~НАТА ЧЕРНЫШЕВА~
~ТАН~
Четыре года назад
Сентябрьский ветер нёс запахи дождей и цветущих гвоздик, днём солнце прогревало воздух почти по-летнему, но по утрам уже ложился иней, и лужи схватывало хрупким ледком. Прорвался холодный ветер с Арктики, бывает. Вслед за полосой холода снова придёт тепло, бабье лето. Поплывут в прозрачном седом воздухе невесомые паутинки, и снова тёплую куртку сменит лёгкая ветровка, а полусапожки встанут в сторонке. Для ласковой погоды хватит лёгких туфлей...
Ребёнок должен был родиться только к концу ноября, может быть, даже в декабре. И как-то неуютно, тревожно было ждать родов…
Что-то когда-то пошло не так. Знать бы, что. Понять бы, когда. Но в родной дом хотелось возвращаться всё реже и реже. Как будто там поселился невидимый, но злобный спрут, пьющий жизнь. Сложно объяснить даже себе, но жизнь, она была в «Бюро переводов», где приходилось корпеть над документами, – скучная работа, да, но – работа. И можно было учить очередной редкий язык, больше языков – больше работы, выше зарплата.
Деньги…
Деньги нужны были для маленького.
С некоторых пор, поражаясь собственной смелости, складывала часть денег на заведённый в банке счёт. Не в Сбере, Сбер – это было бы слишком просто, слишком видно, слишком доступно. Плохо утаивать деньги от родного мужа? А хорошо – совсем не думать о ребёнке? Деньги вечно уходили куда-то, не пойми куда. Илоне, сестре мужа, нужны новые туфельки. Илоне нужна новая сумочка, эксклюзив, за шестьдесят тысяч. Самому Сашуле нужна машина, да не какой-то там «жигуль» эпохи мамонтов, и уж, конечно, не «Лада Калина».
А ребёнок… а что ребёнок, он ведь ещё не родился…
«Роды открывают двери гроба», – говорили старые бабушки в далёком детстве, говорили о каком-то случае по их улице, где в родах не выжили ни мать, ни малыш. Нет денег на нормальных врачей, родишь под забором. Под забором рожать дитя не хотелось совсем.
Мысли перетекали, перекатывались вяло, бессвязно, почти не выходя на сознание. Но тайный счёт исправно пополнялся, а бесконечные попрёки за так называемое транжирство, например, за купленные и съеденные по дороге домой яблоки, уже не ранили так, как раньше.
В тот переломный день ноги, как всегда, повели от работы самой длинной дорогой. К дому подходила уже в сумерках, и сердце ёкнуло от полиции и скорой, стоявших у парадной. Как-то сразу поняла – это всерьёз, это ударит сейчас в самое сердце. Что-то случилось… что-то случилось… случилось... Голову вдруг задёрнуло звенящей темнотой, а когда приступ рассеялся, обнаружила, что кто-то, цепко придерживая за локоть, усаживает на лавочку.
Женщину, севшую рядом, Татьяна не знала. Эффектная, красивая той нечеловеческой холёной красотой, какую в избытке видишь на страницах глянцевых журналов, но в жизни она встречается крайне редко. По крайней мере, во дворах панельных многоэтажек питерских окраин.
– Не надо туда ходить, Татьяна Андреевна, – сказала незнакомка. – Посидите лучше пока здесь.
– Откуда вы меня знаете? – с подозрением спросила Татьяна. – Кто вы?
– Я-то? – усмехнулась незнакомка, недобро, одним уголком рта. – Допустим, я – Инна Валерьевна. Такой ответ устроит?
Инна Валерьевна. В памяти что-то ворохнулось в ответ, имя оказалось не чужим, когда-то вроде бы слышала. Но когда…
– Как всё запущено, – пробормотала Инна Валерьевна, качая головой. – Что-то похожее я ожидала, но чтоб настолько…
Из парадной тем временем понесли на носилках чёрный мешок.
Нет…
– Да, – безжалостно прокомментировала немой вопль Инна Валерьевна.
– Сашуля! – Татьяна с криком сорвалась было с места, но железная хватка Инны Валерьевны вернула её на место:
– Сидеть.
В тихом голосе звучал приказ неодолимой силы. Коленки подогнулись, как подрубленные, Татьяна села прежде, чем осознала сам приказ.
Из парадной вывели Илону. Растрёпанная, одежда в беспорядке, в пятнах. Она упиралась и визжала не своим голосом:
– Это не я, это не я, это не яаааааа! Я не убивала! Убивала не я! Не яааааа! Неееет!
Инна Валерьевна улыбнулась. Так, наверное, мог бы улыбаться удав при виде кролика. Безумный Илонин взгляд наткнулся на эту улыбку как на утыканную острыми шипами стену. Ужас осознания, прыгнуло в память определение из какой-то, очень давно прочитанной книжки. Илона осознала причину своей беды. Её лицо отразило всё.
– Ей дадут двадцать лет, – неприятно усмехнувшись, пояснила Инна Валерьевна. – Умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. Но приговор суда могут пересмотреть и найти другую виновницу… в общем-то.
– Я… не… убивала… – заплетающимся языком выговорила Татьяна, мгновенно оценив угрозу.
Саши больше нет. Мужа больше нет. Любимого мужчины – нет. Ребёнок родится без отца…
– Илона меня огрочила. Ты, надеюсь, такой глупости не совершишь.
– Это вы убили? Вы?!
Инна Валерьевна посмотрела на Татьянины пальцы, вцепившиеся в её рукав, затем перевела взгляд на саму Татьяну. Пальцы разжались сами собой.
– Убийца… – прошептала Татьяна, чувствуя, как голову снова задёргивает чернотой близящегося обморока. – Убийца!
– А ты – чистенькая? – с любопытством спросила эта страшная женщина. – Кто позволил своему ненаглядному выкинуть температурящую сестру из квартиры, напомнить? Вместо того, чтобы вызвать ей скорую.
Татьяна молча смотрела, и воздуха не хватало. Ей было плохо, чисто физически, – тошнило, токсикоз, наверное, поздний. Сознание работало вхолостую, даже не пытаясь осмыслить услышанное…
… но ведь это было… это было всего месяца четыре назад… сестра притащила в дом инфекцию… если заразиться и слечь с высокой температурой, то ребёнок родится инвалидом или не родится вовсе…
… те, давние аргументы, казавшиеся единственно правильными тогда, сейчас внезапно причинили сильную боль: сердце сжалось и захотелось, чтобы оно не разжималось больше никогда, чтобы всё закончилось сейчас и сразу.
– Слушай сюда, – неприятный голос бил в мозг не хуже отбойного молотка, – повторять не буду. Сейчас пойдёшь со мной в банк, закроешь все кредиты – прослежу лично. Затем я дам тебе денег. Наличными и переводом. Об организации похорон я уже договорилась, так что деньги – на то, чтобы доносить ребёнка, родить и первое время на что-то жить. Кстати, ты вернёшь себе девичью фамилию, ребёнка запишешь на неё же. Поняла? Поняла, тебя спрашиваю?
– П-поняла…
– Дальше. Ты – единственная наследница, с недвижимостью проблем не будет. В твоей квартире три комнаты, и все три тебе совершенно точно не нужны: одну, самую большую, будешь сдавать.
– К-кому сдавать? – голова окончательно шла кругом.
Мужа убили. Илону посадят, надолго. Что дальше? Пустота, пугающая и страшная…
– К тебе подойдут, – вонзался в мозг безжалостный голос. – Один… может быть, двое. Скажут – от Инны Валерьевны, могут сказать – от Инав. Инав – это я. Будут платить за комнату – не обидят, не бойся. Наверное, после Нового года, может быть, весной, возможно, через год. Неважно. Тебе будут платить, а ты не будешь задавать моим людям вопросы и совать нос в их дела. Поняла?
Что оставалось делать? Только кивать…
– И ты будешь молчать о нашем разговоре. Обо всём рассказывай как есть, не страшно и даже полезно. А меня ты сегодня не видела. Поняла? Повтори.
– Поняла…
Мужа нет. Сестры нет. Ребёнок родится без отца.
Жёлтый берёзовый листок, крутясь, подлетел к ногам, за ним ещё один. Небо заплакало холодным, по-осеннему горьким дождём
В окно сыпануло дождём пополам со снегом. Апрель, но – холодно, и всё ещё лежит на газонах снег, а то, что падает с неба – не полновесная зимняя метель, конечно же, но и дождём не назовёшь.
Звонок. Игорь Романович. Начальство…
– Татьяна Андреевна, подойдите в офис, пожалуйста.
– Срочно? Мне нужно забрать дочь из садика…
– Забирайте и подходите с дочкой. Нашлась работа именно для вас.
– Хорошо. Какая именно работа?
На том конце связи довольно засмеялись:
– Вы не поверите. Перевод краеведческих материалов с русского на эсперанто...
Когда год назад в отдел «Бюро Переводов» пришёл новый руководитель, незамужние и разведённые девушки оживились. Шутка ли, молодой мужчина, ну – тридцать-плюс, не старше. Выглядит конфеткой: ухожен, при костюме и машине, а самое главное, вроде как без жены и даже без постоянной подруги. Разве можно спокойно мимо пройти?
Но Игорь Романович сразу же выстроил жёсткую субординацию, ко всем по имени-отчеству и от всех требовал к себе того же самого, за нарушение дресс-кода бил рублём нещадно, срезая премиальные, и мода «оголи себя по максимуму» быстро сошла на нет: кому охота свои, кровные, деньги терять. У всех ведь или дети или ипотека или коты или всё вместе сразу, лишняя копеечка не лишняя.
Татьяна думала, уволит к чертям, потому что сидела в глухом декрете. Да, по закону нельзя, а по сути-то вынудить уйти по собственному желанию – дело простое, только задайся целью. Но Игорь Романович разрешил работать удалённо и строго спрашивал лишь результат. А что ещё переводчику с ребёнком ясельного возраста на руках надобно?
Деньги Инны Валерьевны истаяли быстро. Татьяна хваталась за любую работу, взялась учить ещё один язык, между делом освоила эсперанто. Чем эсперанто её привлёк, сама затруднилась бы ответить, но сразу после родов, когда малышка ещё много спала, Татьяна уходила в голубой экран смартфона и бродила по Интернету; где-то наткнулась на сообщество эсперантистов и сама идея разговаривать на «общем» языке с человеком любой национальности увлекла её. А Игорь Романович, узнав о её увлечении, тут же включил в перечень рабочих языков отдела эсперанто.
Татьяна возражала. Эсперантоговорящих мало, меньше двух миллионов, почти все они проживают за границей. Шанс, что кто-то закажет перевод, стремится к нулю, ну, и зачем? На что Игорь Романович ответил, что дополнительная строчка на главной странице сайта кушать не просит, пусть висит. Вдруг сработает. И принесёт деньги: работа с редкими языками оплачивалась по повышенному тарифу.
Кумушки в офисе всё это обсудили со знанием дела и отменной ревностью, Татьяне со вкусом донесли подробности, но гадючьи язычки коллег уже не жалили так, как прежде. Нечем заняться? Их проблемы.
Никакого женского интереса к начальнику Татьяна не испытывала, вся её жизнь крутилась вокруг дочери и работы. Мужчины? Нет уж. Хватит. Уже влюбилась однажды, тошно вспомнить. Если бы не дочка, повесилась бы, кроме шуток, настолько невыносимым оказалось раскаяние. Но ради ребёнка…
Садик – старое здание во дворах, деревья выше крыши, ветер гудит в голых ветвях, качает большое воронье гнездо, пытается его оторвать, но что-то не получается. Вороны жили тут всегда, сколько Татьяна себя помнила. В июне к дереву лучше лишний раз не приближаться: бешеная пернатая мамашка может решить, что ты покушаешься на её детей. Получить крепким вороньим клювом по темени – то ещё «удовольствие».
Когда-то давно – в прошлой жизни! – водила в этот же садик младшую сестру. Разница в девять лет, мама доверяла… доверяла…
Аж в затылке начинало свербеть, стоило только вспомнить. «Что нашло на меня? – задавала Татьяна себе бесконечный вопрос, на который не было у неё ответа. – Почему я перестала быть человеком?!»
Каждый эпизод, каждый разговор и каждое своё трусливое бездействие высвечивались в памяти беспощадным рентгеном. «Как я могла? Как?!»
Татьяна сумела проследить судьбу сестры: из больницы её увезла Инна Валерьевна. Потом сестра поступила в Политех, как и хотела. А потом исчезла, как исчезла и Инна Валерьевна. Ни слуху, ни духу. Наверное, они уехали куда-то за границу. Вместе. И обещанные Инной Валерьевной квартиранты не торопились являться. Может, к лучшему, как знать, хотя деньги за съём не помешали бы.
Это оттуда остался страх остаться совсем без денег, от первого года, с грудным младенцем на руках и полным, безоговорочным и беспросветным отчаянием в душе. Хороших людей много на свете. Помощь приходила оттуда, откуда, казалось бы, вовсе не следовало её ждать. От врачей, от соседей, от Игоря Романовича, не оставившего без работы. Теперь дочке шёл четвёртый год, из беспомощного червячка в коляске она превратилась в интересную личность, маленькую, да, но – уже личность, с которой можно было разговаривать и – договариваться.
– Мама, мама! – бежит, подпрыгивая от нетерпения.
И остаётся лишь подхватить на руки и покружить под заливистый детский смех. Назвала в честь пропавшей сестры – Зиной. И утешала хромую совесть тем, что сестра жива. Где бы ни была сейчас, но она жива. Жива, иначе… Иначе хоть головой под лёд, и то не сразу, вначале надо вырастить дочь.
Как я могла?
Сплошной серый облачный покров над головой внезапно разорвался и в прореху хлынуло солнце. Мир вокруг преобразился волшебно и мгновенно. Из серой хмари – в многоцветье красок.
– Цветочек, мама! Цветочек!
Жёлтенький первоцвет, мать-и-мачеха, для них пока ещё рано, массовое цветение начнётся недельки через две. Этот – так. Разведчик. Жёлтое яркое солнышко, земное отражение небесного светила. Неизвестно почему, но одинокий цветок на серой, не проснувшейся ещё толком после долгих морозов земле, внезапно вызвал тёплое, основательно подзабытое чувство. Счастье? Наверное, да…
Маленькая ладошка дочки в руке, цветок, солнце на пронзительно-голубом отрывке неба… как мало надо на самом деле для счастья, как мало! Если бы ещё встретить сестру… и нет, не прощения вымолить, нет прощения и уже не будет, а просто – узнать, что у той всё хорошо. Всё позади, а вот теперь – всё хорошо. Издали хотя бы посмотреть! Или прочитать на экране скупые строчки отчёта…
В офисе никого уже не было, только сам Игорь Романович и заказчик.
– Это наш специалист, Татьяна Андреевна Азарова, – сказал начальник. – Татьяна Андреевна, это – Ан Шувальмин, наш заказчик.
На словах «наш заказчик» Татьяна забыла выдохнуть. Потому что увидела ожившую картину «мужчина мечты». Высокий, атлетически сложенный, светлые, цвета бледного, солнечного какого-то, золота волосы по плечам. И взгляд. Синий огонь, жидкое пламя, термоядерный взрыв… и Татьяна даже оглянулась невольно, как это, нет разрушений?! Должны быть, причём самые фатальные.
– Bonan vesperon, – сказал он, улыбаясь совершенно замечательной улыбкой. – Lasita-a parolado Esperanton, gi estas pli facila por mi*.
– Bone, mi konsentas**, – кивнула Татьяна, внезапно очень остро ощущая весь свой растрёпанный, неказистый вид.
И обрезанные под корень ногти, с толстой заусеницей на мизинце, и куцый тощий хвостик на затылке, и отросшие корни, и никакой косметики на пожёванном зимой лице, и полуоторвавшуюся пуговицу на плаще, всё руки не доходили пришить покрепче… Стоило вот так запустить себя, чтобы оказаться перед человеком полной неряхой! А с другой стороны, кто же знал…
«Кто мог знать, что я всё ещё живая ниже шеи?»
__________________________
* Добрый вечер. Давайте говорить на эсперанто, мне так проще
** Хорошо, я согласна.
Татьяна взяла себя в руки. Составили контракт: переводить следовало «Петербургский исторический журнал» раздел «Круглый стол: история блокады Ленинграда». Сто десять страниц. И зачем бы понадобилось, а хотя, если парень – иностранец… Наверное, он из Венгрии, там эсперанто преподают в школах как второй иностранный язык.
~ТАН~
ПРОЛОГ
Четыре года назад
Сентябрьский ветер нёс запахи дождей и цветущих гвоздик, днём солнце прогревало воздух почти по-летнему, но по утрам уже ложился иней, и лужи схватывало хрупким ледком. Прорвался холодный ветер с Арктики, бывает. Вслед за полосой холода снова придёт тепло, бабье лето. Поплывут в прозрачном седом воздухе невесомые паутинки, и снова тёплую куртку сменит лёгкая ветровка, а полусапожки встанут в сторонке. Для ласковой погоды хватит лёгких туфлей...
Ребёнок должен был родиться только к концу ноября, может быть, даже в декабре. И как-то неуютно, тревожно было ждать родов…
Что-то когда-то пошло не так. Знать бы, что. Понять бы, когда. Но в родной дом хотелось возвращаться всё реже и реже. Как будто там поселился невидимый, но злобный спрут, пьющий жизнь. Сложно объяснить даже себе, но жизнь, она была в «Бюро переводов», где приходилось корпеть над документами, – скучная работа, да, но – работа. И можно было учить очередной редкий язык, больше языков – больше работы, выше зарплата.
Деньги…
Деньги нужны были для маленького.
С некоторых пор, поражаясь собственной смелости, складывала часть денег на заведённый в банке счёт. Не в Сбере, Сбер – это было бы слишком просто, слишком видно, слишком доступно. Плохо утаивать деньги от родного мужа? А хорошо – совсем не думать о ребёнке? Деньги вечно уходили куда-то, не пойми куда. Илоне, сестре мужа, нужны новые туфельки. Илоне нужна новая сумочка, эксклюзив, за шестьдесят тысяч. Самому Сашуле нужна машина, да не какой-то там «жигуль» эпохи мамонтов, и уж, конечно, не «Лада Калина».
А ребёнок… а что ребёнок, он ведь ещё не родился…
«Роды открывают двери гроба», – говорили старые бабушки в далёком детстве, говорили о каком-то случае по их улице, где в родах не выжили ни мать, ни малыш. Нет денег на нормальных врачей, родишь под забором. Под забором рожать дитя не хотелось совсем.
Мысли перетекали, перекатывались вяло, бессвязно, почти не выходя на сознание. Но тайный счёт исправно пополнялся, а бесконечные попрёки за так называемое транжирство, например, за купленные и съеденные по дороге домой яблоки, уже не ранили так, как раньше.
В тот переломный день ноги, как всегда, повели от работы самой длинной дорогой. К дому подходила уже в сумерках, и сердце ёкнуло от полиции и скорой, стоявших у парадной. Как-то сразу поняла – это всерьёз, это ударит сейчас в самое сердце. Что-то случилось… что-то случилось… случилось... Голову вдруг задёрнуло звенящей темнотой, а когда приступ рассеялся, обнаружила, что кто-то, цепко придерживая за локоть, усаживает на лавочку.
Женщину, севшую рядом, Татьяна не знала. Эффектная, красивая той нечеловеческой холёной красотой, какую в избытке видишь на страницах глянцевых журналов, но в жизни она встречается крайне редко. По крайней мере, во дворах панельных многоэтажек питерских окраин.
– Не надо туда ходить, Татьяна Андреевна, – сказала незнакомка. – Посидите лучше пока здесь.
– Откуда вы меня знаете? – с подозрением спросила Татьяна. – Кто вы?
– Я-то? – усмехнулась незнакомка, недобро, одним уголком рта. – Допустим, я – Инна Валерьевна. Такой ответ устроит?
Инна Валерьевна. В памяти что-то ворохнулось в ответ, имя оказалось не чужим, когда-то вроде бы слышала. Но когда…
– Как всё запущено, – пробормотала Инна Валерьевна, качая головой. – Что-то похожее я ожидала, но чтоб настолько…
Из парадной тем временем понесли на носилках чёрный мешок.
Нет…
– Да, – безжалостно прокомментировала немой вопль Инна Валерьевна.
– Сашуля! – Татьяна с криком сорвалась было с места, но железная хватка Инны Валерьевны вернула её на место:
– Сидеть.
В тихом голосе звучал приказ неодолимой силы. Коленки подогнулись, как подрубленные, Татьяна села прежде, чем осознала сам приказ.
Из парадной вывели Илону. Растрёпанная, одежда в беспорядке, в пятнах. Она упиралась и визжала не своим голосом:
– Это не я, это не я, это не яаааааа! Я не убивала! Убивала не я! Не яааааа! Неееет!
Инна Валерьевна улыбнулась. Так, наверное, мог бы улыбаться удав при виде кролика. Безумный Илонин взгляд наткнулся на эту улыбку как на утыканную острыми шипами стену. Ужас осознания, прыгнуло в память определение из какой-то, очень давно прочитанной книжки. Илона осознала причину своей беды. Её лицо отразило всё.
– Ей дадут двадцать лет, – неприятно усмехнувшись, пояснила Инна Валерьевна. – Умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. Но приговор суда могут пересмотреть и найти другую виновницу… в общем-то.
– Я… не… убивала… – заплетающимся языком выговорила Татьяна, мгновенно оценив угрозу.
Саши больше нет. Мужа больше нет. Любимого мужчины – нет. Ребёнок родится без отца…
– Илона меня огрочила. Ты, надеюсь, такой глупости не совершишь.
– Это вы убили? Вы?!
Инна Валерьевна посмотрела на Татьянины пальцы, вцепившиеся в её рукав, затем перевела взгляд на саму Татьяну. Пальцы разжались сами собой.
– Убийца… – прошептала Татьяна, чувствуя, как голову снова задёргивает чернотой близящегося обморока. – Убийца!
– А ты – чистенькая? – с любопытством спросила эта страшная женщина. – Кто позволил своему ненаглядному выкинуть температурящую сестру из квартиры, напомнить? Вместо того, чтобы вызвать ей скорую.
Татьяна молча смотрела, и воздуха не хватало. Ей было плохо, чисто физически, – тошнило, токсикоз, наверное, поздний. Сознание работало вхолостую, даже не пытаясь осмыслить услышанное…
… но ведь это было… это было всего месяца четыре назад… сестра притащила в дом инфекцию… если заразиться и слечь с высокой температурой, то ребёнок родится инвалидом или не родится вовсе…
… те, давние аргументы, казавшиеся единственно правильными тогда, сейчас внезапно причинили сильную боль: сердце сжалось и захотелось, чтобы оно не разжималось больше никогда, чтобы всё закончилось сейчас и сразу.
– Слушай сюда, – неприятный голос бил в мозг не хуже отбойного молотка, – повторять не буду. Сейчас пойдёшь со мной в банк, закроешь все кредиты – прослежу лично. Затем я дам тебе денег. Наличными и переводом. Об организации похорон я уже договорилась, так что деньги – на то, чтобы доносить ребёнка, родить и первое время на что-то жить. Кстати, ты вернёшь себе девичью фамилию, ребёнка запишешь на неё же. Поняла? Поняла, тебя спрашиваю?
– П-поняла…
– Дальше. Ты – единственная наследница, с недвижимостью проблем не будет. В твоей квартире три комнаты, и все три тебе совершенно точно не нужны: одну, самую большую, будешь сдавать.
– К-кому сдавать? – голова окончательно шла кругом.
Мужа убили. Илону посадят, надолго. Что дальше? Пустота, пугающая и страшная…
– К тебе подойдут, – вонзался в мозг безжалостный голос. – Один… может быть, двое. Скажут – от Инны Валерьевны, могут сказать – от Инав. Инав – это я. Будут платить за комнату – не обидят, не бойся. Наверное, после Нового года, может быть, весной, возможно, через год. Неважно. Тебе будут платить, а ты не будешь задавать моим людям вопросы и совать нос в их дела. Поняла?
Что оставалось делать? Только кивать…
– И ты будешь молчать о нашем разговоре. Обо всём рассказывай как есть, не страшно и даже полезно. А меня ты сегодня не видела. Поняла? Повтори.
– Поняла…
Мужа нет. Сестры нет. Ребёнок родится без отца.
Жёлтый берёзовый листок, крутясь, подлетел к ногам, за ним ещё один. Небо заплакало холодным, по-осеннему горьким дождём
ГЛАВА 1
В окно сыпануло дождём пополам со снегом. Апрель, но – холодно, и всё ещё лежит на газонах снег, а то, что падает с неба – не полновесная зимняя метель, конечно же, но и дождём не назовёшь.
Звонок. Игорь Романович. Начальство…
– Татьяна Андреевна, подойдите в офис, пожалуйста.
– Срочно? Мне нужно забрать дочь из садика…
– Забирайте и подходите с дочкой. Нашлась работа именно для вас.
– Хорошо. Какая именно работа?
На том конце связи довольно засмеялись:
– Вы не поверите. Перевод краеведческих материалов с русского на эсперанто...
Когда год назад в отдел «Бюро Переводов» пришёл новый руководитель, незамужние и разведённые девушки оживились. Шутка ли, молодой мужчина, ну – тридцать-плюс, не старше. Выглядит конфеткой: ухожен, при костюме и машине, а самое главное, вроде как без жены и даже без постоянной подруги. Разве можно спокойно мимо пройти?
Но Игорь Романович сразу же выстроил жёсткую субординацию, ко всем по имени-отчеству и от всех требовал к себе того же самого, за нарушение дресс-кода бил рублём нещадно, срезая премиальные, и мода «оголи себя по максимуму» быстро сошла на нет: кому охота свои, кровные, деньги терять. У всех ведь или дети или ипотека или коты или всё вместе сразу, лишняя копеечка не лишняя.
Татьяна думала, уволит к чертям, потому что сидела в глухом декрете. Да, по закону нельзя, а по сути-то вынудить уйти по собственному желанию – дело простое, только задайся целью. Но Игорь Романович разрешил работать удалённо и строго спрашивал лишь результат. А что ещё переводчику с ребёнком ясельного возраста на руках надобно?
Деньги Инны Валерьевны истаяли быстро. Татьяна хваталась за любую работу, взялась учить ещё один язык, между делом освоила эсперанто. Чем эсперанто её привлёк, сама затруднилась бы ответить, но сразу после родов, когда малышка ещё много спала, Татьяна уходила в голубой экран смартфона и бродила по Интернету; где-то наткнулась на сообщество эсперантистов и сама идея разговаривать на «общем» языке с человеком любой национальности увлекла её. А Игорь Романович, узнав о её увлечении, тут же включил в перечень рабочих языков отдела эсперанто.
Татьяна возражала. Эсперантоговорящих мало, меньше двух миллионов, почти все они проживают за границей. Шанс, что кто-то закажет перевод, стремится к нулю, ну, и зачем? На что Игорь Романович ответил, что дополнительная строчка на главной странице сайта кушать не просит, пусть висит. Вдруг сработает. И принесёт деньги: работа с редкими языками оплачивалась по повышенному тарифу.
Кумушки в офисе всё это обсудили со знанием дела и отменной ревностью, Татьяне со вкусом донесли подробности, но гадючьи язычки коллег уже не жалили так, как прежде. Нечем заняться? Их проблемы.
Никакого женского интереса к начальнику Татьяна не испытывала, вся её жизнь крутилась вокруг дочери и работы. Мужчины? Нет уж. Хватит. Уже влюбилась однажды, тошно вспомнить. Если бы не дочка, повесилась бы, кроме шуток, настолько невыносимым оказалось раскаяние. Но ради ребёнка…
Садик – старое здание во дворах, деревья выше крыши, ветер гудит в голых ветвях, качает большое воронье гнездо, пытается его оторвать, но что-то не получается. Вороны жили тут всегда, сколько Татьяна себя помнила. В июне к дереву лучше лишний раз не приближаться: бешеная пернатая мамашка может решить, что ты покушаешься на её детей. Получить крепким вороньим клювом по темени – то ещё «удовольствие».
Когда-то давно – в прошлой жизни! – водила в этот же садик младшую сестру. Разница в девять лет, мама доверяла… доверяла…
Аж в затылке начинало свербеть, стоило только вспомнить. «Что нашло на меня? – задавала Татьяна себе бесконечный вопрос, на который не было у неё ответа. – Почему я перестала быть человеком?!»
Каждый эпизод, каждый разговор и каждое своё трусливое бездействие высвечивались в памяти беспощадным рентгеном. «Как я могла? Как?!»
Татьяна сумела проследить судьбу сестры: из больницы её увезла Инна Валерьевна. Потом сестра поступила в Политех, как и хотела. А потом исчезла, как исчезла и Инна Валерьевна. Ни слуху, ни духу. Наверное, они уехали куда-то за границу. Вместе. И обещанные Инной Валерьевной квартиранты не торопились являться. Может, к лучшему, как знать, хотя деньги за съём не помешали бы.
Это оттуда остался страх остаться совсем без денег, от первого года, с грудным младенцем на руках и полным, безоговорочным и беспросветным отчаянием в душе. Хороших людей много на свете. Помощь приходила оттуда, откуда, казалось бы, вовсе не следовало её ждать. От врачей, от соседей, от Игоря Романовича, не оставившего без работы. Теперь дочке шёл четвёртый год, из беспомощного червячка в коляске она превратилась в интересную личность, маленькую, да, но – уже личность, с которой можно было разговаривать и – договариваться.
– Мама, мама! – бежит, подпрыгивая от нетерпения.
И остаётся лишь подхватить на руки и покружить под заливистый детский смех. Назвала в честь пропавшей сестры – Зиной. И утешала хромую совесть тем, что сестра жива. Где бы ни была сейчас, но она жива. Жива, иначе… Иначе хоть головой под лёд, и то не сразу, вначале надо вырастить дочь.
Как я могла?
Сплошной серый облачный покров над головой внезапно разорвался и в прореху хлынуло солнце. Мир вокруг преобразился волшебно и мгновенно. Из серой хмари – в многоцветье красок.
– Цветочек, мама! Цветочек!
Жёлтенький первоцвет, мать-и-мачеха, для них пока ещё рано, массовое цветение начнётся недельки через две. Этот – так. Разведчик. Жёлтое яркое солнышко, земное отражение небесного светила. Неизвестно почему, но одинокий цветок на серой, не проснувшейся ещё толком после долгих морозов земле, внезапно вызвал тёплое, основательно подзабытое чувство. Счастье? Наверное, да…
Маленькая ладошка дочки в руке, цветок, солнце на пронзительно-голубом отрывке неба… как мало надо на самом деле для счастья, как мало! Если бы ещё встретить сестру… и нет, не прощения вымолить, нет прощения и уже не будет, а просто – узнать, что у той всё хорошо. Всё позади, а вот теперь – всё хорошо. Издали хотя бы посмотреть! Или прочитать на экране скупые строчки отчёта…
В офисе никого уже не было, только сам Игорь Романович и заказчик.
– Это наш специалист, Татьяна Андреевна Азарова, – сказал начальник. – Татьяна Андреевна, это – Ан Шувальмин, наш заказчик.
На словах «наш заказчик» Татьяна забыла выдохнуть. Потому что увидела ожившую картину «мужчина мечты». Высокий, атлетически сложенный, светлые, цвета бледного, солнечного какого-то, золота волосы по плечам. И взгляд. Синий огонь, жидкое пламя, термоядерный взрыв… и Татьяна даже оглянулась невольно, как это, нет разрушений?! Должны быть, причём самые фатальные.
– Bonan vesperon, – сказал он, улыбаясь совершенно замечательной улыбкой. – Lasita-a parolado Esperanton, gi estas pli facila por mi*.
– Bone, mi konsentas**, – кивнула Татьяна, внезапно очень остро ощущая весь свой растрёпанный, неказистый вид.
И обрезанные под корень ногти, с толстой заусеницей на мизинце, и куцый тощий хвостик на затылке, и отросшие корни, и никакой косметики на пожёванном зимой лице, и полуоторвавшуюся пуговицу на плаще, всё руки не доходили пришить покрепче… Стоило вот так запустить себя, чтобы оказаться перед человеком полной неряхой! А с другой стороны, кто же знал…
«Кто мог знать, что я всё ещё живая ниже шеи?»
__________________________
* Добрый вечер. Давайте говорить на эсперанто, мне так проще
** Хорошо, я согласна.
Татьяна взяла себя в руки. Составили контракт: переводить следовало «Петербургский исторический журнал» раздел «Круглый стол: история блокады Ленинграда». Сто десять страниц. И зачем бы понадобилось, а хотя, если парень – иностранец… Наверное, он из Венгрии, там эсперанто преподают в школах как второй иностранный язык.
