала к спине. Я отерла лоб тыльной стороной ладони, тихонько закрывая двери, и чуть не столкнулась с Вамбри. Она оказалась за моей спиной бесшумно, под стать отцу - бледная, лохматая. В темноте её можно было принять за привидение.
После того, как мы играли в карты, я думала, что мир, хотя и шаткий, установлен окончательно. Вамбри по-прежнему не заговаривала со мной без крайней необходимости, но с лестниц больше не сталкивала, и вообще, старалась обходить меня стороной – наверное, боялась отца.
- Боже, ты меня напугала, - прошептала я, схватившись за сердце.
Но Вамбри смотрела на меня, с такой ненавистью, что я так и не отняла руку от груди – лишь отступила на шаг, прижавшись спиной к стене.
- Много шлюх приходило в этот дом, - сказала девушка, сжимая кулаки, словно собиралась меня ударить. – Но ты – самая бесстыдная из них!
Я запоздало поняла, что она, должно быть, давно стоит здесь и слушает, как стонет её отец. Наверняка, она слышала и мой голос, и скрип кровати.
- Гюнебрет! – переполошилась я. – Ты всё не так поняла!
Но она только плюнула мне под ноги и убежала в темноту.
Прода от 11.03.2022, 08:53
Глава 20
- Сегодня чувствую себя, как пятнадцатилетний юнец, - сказал Ален, когда утром мы встретились в кухне. – Готов проскакать пятьдесят миль – и даже без коня!
Он был уже в верхней одежде и натягивал перчатки.
Я собиралась жарить гренки к завтраку и взбивала яйца.
- Это благодарность? – спросила я, глядя на него через плечо.
- Да, это она, - ответил Ален, и его обычно суровое лицо смягчилось. – Когда я вижу тебя утром в кухне, в этом фартуке… - он замолчал, продолжая смотреть на меня.
- Чем он вам не нравится? – я отложила вилку и взяла нож, чтобы нарезать хлеб.
- Все нравится, - сказал он глухо. – Мне пора. Я на день уеду в Ренн. Ты хочешь...
Масло шипело на сковородке, и я не расслышала вопроса.
- Что вы сказали, милорд?
Он оказался за моей спиной быстро и бесшумно, я наступила ему на ногу, когда сделала полшага назад.
- Ой! – я тут же отшатнулась и потеряла равновесие.
Рука графа обхватила меня вокруг пояса, не давая упасть. Его горячие губы коснулись моего виска, отчего я вздрогнула и выронила нож.
- Ты хочешь что-нибудь, Бланш? – спросил граф. – Вчерашняя ночь стоит подарка. Проси всё, что пожелаешь.
- В самом деле – всё? – уточнила я.
- Да, - в его голосе мне почудилась настороженность.
- Купите тёмной патоки, - попросила я. – Хочу испечь сладкий пирог.
Он хмыкнул, но не отпустил меня, а только прижал крепче:
- Куплю патоки, но это не подарок. Чего ты хочешь для себя?
- Для себя, милорд?
Масло уже горело, а мы стояли рядом, и губы графа почти касались моей щеки, повергая меня в такое смятение, что путались мысли.
- Ты единственная осталась без новогоднего подарка. Я тебе должен. Чего там хотят женщины? Новое платье, ожерелье или серьги… Проси, я куплю всё, что пожелаешь.
Я словно наяву услышала голос матушки: «Если он будет делать тебе подарки… а про графа говорят, что он щедр, когда хочет наградить за преданную службу… то не становись на дыбы. Принимай все, что он захочет дать, и проси большего. Это не постыдно, Бланш. Женщина имеет право требовать, потому что теряет больше». Должна ли я воспользоваться моментом и попросить что-то ценное? Может и правда – изумрудное ожерелье?
- Это так важно для вас? – спросила я. – Подарки за оказанные услуги?
- Да, - ответил он резко и вдруг отпустил меня.
Первым делом я бросилась выливать горящее масло, а потом обернулась к графу, терпеливо ждавшему ответа.
- Итак, вы выполните любую мою просьбу?
- В разумных пределах, - тут же уточнил он.
- Уже торгуетесь, - пожурила я его. – Что ж, разумные пределы принимаются. Я прошу, чтобы вы разрешили мне поездку в ле-Анже. Я возьму экипаж, поеду в торговый квартал и сделаю несколько покупок. Которые вы, разумеется, оплатите.
Лицо его стало непроницаемой маской, и он бросил, собираясь уходить:
- Купи всё, что посчитаешь нужным. Я заплачу.
- Но это еще не всё, - сказала я ему вслед.
Граф медленно обернулся:
- Не всё?
- Я прошу разрешения взять с собой Гюнебрет. Мне бы хотелось проехаться по торговым лавкам вместе с ней. У вашей дочери нет ни единого приличного платья, не говоря о накидках, туфлях и нижнем белье. А ведь она уже выросла. Еще год-второй, и вы будете подыскивать ей мужа. Вам не стыдно, что невеста ходит, как замарашка?
- Ты хочешь сделать покупки для Вамбри? – спросил он, словно отказываясь верить моим словам.
- Для Гюнебрет, - поправила я его. – Привыкайте называть свою дочь её настоящим именем, а прозвища оставьте… для шоколадниц.
- Но ведь она…
- Я не держу на нее зла, потому что прекрасно понимаю её чувства. Покажите мне хоть одну падчерицу, которая любит мачеху? А вам тем более грешно сердиться на родную дочь.
Граф вышел из кухни так стремительно, что это, скорее, походило на бегство. Я не поняла его решения насчет дочери, но после завтрака ко мне подошел конюх и сообщил, что все готово к поездке в ле-Анже, и что в сопровождение нам граф отрядил двух слуг. Мне очень хотелось узнать, кого должны были охранять слуги – нас от отчаянных людей или меня от Гюнебрет. Но так или иначе, я взбежала по лестнице, как на крыльях, и постучала в комнату Гюнебрет. Никто мне не ответил, я взялась за ручку и обнаружила, что двери не заперты.
- Можно войти? – спросила я.
Снова тишина, и я испугалась: а вдруг Гюнебрет совершила какое-нибудь безумие после вчерашнего?
Комната была пуста, и я на мгновение похолодела, вообразив самое страшное, но со стороны кровати послышался шорох, и я увидела дочь графа, сидевшую в уголке постели.
- Зачем пришла? – спросила она, поняв, что обнаружена.
- У меня для тебя новости, - я села на краешек постели.
Гюнебрет демонстративно отвернулась.
- Твой отец разрешил взять карету и отправиться за покупками. В расходах он тебя не ограничивает, поэтому давай напокупаем тебе модных нарядов, чтобы ты была самой красивой на новогоднем балу.
- На новогоднем балу? – спросила она, скорчив рожицу. – Каком-таком балу?!
- Видишь ли, я хочу устроить приём для всех знатных людей Ренна…
- Совсем совесть потеряла! – Гюнебрет соскочила с кровати. – По какому праву ты здесь распоряжаешься?!
- Неужели ты против праздника?
- Конечно, против! – закричала она, топнув в сердцах. – Не желаю, чтобы они приезжали сюда – эти злыдни! И ты убирайся вслед за ними! Ненавижу вас всех! – и она вдруг расплакалась, а потом, застыдившись своих слёз, села на кушетку перед зеркалом, закрыв лицо руками.
Я вдруг поняла, как нелепо она смотрелась в нежной спальне, которую я устроила для нее. Тролльчонок в постели принцессы – какое смешное и жалкое зрелище. И конечно же, сама девушка это прекрасно осознавала.
- Гюнебрет, милая, - я встала за ней и дотронулась до её плеча, желая утешить, но она скинула мою руку, и я предусмотрительно отступила. – Почему ты всех ненавидишь? И меня… Я ведь ничего тебе не сделала…
- Сделала! – закричала она ещё громче, теперь глядя на меня в зеркало. – Ты отобрала у меня отца! Он никогда так ни к кому не относился! Всё время спрашивает о тебе! Где Бланш? Как вы поладили? Что сказала Бланш по этому поводу? А по тому? Меня тошнит от одного твоего вида! Ты считаешь, если красивая, то можешь воровать чужих отцов?! И сейчас хочешь устроить прием? Чтобы выставить меня перед всеми посмешищем? Отец меня прячет, а ты решила поразвлечься?!
- Всё не так… - попыталась переубедить ее я, хотя от ее слов сладко дрогнуло сердце.
Неужели и правда?..
Но с собственными переживаниями пришлось повременить, потому что Вамбри снова залилась слезами и выпалила:
- Ненавижу тебя!
Поколебавшись, я коснулась ладонью ее макушки. Гюнебрет свирепо дернулась, но когда я погладила её по голове снова, уже не стала противиться.
- Ты несправедлива к отцу, - сказала я мягко.- Он всё равно любит тебя больше всех. Неважно, кто рядом с ним, жёны приходят и… уходят. А ты всё равно останешься его дочерью. Навсегда…
Она заплакала ещё горше, но огрызаться не стала. Я осмелела и обняла её, прижавшись к черной лохматой макушке щекой.
- Успокаивайся, умывайся, и мы поедем за нарядами. Ты смуглая, тебе очень пойдет яркий розовый цвет. В розовом будешь выглядеть, как цветок.
- Не буду! – она вырвалась из моих объятий и пнула скамеечку для ног, да так, что скамеечка ударилась о стену.
Швыряться мебелью у Конморов, похоже, было семейной чертой. Я подумала, что будет, если падчерица швырнет эту скамеечку мне в голову.
- Не буду, как цветок! – вопила Гюнебрет, размазывая слезы по бледному лицу. Нос её покраснел и распух, и сама она напоминала взъерошенного птенца – ещё не оперившегося, но уже выброшенного из гнезда в полет. – Что толку наряжаться?! Я некрасивая! Об этом все говорят! Даже на охоте, когда я бью больше всех дичи, королевой выбирают какую-нибудь красотку, вроде тебя!.. И танцевать я не умею!..
- Танцевать! – всплеснула руками. – Да я обучу тебя этому в два счета! Ты научишься очень быстро, поверь мне. Я ведь видела, как ты убегала, когда забросала меня снежками у пруда. Не всякая красотка может двигаться с такой грацией. Научишься танцевать, и на балу затмишь всех.
Она замолчала, глядя на меня недоверчиво, приоткрыв рот. Я протянула ей руку, и Гюнебрет, поколебавшись немного, приняла её.
- Садись, расчешу тебе волосы, - я усадила её перед зеркалом и взяла гребень. – Знаешь, - начала я, расчесывая черные жёсткие пряди, - я тоже очень долго считала себя дурнушкой…
- Ты?! – фыркнула Гюнебрет.
- Просто мои старшие сестры очень красивы. Они высокие, белокурые, у Констанцы синие глаза, а у Анны прелестные ямочки на щеках. Представляешь меня рядом с ними? Маленькую, чёрную. Матушка долго убеждала меня, что каждый человек красив по-своему, но я ей не верила. Потому что о моей красоте говорила только она.
- Ты красивая, - буркнула дочь графа.
- Нет, не красивая – милая, - возразила я. – Но разве это плохо? Ты тоже милая. Надо только показать людям твою миловидность, а не прятать её.
Гюнебрет с сомнением посмотрела на себя в зеркало, словно примеривая мои слова к себе и раздумывая – говорю ли я правду. Но спорить она не стала, и когда моя падчерица была причесана и умыта, мы отыскали более-менее приличную одежду, в которой можно было появиться в городе. Всё это время я болтала, убеждая девушку, что некрасивых людей не бывает:
- Взять хотя бы твоего отца. Он похож на тролля, не правда ли? Но разве ты думаешь об этом, когда смотришь на него? Нет, вовсе нет. Он благороден, учтив, он статен и силён, и у него очень красивые глаза. Смотришь в них – и улетаешь в другой мир. У тебя его глаза, Гюнебрет. Такие же пронзительные, прозрачные. Однажды мужчина посмотрит в них – и улетит в мир твоей души, в мир твоего сердца.
Ах, как билось мое собственное сердце, когда я произносила эти слова…
Заказывая мебель и обои для графского замка, я уже посещала ле-Анже, и торговцы знали меня. Гюнебрет же была в новинку, и невозможно передать словами, что выразили лица модисток из швейного квартала, когда я почти затолкала её в лавку мадам Левелье.
Сама хозяйка лавки вышла нам, чтобы поприветствовать миледи графиню и… «милую девушку». Гюнебрет готова была провалиться сквозь землю, но я ничуть не смутилась.
- Мадам Левелье, - сказала я твёрдо, - нам надо превратить эту милую девушку в красивую. Нас интересуют дюжина домашних платьев, платье для прогулок с накидками и муфтами, пять нарядных платьев и одно – для торжественного вечера, чтобы все посмотрели и ахнули.
- Такой большой заказ… - пробормотала хозяйка, скользя изумленным взглядом по фигуре Гюнебрет.
Наверняка, модистка думала, что я взяла под опеку какую-нибудь девчонку из трущоб. По известной причине, я промолчала об истинном положении Гюнебрет, а сама она не произнесла ни слова, пока её раздевали, наряжали в тонкую батистовую рубашку и делали соответствующие замеры.
- Праздники закончились, - сказала я мадам Левелье, - поэтому надеюсь, что наш заказ вы выполните быстро. Скажем, за неделю…
- О! – выразила удивление мадам, но кивнула. – Да, вы правы. Сейчас с шитьем поспокойнее, а у девушки прекрасная фигура, проблем не должно возникнуть.
- Одно платье подберите из готовых и подгоните на ней прямо сейчас, - продолжала я ставить условия. – Мы уедем в нём же. Кроме того, возьмём уже готовую муфту и накидку.
- О! Вполне разумно, - согласилась мадам.
- Насчет бального платья… - я задумалась, разглядывая модели, выставленные на витрине, - наверное, что-то легкое, двухслойное, с шифоном. Я думаю о темно-розовом или бирюзовом… Что скажете?
Оглядев Гюнебрет пристальным взглядом, мадам Левелье тоном, не допускающим возражений, изрекла:
- Жёлтый. Обязательно жёлтый. С отделкой цвета бронзы.
- Вы уверены? – я сомнением посмотрела на представленные модели – желтого платья не было ни одного. – Разве жёлтый прилично надевать молодой девушке?
- Мы подберем бледно-жёлтую ткань, - объяснила мадам и добавила, понизив голос: - Нам недавно привезли с юга чудесный выщипанный шёлк! Вы увидите его и влюбитесь – он легкий, как лён, но струится, как горная вода. Она будет в нем божественна!
- Полагаюсь на ваш вкус, мадам, - сказала я учтиво, - но тогда сделайте два платья. Одно – как считаете нужным, а второе – из темно-розового или бирюзового шелка.
