не услышала, потому что уши словно заткнули ватой, и все звуки перестали существовать – плеск воды в пруду, шипение углей в жаровнях… Ноги перестали меня держать, и я села на пол, почувствовав неимоверную усталость. Надо только немного поспать, а потом поставить ветки в вазы... Вот удивиться милорд, когда увидит такое волшебство – посреди зимы зацвели ягоды…
Я вдруг поняла, что мыслю какую-то ерунду, потом ощутила щекой холод каменного пола, а потом всё погрузилось в темноту. Некоторое время еще могла чувствовать, и мне показалось, что кто-то подхватил меня под мышки и куда-то поволок – сначала по ступенькам беседки, а потом по утоптанной снежной дорожке. Потом стало очень холодно, и я будто полетела, а потом вода залилась в нос и горло, и наступила окончательная чернота.
Ален огляделся, высматривая жену. Барбетта сказала, что госпожа графиня составляет букеты в беседке.
- Там теперь так красиво, - говорила служанка, вытирая белоснежным полотенцем белоснежные же чашки, - как на картинке.
- Пойду, посмотрю, - тут же собрался в беседку Ален.
- Может, хотите сначала согреться, милорд? – засуетилась Барбетта. - Я сделаю вам горячего пунша.
- Не надо, обойдусь без пунша.
Спускаясь к пруду, он представлял нежное лицо жены и улыбался, предвкушая её удивление и смущение, когда он появится на пороге. Как красива она была вчера, как затуманились её глаза, когда она увидела его гладко выбритым. Стащив перчатку, Ален провел ладонью по подбородку и щекам. Он так привык к бороде, что сейчас временами чувствовал себя голым. Но Бланш понравилось! Он готов был поклясться, что понравилось!
Сбежав по ступенькам, Ален осторожно заглянул в беседку, желая застать Бланш врасплох. Но внутри было пусто. Ворохом лежали ветки с зелеными листьями и красными ягодами, на полу валялись какие-то осколки, на столе стояли серебряный поднос и крышка от него.
Осмотревшись, Ален не увидел Бланш поблизости. Куда она могла уйти? Он мазнул взглядом по расчищенной дорожке до пруда, потом посмотрел на тропинку, ведущую в лес. Куда подевалась эта девица, резвая, как козочка? Он опять посмотрел в сторону пруда и разом похолодел, потому что только сейчас заметил, что у берега тонкий лед был проломан, и в серой глубине, над которой клубились седые патлы пара, виднелось что-то белое, что он сначала принял за колыхание пара – рукав платья, надувшийся под водой пузырем!..
Ален бросился к пруду, на ходу пытаясь расстегнуть ремень, который был застёгнут поверх полушубка. У самой кромки пруда ему это удалось, и ремень и полушубок полетели в снег. Мороз сразу прихватил за бока, и по сравнению с ним вода показалась почти теплой. Ломая тонкую ледяную корку, граф добрался до белого рукава, вцепился в него и потянул к берегу. Из серой мглы показалось бледное лицо Бланш с закрытыми глазами, волосы плыли черными водорослями. Рванув девушку из воды, Ален тут же провалился по шею, а тело Бланш обрело тяжесть.
Он плохо помнил, как выбрался на берег, помнил только животный страх – ужас, когда подумал, что потерял её. После воды морозный воздух ударил почище вражеской стрелы, но Бланш осталась к этому безучастной. Ален уложил ее на брошенный полушубок и принялся тормошить, переворачивая с боку на бок:
- Ну же, Бланш, очнись! – бормотал он. – Да очнись же!
Только Бланш в его руках была, как тряпичная кукла, и помертвевшие губы уже приняли серовато-синий оттенок.
Пытаясь привести ее в чувство, Ален сам не заметил, как начал молиться, и чудо свершилось - грудь Бланш судорожно поднялась и опустилась, а потом девушка закашлялась, и изо рта её хлынула вода.
- Вот так, вот так… - Ален поддерживал голову жены, чувствуя, что сойти с ума от радости – это не так уж и сложно.
Не открывая глаз, Бланш застонала и застучала зубами от холода. На самом графе одежду уже прихватывало льдом, но он даже не замечал этого. Завернув Бланш в полушубок, он взвалил девушку на плечо, как охотничью добычу, и поспешил к замку.
По дороге он несколько раз оскальзывал и падал на колени, но так и не выпустил своей драгоценной ноши. Как назло, слуги разбрелись по делам, и на первом этаже было пусто и тихо. Не разуваясь, Ален взбежал по лестницам, пинком открыл двери своей спальни и положил дрожащую Бланш на кровать. Потом подтащил поближе к постели жаровню и раздул угли.
Бланш снова застонала, и Ален кинулся к ней, откидывая с её лица налипшие холодные волосы, гладя по щекам, касаясь её губ кончиками пальцев.
- Всё хорошо, всё хорошо, - шептал он ей, - сейчас согреешься…
Бутыль воды жизни, сухая простыня, тёплый плед – вот что ей сейчас было нужно. Но сначала девушку нужно было раздеть. Намокшее платье никак не желало отпускать свою хозяйку из холодных объятий, и Ален, схватив кинжал, в два счета располосовал дорогую ткань, а потом и тонкую нижнюю рубашку. Вскоре Бланш лежала, завернутая в простыню, плед и пуховое одеяло. Щеки и губы её порозовели, она несколько раз открывала глаза, но смотрела как сквозь пелену дождя – словно ничего не видя.
Ален встал на колени возле кровати, с тревогой всматриваясь девушке в лицо. Она снова открыла глаза, и он погладил её по плечу через одеяло, давая понять что находится рядом. Прикосновение она почувствовала и вдруг неуверенно и слабо улыбнулась:
- Милорд, вы спасли меня? Иначе я бы утонула?
- Всё позади, - сказал он, испытывая такую нежность, что казалось – еще немного и сердце растает. – Я позову Барбетту, тебе нужны горячая ванна и грелки в постель.
Но девушка высунула руку и удержала его:
- Но вы сами промокли до нитки, милорд, - голос её звучал слабо и казался чужим. – Переоденьтесь.
- В этом вся Бланш! Прежде, чем подумать о себе, она думает о других, - Ален засмеялся, но смех получился странным, как у безумца.
- Переоденьтесь, я настаиваю, - прошептала она, закрывая глаза.
Ален не стал больше спорить и за несколько секунд содрал с себя мокрую одежду, надел сухие подштанники и склонился над Бланш:
- Я купался не дольше минуты, а вот сколько ты пробыла в воде, мне не известно, - сказал он, гладя ее по лбу и волосам, которые, высыхая, начали пушиться. - Позову слуг, не бойся, я вернусь скоро.
- Подождите! – она сделала попытку подняться, но Ален почти насильно затолкал её обратно под одеяло, успев заметить мелькнувшую обнаженную грудь – белую, высокую, маленькую, но такую соблазнительную в своей девической невинности. – Ваша рука… - Бланш волновалась все больше. - Вы исцелились, милорд! Ваша рука действует!
- А где браслет? - спросил он в свою очередь.
Бланш взглянула на правую руку - браслета и в самом деле не было.
- Чему же удивляться? - сказала девушка, сияя глазами. - Проклятье исчезло, болезнь побеждена, вот и браслет исчез. Теперь он не нужен. Но вы исцелились, милорд! Какое это счастье!
- Твоё счастье, - ответил граф, чувствуя необыкновенный прилив нежности, радости, облегчения - ничего подобного он раньше не испытывал. – Иначе как бы я вытащил тебя? С чего это ты вздумала купаться посреди зимы, безумная Бланш?
Лицо ее, до этого осветившееся радостью, омрачилось, и Ален испугался, решив, что напомнил ей страшные минуты, когда она чуть не лишилась жизни. Он поспешил утешить её:
- Сейчас тебе ничто не угрожает.
- Как страшно… - она заплакала.
Заплакала тихо, стесняясь слёз и отворачиваясь, чтобы он не увидел их.
Ален принялся шептать ей слова утешения, и приникал к лежавшей на постели девушке всё теснее и теснее, но Бланш сама судорожно обхватила его за шею, прижалась щекой к щеке, содрогаясь от рыданий, которые напрасно пыталась сдержать.
- Умирать очень страшно, - шептала она.
Одеяло соскользнуло, плед распахнулся, и простыня – последняя преграда – упала на постель. Граф почувствовал, как девичьи груди скользнули по его груди, а на плечо закапали слезы – настоящие, обжигающе горячие. И этот миг решил все. Ален понял, что больше просто не может находиться вдали он неё. Она нужна ему, как воздух, как чистая вода, которую пьёшь. В его руках она вздрагивала, и от этого его самого пронзала сладкая дрожь.
- Бланш… – прошептал он хрипло, и она сразу отпустила его, ахнула и юркнула под одеяло, натягивая простынь до самого горла.
- Опять убегаешь, - сказал Ален, лаская взглядом такое дорогое ему лицо – темные блестящие глаза, нежный рот, потом взгляд его переместился ниже. Бланш настолько крепко сжала углы простыни, что побелели костяшки пальцев. Он коснулся губами этих рук, умевших многое – приводить в порядок запущенные замки, готовить вкуснейшие блюда, удерживать, как в тисках, его сердце: - Бланш, позволь только посмотреть… - граф осторожно сдвинул одеяло, под которым она пряталась, как испуганный зверек в норке, и потянул край простыни.
Ален тянул простыню осторожно, но настойчиво, но Бланш со своей стороны не желала подчиняться.
- Это неправильно, - взмолилась она.
Он и сам понимал, что неправильно. Но как остановиться, когда она была рядом – прикрытая лишь тонкой тканью? И только что сама его обнимала…
- Не бойся, - утешил граф. – Я не сделаю ничего плохого. Я ведь раздел тебя, и не набросился, как дикарь.
Опираясь на локоть, он навис над ней, едва касаясь губами щек девушки, тихонько целуя в висок, в уголок рта и продолжая нашептывать:
- Ты моя жена, я твой муж, ты давала клятву подчиняться каждому моему желанию…
- Но наш договор, - напомнила она, дрожа всем телом.
- И наш договор о том же… Ты обещала слушаться меня… Не бойся, я всего лишь взгляну… Только один раз…
- Ален! – простонала она.
- Только один раз…
Пальцы её разжались, и он медленно стянул простыню, которой Бланш стыдливо прикрывалась.
- Ты такая красивая, моя маленькая шоколадница, - граф погладил девушку по щеке, потом скользнул рукой ниже, проведя по белоснежной шее, между ключицами.
Больше всего Алена манили белоснежные девичьи груди с розовыми маленькими сосками. Вот они – совсем близко, можно чуть податься вперед и губами ощутить их лепестковую нежность. Но он сдержался, чтобы не напугать Бланш, и лишь прочертил кончиками пальцев вокруг одной груди, наслаждаясь бархатистой гладкостью кожи. Этого было мало – очень мало. И совсем не утишало жар, а лишь распаляло его.
Словно спасаясь от соблазна, Ален прикрыл белую грудь рукой, но ладонь ему тут же уперся отвердевший сосок. Граф чуть сжал руку, и Бланш снова запаниковала, зашептав:
- Вы просили только посмотреть, милорд!
Но он приложил палец к её губам, призывая к молчанию, и спросил приглушённым голосом:
- Чего так боится моя Бланш? Моя смелая, отчаянная Бланш? Ты вышла замуж за Синюю Бороду, ничего не боясь, а теперь, когда и бороды уже нет, чего-то испугалась?
Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз.
- Нет, конечно же, я не боюсь, - ответил за неё граф, снова возвращаясь к ласке, которая и дарила наслаждение, и мучила. – Разве тебе плохо со мной, Бланш? Тебе ведь нравится…
Девушка закрыла глаза, и брови жалостливо изломились, но она его не остановила, и это придало графу надежды и пыла.
- Ты совсем меня измучила, - продолжал говорить он, успокаивая Бланш, а сам уже положил ладонь на ее живот, спускаясь все ниже. – Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя в воде… Моя милая Бланш, как же можно было быть такой неосторожной, чтобы упасть с берега?
Рука его находилась всего в нескольких дюймах от девичьего лона, как вдруг Бланш выдохнула, по-прежнему не открывая глаз:
- Я не поскользнулась, милорд. Меня сбросили в воду.
Это было уже не смешно, и Ален приподнялся рывком:
- Что значит – сбросили?
Бланш открыла глаза и посмотрела на него честным взглядом:
- Думаю, что-то было подсыпано в чай, который я выпила. Я увидела, как зацвели ягоды падуба, и упала, а потом меня потащили и сбросили в пруд.
- Расскажи всё, как можно подробнее, - велел граф, хмурясь.
Любовный настрой пропал, как по волшебству. Зато на место любовному томлению пришла ярость. Кто-то посмел причинить зло его жене. Какая-то гадюка осмелилась навредить его маленькой святой. Он не сомневался ни разу, что Бланш говорит ему правду. Бланш просто не умеет лгать, он в этом уже убедился.
По её словам выходило, что Барбетта принесла в беседку тот самый отравленный чай…
- Но там не было чайника! – вспомнил граф. – Я видел осколки на полу и поднос на столе.
- Чашка разбилась, когда мне стало плохо. Но на столе оставались поднос, крышка от него и серебряный заварник…
- Ни черта там не было заварника! – граф вскочил и прошелся по комнате туда-сюда. – Поднос стоял, крышка… белая салфетка… Всё, - ему показалось, что жена встрепенулась, будто хотела что-то сказать, но потом опустила голову и промолчала. - Кто-то позаботился забрать его, когда скинул тебя. Наверняка, чтобы скрыть яд. Говоришь, чай принесла Барбетта? Я допрошу её, и если она причастна…
За окном послышались веселые голоса, ржание коней и лай собак – возвращались охотники.
Граф досадливо пристукнул кулаком по ладони:
- Как не вовремя гости… Но я их сейчас выпровожу. А ты, Бланш, - он ткнул пальцем в сторону жены. – Сидишь здесь и носа не показываешь. Запрись изнутри и впускай только меня. Ты поняла? Только меня.
- Нет, милорд, - ответила она тихо. – Это неправильно.
- Неправильно? Ты о чем?
Бланш села в постели, прикрываясь одеялом, и оглянулась. Взгляд ее скользнул по разрезанному платью.
- Принесите мне платье, - попросила она.- Оно висит на кресле, в моей спальне. Мне надо одеться и выйти к гостям.
- Тебе надо лежать в постели с грелками у пяток!
- Нет, - твердо сказала она. – Мы не имеем права испортить Гюнебрет её первый праздник. Что произошло – это страшно для меня, очень страшно. Но мы должны повременить с дознанием. Сейчас вам необходимо стать сначала отцом, и только потом – грозным судьей.
- Ты бредишь, - ответил граф резко, надевая рубашку. – Если промедлить, убийца скроется.
- Скорее всего, он уже скрылся, - сказала Бланш. В её голосе Алену послышались знакомые деловитые нотки. – Не будем спорить, милорд. Ваша дочь не должна пострадать. Поторопитесь принести мне одежду… я очень вас прошу.
- Бланш… - граф опять почувствовал суеверный страх. – Ты и в самом деле человеческая дочь?
- Что, милорд? – переспросила она удивленно.
- Ничего, - Ален отвернулся, доставая из сундука свой прежний черный камзол. – Пойду, принесу тебе платье.
Этот день я провела, как во сне. Мне удалось ничем не выказать своего страха - я разговаривала с гостями и даже смеялась. Ужин в беседке прошёл прекрасно – гости с удовольствием ели жареную на открытом огне дичь, пили пунш и наливки, юноши и девушки катались с горки и устраивали игры в догонялки, как маленькие дети. От сестёр я узнала, что моя падчерица была избрана королевой охоты, но поговорить с ней мне так и не удалось – Гюнебрет всё время находилась в кругу молодых людей, которые вдруг узрели в ней массу достоинств и наперебой пытались завладеть её вниманием.
Единственное, чего я не смогла заставить себя сделать – это посмотреть на пруд, в котором чуть не уснула навеки. Больших трудов мне стоило отговорить мужа, который не желал отпускать меня от себя ни на секунду, и готов был следовать за мной от кухни до беседки и обратно.
Я вдруг поняла, что мыслю какую-то ерунду, потом ощутила щекой холод каменного пола, а потом всё погрузилось в темноту. Некоторое время еще могла чувствовать, и мне показалось, что кто-то подхватил меня под мышки и куда-то поволок – сначала по ступенькам беседки, а потом по утоптанной снежной дорожке. Потом стало очень холодно, и я будто полетела, а потом вода залилась в нос и горло, и наступила окончательная чернота.
Прода от 11.03.2022, 08:56
Глава 25
Ален огляделся, высматривая жену. Барбетта сказала, что госпожа графиня составляет букеты в беседке.
- Там теперь так красиво, - говорила служанка, вытирая белоснежным полотенцем белоснежные же чашки, - как на картинке.
- Пойду, посмотрю, - тут же собрался в беседку Ален.
- Может, хотите сначала согреться, милорд? – засуетилась Барбетта. - Я сделаю вам горячего пунша.
- Не надо, обойдусь без пунша.
Спускаясь к пруду, он представлял нежное лицо жены и улыбался, предвкушая её удивление и смущение, когда он появится на пороге. Как красива она была вчера, как затуманились её глаза, когда она увидела его гладко выбритым. Стащив перчатку, Ален провел ладонью по подбородку и щекам. Он так привык к бороде, что сейчас временами чувствовал себя голым. Но Бланш понравилось! Он готов был поклясться, что понравилось!
Сбежав по ступенькам, Ален осторожно заглянул в беседку, желая застать Бланш врасплох. Но внутри было пусто. Ворохом лежали ветки с зелеными листьями и красными ягодами, на полу валялись какие-то осколки, на столе стояли серебряный поднос и крышка от него.
Осмотревшись, Ален не увидел Бланш поблизости. Куда она могла уйти? Он мазнул взглядом по расчищенной дорожке до пруда, потом посмотрел на тропинку, ведущую в лес. Куда подевалась эта девица, резвая, как козочка? Он опять посмотрел в сторону пруда и разом похолодел, потому что только сейчас заметил, что у берега тонкий лед был проломан, и в серой глубине, над которой клубились седые патлы пара, виднелось что-то белое, что он сначала принял за колыхание пара – рукав платья, надувшийся под водой пузырем!..
Ален бросился к пруду, на ходу пытаясь расстегнуть ремень, который был застёгнут поверх полушубка. У самой кромки пруда ему это удалось, и ремень и полушубок полетели в снег. Мороз сразу прихватил за бока, и по сравнению с ним вода показалась почти теплой. Ломая тонкую ледяную корку, граф добрался до белого рукава, вцепился в него и потянул к берегу. Из серой мглы показалось бледное лицо Бланш с закрытыми глазами, волосы плыли черными водорослями. Рванув девушку из воды, Ален тут же провалился по шею, а тело Бланш обрело тяжесть.
Он плохо помнил, как выбрался на берег, помнил только животный страх – ужас, когда подумал, что потерял её. После воды морозный воздух ударил почище вражеской стрелы, но Бланш осталась к этому безучастной. Ален уложил ее на брошенный полушубок и принялся тормошить, переворачивая с боку на бок:
- Ну же, Бланш, очнись! – бормотал он. – Да очнись же!
Только Бланш в его руках была, как тряпичная кукла, и помертвевшие губы уже приняли серовато-синий оттенок.
Пытаясь привести ее в чувство, Ален сам не заметил, как начал молиться, и чудо свершилось - грудь Бланш судорожно поднялась и опустилась, а потом девушка закашлялась, и изо рта её хлынула вода.
- Вот так, вот так… - Ален поддерживал голову жены, чувствуя, что сойти с ума от радости – это не так уж и сложно.
Не открывая глаз, Бланш застонала и застучала зубами от холода. На самом графе одежду уже прихватывало льдом, но он даже не замечал этого. Завернув Бланш в полушубок, он взвалил девушку на плечо, как охотничью добычу, и поспешил к замку.
По дороге он несколько раз оскальзывал и падал на колени, но так и не выпустил своей драгоценной ноши. Как назло, слуги разбрелись по делам, и на первом этаже было пусто и тихо. Не разуваясь, Ален взбежал по лестницам, пинком открыл двери своей спальни и положил дрожащую Бланш на кровать. Потом подтащил поближе к постели жаровню и раздул угли.
Бланш снова застонала, и Ален кинулся к ней, откидывая с её лица налипшие холодные волосы, гладя по щекам, касаясь её губ кончиками пальцев.
- Всё хорошо, всё хорошо, - шептал он ей, - сейчас согреешься…
Бутыль воды жизни, сухая простыня, тёплый плед – вот что ей сейчас было нужно. Но сначала девушку нужно было раздеть. Намокшее платье никак не желало отпускать свою хозяйку из холодных объятий, и Ален, схватив кинжал, в два счета располосовал дорогую ткань, а потом и тонкую нижнюю рубашку. Вскоре Бланш лежала, завернутая в простыню, плед и пуховое одеяло. Щеки и губы её порозовели, она несколько раз открывала глаза, но смотрела как сквозь пелену дождя – словно ничего не видя.
Ален встал на колени возле кровати, с тревогой всматриваясь девушке в лицо. Она снова открыла глаза, и он погладил её по плечу через одеяло, давая понять что находится рядом. Прикосновение она почувствовала и вдруг неуверенно и слабо улыбнулась:
- Милорд, вы спасли меня? Иначе я бы утонула?
- Всё позади, - сказал он, испытывая такую нежность, что казалось – еще немного и сердце растает. – Я позову Барбетту, тебе нужны горячая ванна и грелки в постель.
Но девушка высунула руку и удержала его:
- Но вы сами промокли до нитки, милорд, - голос её звучал слабо и казался чужим. – Переоденьтесь.
- В этом вся Бланш! Прежде, чем подумать о себе, она думает о других, - Ален засмеялся, но смех получился странным, как у безумца.
- Переоденьтесь, я настаиваю, - прошептала она, закрывая глаза.
Ален не стал больше спорить и за несколько секунд содрал с себя мокрую одежду, надел сухие подштанники и склонился над Бланш:
- Я купался не дольше минуты, а вот сколько ты пробыла в воде, мне не известно, - сказал он, гладя ее по лбу и волосам, которые, высыхая, начали пушиться. - Позову слуг, не бойся, я вернусь скоро.
- Подождите! – она сделала попытку подняться, но Ален почти насильно затолкал её обратно под одеяло, успев заметить мелькнувшую обнаженную грудь – белую, высокую, маленькую, но такую соблазнительную в своей девической невинности. – Ваша рука… - Бланш волновалась все больше. - Вы исцелились, милорд! Ваша рука действует!
- А где браслет? - спросил он в свою очередь.
Бланш взглянула на правую руку - браслета и в самом деле не было.
- Чему же удивляться? - сказала девушка, сияя глазами. - Проклятье исчезло, болезнь побеждена, вот и браслет исчез. Теперь он не нужен. Но вы исцелились, милорд! Какое это счастье!
- Твоё счастье, - ответил граф, чувствуя необыкновенный прилив нежности, радости, облегчения - ничего подобного он раньше не испытывал. – Иначе как бы я вытащил тебя? С чего это ты вздумала купаться посреди зимы, безумная Бланш?
Лицо ее, до этого осветившееся радостью, омрачилось, и Ален испугался, решив, что напомнил ей страшные минуты, когда она чуть не лишилась жизни. Он поспешил утешить её:
- Сейчас тебе ничто не угрожает.
- Как страшно… - она заплакала.
Заплакала тихо, стесняясь слёз и отворачиваясь, чтобы он не увидел их.
Ален принялся шептать ей слова утешения, и приникал к лежавшей на постели девушке всё теснее и теснее, но Бланш сама судорожно обхватила его за шею, прижалась щекой к щеке, содрогаясь от рыданий, которые напрасно пыталась сдержать.
- Умирать очень страшно, - шептала она.
Одеяло соскользнуло, плед распахнулся, и простыня – последняя преграда – упала на постель. Граф почувствовал, как девичьи груди скользнули по его груди, а на плечо закапали слезы – настоящие, обжигающе горячие. И этот миг решил все. Ален понял, что больше просто не может находиться вдали он неё. Она нужна ему, как воздух, как чистая вода, которую пьёшь. В его руках она вздрагивала, и от этого его самого пронзала сладкая дрожь.
- Бланш… – прошептал он хрипло, и она сразу отпустила его, ахнула и юркнула под одеяло, натягивая простынь до самого горла.
- Опять убегаешь, - сказал Ален, лаская взглядом такое дорогое ему лицо – темные блестящие глаза, нежный рот, потом взгляд его переместился ниже. Бланш настолько крепко сжала углы простыни, что побелели костяшки пальцев. Он коснулся губами этих рук, умевших многое – приводить в порядок запущенные замки, готовить вкуснейшие блюда, удерживать, как в тисках, его сердце: - Бланш, позволь только посмотреть… - граф осторожно сдвинул одеяло, под которым она пряталась, как испуганный зверек в норке, и потянул край простыни.
Ален тянул простыню осторожно, но настойчиво, но Бланш со своей стороны не желала подчиняться.
- Это неправильно, - взмолилась она.
Он и сам понимал, что неправильно. Но как остановиться, когда она была рядом – прикрытая лишь тонкой тканью? И только что сама его обнимала…
- Не бойся, - утешил граф. – Я не сделаю ничего плохого. Я ведь раздел тебя, и не набросился, как дикарь.
Опираясь на локоть, он навис над ней, едва касаясь губами щек девушки, тихонько целуя в висок, в уголок рта и продолжая нашептывать:
- Ты моя жена, я твой муж, ты давала клятву подчиняться каждому моему желанию…
- Но наш договор, - напомнила она, дрожа всем телом.
- И наш договор о том же… Ты обещала слушаться меня… Не бойся, я всего лишь взгляну… Только один раз…
- Ален! – простонала она.
- Только один раз…
Пальцы её разжались, и он медленно стянул простыню, которой Бланш стыдливо прикрывалась.
- Ты такая красивая, моя маленькая шоколадница, - граф погладил девушку по щеке, потом скользнул рукой ниже, проведя по белоснежной шее, между ключицами.
Больше всего Алена манили белоснежные девичьи груди с розовыми маленькими сосками. Вот они – совсем близко, можно чуть податься вперед и губами ощутить их лепестковую нежность. Но он сдержался, чтобы не напугать Бланш, и лишь прочертил кончиками пальцев вокруг одной груди, наслаждаясь бархатистой гладкостью кожи. Этого было мало – очень мало. И совсем не утишало жар, а лишь распаляло его.
Словно спасаясь от соблазна, Ален прикрыл белую грудь рукой, но ладонь ему тут же уперся отвердевший сосок. Граф чуть сжал руку, и Бланш снова запаниковала, зашептав:
- Вы просили только посмотреть, милорд!
Но он приложил палец к её губам, призывая к молчанию, и спросил приглушённым голосом:
- Чего так боится моя Бланш? Моя смелая, отчаянная Бланш? Ты вышла замуж за Синюю Бороду, ничего не боясь, а теперь, когда и бороды уже нет, чего-то испугалась?
Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз.
- Нет, конечно же, я не боюсь, - ответил за неё граф, снова возвращаясь к ласке, которая и дарила наслаждение, и мучила. – Разве тебе плохо со мной, Бланш? Тебе ведь нравится…
Девушка закрыла глаза, и брови жалостливо изломились, но она его не остановила, и это придало графу надежды и пыла.
- Ты совсем меня измучила, - продолжал говорить он, успокаивая Бланш, а сам уже положил ладонь на ее живот, спускаясь все ниже. – Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя в воде… Моя милая Бланш, как же можно было быть такой неосторожной, чтобы упасть с берега?
Рука его находилась всего в нескольких дюймах от девичьего лона, как вдруг Бланш выдохнула, по-прежнему не открывая глаз:
- Я не поскользнулась, милорд. Меня сбросили в воду.
Это было уже не смешно, и Ален приподнялся рывком:
- Что значит – сбросили?
Бланш открыла глаза и посмотрела на него честным взглядом:
- Думаю, что-то было подсыпано в чай, который я выпила. Я увидела, как зацвели ягоды падуба, и упала, а потом меня потащили и сбросили в пруд.
- Расскажи всё, как можно подробнее, - велел граф, хмурясь.
Любовный настрой пропал, как по волшебству. Зато на место любовному томлению пришла ярость. Кто-то посмел причинить зло его жене. Какая-то гадюка осмелилась навредить его маленькой святой. Он не сомневался ни разу, что Бланш говорит ему правду. Бланш просто не умеет лгать, он в этом уже убедился.
По её словам выходило, что Барбетта принесла в беседку тот самый отравленный чай…
- Но там не было чайника! – вспомнил граф. – Я видел осколки на полу и поднос на столе.
- Чашка разбилась, когда мне стало плохо. Но на столе оставались поднос, крышка от него и серебряный заварник…
- Ни черта там не было заварника! – граф вскочил и прошелся по комнате туда-сюда. – Поднос стоял, крышка… белая салфетка… Всё, - ему показалось, что жена встрепенулась, будто хотела что-то сказать, но потом опустила голову и промолчала. - Кто-то позаботился забрать его, когда скинул тебя. Наверняка, чтобы скрыть яд. Говоришь, чай принесла Барбетта? Я допрошу её, и если она причастна…
За окном послышались веселые голоса, ржание коней и лай собак – возвращались охотники.
Граф досадливо пристукнул кулаком по ладони:
- Как не вовремя гости… Но я их сейчас выпровожу. А ты, Бланш, - он ткнул пальцем в сторону жены. – Сидишь здесь и носа не показываешь. Запрись изнутри и впускай только меня. Ты поняла? Только меня.
- Нет, милорд, - ответила она тихо. – Это неправильно.
- Неправильно? Ты о чем?
Бланш села в постели, прикрываясь одеялом, и оглянулась. Взгляд ее скользнул по разрезанному платью.
- Принесите мне платье, - попросила она.- Оно висит на кресле, в моей спальне. Мне надо одеться и выйти к гостям.
- Тебе надо лежать в постели с грелками у пяток!
- Нет, - твердо сказала она. – Мы не имеем права испортить Гюнебрет её первый праздник. Что произошло – это страшно для меня, очень страшно. Но мы должны повременить с дознанием. Сейчас вам необходимо стать сначала отцом, и только потом – грозным судьей.
- Ты бредишь, - ответил граф резко, надевая рубашку. – Если промедлить, убийца скроется.
- Скорее всего, он уже скрылся, - сказала Бланш. В её голосе Алену послышались знакомые деловитые нотки. – Не будем спорить, милорд. Ваша дочь не должна пострадать. Поторопитесь принести мне одежду… я очень вас прошу.
- Бланш… - граф опять почувствовал суеверный страх. – Ты и в самом деле человеческая дочь?
- Что, милорд? – переспросила она удивленно.
- Ничего, - Ален отвернулся, доставая из сундука свой прежний черный камзол. – Пойду, принесу тебе платье.
Прода от 11.03.2022, 08:56
Глава 26
Этот день я провела, как во сне. Мне удалось ничем не выказать своего страха - я разговаривала с гостями и даже смеялась. Ужин в беседке прошёл прекрасно – гости с удовольствием ели жареную на открытом огне дичь, пили пунш и наливки, юноши и девушки катались с горки и устраивали игры в догонялки, как маленькие дети. От сестёр я узнала, что моя падчерица была избрана королевой охоты, но поговорить с ней мне так и не удалось – Гюнебрет всё время находилась в кругу молодых людей, которые вдруг узрели в ней массу достоинств и наперебой пытались завладеть её вниманием.
Единственное, чего я не смогла заставить себя сделать – это посмотреть на пруд, в котором чуть не уснула навеки. Больших трудов мне стоило отговорить мужа, который не желал отпускать меня от себя ни на секунду, и готов был следовать за мной от кухни до беседки и обратно.
