Он может. Социальный капитал заслуженного профессора Номон-центра это понизит ненамного, да и личный счёт обеднеет не до нуля и даже не до двух третей. Итан – не стажёр и не молодой специалист без кола, двора, угла и значимого социального рейтинга.
Переживёт.
Но мне-то очень важно, чтобы он остался!
Останется или наплюёт на всё?
Да или нет?
Он сдержанно и коротко высказывается в сторону.
– Я знаю тамешти, – виновато предупреждаю я.
Знаю. Так уж получилось. Мне хотелось тогда понять Итана, с чего он такой невыносимый, вот я и выучила его родной язык. Таммееш – интересный мир, очень древний, знаменит своими курортами. Космоархеология от него в восторге: очень много сохранилось артефактов со времён их огромной империи, Аркатамеевтана, владевшей когда-то обширными пространствами в нашей Галактике. Никаких имперских амбиций у них сейчас и в помине нет, большинство таммеотов – милейшие во всех отношениях носители разума. Так что повышенная вредность у Малькунпора – вовсе не расовые особенности, а настройки личности. И детям по наследству они не передадутся…
– Поскольку ты ещё не знаком близко с материалами проекта, можешь отказаться, Итан. Безо всяких условий и компенсаций. Я заплачу неустойку.
– Ане, – говорит он, – я тебя не узнаю. Откуда в тебе эта… эта стервозность? Раньше ты была намного мягче.
– Извини, – никаких извинений я приносить не собираюсь, и он это чувствует по тону.
Мягче! Это он про то, как я покорно соглашалась со всеми его правками, даже с теми, что мне поперёк души легли. Может, если бы слушалась его меньше, то сегодняшний день прошёл бы иначе! Мой же проект, не его! Он не генетик-биоинженер со стажем и именем, он – врач-паранормал, специализирующийся на генетических отклонениях, а это совсем другое.
– Значит, ты предлагаешь мне найти рабочую схему паранормальной коррекции твоих художеств для полумиллиона детишек, верно я понимаю?
Киваю. Про «художества» приходится проглотить, деваться мне некуда.
– А прайм где? Я бы прямо сегодня посмотрел.
– Полина попала в финал конкурса по конструированию станций закрытого цикла, – объясняю я. – Увлекается техникой девочка, перспективы хорошие. Она сейчас на Луне. В Селеналэнде. Финал проходит там. Вернётся после праздников…
– Луна, – Итан кривится так, будто съел ведро лимонов под дулом плазмогана, и я его понимаю.
Учитывая конец года, на Луну сейчас так просто не попасть даже частным порядком: все космопорты забиты. И в любом случае, одним днём тут не обойдёшься. Пока на орбиту, пока до Луны, пока там – на посадку… и очереди же ещё в принимающие порты, не забываем про очереди!
– В том-то и дело, Итан. У прайма всё прошло без эксцессов! Паранорма пробудилась в положенный возраст, четырнадцать лет. Стабилизация прошла успешно и, в среднем, быстрее, чем обычно. Ничто не предвещало…
– Если думать не головой, конечно, что там предвещать будет, – он всё ещё безумно зол, это чувствуется влёт.
Молчать. Не связываться. Не ругаться. Он мне нужен больше, чем я ему.
– Ты можешь посетить Вишнёвые Ясли, – говорю я. – У них как раз плановый медосмотр, вот и придём туда вместе. Визит согласован заранее, они не удивятся.
– Когда?
– Послезавтра… Это плановое посещение, оно было заложено в график ещё летом.
Летом, да. Когда я ещё не догадывалась о постигшей проект катастрофе.
– Хорошо. Послезавтра.
– Значит, возьмёшься всё-таки?
– Возьмусь, – коротко отвечает он.
Гора с плеч. Всё-таки я боялась, что он откажется. Вероятность была ненулевой!
– Мне нужны все материалы по проекту. Отчёт по форме семнадцать-а.
Семнадцать-а – это специальный отчёт для паранормальной медицины, он составляется в нашей работе буквально на каждом чихе, и именно с тем, чтобы врачи знали, куда смотреть и как исправлять, если вдруг что.
Работа биоинженера, увы, не может идти безупречно, хотя мы и стремимся к идеалу. Ошибки – случаются, и каждая из таких ошибок стучит в сердце создателя: ведь речь о детях.
Каждый ребёнок имеет полное право на здоровое тело и ясный разум.
Именно с этого девиза начинался Старотерранский Институт Экспериментальной Генетики, впервые в истории Человечества приступивший к разработке изначальных, ещё очень примитивных и слабых паранорм.
Почти все нынешние законы, регулирующие биоинженерную деятельность генетических лабораторий сегодня, написаны именно тогда, в первые сто лет функционирования Института.
Институт, кстати, действует и поныне! Чья у меня лицензия? И сертификация Лаборатории Ламель. То-то же.
– У тебя сегодня вечер свободен? – спрашивает вдруг Итан.
– Дешёвый подкат, – сообщаю я. – Мимо.
– Вообще-то, я по проблеме поговорить хотел, – делает он невинные глазки. – После пары часов знакомства с материалами проекта у меня появятся вопросы, наверняка. Но если тебе не надо…
– Мне – надо, – говорю. – Сейчас забронирую свободную аудиторию. Встретимся через четыре часа… Полагаю, четыре часа достаточно? Тебе ещё одежду менять. Как график на сегодня? Я – свободна до завтра.
– Четырёх часов хватит.
Мы согласовали встречу, записали на себя небольшую аудиторию – слава всем богам, повышенным спросом пользовались сейчас просторные помещения, а маленькие комнатушки в самых непопулярных частях здания никого особо не интересовали.
– Давай на все восемь дней согласуем, – предлагает Итан. – По итогу будет большой разговор как раз в заранее определённое окно.
Не может он без ехидства. «Большой» разговор! Стискиваю зубы и терплю.
Что ещё мне остаётся?
За окном медленно разгорается уличное освещение: солнце зашло и сумерки остыли как раз для того, чтобы запустить автоматическое включение фонарей.
Каждый раз любуюсь, когда вижу. Ведь фонари не могут вспыхнуть одновременно, всегда присутствует небольшой временной лаг. И, если смотришь с высоты, кажется, будто свет катится по улицам мягкой волной.
Мне нужно отдохнуть, вот что.
Мы с Итаном опять поругаемся, можно даже не сомневаться. И будем ругаться до утра, а утром у меня переговоры по контракту. И если я его упущу, Лаборатория Ламель войдёт не в самый лучший год своей истории.
Рамсув, душа моя, нашёл для меня отличный номер, с террасой и прекрасным видом на город. Привожу себя в порядок, заказываю ужин и барствую, наслаждаясь перспективой.
Минуты покоя безумно редки в моей жизни. Отключены все экраны, входящие вызовы поставлены на стоп, в голове – цветное конфетти из прожитой жизни…
Давным-давно, когда я была молода и полна огня, я вышла замуж. За солдата-пирокинетика, Игоря Жарова. Мы прожили вместе счастливую жизнь, а потом он умер, потому что его генетическая модификация не предполагала долгой жизни. Вот так вот, два десятка лет с ним, и вся остальная жизнь – без него.
Я сделала всё, что смогла! Я пошла в науку, я распутывала проблемы одну за другой, я наизнанку вывернулась, расчётное время жизни наших детей – до семидесяти у старших сыновей и до девяноста у Полины. Против прежних сорока семи – пятидесяти двух. И это ещё не предел, со временем носители пирокинетической паранормы будут жить ещё дольше, средний срок приблизится к такому же сроку для натуральнрождённых и целителей – до ста десяти лет, может, и больше.
Если только удастся сейчас купировать мою ошибку!
Если проект «Огненная Орхидея» не отправится на свалку тупиковых историй.
Если Итану удастся…
Игорь – на фотографии. Я эту фото везде с собой ношу, ставлю на рамочку и изучила до последнего пикселя. Его улыбку. Его взгляд. Какие же мы были тогда счастливые! Как мы даже думать не хотели о том, как мало нам отмерено, и торопились жить, пока ещё было у нас время…
Именно из-за Игоря я и поругалась с Рамсувом. Единственный раз, но очень серьёзно. Он, раздосадованный очередной неудачной попыткой познакомить меня с мужчиной для семьи и брака, спросил что-то вроде – сколько ещё лет своей жизни я собираюсь потратить на скорбь по ушедшему. Стыдно вспомнить, на какой визг я тогда сорвалась. Взрослая женщина, бионженер с галактическим именем.
Мне было очень плохо тогда. Плохо, больно, страшно. Рамсув всё понял, поддержал, утешил. И перестал донимать. Хотя укор в его прекрасных гентбарских глазках живёт до сих пор. Мол, сколько лет?..
Самое страшное, что я уже почти забыла своего мужа. Его прикосновения, его лицо, его голос. Потому и нужна мне фотография. Она – стержень, кристалл памяти, она всё ещё держит то, что ушло из души безвозвратно.
Слишком много времени уже прошло.
Слишком много.
Дети выросли, разлетелись кто куда по Галактике. Полинка – не знает отца совсем, она появилась на его донорском материале, позже его ухода.
Я одна помню, я одна знаю. Мне одной плохо настолько, ведь второго такого Игоря нет на свете, а его сыновья и даже клоны, если возникнет вдруг такая безумная идея, – всё-таки не он сам.
Клонов, кстати, не будет. Эта генетическая модификация полностью выведена из популяции именно из-за дефекта в генах, ответственных за раннее угнетение пиронейронной сети в зрелом возрасте. Я нашла эту поломку, я её разгадала и выкинула ко всем чертям изо всех биолабораторий Федерации; это была эпичная битва, по всем фронтам, ведь пришлось, помимо прочего, физически уничтожить некондиционный донорский материал – и проследить за тем, чтобы его не двинули на сторону, в какие-нибудь заштатные локальные пространства, чьё население не жаль. Убытки на миллиарды энерго, но оно того стоило. Поле боя осталось за мной. За последние несколько десятков лет в этой генерации не родился ни один ребёнок. И впредь не родится.
Но со мной-то что сейчас не так?
А ведь не так.
Проверю Полинку, что ли. Как она там. Должна была уже долететь и на месте устроиться.
Оказалось, девочка бодра, здорова, не унывает. Замуж собралась за парня, с которым познакомилась сегодня. Какой замуж, развлекалки тебе ещё детские смотреть, про счастливую любовь! Но вслух я этого, конечно же, не сказала. Вряд ли Полина сама придавала такое уж значение своему новому знакомству. Да и не древние у нас века, в восемнадцать лет замуж не выскакивают, потому что в голове ещё звёздный ветер, и он меняется со дня на день со сверхсветовой скоростью.
Сегодня хочу замуж, завтра замуж уже не хочу, а хочу, чтоб этот гад шишку себе на лбу набил! А послезавтра уже снова хочу… Юность! Гормоны.
Но на всякий случай вызываю Рамсува и советую ему тихонько, ненавязчиво проверить, с кем там наша девочка познакомилась. Мой малинисув берёт под козырёк: с его-то дотошностью и исполнительностью я узнаю всё до мельчайших подробностей не позднее, чем через сутки.
Кстати, о гормонах.
Вспоминаю, что всегда ношу с собой портативный анализатор, вещь незаменимая в контрольных поездках по выпускникам наших репродуктивных центров. Стандартные – тоже хорошие штуки, но этот я заказывала по индивидуальному дизайну, с добавочными функциями, специально под некоторые случаи, требующие серьёзного контроля.
Дофамин… Серотонин… Эндорфины…
И, на финальном этапе, дурацкий блескучий экран, явно с лишней хромосомой, добавившей ему розовых сердечек. Или заднюшек, смотря под каким углом наблюдать. Руки настроить до конца не дошли в своё время, потому что обычная направленность исследований всё же другая, а это…
Это уже ни в какие гейты никаких пересадочных станций не влезает!
Вызов.
Резкий всплеск раздражения: кому понадобилось?! Но сбрасывать визит я не могу, не имею права. Не та у меня должность, не та работа.
На экране терминала проявляется невыносимая клетчатая физиономия Итана Малькунпора:
-Ну, что, Ане, готова к разгрому?
В аудитории – скромно, светло, опрятно. Цветы вдоль стеночки… Кроме нас с Итаном – никого.
Он говорил почти час. Я не перебивала, слушала. С его точки зрения всё выглядело кошмарно, однако такой великолепный он уже нашёл решение. Отключить практически весь домен, составляющий суть проекта. То есть, фактически торжественно похоронить мою многолетнюю работу с помпой и пафосной надписью на могильной плите.
– Что ты молчишь, Ане? – сварливо интересуется он.
– А что ты хочешь услышать? – устало спрашиваю я. – Что ты не озаботился опцией «включить мозг и подумать»?
Он на глазах раздувается примерно втрое.
– Я раскладывал твои безобразия в течение четырёх часов по всем параметрам! Я…
– Профессор, – фыркаю я насмешливо. – От Номон-Центра. Лучший спе-ци-а-ли-ст паранормальной медицины. Вот это вот, что ты мне тут пытался выдать за соколиный полёт научной мысли, я в клинике Девлятова получила в качестве предварительного анализа. Сделай одолжение, напряги извилины свои клетчатые и выдай что-нибудь интереснее студенческой работы на коленке.
– Ане, ты забываешься, – холодно заявляет он.
– Я? Ничуть. Я рассчитываю на высококвалифицированную работу, а бросовую поделку в стиле «на отцепись» можешь потереть о голову и засунуть себе в одно место. Проект надо сохранить в базовом его исполнении.
– Вот здесь я немного не понял, – прищуру Итана может позавидовать любой космический пират из числа тех, чьи физиономии транслируются по всей информсети Федерации с пометкой «живым не брать». – Ты хочешь, чтобы я проделал за тебя твою работу?
– Я хочу, чтобы ты вместе со мной проделал работу. За которую тебе, возможно, памятник при жизни из стрин-камня установят. Только не говори мне, что ты не в состоянии стабилизировать любую паранорму! Я изучала твой список заслуг. Он пополнился ещё двумя экранами. Можешь распечатать очередной, если постараешься!
Он складывает руки на груди и смотрит на меня совсем уже нехорошо.
– А может, мне разорвать контракт? Демоны чёрных дыр с неустойкой, я не самый бедный учёный в Галактике – оплачу.
Сердце ёкает, будем справедливы. И ведь откажется, я же его знаю. Как тогда отказался. Что я делать тогда буду? Ведь катастрофа неминуема…
– Разрывай, – только я одна знаю, чего мне стоит сохранить каменное выражение лица. – Не тянешь серьёзную научную работу, так и скажи. И – разрывай контракт.
Мы пронзаем друг друга яростными взглядами. Никто не хочет уступать. Злость, принципы, амбиции, репутация, – всё вместе, и ещё сверх того.
Любопытно, у него ко мне такое же личное, как и у меня к нему? Как бы так исхитриться и забрать у него немного крови для моего портативного анализатора…
– Хочешь, я разорву? – нажимаю я. – И компенсацию тебе выплачу, по социальному капиталу в том числе. За потраченные время и нервы.
– Нет, Ане, – сердито говорит он, – не будет по-твоему. Я знал, во что ввязываюсь. Я следил за тобой.
– О как, – восхищаюсь я. – На самом деле следил?
– Ни одну твою статью не пропускал, ни одну конференцию. Всё собрал, всё по папочкам разложено. Я знал, что однажды ты прибежишь ко мне с криком «Итан, миленький, у меня проблема, помоги». И раз уж ты всё-таки прибежала, может быть, будешь меня слушать? Хоть немного.
– Я не позволю тебе упороть мой проект! – не собираюсь уступать ни пяди.
– Да ты уже его упорола! – злится он. – Прекрасно справившись с этим достойным делом без меня.
– Итан…
– Я знал, что ты раздуешься до размеров утыканного колючками шара. Поэтому смягчил формулировки и…
– Смягчил он!
– … и после первого приёма, у меня будут результаты фактических паранормальных сканов. Вряд ли они меня удивят, скажу сразу.
Переживёт.
Но мне-то очень важно, чтобы он остался!
Останется или наплюёт на всё?
Да или нет?
Он сдержанно и коротко высказывается в сторону.
– Я знаю тамешти, – виновато предупреждаю я.
Знаю. Так уж получилось. Мне хотелось тогда понять Итана, с чего он такой невыносимый, вот я и выучила его родной язык. Таммееш – интересный мир, очень древний, знаменит своими курортами. Космоархеология от него в восторге: очень много сохранилось артефактов со времён их огромной империи, Аркатамеевтана, владевшей когда-то обширными пространствами в нашей Галактике. Никаких имперских амбиций у них сейчас и в помине нет, большинство таммеотов – милейшие во всех отношениях носители разума. Так что повышенная вредность у Малькунпора – вовсе не расовые особенности, а настройки личности. И детям по наследству они не передадутся…
– Поскольку ты ещё не знаком близко с материалами проекта, можешь отказаться, Итан. Безо всяких условий и компенсаций. Я заплачу неустойку.
– Ане, – говорит он, – я тебя не узнаю. Откуда в тебе эта… эта стервозность? Раньше ты была намного мягче.
– Извини, – никаких извинений я приносить не собираюсь, и он это чувствует по тону.
Мягче! Это он про то, как я покорно соглашалась со всеми его правками, даже с теми, что мне поперёк души легли. Может, если бы слушалась его меньше, то сегодняшний день прошёл бы иначе! Мой же проект, не его! Он не генетик-биоинженер со стажем и именем, он – врач-паранормал, специализирующийся на генетических отклонениях, а это совсем другое.
– Значит, ты предлагаешь мне найти рабочую схему паранормальной коррекции твоих художеств для полумиллиона детишек, верно я понимаю?
Киваю. Про «художества» приходится проглотить, деваться мне некуда.
– А прайм где? Я бы прямо сегодня посмотрел.
– Полина попала в финал конкурса по конструированию станций закрытого цикла, – объясняю я. – Увлекается техникой девочка, перспективы хорошие. Она сейчас на Луне. В Селеналэнде. Финал проходит там. Вернётся после праздников…
– Луна, – Итан кривится так, будто съел ведро лимонов под дулом плазмогана, и я его понимаю.
Учитывая конец года, на Луну сейчас так просто не попасть даже частным порядком: все космопорты забиты. И в любом случае, одним днём тут не обойдёшься. Пока на орбиту, пока до Луны, пока там – на посадку… и очереди же ещё в принимающие порты, не забываем про очереди!
– В том-то и дело, Итан. У прайма всё прошло без эксцессов! Паранорма пробудилась в положенный возраст, четырнадцать лет. Стабилизация прошла успешно и, в среднем, быстрее, чем обычно. Ничто не предвещало…
– Если думать не головой, конечно, что там предвещать будет, – он всё ещё безумно зол, это чувствуется влёт.
Молчать. Не связываться. Не ругаться. Он мне нужен больше, чем я ему.
– Ты можешь посетить Вишнёвые Ясли, – говорю я. – У них как раз плановый медосмотр, вот и придём туда вместе. Визит согласован заранее, они не удивятся.
– Когда?
– Послезавтра… Это плановое посещение, оно было заложено в график ещё летом.
Летом, да. Когда я ещё не догадывалась о постигшей проект катастрофе.
– Хорошо. Послезавтра.
– Значит, возьмёшься всё-таки?
– Возьмусь, – коротко отвечает он.
Гора с плеч. Всё-таки я боялась, что он откажется. Вероятность была ненулевой!
– Мне нужны все материалы по проекту. Отчёт по форме семнадцать-а.
Семнадцать-а – это специальный отчёт для паранормальной медицины, он составляется в нашей работе буквально на каждом чихе, и именно с тем, чтобы врачи знали, куда смотреть и как исправлять, если вдруг что.
Работа биоинженера, увы, не может идти безупречно, хотя мы и стремимся к идеалу. Ошибки – случаются, и каждая из таких ошибок стучит в сердце создателя: ведь речь о детях.
Каждый ребёнок имеет полное право на здоровое тело и ясный разум.
Именно с этого девиза начинался Старотерранский Институт Экспериментальной Генетики, впервые в истории Человечества приступивший к разработке изначальных, ещё очень примитивных и слабых паранорм.
Почти все нынешние законы, регулирующие биоинженерную деятельность генетических лабораторий сегодня, написаны именно тогда, в первые сто лет функционирования Института.
Институт, кстати, действует и поныне! Чья у меня лицензия? И сертификация Лаборатории Ламель. То-то же.
– У тебя сегодня вечер свободен? – спрашивает вдруг Итан.
– Дешёвый подкат, – сообщаю я. – Мимо.
– Вообще-то, я по проблеме поговорить хотел, – делает он невинные глазки. – После пары часов знакомства с материалами проекта у меня появятся вопросы, наверняка. Но если тебе не надо…
– Мне – надо, – говорю. – Сейчас забронирую свободную аудиторию. Встретимся через четыре часа… Полагаю, четыре часа достаточно? Тебе ещё одежду менять. Как график на сегодня? Я – свободна до завтра.
– Четырёх часов хватит.
Мы согласовали встречу, записали на себя небольшую аудиторию – слава всем богам, повышенным спросом пользовались сейчас просторные помещения, а маленькие комнатушки в самых непопулярных частях здания никого особо не интересовали.
– Давай на все восемь дней согласуем, – предлагает Итан. – По итогу будет большой разговор как раз в заранее определённое окно.
Не может он без ехидства. «Большой» разговор! Стискиваю зубы и терплю.
Что ещё мне остаётся?
За окном медленно разгорается уличное освещение: солнце зашло и сумерки остыли как раз для того, чтобы запустить автоматическое включение фонарей.
Каждый раз любуюсь, когда вижу. Ведь фонари не могут вспыхнуть одновременно, всегда присутствует небольшой временной лаг. И, если смотришь с высоты, кажется, будто свет катится по улицам мягкой волной.
Мне нужно отдохнуть, вот что.
Мы с Итаном опять поругаемся, можно даже не сомневаться. И будем ругаться до утра, а утром у меня переговоры по контракту. И если я его упущу, Лаборатория Ламель войдёт не в самый лучший год своей истории.
***
Рамсув, душа моя, нашёл для меня отличный номер, с террасой и прекрасным видом на город. Привожу себя в порядок, заказываю ужин и барствую, наслаждаясь перспективой.
Минуты покоя безумно редки в моей жизни. Отключены все экраны, входящие вызовы поставлены на стоп, в голове – цветное конфетти из прожитой жизни…
Давным-давно, когда я была молода и полна огня, я вышла замуж. За солдата-пирокинетика, Игоря Жарова. Мы прожили вместе счастливую жизнь, а потом он умер, потому что его генетическая модификация не предполагала долгой жизни. Вот так вот, два десятка лет с ним, и вся остальная жизнь – без него.
Я сделала всё, что смогла! Я пошла в науку, я распутывала проблемы одну за другой, я наизнанку вывернулась, расчётное время жизни наших детей – до семидесяти у старших сыновей и до девяноста у Полины. Против прежних сорока семи – пятидесяти двух. И это ещё не предел, со временем носители пирокинетической паранормы будут жить ещё дольше, средний срок приблизится к такому же сроку для натуральнрождённых и целителей – до ста десяти лет, может, и больше.
Если только удастся сейчас купировать мою ошибку!
Если проект «Огненная Орхидея» не отправится на свалку тупиковых историй.
Если Итану удастся…
Игорь – на фотографии. Я эту фото везде с собой ношу, ставлю на рамочку и изучила до последнего пикселя. Его улыбку. Его взгляд. Какие же мы были тогда счастливые! Как мы даже думать не хотели о том, как мало нам отмерено, и торопились жить, пока ещё было у нас время…
Именно из-за Игоря я и поругалась с Рамсувом. Единственный раз, но очень серьёзно. Он, раздосадованный очередной неудачной попыткой познакомить меня с мужчиной для семьи и брака, спросил что-то вроде – сколько ещё лет своей жизни я собираюсь потратить на скорбь по ушедшему. Стыдно вспомнить, на какой визг я тогда сорвалась. Взрослая женщина, бионженер с галактическим именем.
Мне было очень плохо тогда. Плохо, больно, страшно. Рамсув всё понял, поддержал, утешил. И перестал донимать. Хотя укор в его прекрасных гентбарских глазках живёт до сих пор. Мол, сколько лет?..
Самое страшное, что я уже почти забыла своего мужа. Его прикосновения, его лицо, его голос. Потому и нужна мне фотография. Она – стержень, кристалл памяти, она всё ещё держит то, что ушло из души безвозвратно.
Слишком много времени уже прошло.
Слишком много.
Дети выросли, разлетелись кто куда по Галактике. Полинка – не знает отца совсем, она появилась на его донорском материале, позже его ухода.
Я одна помню, я одна знаю. Мне одной плохо настолько, ведь второго такого Игоря нет на свете, а его сыновья и даже клоны, если возникнет вдруг такая безумная идея, – всё-таки не он сам.
Клонов, кстати, не будет. Эта генетическая модификация полностью выведена из популяции именно из-за дефекта в генах, ответственных за раннее угнетение пиронейронной сети в зрелом возрасте. Я нашла эту поломку, я её разгадала и выкинула ко всем чертям изо всех биолабораторий Федерации; это была эпичная битва, по всем фронтам, ведь пришлось, помимо прочего, физически уничтожить некондиционный донорский материал – и проследить за тем, чтобы его не двинули на сторону, в какие-нибудь заштатные локальные пространства, чьё население не жаль. Убытки на миллиарды энерго, но оно того стоило. Поле боя осталось за мной. За последние несколько десятков лет в этой генерации не родился ни один ребёнок. И впредь не родится.
Но со мной-то что сейчас не так?
А ведь не так.
Проверю Полинку, что ли. Как она там. Должна была уже долететь и на месте устроиться.
Оказалось, девочка бодра, здорова, не унывает. Замуж собралась за парня, с которым познакомилась сегодня. Какой замуж, развлекалки тебе ещё детские смотреть, про счастливую любовь! Но вслух я этого, конечно же, не сказала. Вряд ли Полина сама придавала такое уж значение своему новому знакомству. Да и не древние у нас века, в восемнадцать лет замуж не выскакивают, потому что в голове ещё звёздный ветер, и он меняется со дня на день со сверхсветовой скоростью.
Сегодня хочу замуж, завтра замуж уже не хочу, а хочу, чтоб этот гад шишку себе на лбу набил! А послезавтра уже снова хочу… Юность! Гормоны.
Но на всякий случай вызываю Рамсува и советую ему тихонько, ненавязчиво проверить, с кем там наша девочка познакомилась. Мой малинисув берёт под козырёк: с его-то дотошностью и исполнительностью я узнаю всё до мельчайших подробностей не позднее, чем через сутки.
Кстати, о гормонах.
Вспоминаю, что всегда ношу с собой портативный анализатор, вещь незаменимая в контрольных поездках по выпускникам наших репродуктивных центров. Стандартные – тоже хорошие штуки, но этот я заказывала по индивидуальному дизайну, с добавочными функциями, специально под некоторые случаи, требующие серьёзного контроля.
Дофамин… Серотонин… Эндорфины…
И, на финальном этапе, дурацкий блескучий экран, явно с лишней хромосомой, добавившей ему розовых сердечек. Или заднюшек, смотря под каким углом наблюдать. Руки настроить до конца не дошли в своё время, потому что обычная направленность исследований всё же другая, а это…
Это уже ни в какие гейты никаких пересадочных станций не влезает!
Вызов.
Резкий всплеск раздражения: кому понадобилось?! Но сбрасывать визит я не могу, не имею права. Не та у меня должность, не та работа.
На экране терминала проявляется невыносимая клетчатая физиономия Итана Малькунпора:
-Ну, что, Ане, готова к разгрому?
ГЛАВА 2
В аудитории – скромно, светло, опрятно. Цветы вдоль стеночки… Кроме нас с Итаном – никого.
Он говорил почти час. Я не перебивала, слушала. С его точки зрения всё выглядело кошмарно, однако такой великолепный он уже нашёл решение. Отключить практически весь домен, составляющий суть проекта. То есть, фактически торжественно похоронить мою многолетнюю работу с помпой и пафосной надписью на могильной плите.
– Что ты молчишь, Ане? – сварливо интересуется он.
– А что ты хочешь услышать? – устало спрашиваю я. – Что ты не озаботился опцией «включить мозг и подумать»?
Он на глазах раздувается примерно втрое.
– Я раскладывал твои безобразия в течение четырёх часов по всем параметрам! Я…
– Профессор, – фыркаю я насмешливо. – От Номон-Центра. Лучший спе-ци-а-ли-ст паранормальной медицины. Вот это вот, что ты мне тут пытался выдать за соколиный полёт научной мысли, я в клинике Девлятова получила в качестве предварительного анализа. Сделай одолжение, напряги извилины свои клетчатые и выдай что-нибудь интереснее студенческой работы на коленке.
– Ане, ты забываешься, – холодно заявляет он.
– Я? Ничуть. Я рассчитываю на высококвалифицированную работу, а бросовую поделку в стиле «на отцепись» можешь потереть о голову и засунуть себе в одно место. Проект надо сохранить в базовом его исполнении.
– Вот здесь я немного не понял, – прищуру Итана может позавидовать любой космический пират из числа тех, чьи физиономии транслируются по всей информсети Федерации с пометкой «живым не брать». – Ты хочешь, чтобы я проделал за тебя твою работу?
– Я хочу, чтобы ты вместе со мной проделал работу. За которую тебе, возможно, памятник при жизни из стрин-камня установят. Только не говори мне, что ты не в состоянии стабилизировать любую паранорму! Я изучала твой список заслуг. Он пополнился ещё двумя экранами. Можешь распечатать очередной, если постараешься!
Он складывает руки на груди и смотрит на меня совсем уже нехорошо.
– А может, мне разорвать контракт? Демоны чёрных дыр с неустойкой, я не самый бедный учёный в Галактике – оплачу.
Сердце ёкает, будем справедливы. И ведь откажется, я же его знаю. Как тогда отказался. Что я делать тогда буду? Ведь катастрофа неминуема…
– Разрывай, – только я одна знаю, чего мне стоит сохранить каменное выражение лица. – Не тянешь серьёзную научную работу, так и скажи. И – разрывай контракт.
Мы пронзаем друг друга яростными взглядами. Никто не хочет уступать. Злость, принципы, амбиции, репутация, – всё вместе, и ещё сверх того.
Любопытно, у него ко мне такое же личное, как и у меня к нему? Как бы так исхитриться и забрать у него немного крови для моего портативного анализатора…
– Хочешь, я разорву? – нажимаю я. – И компенсацию тебе выплачу, по социальному капиталу в том числе. За потраченные время и нервы.
– Нет, Ане, – сердито говорит он, – не будет по-твоему. Я знал, во что ввязываюсь. Я следил за тобой.
– О как, – восхищаюсь я. – На самом деле следил?
– Ни одну твою статью не пропускал, ни одну конференцию. Всё собрал, всё по папочкам разложено. Я знал, что однажды ты прибежишь ко мне с криком «Итан, миленький, у меня проблема, помоги». И раз уж ты всё-таки прибежала, может быть, будешь меня слушать? Хоть немного.
– Я не позволю тебе упороть мой проект! – не собираюсь уступать ни пяди.
– Да ты уже его упорола! – злится он. – Прекрасно справившись с этим достойным делом без меня.
– Итан…
– Я знал, что ты раздуешься до размеров утыканного колючками шара. Поэтому смягчил формулировки и…
– Смягчил он!
– … и после первого приёма, у меня будут результаты фактических паранормальных сканов. Вряд ли они меня удивят, скажу сразу.
