Спасение в Просторе – это святое.
Одна точка против двоих. Смерть в космосе красива и мгновенна – пых, и нет ничего, ни трупов, ни обломков, и не нужно потом долго отмывать руки от крови. Смерть в атмосфере, в целом, почти такая же. Обломки, правда, всё же достигают порой поверхности. Пилоты иногда даже выживают, как выжили в своё время Отец и мать.
Две точки ушли ввысь и исчезли. А третья понеслась вниз, вниз… Эна вздрогнула, осознав, что тот отдалённый гул, который она принимала за отзвуки уходящей грозы, на самом деле не имеет к грозе никакого отношения.
Это падал с неба ещё один неудачник, проигравший свой бой.
– Далеко, – сказала мать.
Эна вздрогнула, обернулась. Она не слышала, как мать подошла. Впрочем, та умела быть незаметной, когда хотела. Давало о себе знать военное прошлое.
– Слишком далеко, – мать сложила на груди руки, подпёрла спиной каменную стену. – В Степи…
Эна поняла, о чём она. В Степи жило злобное племя, неоднократно получавшее от Лесных Братьев по хвостам, а от Отца и матери – по мозгам. Но степняки не собирались сдаваться. Иной раз оттуда, с заката, доносилась их жадная ярость: навалиться ордой, подчинить себе, поглотить. Эне с самого детства пришлось учиться приёмам ментальной защиты. Учёбу она отчаянно ненавидела, потому что во время занятий нарушалась целостность сознания, а мать не умела обучать правильно.
– Я не учитель, – говорила она не раз. – У меня нет педагогического образования. Но ты у меня будешь жить, дочь. Несмотря ни на что и вопреки всему. Понимаю твою боль. Но – надо. Надо уметь давать ментальным атакам Степи отпор. Ты научишься. Выживешь. Таков твой Долг…
Про Долг Эна с самого начала осознанного восприятия себя как личности, – как носителя разума, – понимала очень хорошо. Долг перед памятью предков. И перед будущим потомков. Хотя какие у неё могли бы здесь быть дети? Не от брата же…
Но временами она всё-таки задумывалась. Жить в месте, лишённом будущего, – отменно неприятная вещь. Возможные дети, пусть даже запретным путём, давали смысл. Хотя представить себе, как это будет происходить в деталях, Эна не могла. Она ещё не дошла до того предела отчаяния, за которым подобное становилось возможным.
– Может быть, всё-таки… – начала было она, и умолкла.
Расстояние. Даже если убрать каким-то образом – каким? – из Степи всех врагов, преодолеть расстояние от родной пещеры до предполагаемого места падения звездолёта удастся не за один день и даже не за два. Ах, транспортник долетел бы за два-три часа! Пешком или верхом на топотуне будет не меньше пятидесяти дней. Но, скорее всего, даже больше. В дороге ведь надо что-то есть, как-то спать, умываться, охотиться для того, чтобы было что есть… Еду же с собой на такой долгий поход не понесёшь, она неизбежно испортится!
– Не выживет, – подытожила мать судьбу чужого пилота. – Но зато останется маяк.
– Маяк, – повторила Эна будоражащее душу слово.
На любом звездолёте, а на истребителях военных в особенности, всегда устанавливаются сигнальные маяки. Именно с тем, чтобы поисковые службы могли принять их волну и отправиться на поиски. Маяки встраиваются так и имеют такую защиту, что повредить их почти невозможно. При катастрофе, во всяком случае. Хотя происходит всякое.
Корабль Отца сгорел ещё в атмосфере, под ударами врагов. Его маяк существовал теперь в виде кварковой пыли разве что.
А мать уничтожила свой маяк намеренно. Тогда, на тот момент, она не хотела, чтобы её нашли.
– Были причины, – криво усмехаясь, пояснила она в ответ на вопрос зачем. – Не думаю, что тебе нужно о них сейчас знать, дочь.
Так и не рассказала. А Эна больше не спрашивала. Гордость мешала её приставать с расспросами и канючить, хотя хотелось, очень хотелось. История матери вызывала жгучее любопытство, от которого иной раз становилось плохо до тошноты. Но гордость побеждала. Нет, Эна не будет умолять и плакать. Она уже не ребёнок, чтобы так поступать!
– Теперь у нас на Планете есть маяк, – повторила мать. – Что ж, будем ждать…
– Ты как будто не рада…
– Если прилетят ваши, радости там будет немного, – хмуро буркнула мать.
– А если твои?
Эна знала о войне между народом Отца и народом матери, Человечеством. Возможно, война шла между звёзд и до сих пор. И кто бы ни прилетел на Планету, обитатели пещеры для них тут же разделятся на своих и чужих.
Поисковики не станут лично проводить фильтрацию. Вывезут на перевалочную базу. А вот уже там…
Эна не питала иллюзий насчёт своего народа. С врагами поступают так, как и должно поступать с врагами, на том мир стоит. Мать, похоже, думала точно так же и о Человечестве…
Но лучше плен и все, связанные с ним, унижения, чем сидеть вот здесь, безо всякой надежды, и думать о том, как родить детей от собственного брата! Первое на контрасте не казалось такой уж мерзостью, как второе.
– Если наши, – медленно выговорила мать, – то там обязательно будут телепаты высоких рангов. Они найдут нас быстро. А если ваши… В любом случае, они не оставят планету – где один маяк, там, возможно, есть и другие, возможно, в нерабочем состоянии. Они не успокоятся, пока не обследуют этот мир полностью. Нас они найдут.
– А… потом?
Мать пожала плечами и не ответила.
Глухой раскат грома заставил вздрогнуть: шла вторая грозовая волна. Ближе, чем Эна думала. Небо уже затягивало быстро несущимися тучами.
– Не стой долго под дождём, – сказала мать прежде, чем исчезнуть за пологом. – Промокнешь.
Она не добавила неизбежное: сушить одежду потом… В пещере не особенно мокрое высушишь, приходится носить в соседние залы, и там оно висит на плетённых из гибких прутьев верёвках днями. Но там хотя бы есть сквозняк… Зимой, правда, замерзает всё насмерть. Однажды Эна по глупости дёрнула примёрзшую к пруту ткань и та лопнула с лёгким звоном. Одно покрывало разделилось на два… Досадно. Потом вязать это всё из шерсти Лесных Братьев – кому…
Гроза приближалась. Уже можно было различить шум идущего к Нижнему Лесу ливня. А Эна всё стояла и смотрела в сторону Степи, где горела и никак не могла догореть поздняя заря.
Брат занялся новым делом: таскал наверх камни, иногда здоровые. А потом сидел с ними в обнимку, что-то на них выцарапывал. Для своих камней он облюбовал одну из верхних площадок, севернее и выше Места Памяти. Туда вела крутая тропа, по которой и без тяжести в руках подняться – подвиг совершить. Как брату удавалось пройти здесь с тяжёлым камнем, причём не один раз?
Наверху обнаружилось небольшое каменистое плато, заросшее жёсткой синеватой травой. Эна внимательно осмотрелась, выискивая чужие цветочницы. Прожорливое создание, обожает сидеть в засаде, выставив наружу симпатичные бутоны. Наступишь – надолго запомнишь. Если выживешь. Лесные Братья состояли в союзе с четырьмя такими. Они не жрали своих, в обмен на долю в добыче. Справедливый обмен, что там! Но чужие подобной добротой не страдали. Сожрут, переварят и удалят из организма раньше, чем успеешь пискнуть.
Впрочем, камни эти твари не любили, а здесь полно было россыпей, мелких и не очень. Известняк да песчаник, с редкими выходами базальтового гранита...
Плато постепенно повышалось к северо-западу, и завершалось громадным обрывом, в духе «костей не соберёшь». Нижний Лес с такой высоты казался игрушечным. Солнце окрашивало блестящую ленту Большой Реки в багровые тона. Как будто кровь текла… живая, не успевшая ещё остыть кровь…
Эна встряхнула головой. За рекой начиналась Степь, бескрайние равнины до самого горизонта, и даже смотреть в ту сторону не хотелось: сразу начинало ныть в висках глухой болью. Там, в Степи, стояли чужие низкие города из кровавого песчаника (этот рыхлый красный камень водился в изобилии и здесь), там жили те, кто ненавидел Лес и желал ему погибели. Всем Лесным Братьям, включая странных чужаков, взявших под покровительство лесное племя.
Ветер нёс сухую пыль, запахи цветущих трав и монотонные скребущие звуки.
Брат сидел рядом с одним из притащенным им самим камней и старательно выдалбливал на его поверхности какой-то узор. От гнутых линий внезапно заболела голова, почти так же, как от Степи. Эна оглянулась.
Камни лежали вокруг не в хаотичном порядке, как ей показалось поначалу. В их расположении явно намечалась какая-то система. Просто… их было мало. Пока ещё мало.
– Бестолочь, – сказала девушка. – Нашёл, чем заниматься.
Брат поднял голову и посмотрел на неё. Эна даже отступила на шаг под его взглядом: прежняя бессмысленность ушла, теперь брат смотрел прямо, с отчётливым недобром.
– Лучше бы воду качать помог! – зло бросила Эна. – Кому твои каменюки нужны? Их можно есть? Их можно пить? В резервуаре воды – цветочек нагадил. Матери тяжело, я тоже не робот.
Брат сжал ладонь. Зубило внезапно раскрошилось под его пальцами. Он очень удивился, долго стряхивал обломки. Кажется, поранился – показалась кровь.
– Сила есть – ума не надо, – съязвила Эна, не в состоянии удержаться. – Ну, и сиди здесь до тех пор, пока не засохнешь на корню.
От избытка чувств она пнула камень с неоконченным рисунком. Но того, что случилось дальше, девушка не ожидала настолько, что не успела ни отреагировать вовремя, ни даже осознать – а что же, собственно, произошло?
Камень от пинка завалился на бок, перекатился и – соскользнул вниз! Летел он долго и канул в зелёном море деревьев совершенно без звука. Теперь обратно его так просто не поднимешь. Мало спуститься! Надо ещё обойти скалы, выйти точно к месту падения, найти… и не факт ещё, целым. После соприкосновения с землёй – или с чьим-нибудь черепом! – камень мог и расколоться в брызги...
Видно, те же самые мысли пришли в голову и брату. Эна не успела позлорадствовать как следует: братовы клешни сомкнулись у неё на горле. В ту же секунду ноги девушки повисли над пропастью. И даже завизжать не вышло, потому что глотку пережало на совесть.
Всё.
Неужели – всё?..
Мир начал меркнуть: мозгу без кислорода становилось худо. Может, и хорошо. Ведь если потерять сознание сейчас, то уже не почувствуешь фатального удара о ветви и землю потом…
… Она очнулась от жуткой боли в горле. Захрипела, втягивая в себя воздух, по-прежнему сухой и пыльный. Какое-то время просто наслаждалась тем, что жива. Страшная пропасть и заранее уже пережитая смерть от соприкосновения с землёй отодвигались, уходили в прошлое, растворялись в памяти как нечто отменно жуткое, но – не свершившиеся.
Эна увидела прямо перед носом босые ноги брата. Скотина! Бешеная злость вздёрнула с земли. Но полноценно встать не удалось: Эна утвердилась на четвереньках, и её жестоко стошнило. Брат подождал, пока не прекратятся спазмы, потом постучал пальцем ей по лбу. Эна злобно вскинула голову. И ей указали на выведенную в пыли фразу.
«Не лезь».
Это-то Эна прочесть смогла, ментасикхр, единый язык Народа, любой ребёнок получает базовые знания о нём ещё в самый первый каскад пробуждения наследственной памяти. А у брата таких каскадов было три, даже четыре, если приплюсовать сюда самый первый. Что-то да задержалось в его пустой голове, как видно.
Не лезь.
– Да пошёл ты, – сипло прохрипела Эна, перекатываясь на пятки и держась за шею. – Урод.
Брату было уже всё равно. Повернулся спиной – ну, не дурак ли? – и занялся другим камнем. Эна стиснула пальцы на рукояти отцовского ножа. Пережитый ужас не отпускал её, и к нему добавлялась злость на генетически неполноценного придурка, не способного воспринять на себя Взрослое Имя.
Он едва не убил. Едва не убил… а ведь даже смотреть не имеет права без особого дозволения!
Кара здесь могла быть всего одна, и при том незамедлительная.
– В спину? Молодец.
Эна вздрогнула и обернулась. В голосе матери прозвучало безграничное презрение. И к привычному «как она посмела презирать меня!» добавилось чувство отменной неловкости. В спину бьют только трусы, это-то Эна понимала хорошо.
– Он едва не убил меня! – яростно выплюнула девушка.
Получилось так себе: горло болело, голос прозвучал хриплым карканьем. Но ярость подавила боль.
Эна вспомнила, как болтались ноги над страшной пропастью, вспомнила в тонких частностях, как угасало лишённое всякой возможности сделать вдох сознание. Страх отдался болью в затылке, но вместе со страхом пришли и злость, и ярость. Как он посмел!.
Мать молчала. Она умела внимать с убийственным тщанием. Ей достаточно было услышать что-либо, чтобы оно прозвучало глупо.
– Он хотел меня убить, – повторила Эна.
Мать медленно скрестила на груди руки, всем своим видом показывая «я тебя внимательно слушаю».
– Ну, да, я пнула один из его дурацких камней, – закипая, прошипела Эна. – И что, надо следом меня выбрасывать?! Это же просто камень!
Молчание. Кто только придумал видеть в тишине, лишённой ответов, какое-то там согласие?! Сейчас. Уже. Согласием от матери даже не пахло. А вот осуждением и нестерпимым выводом «сама дура виновата» – сколько угодно.
И ещё давил мерзким чувством прочитанный в пыли приказ.
Не лезь.
Что брат вообще о себе возомнил?!!
– Надоело жить, Эна, – медленно выговорила мать, – так прыгни вниз головой с обрыва. Но брата в свои проблемы не впутывай, пожалуйста. Ему твоя кровь на руках ни к чему.
– Вот как! – восхитилась девушка, растирая пострадавшее горло. – И ты не остановишь?!
– Зачем мне останавливать труса? – пожала она плечами. – Низкую и подлую душонку, готовую ударить в спину?
Эна задохнулась от возмущения и ярости. Низкая? Подлая?!
– Эн, – позвала мать брата, и тот поднялся, развернулся к ней всем телом.
Гибкое и одновременно грозное вышло движение. Предки брата были воинами, и передавшееся от них наследие не могло пропасть без следа даже при укушенном беспамятностью разуме.
Они ушли. Какое-то время Эна смотрела им вслед. Искусала губы в кровь и не заметила этого. Не чувствовала противного солоноватого привкуса во рту, не ощущала боли. Всё – ему, всё – ему, неполноценному! А мне?
Эна не понимала, что с ней происходит, почему её так задевает отношение матери. Казалось бы, не всё ли равно? Мать – человек. Так зачем наследнице древнего рода внимание человека? Но, видно, нужно было зачем-то. Так нужно, что… хоть головой вниз с обрыва, действительно.
Эна подошла к краю. Села, поджав ноги, совсем рядом со страшным краем. Далеко внизу путались в кронах деревьев низкие облака. Кажется, в лесу пошёл дождь. А здесь всё ещё светило солнце, косо пробиваясь из-под стены ползущих с юга тёмных туч. Кажется, вечером будет гроза. А может, и не будет.
Так просто. Одно движение, и короткий полёт. И всё закончится. Пещера эта проклятая. Тоска по звёздам, утраченным ещё до рождения. Дурной брат, которому Взрослое Имя не вложишь, как ни старайся, а пройти по тонкому мостику между безумием и Памятью он не в состоянии. Некому отправить в Путь. Некому сопроводить. Некому встретить. Отец брата никогда не ступал на эту планету. Может, и к лучшему. Может, он помер где-нибудь среди проклятых звезд. Люди убили. И вот уж за кого мстить даже в голову не приходило.
Детей зачинать нужно во имя Долга. Или ради Любви. А не вот так, просто потому, что захотелось, и возможность была.
Уродство порождает только уродство. И ничего, кроме.
Шаги. Эна узнала мать, и не обернулась. Обида точила её, но показывать свои чувства – себя не уважать.
Одна точка против двоих. Смерть в космосе красива и мгновенна – пых, и нет ничего, ни трупов, ни обломков, и не нужно потом долго отмывать руки от крови. Смерть в атмосфере, в целом, почти такая же. Обломки, правда, всё же достигают порой поверхности. Пилоты иногда даже выживают, как выжили в своё время Отец и мать.
Две точки ушли ввысь и исчезли. А третья понеслась вниз, вниз… Эна вздрогнула, осознав, что тот отдалённый гул, который она принимала за отзвуки уходящей грозы, на самом деле не имеет к грозе никакого отношения.
Это падал с неба ещё один неудачник, проигравший свой бой.
– Далеко, – сказала мать.
Эна вздрогнула, обернулась. Она не слышала, как мать подошла. Впрочем, та умела быть незаметной, когда хотела. Давало о себе знать военное прошлое.
– Слишком далеко, – мать сложила на груди руки, подпёрла спиной каменную стену. – В Степи…
Эна поняла, о чём она. В Степи жило злобное племя, неоднократно получавшее от Лесных Братьев по хвостам, а от Отца и матери – по мозгам. Но степняки не собирались сдаваться. Иной раз оттуда, с заката, доносилась их жадная ярость: навалиться ордой, подчинить себе, поглотить. Эне с самого детства пришлось учиться приёмам ментальной защиты. Учёбу она отчаянно ненавидела, потому что во время занятий нарушалась целостность сознания, а мать не умела обучать правильно.
– Я не учитель, – говорила она не раз. – У меня нет педагогического образования. Но ты у меня будешь жить, дочь. Несмотря ни на что и вопреки всему. Понимаю твою боль. Но – надо. Надо уметь давать ментальным атакам Степи отпор. Ты научишься. Выживешь. Таков твой Долг…
Про Долг Эна с самого начала осознанного восприятия себя как личности, – как носителя разума, – понимала очень хорошо. Долг перед памятью предков. И перед будущим потомков. Хотя какие у неё могли бы здесь быть дети? Не от брата же…
Но временами она всё-таки задумывалась. Жить в месте, лишённом будущего, – отменно неприятная вещь. Возможные дети, пусть даже запретным путём, давали смысл. Хотя представить себе, как это будет происходить в деталях, Эна не могла. Она ещё не дошла до того предела отчаяния, за которым подобное становилось возможным.
– Может быть, всё-таки… – начала было она, и умолкла.
Расстояние. Даже если убрать каким-то образом – каким? – из Степи всех врагов, преодолеть расстояние от родной пещеры до предполагаемого места падения звездолёта удастся не за один день и даже не за два. Ах, транспортник долетел бы за два-три часа! Пешком или верхом на топотуне будет не меньше пятидесяти дней. Но, скорее всего, даже больше. В дороге ведь надо что-то есть, как-то спать, умываться, охотиться для того, чтобы было что есть… Еду же с собой на такой долгий поход не понесёшь, она неизбежно испортится!
– Не выживет, – подытожила мать судьбу чужого пилота. – Но зато останется маяк.
– Маяк, – повторила Эна будоражащее душу слово.
На любом звездолёте, а на истребителях военных в особенности, всегда устанавливаются сигнальные маяки. Именно с тем, чтобы поисковые службы могли принять их волну и отправиться на поиски. Маяки встраиваются так и имеют такую защиту, что повредить их почти невозможно. При катастрофе, во всяком случае. Хотя происходит всякое.
Корабль Отца сгорел ещё в атмосфере, под ударами врагов. Его маяк существовал теперь в виде кварковой пыли разве что.
А мать уничтожила свой маяк намеренно. Тогда, на тот момент, она не хотела, чтобы её нашли.
– Были причины, – криво усмехаясь, пояснила она в ответ на вопрос зачем. – Не думаю, что тебе нужно о них сейчас знать, дочь.
Так и не рассказала. А Эна больше не спрашивала. Гордость мешала её приставать с расспросами и канючить, хотя хотелось, очень хотелось. История матери вызывала жгучее любопытство, от которого иной раз становилось плохо до тошноты. Но гордость побеждала. Нет, Эна не будет умолять и плакать. Она уже не ребёнок, чтобы так поступать!
– Теперь у нас на Планете есть маяк, – повторила мать. – Что ж, будем ждать…
– Ты как будто не рада…
– Если прилетят ваши, радости там будет немного, – хмуро буркнула мать.
– А если твои?
Эна знала о войне между народом Отца и народом матери, Человечеством. Возможно, война шла между звёзд и до сих пор. И кто бы ни прилетел на Планету, обитатели пещеры для них тут же разделятся на своих и чужих.
Поисковики не станут лично проводить фильтрацию. Вывезут на перевалочную базу. А вот уже там…
Эна не питала иллюзий насчёт своего народа. С врагами поступают так, как и должно поступать с врагами, на том мир стоит. Мать, похоже, думала точно так же и о Человечестве…
Но лучше плен и все, связанные с ним, унижения, чем сидеть вот здесь, безо всякой надежды, и думать о том, как родить детей от собственного брата! Первое на контрасте не казалось такой уж мерзостью, как второе.
– Если наши, – медленно выговорила мать, – то там обязательно будут телепаты высоких рангов. Они найдут нас быстро. А если ваши… В любом случае, они не оставят планету – где один маяк, там, возможно, есть и другие, возможно, в нерабочем состоянии. Они не успокоятся, пока не обследуют этот мир полностью. Нас они найдут.
– А… потом?
Мать пожала плечами и не ответила.
Глухой раскат грома заставил вздрогнуть: шла вторая грозовая волна. Ближе, чем Эна думала. Небо уже затягивало быстро несущимися тучами.
– Не стой долго под дождём, – сказала мать прежде, чем исчезнуть за пологом. – Промокнешь.
Она не добавила неизбежное: сушить одежду потом… В пещере не особенно мокрое высушишь, приходится носить в соседние залы, и там оно висит на плетённых из гибких прутьев верёвках днями. Но там хотя бы есть сквозняк… Зимой, правда, замерзает всё насмерть. Однажды Эна по глупости дёрнула примёрзшую к пруту ткань и та лопнула с лёгким звоном. Одно покрывало разделилось на два… Досадно. Потом вязать это всё из шерсти Лесных Братьев – кому…
Гроза приближалась. Уже можно было различить шум идущего к Нижнему Лесу ливня. А Эна всё стояла и смотрела в сторону Степи, где горела и никак не могла догореть поздняя заря.
***
Брат занялся новым делом: таскал наверх камни, иногда здоровые. А потом сидел с ними в обнимку, что-то на них выцарапывал. Для своих камней он облюбовал одну из верхних площадок, севернее и выше Места Памяти. Туда вела крутая тропа, по которой и без тяжести в руках подняться – подвиг совершить. Как брату удавалось пройти здесь с тяжёлым камнем, причём не один раз?
Наверху обнаружилось небольшое каменистое плато, заросшее жёсткой синеватой травой. Эна внимательно осмотрелась, выискивая чужие цветочницы. Прожорливое создание, обожает сидеть в засаде, выставив наружу симпатичные бутоны. Наступишь – надолго запомнишь. Если выживешь. Лесные Братья состояли в союзе с четырьмя такими. Они не жрали своих, в обмен на долю в добыче. Справедливый обмен, что там! Но чужие подобной добротой не страдали. Сожрут, переварят и удалят из организма раньше, чем успеешь пискнуть.
Впрочем, камни эти твари не любили, а здесь полно было россыпей, мелких и не очень. Известняк да песчаник, с редкими выходами базальтового гранита...
Плато постепенно повышалось к северо-западу, и завершалось громадным обрывом, в духе «костей не соберёшь». Нижний Лес с такой высоты казался игрушечным. Солнце окрашивало блестящую ленту Большой Реки в багровые тона. Как будто кровь текла… живая, не успевшая ещё остыть кровь…
Эна встряхнула головой. За рекой начиналась Степь, бескрайние равнины до самого горизонта, и даже смотреть в ту сторону не хотелось: сразу начинало ныть в висках глухой болью. Там, в Степи, стояли чужие низкие города из кровавого песчаника (этот рыхлый красный камень водился в изобилии и здесь), там жили те, кто ненавидел Лес и желал ему погибели. Всем Лесным Братьям, включая странных чужаков, взявших под покровительство лесное племя.
Ветер нёс сухую пыль, запахи цветущих трав и монотонные скребущие звуки.
Брат сидел рядом с одним из притащенным им самим камней и старательно выдалбливал на его поверхности какой-то узор. От гнутых линий внезапно заболела голова, почти так же, как от Степи. Эна оглянулась.
Камни лежали вокруг не в хаотичном порядке, как ей показалось поначалу. В их расположении явно намечалась какая-то система. Просто… их было мало. Пока ещё мало.
– Бестолочь, – сказала девушка. – Нашёл, чем заниматься.
Брат поднял голову и посмотрел на неё. Эна даже отступила на шаг под его взглядом: прежняя бессмысленность ушла, теперь брат смотрел прямо, с отчётливым недобром.
– Лучше бы воду качать помог! – зло бросила Эна. – Кому твои каменюки нужны? Их можно есть? Их можно пить? В резервуаре воды – цветочек нагадил. Матери тяжело, я тоже не робот.
Брат сжал ладонь. Зубило внезапно раскрошилось под его пальцами. Он очень удивился, долго стряхивал обломки. Кажется, поранился – показалась кровь.
– Сила есть – ума не надо, – съязвила Эна, не в состоянии удержаться. – Ну, и сиди здесь до тех пор, пока не засохнешь на корню.
От избытка чувств она пнула камень с неоконченным рисунком. Но того, что случилось дальше, девушка не ожидала настолько, что не успела ни отреагировать вовремя, ни даже осознать – а что же, собственно, произошло?
Камень от пинка завалился на бок, перекатился и – соскользнул вниз! Летел он долго и канул в зелёном море деревьев совершенно без звука. Теперь обратно его так просто не поднимешь. Мало спуститься! Надо ещё обойти скалы, выйти точно к месту падения, найти… и не факт ещё, целым. После соприкосновения с землёй – или с чьим-нибудь черепом! – камень мог и расколоться в брызги...
Видно, те же самые мысли пришли в голову и брату. Эна не успела позлорадствовать как следует: братовы клешни сомкнулись у неё на горле. В ту же секунду ноги девушки повисли над пропастью. И даже завизжать не вышло, потому что глотку пережало на совесть.
Всё.
Неужели – всё?..
Мир начал меркнуть: мозгу без кислорода становилось худо. Может, и хорошо. Ведь если потерять сознание сейчас, то уже не почувствуешь фатального удара о ветви и землю потом…
… Она очнулась от жуткой боли в горле. Захрипела, втягивая в себя воздух, по-прежнему сухой и пыльный. Какое-то время просто наслаждалась тем, что жива. Страшная пропасть и заранее уже пережитая смерть от соприкосновения с землёй отодвигались, уходили в прошлое, растворялись в памяти как нечто отменно жуткое, но – не свершившиеся.
Эна увидела прямо перед носом босые ноги брата. Скотина! Бешеная злость вздёрнула с земли. Но полноценно встать не удалось: Эна утвердилась на четвереньках, и её жестоко стошнило. Брат подождал, пока не прекратятся спазмы, потом постучал пальцем ей по лбу. Эна злобно вскинула голову. И ей указали на выведенную в пыли фразу.
«Не лезь».
Это-то Эна прочесть смогла, ментасикхр, единый язык Народа, любой ребёнок получает базовые знания о нём ещё в самый первый каскад пробуждения наследственной памяти. А у брата таких каскадов было три, даже четыре, если приплюсовать сюда самый первый. Что-то да задержалось в его пустой голове, как видно.
Не лезь.
– Да пошёл ты, – сипло прохрипела Эна, перекатываясь на пятки и держась за шею. – Урод.
Брату было уже всё равно. Повернулся спиной – ну, не дурак ли? – и занялся другим камнем. Эна стиснула пальцы на рукояти отцовского ножа. Пережитый ужас не отпускал её, и к нему добавлялась злость на генетически неполноценного придурка, не способного воспринять на себя Взрослое Имя.
Он едва не убил. Едва не убил… а ведь даже смотреть не имеет права без особого дозволения!
Кара здесь могла быть всего одна, и при том незамедлительная.
– В спину? Молодец.
Эна вздрогнула и обернулась. В голосе матери прозвучало безграничное презрение. И к привычному «как она посмела презирать меня!» добавилось чувство отменной неловкости. В спину бьют только трусы, это-то Эна понимала хорошо.
– Он едва не убил меня! – яростно выплюнула девушка.
Получилось так себе: горло болело, голос прозвучал хриплым карканьем. Но ярость подавила боль.
Эна вспомнила, как болтались ноги над страшной пропастью, вспомнила в тонких частностях, как угасало лишённое всякой возможности сделать вдох сознание. Страх отдался болью в затылке, но вместе со страхом пришли и злость, и ярость. Как он посмел!.
Мать молчала. Она умела внимать с убийственным тщанием. Ей достаточно было услышать что-либо, чтобы оно прозвучало глупо.
– Он хотел меня убить, – повторила Эна.
Мать медленно скрестила на груди руки, всем своим видом показывая «я тебя внимательно слушаю».
– Ну, да, я пнула один из его дурацких камней, – закипая, прошипела Эна. – И что, надо следом меня выбрасывать?! Это же просто камень!
Молчание. Кто только придумал видеть в тишине, лишённой ответов, какое-то там согласие?! Сейчас. Уже. Согласием от матери даже не пахло. А вот осуждением и нестерпимым выводом «сама дура виновата» – сколько угодно.
И ещё давил мерзким чувством прочитанный в пыли приказ.
Не лезь.
Что брат вообще о себе возомнил?!!
– Надоело жить, Эна, – медленно выговорила мать, – так прыгни вниз головой с обрыва. Но брата в свои проблемы не впутывай, пожалуйста. Ему твоя кровь на руках ни к чему.
– Вот как! – восхитилась девушка, растирая пострадавшее горло. – И ты не остановишь?!
– Зачем мне останавливать труса? – пожала она плечами. – Низкую и подлую душонку, готовую ударить в спину?
Эна задохнулась от возмущения и ярости. Низкая? Подлая?!
– Эн, – позвала мать брата, и тот поднялся, развернулся к ней всем телом.
Гибкое и одновременно грозное вышло движение. Предки брата были воинами, и передавшееся от них наследие не могло пропасть без следа даже при укушенном беспамятностью разуме.
Они ушли. Какое-то время Эна смотрела им вслед. Искусала губы в кровь и не заметила этого. Не чувствовала противного солоноватого привкуса во рту, не ощущала боли. Всё – ему, всё – ему, неполноценному! А мне?
Эна не понимала, что с ней происходит, почему её так задевает отношение матери. Казалось бы, не всё ли равно? Мать – человек. Так зачем наследнице древнего рода внимание человека? Но, видно, нужно было зачем-то. Так нужно, что… хоть головой вниз с обрыва, действительно.
Эна подошла к краю. Села, поджав ноги, совсем рядом со страшным краем. Далеко внизу путались в кронах деревьев низкие облака. Кажется, в лесу пошёл дождь. А здесь всё ещё светило солнце, косо пробиваясь из-под стены ползущих с юга тёмных туч. Кажется, вечером будет гроза. А может, и не будет.
Так просто. Одно движение, и короткий полёт. И всё закончится. Пещера эта проклятая. Тоска по звёздам, утраченным ещё до рождения. Дурной брат, которому Взрослое Имя не вложишь, как ни старайся, а пройти по тонкому мостику между безумием и Памятью он не в состоянии. Некому отправить в Путь. Некому сопроводить. Некому встретить. Отец брата никогда не ступал на эту планету. Может, и к лучшему. Может, он помер где-нибудь среди проклятых звезд. Люди убили. И вот уж за кого мстить даже в голову не приходило.
Детей зачинать нужно во имя Долга. Или ради Любви. А не вот так, просто потому, что захотелось, и возможность была.
Уродство порождает только уродство. И ничего, кроме.
Шаги. Эна узнала мать, и не обернулась. Обида точила её, но показывать свои чувства – себя не уважать.
