… Широкий поток мутной воды полетел откуда-то сверху, мимо нас, в обрыв. Гром гремел уже без перерыва так, что закладывало уши. А потом и сверху хлынуло. Там, на небе, явно прорвало дамбу и затыкать брешь никто не торопился.
– Вода смывает все следы, – сказал Темнодар, усаживаясь под каменной стеной в своей излюбленной манере, коленками назад. – Плохо.
– О каких следах говорит Темнодар? – спросила я, устраиваясь рядом.
Уголок сполз с плеча мне на колени и затих. Ему не нравился дождь.
– Врата после закрытия оставляют след, – объяснил нивикиец. – Иногда… след можно стабилизровать. У блуждающих Врат след сильнее. Но гроза пришла сюда некстати.
– Как вода может смыть пространственный след? – изумилась я. – Искажения в пространстве ведь возникают, не в воздухе или там камне.
– Пусть Камнеломка раскроет глаза и уши, – усмехнулся нивикиец. – С неба льётся не простой дождь.
Как будто дожди бывают сложными! Я собралась уже фыркнуть, но что-то остановило меня. Что-то странное, на грани осознания, какое-то чувство, будто…
… будто разорванное моим проходом через блуждающие Врата пространство сейчас штопают и склеивают струи дождя. Гром как шило портного в стародавние времена прокалывает жёсткую ткань, молния снуёт сквозь отверстия проворной иголкой, а следом тянется серебристая нить дождя…
– Темнодар и Камнеломка не успели, – размеренно продолжил нивикиец. – Вода – исцеляет, вода – лучший стабилизатор из всех возможных, Блуждающие Врата откроются здесь теперь уже очень нескоро.
– Но там же друзья! – вскричала я, вскакивая. – Там… да как же так-то!
– Дождь отменить хочется? – хмыкнул Темнодар. – Попробуй.
– Темнодар думает, ничего не получится? – яростно крикнула я, перекрывая голосом очередной громовой раскат.
– Темнодар знает, что ничего не получится, – поправили меня. – Пусть Камнеломка сядет и не тратит цветы души на бесполезные прыжки.
Я упёрла руки в бока и внимательно осмотрела своего нивикийского приятеля. Одет, как воин. Бешеное солнце – воинский знак! – у него на одежде и даже на копытах выжжено. Но больно умный он для воина. И, похоже, отлично разбирается в том, как работают Врата.
– Друзья Камнеломки остались во Вратах, – сказала я. – Найти надо. Спасти!
Темнодар лишь пожал плечами, очень по-человечески. Я села рядом, обхватила коленки руками. Я не знала, что делать! Я не знала, где и как искать Томпаля. А уж теперь, когда проклятая гроза смыла все следы отработавших Врат, тем более не знала, как мне быть.
Я хочу домой! Я хочу найти всех и домой! Больше я ничего не хочу.
Но…
Я попала в Нивикию!
Немыслимо. Время обратного хода не имеет. Как это стало возможным, почему? Может, Врата отработали только в пространстве? И я попала туда, где живут потомки нивикийцев, те, кто уцелел тогда во время страшного мора или вторжения или что это такое было, выкосившего их всех. Точнее, всех, о ком стало известно нам.
А какая разница? Во времени я потерялась или в пространстве, какая разница, если не придут и не спасут? Теперь я буду жить здесь одна. Как-то. Как?
Но и на этот вопрос я не знала ответа.
Гроза между тем успокаивалась, утихала, уползала за скальную гряду, отделявшую низину от остального мира. Что там, за каменным хребтом? Может, город. Может, снова пустынная местность. Но Темнодар прав: здесь оставаться нельзя…
От отчаяния и слёз я задремала и сама не заметила как. А очнуться пришлось от резкого укола страха. Ну, как, страха. Уголок воткнул в меня свой короткий конец, острый, как шило. И ещё добавил электричества, поганец. Немного, но проснулась я мгновенно.
Небо очистилось и над изломанным горным хребтом разлилась полоса тёмно-розовой вечерней зари. Звёзды ещё не проступили на небе, но мир дышал сумраком и вечерней прохладой. Деревья стояли неподвижно. Несмотря на бушевавшую недавно грозу, ветер улёгся совсем. «Чиквирк, чиквир, вир, квир», – трещали по кустам какие-то насекомые. Звук показался мне незнакомым и знакомым одновременно, а вот второй укол от Уголка – отменно лишним.
– Сдурел? – зашипела я на противный кристалл.
А потом увидела
И тут же вскочила на ноги, срывая с пояса раздвижной шест.
Потому что впереди Темнодар отчаянно бился с двумя рослыми врагами, молча, свирепо и отчаянно. Кто они, я разбираться не стала. Свои нападать не вздумали бы.
– Стоять! – заорала я, раскручивая шест.
Клянусь, я не хотела убивать. Никого. Но сработал эффект неожиданности, враги обернулись на меня. И Темнодар их прикончил. В два счёта.
Я выронила шест, и он схлопнулся в безобидный кругляш. Две быстрых смерти внезапно ударили меня так сильно, как будто оба раза я умерла сама. Я упала на колени и не заметила, как рассадила кожу до крови. Не почувствовала, как Уголок карабкается мне на плечо.
– Ты убил их! – забыла про нивикийский, забыла про всё. – Проклятый убийца! Ты их убил!!!
Я не ждала, что он поймёт меня. Тёмная кровь уже начала выступать из-под трупов. Благодарение всем звёздам, они упали лицами вниз, и кровь текла под уклон, к обрыву, а не в мою сторону. В нос ударил резкий, железный какой-то запах, и меня согнуло в жестоком спазме.
Темнодар подошёл ко мне, крепко взял под локоть и вздёрнул на ноги. Я бы влепила ему по шее, но меня трясло, да и в голову не пришло, что надо драться, не просто драться, – бить на поражение. Все уроки Ана куда-то делись.
Мы тренировались серьёзно, я помнила, но никогда и никто даже не задумывался об убийстве. Я, во всяком случае. Победить, вывихнуть руку, зажать шею… но убить?! По-настоящему. До лужи крови из-под взрезанной глотки.
Пришла я в себя в лесу, возле негромко звеневшего ручья. Вода текла каскадами, из одной каменной чаши в другую. Сам поток был порождением отбушевавшей грозы, в сухие дни вместо него здесь просто сочилось что-то некрупными каплями. Темнодар безо всяких затей сунул мою голову под один из таких каскадиков.
Холодная вода обожгла, будто кипятком.
– Храмовники, – объяснил мой спутник. – Служители Белоголового Паука. Что ж, теперь хотя бы ясно, в какой матавийк открылись блуждающие Врата.
– В какой же? – спросила я.
Я всё понимала. Нас убивали. Нас убили бы обоих, если бы не Темнодар…
– В тот, где контроль над Вратами в руках у белоголовых.
– Как ясно и понятно всё! – съязвила я, утираясь ладонями. – У белоголовых разве один матавийк?
– Много, – не стал спорить Темнодар. – Но гораздо меньше, чем во всей Вселенной.
Он протянул мне ладонь, разжал пальцы. Тусклый отсвет сумеречной зари на металле – кругляш свёрнутого раздвижного шеста. Я выронила его там, наверху, и не заметила, когда.
Я осторожно взяла шест с ладони нивикийца, прицепила его к поясу:
– Благодарность Темнодару.
– Оружие терять нельзя, – укорил он меня. – Камнеломке ещё не доводилось убивать?
– Тёмное небо, – высказалась я в сердцах. – Нет, конечно!
– А придётся.
– Нет! Можно же решить миром! Договориться! Слова имеют не меньшую силу, чем удар ножом по горлу!
– Пусть Камнеломка расскажет белоголовым, – язвительно посоветовал нивикиец. – Найдёт такие слова силы, что успеет сказать прежде, чем голова покатится в другую от тела сторону!
«Кук, кук, кук, – раздался вдруг замогильный голос, от которого кровь мгновенно застыла в жилах. – Кугухук, кугухук, ук, ук, ук!»
Животное? Птица? Враги?!
Ночной лес давил своей массивностью. Сверху деревья казались игрушечными. Отсюда, снизу, их кроны казались мрачными чёрными гигантами, перекрывавшими небо. К первому, вопящему дурниной голосу присоединился второй. Какое-то время существа яростно перекрикивали друг друга, соревнуясь в том, кто кого переорёт, а потом замолчал сначала один, а за ним и второй.
И тогда зазвучал мерный стрёкот каких-то ночных насекомых. Или не насекомых. Скрипы, шорохи, какие-то тени, тёмные на тёмном, снова кугух, только далеко…
– Камнеломка думает, что из леса придут звери, – сказала я, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. – Разорвут. Съедят…
– Подавятся, – мрачно пообещал Темнодар. – Сюда.
В его руке зажглась палочка люминофора. Во всяком случае, свет она источала почти такой же, как наши люминофоры, резкий, химически-жёлтый. Что ж, по крайней мере мы не переломаем себе ноги. И, может быть, не наступим на какую-нибудь змею…
Гроза ушла, но вслед за нею пришла влажная духота мокрого после проливного дождя леса. Я обливалась потом, замучилась утирать лоб, чтобы не текло в глаза. Мне, конечно, подошёл бы лёгкий морозец с небольшим снежком, как нередко бывало у нас летом на Старой Терре. Вот только кто мне здесь отгрузит вожделенный холод. Не белоголовые же! Терпи, Ликесса, капитаном будешь.
Недалеко от каскадного ручья обнаружилась узкая и, к счастью, сухая пещера, не занятая никем из местных обитателей.
Мы осторожно протиснулись в узкую щель и попали в небольшое пространство, образованное несколькими валунами. Дикий грозовой ливень не сумел превратить её в подобие сырого подвала, он сюда попросту не попал, обтёк по краям. Очень удачно.
Когда-то давно здесь прошёл мощнейший оползень, он нагромоздил друг на друга огромные скальные обломки. С тех пор они обомшели и заплыли скудной горной почвой. По боку одного из камней тянулись мелкие серебряные цветочки. Они слегка светились в темноте.
Я смотрела на них и не могла оторваться: до чего же красиво! Мрак, камень, враги кругом, неизвестно, чего ждать. А здесь доверчиво раскрывают тоненькие полупрозрачные лепестки маленькие цветы.
Я вскинула голову. Мне показалось, будто в отдалении снова начала ворчать гроза.
– Если ливень вернётся, здесь, возможно, затопит всё, – сказала я.
– Ночью по горам не ходят, – отрезал Темнодар известной истиной, за которую немало неудачников заплатили переломанными конечностями и свёрнутыми шеями.
Он погасил люминофор, свернув гибкую трубку в колечко, и наступила полная темнота, из серии «хоть глаз коли». Но всё же какой-то свет здесь существовал, хоть и очень слабый. По мере того, как постепенно привыкали к мраку глаза, я начала замечать островки света из всё тех же серебряных цветов. А высоко над головой свешивались откуда-то сверху цветы покрупнее, уже размером с фалангу большого пальца. По форме они напоминали детские фонарики и светились тревожным оранжевым огнём.
Оранжевый относится к тёплой части спектра, некстати вдруг вспомнилось мне, но здешние цветы умудрялись источать холодный оранжевый свет. Не могу объяснить! Впечатление от них создавалось именно такое.
– Темнодар бывал здесь раньше? – шёпотом спросила я, в голос говорить остереглась.
– В матавийке Белоголовых?– хмыкнул нивикиец. – Очень смешно.
Я прикусила язык. Похоже, мы попали в мир, где орудует какая-то религиозная хрень. Белоголовый паук. Чёрные дыры, почему я так плохо слушала профессора Сатува? Отчего пропускала мимо ушей лекции доктора Кармальского? Уверена, они знали об Белоголовом Пауке-боге всё!
Что мешало мне расспросить их тогда, когда была у меня такая возможность? Но откуда же я могла знать, куда меня занесёт через проклятые поломанные Врата!
Уголок вылез мне на голову, я стянула его вниз. Получила заряд возмущения, мысленно ответила тем же самым. На плече сиди, можно. А на голове у меня тебе делать нечего!
И не возмущайся! Мы тут в одном взбесившемся шаттле. Будем трепать друг другу нервы, пропадём. Понял ли что-нибудь разумный кристалл, я не знала. Но больше он ко мне на голову не лез.
Делать в каменном мешке было абсолютно нечего. Я села, прислонилась спиной к скале и потихоньку начала дремать. Мне снилась мама. Она смотрела на меня с укоризной и качала головой, а я почти слышала её грустный голос: «Опять тебя потянуло на подвиги, Ликуша». Мне снился Снежин. Он просто смотрел на меня, с извечным своим выражением на каменном лице: «Ну-ка, скажи что-нибудь, чтобы оно прозвучало донельзя глупо». А потом мне приснился Ан.
Мы были после спарринга, оба в мыле, в каком-то-то безвременьи. Я ничего не могла разглядеть за спиной брата, там стояла сплошная муть.
– Ищи Сияющий на Холмах Град, Лика, – сказал брат, так отчётливо, как будто и не сон свёл нас обоих вместе. – Там есть Врата, свободные от власти белоголовых.
– Где его искать, Ан! – в сердцах сказала я. – Ну где? Мы в какой-то местными богами забытой дыре, в горах, здесь даже маленьким посёлочком не пахнет, а ты говоришь мне про целый город! Прошёл дождь, гроза смыла все следы, а рядом со мной нивикиец, Ан! Целый настоящий нивикиец, можешь себе представить?
Но Ан не отвечал мне. Он уже уходил, растворялся в тумане, и я побежала за ним, спотыкаясь, плача и требуя, чтобы он забрал меня с собой, обратно на Геддарсу.
А потом что-то зажало мне рот и лишило дыхания. Я дёрнулась, и обнаружила вдруг, что рот мне закрывает ладонь Темнодара.
– Тихо, – скомандовал он, заметив, что я проснулась.
Я отчаянно закивала. Нивикиец меня понял, хотя, как я запоздало сообразила, у них кивают, когда говорят «нет», вообще-то. Темнодар убрал руку. Приблизил губы к моему уху и прошептал:
– Белоголовые идут.
Я замерла, забыв дышать. Теперь и я услышала шаги где-то наверху, над нами. Идущие – их явно было несколько – не торопились. И не скрывались. Они перекликались между собой на резком, гортанном, бряцающем наречии, вообще не имеющем никакого отношения к нивикийскому и его вариантам. Я не поняла ни слова, разве лишь по интонации можно было догадаться, что они ругаются. Между собой или в целом на ситуацию, не понять.
Белоголовые. Враги.
И они приближались.
Мы сидели тихо-тихо, забыв даже дышать. Это оказалось невероятно сложным делом, сложнее, чем сдавать экзамен безжалостной учебной нейросети университета.
Над головой шоркали без конца шаги, в щели сыпался всякий мусор. Выскочить бы, прибить бы их там всех… Ключевое слово «всех».
«Все» – это может быть двое-трое. А если десять? Двадцать? То-то же.
Потом сверху зажурчало и полилось. Не дождь.
Темнодар зажал мне рот ладонью снова, так что я не успела совершить глупость – завопить во всё горло. Уголок свирепо зашевелился на моём плече, но я мысленно донесла до него, что треснуть и сломаться куда неприятнее, чем вот это… этот… эта гадость! Разумный кристалл притих. Ломаться ему очень не хотелось.
В щель ударило ярким холодным огнём фонаря. Но, к счастью, мы вжались в камень там, куда поток ослепительного белого света не доставал. Протискиваться внутрь в узкую вонючую щель и осматривать всё изнутри никто из белоголовых не пожелал.
Они бродили над нами до утра. Ушли вниз только тогда, когда в щели начал просачиваться жемчужный свет нового дня. Но мы с Темнодаром и Уголком ещё долго сидели неподвижно, опасаясь высовываться.
Вот так выползешь под солнечный свет и попадёшься тем, кто припоздал и спускается сверху только сейчас…
В лесу разом проснулись и заголосили птицы. Или кто здесь был вместо птиц. «Тиривинь-тиривинь», «чик-чок», «чечече» и уже знакомый «кугух», который, как оказалось, прекрасно способен орать не только во мраке. Круглосуточный концерт, так сказать.
Мы посидели ещё немного, и решились выйти. Никто нас не схватил. Похоже, преследователи взаправду ушли. Вот бы с концами ещё. А то вдруг им в голову придёт вернуться обратно тем же путём…
Я долго, яростно, со слезами отмывалась в ручье.
– Вода смывает все следы, – сказал Темнодар, усаживаясь под каменной стеной в своей излюбленной манере, коленками назад. – Плохо.
– О каких следах говорит Темнодар? – спросила я, устраиваясь рядом.
Уголок сполз с плеча мне на колени и затих. Ему не нравился дождь.
– Врата после закрытия оставляют след, – объяснил нивикиец. – Иногда… след можно стабилизровать. У блуждающих Врат след сильнее. Но гроза пришла сюда некстати.
– Как вода может смыть пространственный след? – изумилась я. – Искажения в пространстве ведь возникают, не в воздухе или там камне.
– Пусть Камнеломка раскроет глаза и уши, – усмехнулся нивикиец. – С неба льётся не простой дождь.
Как будто дожди бывают сложными! Я собралась уже фыркнуть, но что-то остановило меня. Что-то странное, на грани осознания, какое-то чувство, будто…
… будто разорванное моим проходом через блуждающие Врата пространство сейчас штопают и склеивают струи дождя. Гром как шило портного в стародавние времена прокалывает жёсткую ткань, молния снуёт сквозь отверстия проворной иголкой, а следом тянется серебристая нить дождя…
– Темнодар и Камнеломка не успели, – размеренно продолжил нивикиец. – Вода – исцеляет, вода – лучший стабилизатор из всех возможных, Блуждающие Врата откроются здесь теперь уже очень нескоро.
– Но там же друзья! – вскричала я, вскакивая. – Там… да как же так-то!
– Дождь отменить хочется? – хмыкнул Темнодар. – Попробуй.
– Темнодар думает, ничего не получится? – яростно крикнула я, перекрывая голосом очередной громовой раскат.
– Темнодар знает, что ничего не получится, – поправили меня. – Пусть Камнеломка сядет и не тратит цветы души на бесполезные прыжки.
Я упёрла руки в бока и внимательно осмотрела своего нивикийского приятеля. Одет, как воин. Бешеное солнце – воинский знак! – у него на одежде и даже на копытах выжжено. Но больно умный он для воина. И, похоже, отлично разбирается в том, как работают Врата.
– Друзья Камнеломки остались во Вратах, – сказала я. – Найти надо. Спасти!
Темнодар лишь пожал плечами, очень по-человечески. Я села рядом, обхватила коленки руками. Я не знала, что делать! Я не знала, где и как искать Томпаля. А уж теперь, когда проклятая гроза смыла все следы отработавших Врат, тем более не знала, как мне быть.
Я хочу домой! Я хочу найти всех и домой! Больше я ничего не хочу.
Но…
Я попала в Нивикию!
Немыслимо. Время обратного хода не имеет. Как это стало возможным, почему? Может, Врата отработали только в пространстве? И я попала туда, где живут потомки нивикийцев, те, кто уцелел тогда во время страшного мора или вторжения или что это такое было, выкосившего их всех. Точнее, всех, о ком стало известно нам.
А какая разница? Во времени я потерялась или в пространстве, какая разница, если не придут и не спасут? Теперь я буду жить здесь одна. Как-то. Как?
Но и на этот вопрос я не знала ответа.
Гроза между тем успокаивалась, утихала, уползала за скальную гряду, отделявшую низину от остального мира. Что там, за каменным хребтом? Может, город. Может, снова пустынная местность. Но Темнодар прав: здесь оставаться нельзя…
От отчаяния и слёз я задремала и сама не заметила как. А очнуться пришлось от резкого укола страха. Ну, как, страха. Уголок воткнул в меня свой короткий конец, острый, как шило. И ещё добавил электричества, поганец. Немного, но проснулась я мгновенно.
Небо очистилось и над изломанным горным хребтом разлилась полоса тёмно-розовой вечерней зари. Звёзды ещё не проступили на небе, но мир дышал сумраком и вечерней прохладой. Деревья стояли неподвижно. Несмотря на бушевавшую недавно грозу, ветер улёгся совсем. «Чиквирк, чиквир, вир, квир», – трещали по кустам какие-то насекомые. Звук показался мне незнакомым и знакомым одновременно, а вот второй укол от Уголка – отменно лишним.
– Сдурел? – зашипела я на противный кристалл.
А потом увидела
И тут же вскочила на ноги, срывая с пояса раздвижной шест.
Потому что впереди Темнодар отчаянно бился с двумя рослыми врагами, молча, свирепо и отчаянно. Кто они, я разбираться не стала. Свои нападать не вздумали бы.
– Стоять! – заорала я, раскручивая шест.
Клянусь, я не хотела убивать. Никого. Но сработал эффект неожиданности, враги обернулись на меня. И Темнодар их прикончил. В два счёта.
Я выронила шест, и он схлопнулся в безобидный кругляш. Две быстрых смерти внезапно ударили меня так сильно, как будто оба раза я умерла сама. Я упала на колени и не заметила, как рассадила кожу до крови. Не почувствовала, как Уголок карабкается мне на плечо.
– Ты убил их! – забыла про нивикийский, забыла про всё. – Проклятый убийца! Ты их убил!!!
Я не ждала, что он поймёт меня. Тёмная кровь уже начала выступать из-под трупов. Благодарение всем звёздам, они упали лицами вниз, и кровь текла под уклон, к обрыву, а не в мою сторону. В нос ударил резкий, железный какой-то запах, и меня согнуло в жестоком спазме.
Темнодар подошёл ко мне, крепко взял под локоть и вздёрнул на ноги. Я бы влепила ему по шее, но меня трясло, да и в голову не пришло, что надо драться, не просто драться, – бить на поражение. Все уроки Ана куда-то делись.
Мы тренировались серьёзно, я помнила, но никогда и никто даже не задумывался об убийстве. Я, во всяком случае. Победить, вывихнуть руку, зажать шею… но убить?! По-настоящему. До лужи крови из-под взрезанной глотки.
Пришла я в себя в лесу, возле негромко звеневшего ручья. Вода текла каскадами, из одной каменной чаши в другую. Сам поток был порождением отбушевавшей грозы, в сухие дни вместо него здесь просто сочилось что-то некрупными каплями. Темнодар безо всяких затей сунул мою голову под один из таких каскадиков.
Холодная вода обожгла, будто кипятком.
– Храмовники, – объяснил мой спутник. – Служители Белоголового Паука. Что ж, теперь хотя бы ясно, в какой матавийк открылись блуждающие Врата.
– В какой же? – спросила я.
Я всё понимала. Нас убивали. Нас убили бы обоих, если бы не Темнодар…
– В тот, где контроль над Вратами в руках у белоголовых.
– Как ясно и понятно всё! – съязвила я, утираясь ладонями. – У белоголовых разве один матавийк?
– Много, – не стал спорить Темнодар. – Но гораздо меньше, чем во всей Вселенной.
Он протянул мне ладонь, разжал пальцы. Тусклый отсвет сумеречной зари на металле – кругляш свёрнутого раздвижного шеста. Я выронила его там, наверху, и не заметила, когда.
Я осторожно взяла шест с ладони нивикийца, прицепила его к поясу:
– Благодарность Темнодару.
– Оружие терять нельзя, – укорил он меня. – Камнеломке ещё не доводилось убивать?
– Тёмное небо, – высказалась я в сердцах. – Нет, конечно!
– А придётся.
– Нет! Можно же решить миром! Договориться! Слова имеют не меньшую силу, чем удар ножом по горлу!
– Пусть Камнеломка расскажет белоголовым, – язвительно посоветовал нивикиец. – Найдёт такие слова силы, что успеет сказать прежде, чем голова покатится в другую от тела сторону!
«Кук, кук, кук, – раздался вдруг замогильный голос, от которого кровь мгновенно застыла в жилах. – Кугухук, кугухук, ук, ук, ук!»
Животное? Птица? Враги?!
Ночной лес давил своей массивностью. Сверху деревья казались игрушечными. Отсюда, снизу, их кроны казались мрачными чёрными гигантами, перекрывавшими небо. К первому, вопящему дурниной голосу присоединился второй. Какое-то время существа яростно перекрикивали друг друга, соревнуясь в том, кто кого переорёт, а потом замолчал сначала один, а за ним и второй.
И тогда зазвучал мерный стрёкот каких-то ночных насекомых. Или не насекомых. Скрипы, шорохи, какие-то тени, тёмные на тёмном, снова кугух, только далеко…
– Камнеломка думает, что из леса придут звери, – сказала я, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. – Разорвут. Съедят…
– Подавятся, – мрачно пообещал Темнодар. – Сюда.
В его руке зажглась палочка люминофора. Во всяком случае, свет она источала почти такой же, как наши люминофоры, резкий, химически-жёлтый. Что ж, по крайней мере мы не переломаем себе ноги. И, может быть, не наступим на какую-нибудь змею…
Гроза ушла, но вслед за нею пришла влажная духота мокрого после проливного дождя леса. Я обливалась потом, замучилась утирать лоб, чтобы не текло в глаза. Мне, конечно, подошёл бы лёгкий морозец с небольшим снежком, как нередко бывало у нас летом на Старой Терре. Вот только кто мне здесь отгрузит вожделенный холод. Не белоголовые же! Терпи, Ликесса, капитаном будешь.
Недалеко от каскадного ручья обнаружилась узкая и, к счастью, сухая пещера, не занятая никем из местных обитателей.
Мы осторожно протиснулись в узкую щель и попали в небольшое пространство, образованное несколькими валунами. Дикий грозовой ливень не сумел превратить её в подобие сырого подвала, он сюда попросту не попал, обтёк по краям. Очень удачно.
Когда-то давно здесь прошёл мощнейший оползень, он нагромоздил друг на друга огромные скальные обломки. С тех пор они обомшели и заплыли скудной горной почвой. По боку одного из камней тянулись мелкие серебряные цветочки. Они слегка светились в темноте.
Я смотрела на них и не могла оторваться: до чего же красиво! Мрак, камень, враги кругом, неизвестно, чего ждать. А здесь доверчиво раскрывают тоненькие полупрозрачные лепестки маленькие цветы.
Я вскинула голову. Мне показалось, будто в отдалении снова начала ворчать гроза.
– Если ливень вернётся, здесь, возможно, затопит всё, – сказала я.
– Ночью по горам не ходят, – отрезал Темнодар известной истиной, за которую немало неудачников заплатили переломанными конечностями и свёрнутыми шеями.
Он погасил люминофор, свернув гибкую трубку в колечко, и наступила полная темнота, из серии «хоть глаз коли». Но всё же какой-то свет здесь существовал, хоть и очень слабый. По мере того, как постепенно привыкали к мраку глаза, я начала замечать островки света из всё тех же серебряных цветов. А высоко над головой свешивались откуда-то сверху цветы покрупнее, уже размером с фалангу большого пальца. По форме они напоминали детские фонарики и светились тревожным оранжевым огнём.
Оранжевый относится к тёплой части спектра, некстати вдруг вспомнилось мне, но здешние цветы умудрялись источать холодный оранжевый свет. Не могу объяснить! Впечатление от них создавалось именно такое.
– Темнодар бывал здесь раньше? – шёпотом спросила я, в голос говорить остереглась.
– В матавийке Белоголовых?– хмыкнул нивикиец. – Очень смешно.
Я прикусила язык. Похоже, мы попали в мир, где орудует какая-то религиозная хрень. Белоголовый паук. Чёрные дыры, почему я так плохо слушала профессора Сатува? Отчего пропускала мимо ушей лекции доктора Кармальского? Уверена, они знали об Белоголовом Пауке-боге всё!
Что мешало мне расспросить их тогда, когда была у меня такая возможность? Но откуда же я могла знать, куда меня занесёт через проклятые поломанные Врата!
Уголок вылез мне на голову, я стянула его вниз. Получила заряд возмущения, мысленно ответила тем же самым. На плече сиди, можно. А на голове у меня тебе делать нечего!
И не возмущайся! Мы тут в одном взбесившемся шаттле. Будем трепать друг другу нервы, пропадём. Понял ли что-нибудь разумный кристалл, я не знала. Но больше он ко мне на голову не лез.
Делать в каменном мешке было абсолютно нечего. Я села, прислонилась спиной к скале и потихоньку начала дремать. Мне снилась мама. Она смотрела на меня с укоризной и качала головой, а я почти слышала её грустный голос: «Опять тебя потянуло на подвиги, Ликуша». Мне снился Снежин. Он просто смотрел на меня, с извечным своим выражением на каменном лице: «Ну-ка, скажи что-нибудь, чтобы оно прозвучало донельзя глупо». А потом мне приснился Ан.
Мы были после спарринга, оба в мыле, в каком-то-то безвременьи. Я ничего не могла разглядеть за спиной брата, там стояла сплошная муть.
– Ищи Сияющий на Холмах Град, Лика, – сказал брат, так отчётливо, как будто и не сон свёл нас обоих вместе. – Там есть Врата, свободные от власти белоголовых.
– Где его искать, Ан! – в сердцах сказала я. – Ну где? Мы в какой-то местными богами забытой дыре, в горах, здесь даже маленьким посёлочком не пахнет, а ты говоришь мне про целый город! Прошёл дождь, гроза смыла все следы, а рядом со мной нивикиец, Ан! Целый настоящий нивикиец, можешь себе представить?
Но Ан не отвечал мне. Он уже уходил, растворялся в тумане, и я побежала за ним, спотыкаясь, плача и требуя, чтобы он забрал меня с собой, обратно на Геддарсу.
А потом что-то зажало мне рот и лишило дыхания. Я дёрнулась, и обнаружила вдруг, что рот мне закрывает ладонь Темнодара.
– Тихо, – скомандовал он, заметив, что я проснулась.
Я отчаянно закивала. Нивикиец меня понял, хотя, как я запоздало сообразила, у них кивают, когда говорят «нет», вообще-то. Темнодар убрал руку. Приблизил губы к моему уху и прошептал:
– Белоголовые идут.
Я замерла, забыв дышать. Теперь и я услышала шаги где-то наверху, над нами. Идущие – их явно было несколько – не торопились. И не скрывались. Они перекликались между собой на резком, гортанном, бряцающем наречии, вообще не имеющем никакого отношения к нивикийскому и его вариантам. Я не поняла ни слова, разве лишь по интонации можно было догадаться, что они ругаются. Между собой или в целом на ситуацию, не понять.
Белоголовые. Враги.
И они приближались.
***
Мы сидели тихо-тихо, забыв даже дышать. Это оказалось невероятно сложным делом, сложнее, чем сдавать экзамен безжалостной учебной нейросети университета.
Над головой шоркали без конца шаги, в щели сыпался всякий мусор. Выскочить бы, прибить бы их там всех… Ключевое слово «всех».
«Все» – это может быть двое-трое. А если десять? Двадцать? То-то же.
Потом сверху зажурчало и полилось. Не дождь.
Темнодар зажал мне рот ладонью снова, так что я не успела совершить глупость – завопить во всё горло. Уголок свирепо зашевелился на моём плече, но я мысленно донесла до него, что треснуть и сломаться куда неприятнее, чем вот это… этот… эта гадость! Разумный кристалл притих. Ломаться ему очень не хотелось.
В щель ударило ярким холодным огнём фонаря. Но, к счастью, мы вжались в камень там, куда поток ослепительного белого света не доставал. Протискиваться внутрь в узкую вонючую щель и осматривать всё изнутри никто из белоголовых не пожелал.
Они бродили над нами до утра. Ушли вниз только тогда, когда в щели начал просачиваться жемчужный свет нового дня. Но мы с Темнодаром и Уголком ещё долго сидели неподвижно, опасаясь высовываться.
Вот так выползешь под солнечный свет и попадёшься тем, кто припоздал и спускается сверху только сейчас…
В лесу разом проснулись и заголосили птицы. Или кто здесь был вместо птиц. «Тиривинь-тиривинь», «чик-чок», «чечече» и уже знакомый «кугух», который, как оказалось, прекрасно способен орать не только во мраке. Круглосуточный концерт, так сказать.
Мы посидели ещё немного, и решились выйти. Никто нас не схватил. Похоже, преследователи взаправду ушли. Вот бы с концами ещё. А то вдруг им в голову придёт вернуться обратно тем же путём…
Я долго, яростно, со слезами отмывалась в ручье.
