Хотя опять же, типаж явно не венгерский, скорее, скандинавский. Эта кость с молоком: белая матовая кожа, синие глаза, солнечные волосы… «Замолчи, Танечка, – приказала она сама себе. – Ну, и что, что картинка… внешне… а что там внутри… может, он котов мучает! Или что похуже…»
Ему нужно было ещё и напечатать перевод, к сроку – десять дней. Получалось по 10 страниц в день… Татьяна решила, что справится. Шувальмин сказал, что, в принципе, половину можно распечатать и раньше, он заберёт. Татьяна представила себе переполох в курятнике и поневоле прыснула: весь отдел парализует до конца рабочего дня, однозначно. Ещё бы. Такой мужчина! Пожалуй, стоит это увидеть. Особенно если лично передать распечатку… господи, о чём ты думаешь, дура.
Но передать распечатку можно.
Шувальмин попрощался кивком и ушёл. По-русски он говорил куда хуже, чем на эсперанто, чувствовалось. Иначе бы не заказывал перевод.
Маленькая Зина старательно выводила что-то в гостевом альбоме. Для детей клиентов в офисе держали специальный уголок – низенький столик, табуреточки, магнитная доска, раскраски, карандаши, фломастеры, кубики, несколько машинок и мягких игрушек, детские книжки…
Обычные каляки-маляки, какие выдаёт ребёнок в трёхлетнем возрасте, но человеческие фигурки, нарисованные по схеме «точка-точка-запятая» уверенно указывали на мужчину и женщину. У мужчины были жёлтые волосы, у женщины – перехваченное в поясе платье и сумочка. И обоих словно бы обнимал прозрачный огонь…
В Татьяниной юности одно время были популярны 3d-картинки. Смотришь в лист – там какой-то сплошной рисунок, полный мелких деталей. Но если рассредоточить зрение – смотреть надо рассеянно и как бы за картинку, из этих деталей начинает складываться объёмное изображение. Корабль. Играющие дельфины. Девушка на мотоцикле…
Здесь случилось нечто похожее. Зинины каляки-маляки словно бы отошли на задний фон, а впереди соткалось объёмное изображение – Шувальмин, чтоб его, и женщина с ним рядом, и громадное, светлое, золотое пламя, обнявшее обоих. Татьяна встряхнула головой и наваждение исчезло. Обычный рисунок обычного трёхлетнего ребёнка. Фигурки людей – весьма условные. Точка-точка-запятая, ручки-ножки палочками. Невнятные линии и круги в качестве дополнительного орнамента. И всё это анилиновыми цветами вырвиглаз-стайл дешёвых фломастеров.
– Вы справитесь, Татьяна Андреевна? – спросил из-за спины начальник. – У вас ещё два перевода, если вы не забыли. С немецкого, и на французский, если вы не забыли.
– Я помню, – кивнула она. – Я справлюсь, Игорь Романович.
– Деньги нужны? – понимающе спросил он.
– Да, – честно призналась Татьяна.
Она до судорог боялась распечатывать заначку со счёта. Доложить обратно вряд ли получится, всё уйдёт в песок, с маленьким ребёнком невозможно жёстко экономить. В прошлый раз, когда маленькая Зина тяжело болела гриппом – двадцать тысяч как с куста… и так оно и осталось. На двадцать тысяч меньше, чем было.
– Может быть, вам нужен займ? Беспроцентный.
Берёшь чужие и ненадолго, отдаёшь потом свои и навсегда. Татьяна на собственной шкуре испытала эту нехитрую истину, когда перебивалась от выплаты к выплате, а дочке до садика оставался ещё целый год.
– Спасибо, Игорь Романович, – тихо поблагодарила она. – Потом, может быть… Пока не надо.
– Смотрите.
– Я могу идти?
– Да, разумеется.
– Зинуша, пошли, – потянула она девочку к выходу. – Пойдём домой.
Та очень неохотно рассталась с альбомом. Недорисовала…
– Возьми, – сказал ей Игорь Романович. – Возьми с собой.
– Что сказать надо? – строго сказала дочери Татьяна.
– Спасибо, дядя Игорь, – торжественно выговорила девочка.
– Пожалуйста, – улыбнулись ей.
По дороге Зинуша трещала без передыху. И что было на обед, и какой противный Колька, языки показывает, и как играли в «кароку». Что такое «карока», Татьяна вообразить не смогла, а дочка, хитро сощурив глазки, важно сообщила, что научит маму играть в эту самую «кароку» только перед сном. Потому что именно перед сном в неё играют, а просто так нельзя.
А вечером Зинуша рисовала снова. Притихла в своём уголку – Татьяна так и не решилась пока отселить дочь в одну из пустующих комнат. Не так уж много места надо для двоих, а комната большая. Весь хлам был безжалостно выкинут ещё до родов, всё разложено по полочкам, у Зины стояла двухъярусная кроватка – спала девочка наверху, а внизу находилось полноценное место. Под каждой ступенькой прятался ящик, куда складывались игрушки, шкафчик справа заполняли бельё и одежда. Зина оказалась левшой, о переучивании Татьяна ничего не хотела слышать, – лампа светила справа.
После ужина Татьяна раскрыла ноутбук, решив сначала разобраться окончательно с предыдущим заказом.
– Я буду работать, доча, – сказала она девочке. – Отвлекай только тогда, когда совсем уже невмоготу, договорились?
– Договорились, – важно подтвердила девочка.
Она никогда не доставляла никаких проблем. Родилась – и пела песенки вместо возмущённых воплей. Через два месяца научилась улыбаться, и всё, ляляка-улыбака. Столько позитива от такого маленького ребёнка Татьяна не видела никогда в своей жизни. Капризы, истерики? Ни одной. Сразу видно, жизнь у ребёнка удалась.
Может быть, держало против подступающей тьмы ещё и это. Маленькое термоядерное солнышко позитива, – дочь.
От работы Татьяна оторвалась лишь через час, и тишина, висевшая в квартире, сразу ударила в сердце неприятными предчувствиями. Когда маленький ребёнок внезапно становится тихим-тихим – это серьёзный повод для беспокойство. Творит шкоду, даже не сомневайтесь. Порой – опасную для жизни шкоду.
Но нет, Зина сидела за своим столиком и рисовала… Татьяна осторожно подошла посмотреть, и замерла, отчётливо понимая: лучше бы это была шкода из серии «сорву премию Дарвина прямо сейчас».
Девочка водила карандашом по бумаге с небрежной быстротой принтера и почти такой же чёткостью. Матричный принтер Татьяна видела в детстве, видела, как за каждый проход каретки на листе появляется рисунок, заранее заданный программой, по сути – строка с пробелами,но через двадцать таких последовательных прогонов получается портрет. Или диаграмма. Или текст. В оттенках серого.
Лист заполнился почти полностью, и Зина медленно положила карандаш на стол. Обхватила себя ладонями за плечики, сидела, смотрела.
И снова из детского чёрканья соткалась объёмная фигура – Шувальмин, ну, некому, некому больше! Точно он. Эти его волосы… его глаза…
– Что это? – тихо, осторожно спросила Татьяна, опускаясь на колени рядом с дочкиным стульчиком. – Кто это?
Зина подняла на неё взгляд, тёмный какой-то, совсем не детский.
– Человек-свет, – ответила она. – Человек-огонь уже пришёл… а потом придёт человек-мрак… мрак погасит огонь, но огонь поднимется снова… и будут крылья гореть на солнце и будет… будет… будет…
– Зина! – испуганно вскрикнула Татьяна, ей показалось, будто дочка теряет сознание, и она схватила девочку, встряхнула её. – Зина!
– Мама, – возмутилась дочка, другим совсем голосом. – Я рисую!
– Что ты рисуешь? – спросила Татьяна, старательно скрывая дрожь, рвущуюся в голос.
– Е-рун-ду, – ответила та по слогам.
Ничего больше не казалось на размалёванном листе. Ни Шувальмин оттуда не смотрел, ни огонь не горел. Точка-точка, запятая. Круги, линии. Каляки-маляки детские, и только.
– Почему ерунду?
– Не знаю.
– Может, лучше нарисовать не ерунду?
– Ну… Не ерунду надо рисовать, а ерунда рисуется сама…
Для своего возраста Зина говорила чересчур связно и по-взрослому, разве что некоторые звуки не всегда удавались ей, но для того и существуют логопеды, в общем-то. Выговаривать звуки научится, а вот куда умище девать? Зина… сестра… была очень умной. Училась в физмате. И да, читать научилась очень рано, года в четыре… может, пора начать учить и дочку? Купить букварь и магнитную доску с пластмассовыми буквами… ещё азбуку говорящую в книжном видела, можно её.
– А давай-ка попьём с тобою чаю? – предложила Татьяна.
– С колбасой!
– Колбаса – вредная.
– Но вкусная!
– Но после колбасы – спать.
– У-у-у-у, я ещё порисовать хотела.
Ещё порисовать… Снова, как тот принтер? Человек-огонь, человек-мрак… По спине прошлось холодком. Детские фантазии, у всех детей богатое воображение, не надо фиксироваться, пройдёт само.
– Завтра порисуешь, – предложила Татьяна. – Хочешь, я тебе завтра фломастеры куплю? На сорок два цвета.
– Хочу! – у Зины ожидаемо загорелись глаза.
– Договорились. Пошли. Чай-колбаса и спать!
Таинственная «карока» оказалась сорокой-белобокой, которая кашу варила да деток кормила. Древняя, как мир, детская потешка. Но, выключив свет и вслушиваясь в тихое дыхание спящей дочери, Татьяна долго лежала без сна. Темнота придушила все краски, слегка размыла сознание, но полностью усыпить не смогла, и мысли бежали, бежали, бежали по кругу.
Ан Шувальмин. Широкие плечи, сильные руки. Синий взгляд, золотые волосы, короткий красноватый шрам у виска. Он – адреналинщик? Военный? Кто он, странный мужчина из дальних стран, говорящий на эсперанто, интересующийся военной историей Ленинграда?
Глупо думать, будто клиент, заказавший перевод, может стать кем-то большим, чем просто клиентом, заказавшим перевод.
Человек-огонь.
Дети беспощадны в формулировках. Их взор ещё не отравлен угрюмой действительностью взрослой жизни. Они видят суть.
Татьяна с ужасом узнавала тяжёлое громадное чувство, рождавшее болезненный жар в низу живота.
Не бабочки. Нечто тёмное, древнее, как сам мир, и – пугающее.
Было, было уже с Татьяной когда-то подобное… и окончилось катастрофой.
Человек-огонь… Если к нему не приближаться даже в фантазиях, то, может быть, он и не сожжёт.
Пришла в парикмахерскую и попросила сделать красиво. Сделали. Татьяна долго смотрела в зеркало и не узнавала себя. А всего-то навсего – ножницы мастера и краска, спрятать раннюю седину. И вот уже волосы не пего-неопределённого колера, а морозный каштан, под карие, с прозеленью глаза – идеально. Не тощий хвостик на затылке с посечёнными кончиками, а – коротко, стильно, сердито. Тут вот теперь ресницы подкрасить, брови проявить… что там дома осталось из косметики…
Маникюр. Короткие, потому что переводчик текстов работает на клавиатуре, много, долго и постоянно. Под естественный цвет, с блеском и светлым ободком по краю.
Другой человек. Ничто так не портит женщину, как плохая одежда и неухоженный вид. Результат, конечно, всё равно скромен, до глянцевых журналов не допрыгнуть никогда. Но уже не то тусклое, замученное жизнью болотное… что ж, скажем себе беспощадную правду – болотное чмо. Надо же было так себя запустить!
Работа на удалёнке тем и опасна, что ленишься держать себя в тонусе. А зачем? Кто увидит? И какое тебе дело до чужих мнений абсолютно чужих для тебя людей?
Шувальмин увидит, по крайней мере, два раза. Вот в этот, когда будет забирать половину своего заказа. И в последний, когда Татьяна передаст ему остальное. А дальше… а может, он ещё что-нибудь перевести закажет. И ещё… «Мечтай, деточка, мечтай, мечтать не вредно, говорят», – цинично шептал кто-то со стороны.
В офис Татьяна опоздала. Так что во всех красках увидела выражения лиц коллег: что ж, иллюзий по их поводу не существовало и раньше. Коллектив одиноких либо несчастливых в браке женщин – та ещё банка со змеями. Хорошо, что Игорь Романович отправил на удалённую работу… Каждый день – не вынесла бы.
Шувальмин поблагодарил, спрятал распечатку в пакет. Вызвался проводить. Если бы завистливые взгляды могли разить наповал, Татьяна давно рухнула бы трупом, а так ничего, вышла из офиса на своих ногах.
Серый жемчужный день дышал теплом, несмотря на порывы холодного ветра. Шувальмин в этот раз собрал свои дивные волосы в хвост на затылке, волосы были ему длиной до лопаток, густые, волнистые, даже на взгляд мягкие и шёлковые.
– Покажите мне город, – попросил он вдруг. – Вы ведь здесь родились? Вы знаете город?
– Да, – ответила она на все вопросы, стараясь, чтобы сердце билось потише.
Показать город? Ему? Да с радостью!
– Сейчас?
Сердце рухнуло в пятки. Прямо сейчас. Что ответить на это? Конечно, да, но язык удалось поймать в самый последний момент:
– Мне не с кем оставить дочь.
– Но её с вами сейчас нет, – возразил Шувальмин.
– Она в детском садике, – пояснила Татьяна, – но скоро её нужно оттуда забрать. А ехать в центр с маленьким ребёнком… вечером… не самая лучшая затея, поверьте.
«Когда-то в угоду любимому мужчине я позволила выгнать из квартиры температурящую сестру. Сестры у меня теперь нет. Зато есть дочь, и с нею ничего подобного не повторится никогда. Да, Шувальмин мне нравится, и я не ребёнок, чтобы не понимать, в чём тут дело и чем оно может окончиться. Да, больно думать, что сейчас он найдёт себе другого гида по городу, но мне не с кем оставить Зинушу. И точка…»
– Хорошо, можем встретиться завтра утром. Вас устроит?
– Да… Что вы хотите увидеть? – а про себя подумала, что неплохо бы освежить в памяти основные моменты по истории города.
Шувальмин – иностранец, ему будет интересно всё…
– На ваше усмотрение, – сказал он, и сердце снова зашлось от его синего взгляда.
Невозможный цвет. Глубокий, насыщенный, тёмно-синий, с редкими светлыми вкраплениями... а бывают ли вообще у людей такие глаза? Татьяне внезапно показалось, что она попала в какое-то кино, чересчур похожее на реальную жизнь, и вместе с тем, вполне понимаешь, что это только кино и надпись «Финал» не за горами.
– Хорошо, – повторила она, беря себя в руки. – Тогда встретимся завтра у метро «Адмиралтейская», скажем, в десять. Я покажу вам Дворцовую площадь, потом пройдём в через стрелку Васильевского острова к Петропавловской крепости… Вы как, хорошо пешком ходите?
– Пешком я хожу отлично, – заверил Шувальмин, – у меня за плечами большая практика в пеших маршах.
– Активный туризм? – Татьяне стало любопытно.
– Вроде того.
Ладно, не хочет рассказывать подробности, не надо. Да и рано ещё для подробностей. Всего вторая встреча…
– Тогда договорились. Вы знаете, где находится выход из метро «Адмиралтейская»?
– Я посмотрю на карте.
– Тогда до завтра.
– Договорились.
В детском садике Татьяну невесть с чего пожелала видеть заведующая. Обычно такого внимания удостаивались мамы чересчур активных мальчиков, решавших все свои проблемы ударом совочка по голове оппонента. Зинуша ни в чём подобном ранее не замечалась. Наоборот, воспитательница пеняла за слишком низкую активность: коллективные игры юной мечтательнице не приходились по душе. Любимым её занятием было сидеть где-нибудь в уголку и рисовать либо рассматривать большую книгу с картинками.
– Что-то случилось? – сразу после приветствия спросила Татьяна. – Зина кого-то обидела? Подралась?
– Нет, что вы… Зина – послушная девочка. Но… взгляните-ка сюда.
Рисунки. Листы, полностью испещрённые детскими каляками так, что не осталось ни одного белого пятнышка.
– Это просто рисунки, разве нет? – спросила Татьяна, чувствуя нечто нехорошее в груди.
Если и здесь видят то, что видела она вчерашним вечером…
– Она просидела с ними весь день и даже отказалась от дневного сна; пришлось уступить – дело шло к тяжёлой истерике. А нам дикий крик в тихий час как-то ни к чему.
Ему нужно было ещё и напечатать перевод, к сроку – десять дней. Получалось по 10 страниц в день… Татьяна решила, что справится. Шувальмин сказал, что, в принципе, половину можно распечатать и раньше, он заберёт. Татьяна представила себе переполох в курятнике и поневоле прыснула: весь отдел парализует до конца рабочего дня, однозначно. Ещё бы. Такой мужчина! Пожалуй, стоит это увидеть. Особенно если лично передать распечатку… господи, о чём ты думаешь, дура.
Но передать распечатку можно.
Шувальмин попрощался кивком и ушёл. По-русски он говорил куда хуже, чем на эсперанто, чувствовалось. Иначе бы не заказывал перевод.
Маленькая Зина старательно выводила что-то в гостевом альбоме. Для детей клиентов в офисе держали специальный уголок – низенький столик, табуреточки, магнитная доска, раскраски, карандаши, фломастеры, кубики, несколько машинок и мягких игрушек, детские книжки…
Обычные каляки-маляки, какие выдаёт ребёнок в трёхлетнем возрасте, но человеческие фигурки, нарисованные по схеме «точка-точка-запятая» уверенно указывали на мужчину и женщину. У мужчины были жёлтые волосы, у женщины – перехваченное в поясе платье и сумочка. И обоих словно бы обнимал прозрачный огонь…
В Татьяниной юности одно время были популярны 3d-картинки. Смотришь в лист – там какой-то сплошной рисунок, полный мелких деталей. Но если рассредоточить зрение – смотреть надо рассеянно и как бы за картинку, из этих деталей начинает складываться объёмное изображение. Корабль. Играющие дельфины. Девушка на мотоцикле…
Здесь случилось нечто похожее. Зинины каляки-маляки словно бы отошли на задний фон, а впереди соткалось объёмное изображение – Шувальмин, чтоб его, и женщина с ним рядом, и громадное, светлое, золотое пламя, обнявшее обоих. Татьяна встряхнула головой и наваждение исчезло. Обычный рисунок обычного трёхлетнего ребёнка. Фигурки людей – весьма условные. Точка-точка-запятая, ручки-ножки палочками. Невнятные линии и круги в качестве дополнительного орнамента. И всё это анилиновыми цветами вырвиглаз-стайл дешёвых фломастеров.
– Вы справитесь, Татьяна Андреевна? – спросил из-за спины начальник. – У вас ещё два перевода, если вы не забыли. С немецкого, и на французский, если вы не забыли.
– Я помню, – кивнула она. – Я справлюсь, Игорь Романович.
– Деньги нужны? – понимающе спросил он.
– Да, – честно призналась Татьяна.
Она до судорог боялась распечатывать заначку со счёта. Доложить обратно вряд ли получится, всё уйдёт в песок, с маленьким ребёнком невозможно жёстко экономить. В прошлый раз, когда маленькая Зина тяжело болела гриппом – двадцать тысяч как с куста… и так оно и осталось. На двадцать тысяч меньше, чем было.
– Может быть, вам нужен займ? Беспроцентный.
Берёшь чужие и ненадолго, отдаёшь потом свои и навсегда. Татьяна на собственной шкуре испытала эту нехитрую истину, когда перебивалась от выплаты к выплате, а дочке до садика оставался ещё целый год.
– Спасибо, Игорь Романович, – тихо поблагодарила она. – Потом, может быть… Пока не надо.
– Смотрите.
– Я могу идти?
– Да, разумеется.
– Зинуша, пошли, – потянула она девочку к выходу. – Пойдём домой.
Та очень неохотно рассталась с альбомом. Недорисовала…
– Возьми, – сказал ей Игорь Романович. – Возьми с собой.
– Что сказать надо? – строго сказала дочери Татьяна.
– Спасибо, дядя Игорь, – торжественно выговорила девочка.
– Пожалуйста, – улыбнулись ей.
По дороге Зинуша трещала без передыху. И что было на обед, и какой противный Колька, языки показывает, и как играли в «кароку». Что такое «карока», Татьяна вообразить не смогла, а дочка, хитро сощурив глазки, важно сообщила, что научит маму играть в эту самую «кароку» только перед сном. Потому что именно перед сном в неё играют, а просто так нельзя.
А вечером Зинуша рисовала снова. Притихла в своём уголку – Татьяна так и не решилась пока отселить дочь в одну из пустующих комнат. Не так уж много места надо для двоих, а комната большая. Весь хлам был безжалостно выкинут ещё до родов, всё разложено по полочкам, у Зины стояла двухъярусная кроватка – спала девочка наверху, а внизу находилось полноценное место. Под каждой ступенькой прятался ящик, куда складывались игрушки, шкафчик справа заполняли бельё и одежда. Зина оказалась левшой, о переучивании Татьяна ничего не хотела слышать, – лампа светила справа.
После ужина Татьяна раскрыла ноутбук, решив сначала разобраться окончательно с предыдущим заказом.
– Я буду работать, доча, – сказала она девочке. – Отвлекай только тогда, когда совсем уже невмоготу, договорились?
– Договорились, – важно подтвердила девочка.
Она никогда не доставляла никаких проблем. Родилась – и пела песенки вместо возмущённых воплей. Через два месяца научилась улыбаться, и всё, ляляка-улыбака. Столько позитива от такого маленького ребёнка Татьяна не видела никогда в своей жизни. Капризы, истерики? Ни одной. Сразу видно, жизнь у ребёнка удалась.
Может быть, держало против подступающей тьмы ещё и это. Маленькое термоядерное солнышко позитива, – дочь.
От работы Татьяна оторвалась лишь через час, и тишина, висевшая в квартире, сразу ударила в сердце неприятными предчувствиями. Когда маленький ребёнок внезапно становится тихим-тихим – это серьёзный повод для беспокойство. Творит шкоду, даже не сомневайтесь. Порой – опасную для жизни шкоду.
Но нет, Зина сидела за своим столиком и рисовала… Татьяна осторожно подошла посмотреть, и замерла, отчётливо понимая: лучше бы это была шкода из серии «сорву премию Дарвина прямо сейчас».
Девочка водила карандашом по бумаге с небрежной быстротой принтера и почти такой же чёткостью. Матричный принтер Татьяна видела в детстве, видела, как за каждый проход каретки на листе появляется рисунок, заранее заданный программой, по сути – строка с пробелами,но через двадцать таких последовательных прогонов получается портрет. Или диаграмма. Или текст. В оттенках серого.
Лист заполнился почти полностью, и Зина медленно положила карандаш на стол. Обхватила себя ладонями за плечики, сидела, смотрела.
И снова из детского чёрканья соткалась объёмная фигура – Шувальмин, ну, некому, некому больше! Точно он. Эти его волосы… его глаза…
– Что это? – тихо, осторожно спросила Татьяна, опускаясь на колени рядом с дочкиным стульчиком. – Кто это?
Зина подняла на неё взгляд, тёмный какой-то, совсем не детский.
– Человек-свет, – ответила она. – Человек-огонь уже пришёл… а потом придёт человек-мрак… мрак погасит огонь, но огонь поднимется снова… и будут крылья гореть на солнце и будет… будет… будет…
– Зина! – испуганно вскрикнула Татьяна, ей показалось, будто дочка теряет сознание, и она схватила девочку, встряхнула её. – Зина!
– Мама, – возмутилась дочка, другим совсем голосом. – Я рисую!
– Что ты рисуешь? – спросила Татьяна, старательно скрывая дрожь, рвущуюся в голос.
– Е-рун-ду, – ответила та по слогам.
Ничего больше не казалось на размалёванном листе. Ни Шувальмин оттуда не смотрел, ни огонь не горел. Точка-точка, запятая. Круги, линии. Каляки-маляки детские, и только.
– Почему ерунду?
– Не знаю.
– Может, лучше нарисовать не ерунду?
– Ну… Не ерунду надо рисовать, а ерунда рисуется сама…
Для своего возраста Зина говорила чересчур связно и по-взрослому, разве что некоторые звуки не всегда удавались ей, но для того и существуют логопеды, в общем-то. Выговаривать звуки научится, а вот куда умище девать? Зина… сестра… была очень умной. Училась в физмате. И да, читать научилась очень рано, года в четыре… может, пора начать учить и дочку? Купить букварь и магнитную доску с пластмассовыми буквами… ещё азбуку говорящую в книжном видела, можно её.
– А давай-ка попьём с тобою чаю? – предложила Татьяна.
– С колбасой!
– Колбаса – вредная.
– Но вкусная!
– Но после колбасы – спать.
– У-у-у-у, я ещё порисовать хотела.
Ещё порисовать… Снова, как тот принтер? Человек-огонь, человек-мрак… По спине прошлось холодком. Детские фантазии, у всех детей богатое воображение, не надо фиксироваться, пройдёт само.
– Завтра порисуешь, – предложила Татьяна. – Хочешь, я тебе завтра фломастеры куплю? На сорок два цвета.
– Хочу! – у Зины ожидаемо загорелись глаза.
– Договорились. Пошли. Чай-колбаса и спать!
Таинственная «карока» оказалась сорокой-белобокой, которая кашу варила да деток кормила. Древняя, как мир, детская потешка. Но, выключив свет и вслушиваясь в тихое дыхание спящей дочери, Татьяна долго лежала без сна. Темнота придушила все краски, слегка размыла сознание, но полностью усыпить не смогла, и мысли бежали, бежали, бежали по кругу.
Ан Шувальмин. Широкие плечи, сильные руки. Синий взгляд, золотые волосы, короткий красноватый шрам у виска. Он – адреналинщик? Военный? Кто он, странный мужчина из дальних стран, говорящий на эсперанто, интересующийся военной историей Ленинграда?
Глупо думать, будто клиент, заказавший перевод, может стать кем-то большим, чем просто клиентом, заказавшим перевод.
Человек-огонь.
Дети беспощадны в формулировках. Их взор ещё не отравлен угрюмой действительностью взрослой жизни. Они видят суть.
Татьяна с ужасом узнавала тяжёлое громадное чувство, рождавшее болезненный жар в низу живота.
Не бабочки. Нечто тёмное, древнее, как сам мир, и – пугающее.
Было, было уже с Татьяной когда-то подобное… и окончилось катастрофой.
Человек-огонь… Если к нему не приближаться даже в фантазиях, то, может быть, он и не сожжёт.
***
Пришла в парикмахерскую и попросила сделать красиво. Сделали. Татьяна долго смотрела в зеркало и не узнавала себя. А всего-то навсего – ножницы мастера и краска, спрятать раннюю седину. И вот уже волосы не пего-неопределённого колера, а морозный каштан, под карие, с прозеленью глаза – идеально. Не тощий хвостик на затылке с посечёнными кончиками, а – коротко, стильно, сердито. Тут вот теперь ресницы подкрасить, брови проявить… что там дома осталось из косметики…
Маникюр. Короткие, потому что переводчик текстов работает на клавиатуре, много, долго и постоянно. Под естественный цвет, с блеском и светлым ободком по краю.
Другой человек. Ничто так не портит женщину, как плохая одежда и неухоженный вид. Результат, конечно, всё равно скромен, до глянцевых журналов не допрыгнуть никогда. Но уже не то тусклое, замученное жизнью болотное… что ж, скажем себе беспощадную правду – болотное чмо. Надо же было так себя запустить!
Работа на удалёнке тем и опасна, что ленишься держать себя в тонусе. А зачем? Кто увидит? И какое тебе дело до чужих мнений абсолютно чужих для тебя людей?
Шувальмин увидит, по крайней мере, два раза. Вот в этот, когда будет забирать половину своего заказа. И в последний, когда Татьяна передаст ему остальное. А дальше… а может, он ещё что-нибудь перевести закажет. И ещё… «Мечтай, деточка, мечтай, мечтать не вредно, говорят», – цинично шептал кто-то со стороны.
В офис Татьяна опоздала. Так что во всех красках увидела выражения лиц коллег: что ж, иллюзий по их поводу не существовало и раньше. Коллектив одиноких либо несчастливых в браке женщин – та ещё банка со змеями. Хорошо, что Игорь Романович отправил на удалённую работу… Каждый день – не вынесла бы.
Шувальмин поблагодарил, спрятал распечатку в пакет. Вызвался проводить. Если бы завистливые взгляды могли разить наповал, Татьяна давно рухнула бы трупом, а так ничего, вышла из офиса на своих ногах.
Серый жемчужный день дышал теплом, несмотря на порывы холодного ветра. Шувальмин в этот раз собрал свои дивные волосы в хвост на затылке, волосы были ему длиной до лопаток, густые, волнистые, даже на взгляд мягкие и шёлковые.
– Покажите мне город, – попросил он вдруг. – Вы ведь здесь родились? Вы знаете город?
– Да, – ответила она на все вопросы, стараясь, чтобы сердце билось потише.
Показать город? Ему? Да с радостью!
– Сейчас?
Сердце рухнуло в пятки. Прямо сейчас. Что ответить на это? Конечно, да, но язык удалось поймать в самый последний момент:
– Мне не с кем оставить дочь.
– Но её с вами сейчас нет, – возразил Шувальмин.
– Она в детском садике, – пояснила Татьяна, – но скоро её нужно оттуда забрать. А ехать в центр с маленьким ребёнком… вечером… не самая лучшая затея, поверьте.
«Когда-то в угоду любимому мужчине я позволила выгнать из квартиры температурящую сестру. Сестры у меня теперь нет. Зато есть дочь, и с нею ничего подобного не повторится никогда. Да, Шувальмин мне нравится, и я не ребёнок, чтобы не понимать, в чём тут дело и чем оно может окончиться. Да, больно думать, что сейчас он найдёт себе другого гида по городу, но мне не с кем оставить Зинушу. И точка…»
– Хорошо, можем встретиться завтра утром. Вас устроит?
– Да… Что вы хотите увидеть? – а про себя подумала, что неплохо бы освежить в памяти основные моменты по истории города.
Шувальмин – иностранец, ему будет интересно всё…
– На ваше усмотрение, – сказал он, и сердце снова зашлось от его синего взгляда.
Невозможный цвет. Глубокий, насыщенный, тёмно-синий, с редкими светлыми вкраплениями... а бывают ли вообще у людей такие глаза? Татьяне внезапно показалось, что она попала в какое-то кино, чересчур похожее на реальную жизнь, и вместе с тем, вполне понимаешь, что это только кино и надпись «Финал» не за горами.
– Хорошо, – повторила она, беря себя в руки. – Тогда встретимся завтра у метро «Адмиралтейская», скажем, в десять. Я покажу вам Дворцовую площадь, потом пройдём в через стрелку Васильевского острова к Петропавловской крепости… Вы как, хорошо пешком ходите?
– Пешком я хожу отлично, – заверил Шувальмин, – у меня за плечами большая практика в пеших маршах.
– Активный туризм? – Татьяне стало любопытно.
– Вроде того.
Ладно, не хочет рассказывать подробности, не надо. Да и рано ещё для подробностей. Всего вторая встреча…
– Тогда договорились. Вы знаете, где находится выход из метро «Адмиралтейская»?
– Я посмотрю на карте.
– Тогда до завтра.
– Договорились.
***
В детском садике Татьяну невесть с чего пожелала видеть заведующая. Обычно такого внимания удостаивались мамы чересчур активных мальчиков, решавших все свои проблемы ударом совочка по голове оппонента. Зинуша ни в чём подобном ранее не замечалась. Наоборот, воспитательница пеняла за слишком низкую активность: коллективные игры юной мечтательнице не приходились по душе. Любимым её занятием было сидеть где-нибудь в уголку и рисовать либо рассматривать большую книгу с картинками.
– Что-то случилось? – сразу после приветствия спросила Татьяна. – Зина кого-то обидела? Подралась?
– Нет, что вы… Зина – послушная девочка. Но… взгляните-ка сюда.
Рисунки. Листы, полностью испещрённые детскими каляками так, что не осталось ни одного белого пятнышка.
– Это просто рисунки, разве нет? – спросила Татьяна, чувствуя нечто нехорошее в груди.
Если и здесь видят то, что видела она вчерашним вечером…
– Она просидела с ними весь день и даже отказалась от дневного сна; пришлось уступить – дело шло к тяжёлой истерике. А нам дикий крик в тихий час как-то ни к чему.
