Только вот – как?
Деревья уже доставали макушками до самой земли. Ещё немного, лягут совсем. Листья с них облетели, чёрные стволы глянцевито блестели под осенним накрапывающим дождиком. Ягоды отошли, теперь пришла пора грибов. Грибами эти наросты называла мать, хотя, конечно, они мало общего имели с грибами, культивируемыми Человечеством, для плотной и здоровой пищи. Связки с плоскими оранжевыми пластинами легко сохранялись в холодных нижних пещерах. Они шли на корм рыбе в подземном озере: зимой ту рыбу можно было есть без опаски отравиться насмерть. Возможно, грибы как-то удаляли из них токсины, накапливающиеся в мясе за период безгрибной диеты.
В общем, опять и снова. Короб на спину, и – собирать, собирать, собирать. Отвар из грибов, приправленный скромным куском мяса из запасов – отличное зимнее блюдо, когда мясо приходилось экономить, а живот требовал белковой пищи. В холод всегда хочется есть больше. Особенно когда снаружи воют бураны, и приходится сидеть внутри пещеры сутками напролёт.
Подруга брата оправилась после родов и ходила на охоту, по грибы или в патруль, справедливо рассудив, что за детьми присмотрит приёмная мать, а ей, раз уж так получилось, негоже валяться в логове и стонать. Надо приносить пользу племени!
Вот насчёт пользы у Лесных Братьев здорово было закручено. Ни один не сидел без дела! Даже искалеченные на охоте находили себе занятие, пусть даже пустяковое, не требующее значительных усилий, не особенно племени и нужное. Но к собственным больным и раненым лесные относились с уважением. Жрать своих считалось если не грехом, то неправедным деянием точно.
Больше всего грибов росло у Большой реки. Здесь деревья склоняли свои макушки не на серую лесную землю, а в воду, и там, подо льдом, у них созревали крупные алые шишки с семенами. Потом семена уносило весеннее половодье, и где-то далеко вырастало новое дерево. Неплохой способ размножить себя в пространстве.
Эна думала, какое счастье, что Большая река действительно очень широкая и большая. Дерево в зиму не может достать макушкой до противоположного берега, даже самое старое и высокое. Оно даже до середины не достаёт!
Срединное русло реки никогда не замерзало даже в самые лютые морозы, настолько сильным было там течение. Степь получила бы отличные мосты для нападения, если бы деревья дотягивались до противоположного берега.
Эна вспрыгнула на толстый чёрный ствол, прошлась к воде. Опасно, скользко, упадёшь – вымокнешь с головы до ног и, пока доберёшься до родной пещеры, замёрзнешь напрочь. Но добыча стоила риска: особо крупные, в руку толщиной, пластины грибов росли почти у самой воды…
Серая подруга брата – Эна так и не удосужилась узнать её имя – села наверху, отказываясь спускаться вниз.
– Балда, – насмешливо сказала ей девушка. – А когти на что? Это тебе не скользкие сапоги из кожи семирога!
Серая не ответила, храня молчаливое достоинство. Эна мысленно плюнула, и осторожно проскользнула ещё ниже.
В воздухе пахло осенней сыростью, прелой листвой, терпким тонким ароматом созревших грибов, умирающей в преддверии зимы водяной травой, заполонившей берег…
… Эна подняла голову в самый последний миг. Случайно.
И оказалась практически нос к носу со степняком, затаившимся среди чёрных, лежавших уже на самой воде, ветвей. Быстрое течение вскипало на сучках говорливыми бурунчиками.
А ненавидящий взгляд врага, – ментальный, конечно же, самцы этого вида не имеют глаз, – внезапно затянул в бездну.
Эна судорожно вздохнула, и поняла, что неудержимо падает, только тогда, когда увидела, как скользят по чёрному, скользкому от дождя, стволу пальцы. Скользят, не могут зацепиться, оставляют за собой бороздки и – срываются окончательно…
Последнее, что Эна успела увидеть, – стоявшего на берегу брата. Он стоял неподвижно, сложив на груди руки, и ветер трепал выбившуюся из его косы тёмно-синюю прядь.
Просто стоял.
Просто смотрел…
«Нет! – в панике подумала Эна. – Не может быть! Мне мерещится! Эн – беспамятная бестолочь, но уж не настолько!»
Она не успела почувствовать, как ледяная вода принимает одеревеневшее от ужаса тело.
Тьма поглотила её раньше.
Прошлое разбилось на множество мелких, острых, больно ранящих, осколков, ссыпалось куда-то вниз, в бездну, и там пропало навсегда.
Будущее ещё не наступило. От него не следовало ждать хорошего. Что может быть хорошего в темноте небытия? В чёрной воде, отделившей жизнь от неба…
Настоящее включалось урывками, ненадолго, и осознавалось примерно никак.
Яростный бой, на пару с серой. Зубы против зубов, нож против клыков. Беззвучный телепатический удар, расколовший разум. И ещё один. И ещё…
Кровь по течению. Алая.
Тьма, которая велит. Не спрятаться, не уклониться, не рвануть зубами или отцовским клинком.
Тьма…
Что такое «тьма»?
Каменистые пустоши с редкими стеблями ещё живой, ещё не поникшей на зиму травы.
Что такое «зима»?
Куда-то вели, куда-то несли, что-то делали… А кто, что…
Чёрное озеро затопило все мысли, все логические построения, растворило в себе и прошлое, и настоящее, и будущее.
Ничего не было. Ничего нет. Ничего не будет.
Пустота.
Что такое «пустота»?
Даже когда долгая дорога окончилась в странном чужом городе, с низкими строениями и высокими колоннами из красного песчаника, ничто не дрогнуло в голове, ни единой мысли.
Песок внизу. Холодное сизое небо как крышка гранитной гробницы.
Что такое «гробница»?
Стена напротив. Стена за спиной. Руки не скованы и ноги свободны, потому что скован и несвободен разум. Да что там, разума и нет – до приказа и после него.
Ментальное подавление.
Без знака вопроса, просто как факт.
И чёрное озеро, поглотившее всё. Призрачное озеро. Озеро мыслей, точнее, их отсутствие.
Назови своё имя.
Требование – как тяжёлый камень, упавший на гладкую глянцевую поверхность озера, так похожего на другие озёра, и в то же время не являющегося одним из них. Камень, породивший круги…
Назови Имя или умри.
Без воли. Без жизни. Без памяти.
Что такое Имя?
Круги по воде…
Назови или умри.
И чёрное озеро выходит из берегов, плещет в реальность и собирается тягучей кровью в громадной чаше.
Сверху. Кровавые струи, чёрные в тусклом предвечернем свете, стекают откуда-то сверху, по специальному желобку. И собираются в чашу. Много собралось крови, не меньше половины чаши, так много, что можно даже увидеть своё отражение на поверхности. Смазанное, колеблющееся, неузнаваемое, чисто контуры, не более. И всё-таки это – «я».
Что такое «я»? Кто я такое?..
Короткая лестница. Впереди идущие поднимаются сами. Два шага, поднять голову, подставляя горло под жертвенный нож. Высверк лезвия. Бегущая кровь. Вот, значит, тот самый верх, откуда…
Головы. Головы на воздетых кольях. Много голов, длинный ряд, длинный… и именно недавние жертвы, возможно, сегодняшние. Нет черепов. Нет полуразложившихся. Все – свежие. Все погибли совсем недавно. Ни один ещё не успел остыть.
Где тела, непонятно. Может, сброшены в яму. Здесь наверняка есть большая яма… Что такое «яма»? Но достаточно и одних голов.
Серые и белые – лесные. Рыжие – не пойми кто. Бурые – свои же, степные, чем-либо не угодившее правящей ментальной общине. Кажется, есть и детские тоже.
Вспышкой – безжизненное лицо своего. Кто-то из Народа попался в лапы страшным палачам. Недавно. Не так давно. И теперь шлёт свой беззвучный крик со склизкого, улитого кровью кола…
Что такое – Народ?
Вопрос внезапно накрывает чёрной волной. И волна, помимо спазма в лёгких, приносит с собой понимание.
Оль Лейран Луараветаларем Неуше.
Старшие Дети Мирового Древа.
Народ.
Память раскручивается неудержимой воронкой – по спирали, к самым истокам. Быстрее, чем вздох. Стремительнее, чем мгновение.
Впереди остаётся всего одна жертва. Мужчина из Народа, теперь уже можно понять и осознать разницу в одежде и внешности. Местные настолько уверены в своём ментальном превосходстве, что ничего не отобрали у пленников, даже оружие.
К чему оружие, если нет воли его применить, даже и ради своего спасения?
Мужчина делает последний шаг. Тяжело, будто не хочет, будто со всей ясностью понимает, что его ждёт, но не в силах противиться приказу. У него – тёмные, почти чёрные, с отливом в синеву волосы. Спутанные, грязные, висят непотребными сосульками. А профиль вполоборота – профиль брата.
Что такое брат…
Вспышкой – память о лесном береге, стоящий со скрещёнными на груди руками мужчина, такие же волосы, но собранные в косу, такой же взгляд... Даже не вопрос, потому что ответ пришёл раньше, чем вопрос сформулировался до конца.
Брат есть брат. Свой. Превращать его в источник бегущей крови не надо. Нельзя.
И чёрное озеро плещет в занесённый кривой нож вместе с ужасающим криком.
Темнота.
Тишина.
Холод.
Кто ты?
Кто я?
В пустое сознание стремительно врастает наследие Отца, и – частично – матери-человека.
Приходит Имя, стирая, подчиняя себе всё вокруг.
И тьма, которая велит, перестаёт быть.
Назови имя.
Йелленкоунраав Бэйлиранен Илариа.
Звёзды. Первое, что увидели глаза – звёздное небо, не такое, как там, дома, над родной пещерой. Пещера вспомнилась чётко и ясно, так, будто проснулась на жёстком каменном ложе только вчера.
… Сытные запахи от очага – в углях доходила до готовности рыба, приправленная оранжевыми пластинками грибов... В животе сразу заурчало, тело вспомнило, что уже давно не получало нормальной пищи. То, чем кормили в плену степняки, назвать едой не повернулся бы язык. И память о нём следовало отбросить и растоптать, чтобы не стошнило.
Небо. Чёрный купол, и яркие неподвижные точки на нём, звёзды. Светлая россыпь – часть галактического рукава, видного отсюда. И – светящиеся призрачным оранжевым светом гигантские рога на горизонте.
Рога…
Почему их два, а не семь?
Кажется, вопрос прозвучал в стылом воздухе вслух. Изо рта вырвался парок вместе со словами.
– Это местный спутник. Луна. Безопасно…
Не эсперанто. Родной язык, хоть и слегка искажённый неродным выговором. Говоривший принадлежал к другому семейному древу. То есть, не был родственником совсем.
Странно, почему глаза увидели в нём брата. Совсем не брат. Хотя очень похож, очень. Можно спутать, если видишь впервые. Такой же разрез глаз, форма носа. Волосы кажутся совсем чёрными, как и взгляд. Родич брата?
– Идти можете? Надо уходить.
– Запах… – голос не слушался, пришлось напрячься. – Жареным… пахнет… надо бы поесть.
– Это не та еда, которую есть можно, – отрезал мужчина. – Умерли не все. Выжившие ещё могут придти за нами. Пойдёмте!
Он протянул руку, и Йеллен, подумав, вложила пальцы в его ладонь.
Они долго шли между низких построек. Камень и глина, и покатые крыши, заросшие жёсткой степной травой. То и дело на глаза попадались трупы.
Степной город вымер если не весь, то его значительная часть точно.
Тьма, которая велит…
Йеллен пробрало морозом, стоило только вспомнить. Они же все состояли в этой «тьме». Коллективное сознание Степи безжалостно подавляло любых чужаков, имевших несчастье угодить в её владения. Девушка помнила своё обессмыслившееся состояние слишком чётко и полно, чтобы не понимать, в какую беду она с размаху влетела.
Да, сила Степи заключалась в её ментальном единстве.
Но оно же и убило степняков с гарантией после того, как погибло само. Связь оставалась, вот в чём всё дело. Холодное понимание произошедшего продолжало анализировать, сопоставлять и делать выводы.
Связь с пленными оставалась, пробуждение сознания в одном из них вызвало слишком пристальное внимание общины, но когда родовая память проснулась окончательно, местные оказались не готовы к её силе.
Пришло знание о том, как не готовыми в похожей ситуации оказывались и сильные менталисты Земной Федерации. Только федералы в телепатических науках ушли очень далеко от примитивных инфолокалей местных зверолюдей. Им удавалось свести ущерб к минимуму. Если кто и погибал, то только тот, кто непосредственно завязан был на общение. А здесь погибли все, кто не успел оборвать связь.
То есть, примерно все.
В данном конкретном городе так уж точно.
– Куда мы идём? – спросила Йеллен, внезапно сообразив, что просто следует за незнакомцем, не понимая толком, куда они идут и зачем.
А кто он такой, чтобы указывать дочери Старшей ветви клана Иларийонов?!
– Сюда, – ответ по информативности превзошёл все ожидания.
Ещё и крепкая ладонь цепко обхватила локоть, направляя. Йеллен резко выдернула руку. Один из приёмов, доставшийся в качестве науки от матери. Мать не делала скидку ни на пол, ни на статус, – вообще ни на что. Учила на совесть. И – тогда ещё Эна – не возражала. Такой уж тут был мир. Борись или умри. Единственный девиз на все времена.
– Сюда – это куда?
– Не начинайте, пожалуйста.
Ишь ты, не понравилось ему! Он – чужой, хоть и тоже сын Народа. Но Народ не един. Разные семейные Древа относились друг к другу по-разному. Встречались и такие, между которыми давно пролегла река вражды. Похоже, уцелевший принадлежал как раз к такому.
В темноте невозможно было различить знаки у него на лице и на рукояти родового ножа на поясе.
– Пока ты не объяснишь мне, куда мы идём…
Он покачал головой. Поднял палец, мол, «внимание».
– Слушайте.
Йеллен склонила голову. И обмерла от глухого, отчаянного, древнего, как сам этот мир, ужаса, зародившегося глубоко внутри.
В холодном стылом воздухе разносился многоголосый яростный вой. Уцелевшие степняки вышли на кровавую охоту.
– Давно вы здесь?
– В Степи? – не поняла девушка.
– На планете.
– Всю жизнь. Я здесь родилась…
– Значит, знаете, как прятаться от агрессивных телепатов, раз дожили до своего возраста.
– Да, но… но… это же Степь!
Девушка вспомнила, как всегда боялась Степи. Даже под защитой матери, в родной пещере. Ментальное давление, исходящее от давних непримиримых врагов пробивалось в сны и наполняло ночи отменными кошмарами. А теперь этот… этот… предлагает затаиться под самым носом у свирепых вооружённых воинов! Именно ментально затаиться, потому что физически – таиться здесь негде.
Не прятаться же в том, что местные называли домом: норе-яме под земляной крышей! Тупик, капкан, одна на двоих могила, если крыша вдруг обрушится. Строители-то из местных зверолюдей пока ещё никакие.
– Они слепы, – неумолимо продолжал незнакомец, никак не сбивая дыхание, несмотря на бег. – Слепы все, даже самки, несмотря на то, что у самок глаза как раз есть. Глаза – рудиментарный орган, всё равно ничего не видит, разве что реагирует на смену дня и ночи, не более того. Их главный инструмент – телепатия. Страх убегающей жертвы, запах её пота… Вы умеете останавливать потоотделение?
Йеллен прикусила губу. Мать учила, она помнила. Но знания, полученные в детстве от матери, переплетались со знаниями, пришедшими из глубин родовой памяти, и внезапно оказалось очень сложно расцепить их, разъединить, понять, где какое, и выбрать наиболее правильно.
– Если не умеете, придётся вас бросить. Не обессудьте.
– Что?– возмутилась девушка. – Как вы смеете! Вы не можете меня бросить просто так!
– Я не собираюсь погибать просто так.
– Я тоже жить хочу! – возмущённо выкрикнула Йеллен.
***
Деревья уже доставали макушками до самой земли. Ещё немного, лягут совсем. Листья с них облетели, чёрные стволы глянцевито блестели под осенним накрапывающим дождиком. Ягоды отошли, теперь пришла пора грибов. Грибами эти наросты называла мать, хотя, конечно, они мало общего имели с грибами, культивируемыми Человечеством, для плотной и здоровой пищи. Связки с плоскими оранжевыми пластинами легко сохранялись в холодных нижних пещерах. Они шли на корм рыбе в подземном озере: зимой ту рыбу можно было есть без опаски отравиться насмерть. Возможно, грибы как-то удаляли из них токсины, накапливающиеся в мясе за период безгрибной диеты.
В общем, опять и снова. Короб на спину, и – собирать, собирать, собирать. Отвар из грибов, приправленный скромным куском мяса из запасов – отличное зимнее блюдо, когда мясо приходилось экономить, а живот требовал белковой пищи. В холод всегда хочется есть больше. Особенно когда снаружи воют бураны, и приходится сидеть внутри пещеры сутками напролёт.
Подруга брата оправилась после родов и ходила на охоту, по грибы или в патруль, справедливо рассудив, что за детьми присмотрит приёмная мать, а ей, раз уж так получилось, негоже валяться в логове и стонать. Надо приносить пользу племени!
Вот насчёт пользы у Лесных Братьев здорово было закручено. Ни один не сидел без дела! Даже искалеченные на охоте находили себе занятие, пусть даже пустяковое, не требующее значительных усилий, не особенно племени и нужное. Но к собственным больным и раненым лесные относились с уважением. Жрать своих считалось если не грехом, то неправедным деянием точно.
Больше всего грибов росло у Большой реки. Здесь деревья склоняли свои макушки не на серую лесную землю, а в воду, и там, подо льдом, у них созревали крупные алые шишки с семенами. Потом семена уносило весеннее половодье, и где-то далеко вырастало новое дерево. Неплохой способ размножить себя в пространстве.
Эна думала, какое счастье, что Большая река действительно очень широкая и большая. Дерево в зиму не может достать макушкой до противоположного берега, даже самое старое и высокое. Оно даже до середины не достаёт!
Срединное русло реки никогда не замерзало даже в самые лютые морозы, настолько сильным было там течение. Степь получила бы отличные мосты для нападения, если бы деревья дотягивались до противоположного берега.
Эна вспрыгнула на толстый чёрный ствол, прошлась к воде. Опасно, скользко, упадёшь – вымокнешь с головы до ног и, пока доберёшься до родной пещеры, замёрзнешь напрочь. Но добыча стоила риска: особо крупные, в руку толщиной, пластины грибов росли почти у самой воды…
Серая подруга брата – Эна так и не удосужилась узнать её имя – села наверху, отказываясь спускаться вниз.
– Балда, – насмешливо сказала ей девушка. – А когти на что? Это тебе не скользкие сапоги из кожи семирога!
Серая не ответила, храня молчаливое достоинство. Эна мысленно плюнула, и осторожно проскользнула ещё ниже.
В воздухе пахло осенней сыростью, прелой листвой, терпким тонким ароматом созревших грибов, умирающей в преддверии зимы водяной травой, заполонившей берег…
… Эна подняла голову в самый последний миг. Случайно.
И оказалась практически нос к носу со степняком, затаившимся среди чёрных, лежавших уже на самой воде, ветвей. Быстрое течение вскипало на сучках говорливыми бурунчиками.
А ненавидящий взгляд врага, – ментальный, конечно же, самцы этого вида не имеют глаз, – внезапно затянул в бездну.
Эна судорожно вздохнула, и поняла, что неудержимо падает, только тогда, когда увидела, как скользят по чёрному, скользкому от дождя, стволу пальцы. Скользят, не могут зацепиться, оставляют за собой бороздки и – срываются окончательно…
Последнее, что Эна успела увидеть, – стоявшего на берегу брата. Он стоял неподвижно, сложив на груди руки, и ветер трепал выбившуюся из его косы тёмно-синюю прядь.
Просто стоял.
Просто смотрел…
«Нет! – в панике подумала Эна. – Не может быть! Мне мерещится! Эн – беспамятная бестолочь, но уж не настолько!»
Она не успела почувствовать, как ледяная вода принимает одеревеневшее от ужаса тело.
Тьма поглотила её раньше.
ГЛАВА 4
Прошлое разбилось на множество мелких, острых, больно ранящих, осколков, ссыпалось куда-то вниз, в бездну, и там пропало навсегда.
Будущее ещё не наступило. От него не следовало ждать хорошего. Что может быть хорошего в темноте небытия? В чёрной воде, отделившей жизнь от неба…
Настоящее включалось урывками, ненадолго, и осознавалось примерно никак.
Яростный бой, на пару с серой. Зубы против зубов, нож против клыков. Беззвучный телепатический удар, расколовший разум. И ещё один. И ещё…
Кровь по течению. Алая.
Тьма, которая велит. Не спрятаться, не уклониться, не рвануть зубами или отцовским клинком.
Тьма…
Что такое «тьма»?
Каменистые пустоши с редкими стеблями ещё живой, ещё не поникшей на зиму травы.
Что такое «зима»?
Куда-то вели, куда-то несли, что-то делали… А кто, что…
Чёрное озеро затопило все мысли, все логические построения, растворило в себе и прошлое, и настоящее, и будущее.
Ничего не было. Ничего нет. Ничего не будет.
Пустота.
Что такое «пустота»?
Даже когда долгая дорога окончилась в странном чужом городе, с низкими строениями и высокими колоннами из красного песчаника, ничто не дрогнуло в голове, ни единой мысли.
Песок внизу. Холодное сизое небо как крышка гранитной гробницы.
Что такое «гробница»?
Стена напротив. Стена за спиной. Руки не скованы и ноги свободны, потому что скован и несвободен разум. Да что там, разума и нет – до приказа и после него.
Ментальное подавление.
Без знака вопроса, просто как факт.
И чёрное озеро, поглотившее всё. Призрачное озеро. Озеро мыслей, точнее, их отсутствие.
Назови своё имя.
Требование – как тяжёлый камень, упавший на гладкую глянцевую поверхность озера, так похожего на другие озёра, и в то же время не являющегося одним из них. Камень, породивший круги…
Назови Имя или умри.
Без воли. Без жизни. Без памяти.
Что такое Имя?
Круги по воде…
Назови или умри.
И чёрное озеро выходит из берегов, плещет в реальность и собирается тягучей кровью в громадной чаше.
Сверху. Кровавые струи, чёрные в тусклом предвечернем свете, стекают откуда-то сверху, по специальному желобку. И собираются в чашу. Много собралось крови, не меньше половины чаши, так много, что можно даже увидеть своё отражение на поверхности. Смазанное, колеблющееся, неузнаваемое, чисто контуры, не более. И всё-таки это – «я».
Что такое «я»? Кто я такое?..
Короткая лестница. Впереди идущие поднимаются сами. Два шага, поднять голову, подставляя горло под жертвенный нож. Высверк лезвия. Бегущая кровь. Вот, значит, тот самый верх, откуда…
Головы. Головы на воздетых кольях. Много голов, длинный ряд, длинный… и именно недавние жертвы, возможно, сегодняшние. Нет черепов. Нет полуразложившихся. Все – свежие. Все погибли совсем недавно. Ни один ещё не успел остыть.
Где тела, непонятно. Может, сброшены в яму. Здесь наверняка есть большая яма… Что такое «яма»? Но достаточно и одних голов.
Серые и белые – лесные. Рыжие – не пойми кто. Бурые – свои же, степные, чем-либо не угодившее правящей ментальной общине. Кажется, есть и детские тоже.
Вспышкой – безжизненное лицо своего. Кто-то из Народа попался в лапы страшным палачам. Недавно. Не так давно. И теперь шлёт свой беззвучный крик со склизкого, улитого кровью кола…
Что такое – Народ?
Вопрос внезапно накрывает чёрной волной. И волна, помимо спазма в лёгких, приносит с собой понимание.
Оль Лейран Луараветаларем Неуше.
Старшие Дети Мирового Древа.
Народ.
Память раскручивается неудержимой воронкой – по спирали, к самым истокам. Быстрее, чем вздох. Стремительнее, чем мгновение.
Впереди остаётся всего одна жертва. Мужчина из Народа, теперь уже можно понять и осознать разницу в одежде и внешности. Местные настолько уверены в своём ментальном превосходстве, что ничего не отобрали у пленников, даже оружие.
К чему оружие, если нет воли его применить, даже и ради своего спасения?
Мужчина делает последний шаг. Тяжело, будто не хочет, будто со всей ясностью понимает, что его ждёт, но не в силах противиться приказу. У него – тёмные, почти чёрные, с отливом в синеву волосы. Спутанные, грязные, висят непотребными сосульками. А профиль вполоборота – профиль брата.
Что такое брат…
Вспышкой – память о лесном береге, стоящий со скрещёнными на груди руками мужчина, такие же волосы, но собранные в косу, такой же взгляд... Даже не вопрос, потому что ответ пришёл раньше, чем вопрос сформулировался до конца.
Брат есть брат. Свой. Превращать его в источник бегущей крови не надо. Нельзя.
И чёрное озеро плещет в занесённый кривой нож вместе с ужасающим криком.
***
Темнота.
Тишина.
Холод.
Кто ты?
Кто я?
В пустое сознание стремительно врастает наследие Отца, и – частично – матери-человека.
Приходит Имя, стирая, подчиняя себе всё вокруг.
И тьма, которая велит, перестаёт быть.
Назови имя.
Йелленкоунраав Бэйлиранен Илариа.
***
Звёзды. Первое, что увидели глаза – звёздное небо, не такое, как там, дома, над родной пещерой. Пещера вспомнилась чётко и ясно, так, будто проснулась на жёстком каменном ложе только вчера.
… Сытные запахи от очага – в углях доходила до готовности рыба, приправленная оранжевыми пластинками грибов... В животе сразу заурчало, тело вспомнило, что уже давно не получало нормальной пищи. То, чем кормили в плену степняки, назвать едой не повернулся бы язык. И память о нём следовало отбросить и растоптать, чтобы не стошнило.
Небо. Чёрный купол, и яркие неподвижные точки на нём, звёзды. Светлая россыпь – часть галактического рукава, видного отсюда. И – светящиеся призрачным оранжевым светом гигантские рога на горизонте.
Рога…
Почему их два, а не семь?
Кажется, вопрос прозвучал в стылом воздухе вслух. Изо рта вырвался парок вместе со словами.
– Это местный спутник. Луна. Безопасно…
Не эсперанто. Родной язык, хоть и слегка искажённый неродным выговором. Говоривший принадлежал к другому семейному древу. То есть, не был родственником совсем.
Странно, почему глаза увидели в нём брата. Совсем не брат. Хотя очень похож, очень. Можно спутать, если видишь впервые. Такой же разрез глаз, форма носа. Волосы кажутся совсем чёрными, как и взгляд. Родич брата?
– Идти можете? Надо уходить.
– Запах… – голос не слушался, пришлось напрячься. – Жареным… пахнет… надо бы поесть.
– Это не та еда, которую есть можно, – отрезал мужчина. – Умерли не все. Выжившие ещё могут придти за нами. Пойдёмте!
Он протянул руку, и Йеллен, подумав, вложила пальцы в его ладонь.
Они долго шли между низких построек. Камень и глина, и покатые крыши, заросшие жёсткой степной травой. То и дело на глаза попадались трупы.
Степной город вымер если не весь, то его значительная часть точно.
Тьма, которая велит…
Йеллен пробрало морозом, стоило только вспомнить. Они же все состояли в этой «тьме». Коллективное сознание Степи безжалостно подавляло любых чужаков, имевших несчастье угодить в её владения. Девушка помнила своё обессмыслившееся состояние слишком чётко и полно, чтобы не понимать, в какую беду она с размаху влетела.
Да, сила Степи заключалась в её ментальном единстве.
Но оно же и убило степняков с гарантией после того, как погибло само. Связь оставалась, вот в чём всё дело. Холодное понимание произошедшего продолжало анализировать, сопоставлять и делать выводы.
Связь с пленными оставалась, пробуждение сознания в одном из них вызвало слишком пристальное внимание общины, но когда родовая память проснулась окончательно, местные оказались не готовы к её силе.
Пришло знание о том, как не готовыми в похожей ситуации оказывались и сильные менталисты Земной Федерации. Только федералы в телепатических науках ушли очень далеко от примитивных инфолокалей местных зверолюдей. Им удавалось свести ущерб к минимуму. Если кто и погибал, то только тот, кто непосредственно завязан был на общение. А здесь погибли все, кто не успел оборвать связь.
То есть, примерно все.
В данном конкретном городе так уж точно.
– Куда мы идём? – спросила Йеллен, внезапно сообразив, что просто следует за незнакомцем, не понимая толком, куда они идут и зачем.
А кто он такой, чтобы указывать дочери Старшей ветви клана Иларийонов?!
– Сюда, – ответ по информативности превзошёл все ожидания.
Ещё и крепкая ладонь цепко обхватила локоть, направляя. Йеллен резко выдернула руку. Один из приёмов, доставшийся в качестве науки от матери. Мать не делала скидку ни на пол, ни на статус, – вообще ни на что. Учила на совесть. И – тогда ещё Эна – не возражала. Такой уж тут был мир. Борись или умри. Единственный девиз на все времена.
– Сюда – это куда?
– Не начинайте, пожалуйста.
Ишь ты, не понравилось ему! Он – чужой, хоть и тоже сын Народа. Но Народ не един. Разные семейные Древа относились друг к другу по-разному. Встречались и такие, между которыми давно пролегла река вражды. Похоже, уцелевший принадлежал как раз к такому.
В темноте невозможно было различить знаки у него на лице и на рукояти родового ножа на поясе.
– Пока ты не объяснишь мне, куда мы идём…
Он покачал головой. Поднял палец, мол, «внимание».
– Слушайте.
Йеллен склонила голову. И обмерла от глухого, отчаянного, древнего, как сам этот мир, ужаса, зародившегося глубоко внутри.
В холодном стылом воздухе разносился многоголосый яростный вой. Уцелевшие степняки вышли на кровавую охоту.
***
– Давно вы здесь?
– В Степи? – не поняла девушка.
– На планете.
– Всю жизнь. Я здесь родилась…
– Значит, знаете, как прятаться от агрессивных телепатов, раз дожили до своего возраста.
– Да, но… но… это же Степь!
Девушка вспомнила, как всегда боялась Степи. Даже под защитой матери, в родной пещере. Ментальное давление, исходящее от давних непримиримых врагов пробивалось в сны и наполняло ночи отменными кошмарами. А теперь этот… этот… предлагает затаиться под самым носом у свирепых вооружённых воинов! Именно ментально затаиться, потому что физически – таиться здесь негде.
Не прятаться же в том, что местные называли домом: норе-яме под земляной крышей! Тупик, капкан, одна на двоих могила, если крыша вдруг обрушится. Строители-то из местных зверолюдей пока ещё никакие.
– Они слепы, – неумолимо продолжал незнакомец, никак не сбивая дыхание, несмотря на бег. – Слепы все, даже самки, несмотря на то, что у самок глаза как раз есть. Глаза – рудиментарный орган, всё равно ничего не видит, разве что реагирует на смену дня и ночи, не более того. Их главный инструмент – телепатия. Страх убегающей жертвы, запах её пота… Вы умеете останавливать потоотделение?
Йеллен прикусила губу. Мать учила, она помнила. Но знания, полученные в детстве от матери, переплетались со знаниями, пришедшими из глубин родовой памяти, и внезапно оказалось очень сложно расцепить их, разъединить, понять, где какое, и выбрать наиболее правильно.
– Если не умеете, придётся вас бросить. Не обессудьте.
– Что?– возмутилась девушка. – Как вы смеете! Вы не можете меня бросить просто так!
– Я не собираюсь погибать просто так.
– Я тоже жить хочу! – возмущённо выкрикнула Йеллен.
