– Арест? – усмехнулся Сае.
Его снова начало лихорадить, глаза блестели, и даже на расстоянии я чувствовала исходящий от него жар болезни.
– Ну, что вы, – мягко возразил доктор, – какой арест… Но у вас варигрипп в активной фазе, вы – источник биологического заражения, и выпускать вас с планеты сейчас было бы крайне опрометчиво, мягко говоря. Карантинной Службе это совершенно точно не понравится, а с карантинниками лучше не связываться, поверьте мне. Вы и так вызвали у них раздражение вашим безответственным поведением: появиться на планете без биоадаптации – такая глупость, право. Лечитесь, поправляйте здоровье, отдыхайте. Потом поговорим. Капитан Снежина появится здесь ещё очень не скоро. Время у вас есть.
Вот в чём преимущество инфосферы. Ты знаешь всё. Кто где находится, кто когда куда летит. Доктор совершенно точно знал, где сейчас находится моя мама, и сколько времени у неё займёт дорога домой. У мамы нет телепатического ранга, но помощники-телепаты, конечно же, есть. Они обязательно есть везде, во всех серьёзных службах.
Пока я снимала с консервации гостевую комнату, я думала. Между доктором и Сае, безусловно, искрило, но по какой причине, так они мне и расскажут, жди. И Сае ведь действительно был неправ, когда уклонился от карантина… Вон ему сейчас как плохо, а могло бы и не быть так плохо!
Я могла бы увидеть сама. Но от одной мысли, что тогда придётся опять иметь дело с переменчивой картиной, начинало подташнивать.
Когда я была совсем маленькой, я ведь так и жила, среди бесконечных, подвижных, не имеющий строгой формы блестящих линий. Они окружали меня, они касались меня, пытались проникнуть внутрь и – пугали до невозможности. Самые первые мои детские воспоминания – это ужас, разлитый вокруг, а я под тоненькой плёночкой защиты, такой тонкой и прозрачной, что кажется, будто она порвётся, вот прямо сейчас…
Намучилась со мной мама тогда… Как же, ребёнок без конца кричит и синеет от страха.
Теперь эти линии не имели надо мной власти. Я нашла на них укорот, выливая в картины.. и они почти избавили меня от своего присутствия. Но иногда принимались за старое. Как с синекрылой птицей.
Доктор Дженкинс утверждал, что эти видения, как он говорил, всего лишь часть некорректно пробудившейся паранормы. Но мне всегда казалось, что не очень-то они и видения, а что-то ещё. Часть мира, а не часть меня. Впрочем, я не любила спорить. Спор – это попытка доказать что-то, а зачем доказывать очевидное? Оно само по себе – доказательство. А если кто-то не видит, это означает только одно: кто-то не видит. Не умеет. Или не хочет. И, если честно, не очень-то интересно, почему.
Доктор Дженкинс помог активировать медицинский блок домашней нейросети. Собственно, состояние Сае не требовало срочной госпитализации, если будет соблюдать режим, то вылечится быстро. Ну, а если станет хуже, то скорая помощь окажется у моего дома в считанные мгновения.
– Буду жить, – усмехнулся Сае, выслушав слова Дженкинса. – Хорошо… наверное.
Я его не очень поняла, и решила, что это в нём говорит болезнь. Он уснул прежде, чем мы вышли из комнаты. Я почувствовала.
– Теперь ты, Дес, – доктор цепко взял меня за локоть. – Пойдём.
– Куда? – не поняла я. – Со мной всё в порядке!
– В кухонный блок, – объяснил Дженкинс. – Будем повышать уровень кофе в твоей крови. А то паранормального срыва мне здесь ещё не хватало…
– Какой ещё паранормальный срыв? – не поняла я.
– Тебе лучше знать. Пошли, пошли.
Упираться было бесполезно, кто я такая против взрослого высокого мужчины крепкого телосложения. Поэтому покорно дала себя увести на кухню.
Кофе у нас умеют варить все, я уже говорила. И дядя Элмер не исключение. Так странно с ним, как всегда. Когда он при исполнении, как вот с Сае, я вижу врача. А когда варит кофе в турке – друг нашей семьи, дядя Эл, тот, кого я знаю с детства…
Тонкий горьковатый кофейный запах с добавлением корицы и стимуляторов. Я знала эту комбинацию, она прямо полагалась мне из-за моей паранормы. Противно, но пить придётся, доктору Дженкинсу виднее. А вот мама любила, пила много и часто именно такой кофе, сама же себе и готовила, добровольно. Но ей иначе нельзя, у неё служба.
– Почему он, Дес? – спросил дядя Эл, ставя передо мной исходящую паром кружку.
– Не поняла, – честно призналась я.
– Ты никого не впускаешь к себе в душу, – объяснил он, внимательно меня рассматривая. – Ты терпишь рядом с собой меня. Ещё – свою маму. И всё. Саернтик – чужой, да ещё и не человек, но ты, тем не менее, приняла его. Почему?
– Он хороший, – ответила я.
– Я бы не сказал, – качая головой, ответил доктор. – Исходя из того, что нам о нём известно…
– Но он же не вне закона? – спросила я. – Не объявлен в розыск? Не приговорен к смертной казни.
– Боги Галактики с тобой, Дес, конечно же, нет! Иначе он не лежал бы в комнате у тебя дома.
– Этого достаточно.
– Не думаю. Есть поступки, которые по закону, конечно, не караются, нет такой статьи в юридической нейросети «Арбитраж». Но по совести… по тому, какую боль они оставляют… Саернтик может причинить тебе большую боль, Дес.
– Вы же не за меня боитесь, – ответила я. – Вы боитесь, что я как-то сорвусь. И вот это всё, что сидит в моих генах, что не удалось раскрыть и воспитать так, как положено, устроит маленькую локальную катастрофу. Потому и барьер у нашего дома. И, может быть, что-то ещё.
– Дес…
– Всё хорошо, дядя Эл, – устало сказала я. – Я с особенностями, конечно, но я не такая уж дура, и я всё понимаю.
Я держала в руках горячую чашечку с кофе и понимала, насколько заледенели мои пальцы: горячие бока чашки не обжигали, хотя должны были. Мне не страшны ожоги, их в принципе не может быть у человека с «горячей» паранормой, даже с такой слабенькой, как у меня. Но это не мешает чувствовать температуру, а я сейчас её не чувствовала.
– – Неважно, что и у кого когда-то было, дядя Эл. Важно только то, что есть здесь и сейчас. А Сае… он такой… не знаю… такой… ну, не знаю я… но он не злобный, не злой и не страшный, хоть и апарие, не человек. Несчастный он, может быть. В беде, возможно. Не знаю… мне кажется, мы должны ему как-то помочь.
– А потом?
– Потом он улетит, – пожала я плечами, так странно, доктор Элмер – взрослый, телепат первого ранга, а самого простого не понимает. – У него же крылья, а крылья должны летать.
– А ты, Дес? Что потом будешь делать ты?
– Хороший вопрос, дядя Эл, – признала я. – Но на него так просто не ответишь…
– Почему?
– У меня нет крыльев, – признала я неприятную правду. – Но ведь Сае болен и не может летать…
– Не ладишь ты со временем, Дес, – вздохнул Дженкинс с досадой. – Но, может, и к лучшему, как знать…
– А что такое время, доктор Дженкинс? – спросила я.
Вопрос родился сам собой и сорвался в холодный воздух сам собой, практически без моего участия.
– Хороший вопрос, Дес, – помолчав, сказал он. – А тебе вправду нужен на него ответ?
– Нет, – честно призналась я. – Не нужен…
Пошёл снег. Мягкий, мокрый, он косо ложился на дорожки и клумбы, и тут же таял. Почти как дождь. И только в свете фонарей можно было понять, что нет, всё-таки снег.
Середина осени.
Пора.
Время – замкнутый сам на себя пузырь, плывущий по безбрежным океанам Вечности. Нет прошлого, потому что оно ушло. Нет будущего, потому что оно ещё не наступило. Есть только я, я сама, здесь и сейчас. И рядом со мной есть сейчас дядя Эл и Сае. Мама. И все остальные.
У каждого носителя разума такой пузырь свой, вот сколько есть разумных во Вселенной, столько и времён, по одному на каждого… иногда они соприкасаются, бывает даже, сливаются ненадолго в один, потом расходятся снова. Бесчисленные дороги, линии, судьбы, без начала и без конца, свиваются, разделяются, снова сливаются, и толку оглядываться назад, и смысл смотреть вперёд. Ведь важно только здесь и сейчас, разлитое в универсуме.
Во всяком случае, его ты попробовать на вкусм можешь. Всё остальное – нет. Но я не думаю, что доктор Дженкинс, а вместе с ним и вся его инфосфера, понимают. Не потому, что глупы, а потому, что по какой-то причине не могут этого сделать.
Могли бы – давно бы поняли.
Я рисовала падающий снег – он летел над крышами зимнего городка, волшебного, из старых сказок и фильмов. Узкие улочки, красные черепичные крыши – таких сейчас нет нигде, кроме как в исторических и стилизованных под исторические художественных фильмах.
Метель кружила над улицами, танцевала в оранжевом тёплом свете наружных фонарей… а ближе к небу ясно было видно, что это звёзды осыпаются снежной метелью, падают из бархатной черноты глубокого космоса сплошной пеленой, чтобы растаять на газонах и клумбах. И просыпаться яркой алмазной крошкой в океан.
Тихий, спокойный, волшебный мир картины успокаивал и умиротворял. Город под куполом звездопада доверчиво раскрывался улочками, мостами и переходами. Хотела бы я однажды оказаться там?
Нет.
Это не моё здесь и сейчас. Мы соприкоснулись случайно. И подарили друг другу кто умиротворения, а кто защиту.
Когда последний штрих застыл отлившейся в синей краске волной, я почувствовала за спиной присутствие Сае. И удивилась, поняв, что он стоял там давно, смотрел, как я работаю, а я и не поняла ничего. Не поняла, что не одна.
– Очень красиво, – сказал Сае в ответ на мой взгляд. – Вы – талант, Дес.
Болезнь зажгла на его матовом лице багровые пятна. Кажется, моего гостя лихорадило снова.
– Разве вам можно вставать? – усомнилась я.
– Мне уже лучше.
– Не вижу.
– Мне правда лучше, – мягко, но настойчиво повторил он.
– Вам просто неуютно в комнате, одному, – заявила я. – Но вы ещё болеете, и лучше бы вам всё-таки прилечь. А ещё лучше поужинать. У вас есть какие-то пищевые предпочтения? Или противопоказания.
– Я не хочу доставлять вам неудобства, Дес.
Я лишь рассмеялась:
– Ну, что вы, Сае. Готовить будет кухня, нам надо только тщательно внести в программируемый блок все пожелания. С учётом оставленных доктором Дженкинсом рекомендаций, конечно же. Пойдёмте вниз… вы сможете?
– Смогу, – с достоинством сказал он.
И действительно спустился по лестнице строго самостоятельно, хотя я видела, как его шатает от слабости.
Варигрипп – противная донельзя болезнь. Даже в лёгкой форме она выбивает надолго: слабость, ломота в теле, в ушах звенит. Я подумала, что Сае – невысокий и хрупкий, как все летающие существа, и если он сейчас свалится, я его, пожалуй, смогу поднять и отнести на ближайший диванчик. Но, конечно, лучше будет, если он дойдёт сам. Незачем травмировать и без того раненую гордость звёздного гостя.
Как же он оказался у нас?
Если до пространства, в котором живут его сородичи, так далеко...
Кухня после некоторых мучений с подбором доступных аналогов выдала для начала суп (в графе «название» светилось «на усмотрение пользователя»). Выглядело аппетитно: синий рис, разваренный до состояния «взрыв на фабрике» – когда крупинки теряют форму, превращаясь в хлопья, кусочки белого и красного мяса, немного рыбы… Я опасалась, что будет пахнуть, как что-нибудь гентбарское, но нет. Пахло аппетитно: вполне себе человеческими специями. Шафран, базилик, красный перец…
Я даже рискнула плеснуть и себе, попробовать. Зря, слишком острое! Аж волосы в колечки завернулись, а во рту случился термоядерный взрыв, и всего от одной ложечки! Но Сае понравилось, уплёл всё в один миг, и ему сразу же стало легче, по глазам видно.
Болеть с пустым желудком – неуютно, я бы сказала. То ли дело, добрый ужин.
– Отлично, – сказала я. – Сейчас внесём это блюдо в список, и вы всегда сможете заказать его ещё раз. Может быть, вспомните что-нибудь ещё?
– Высокотехнологичный мир, – сказал Сае, посмеиваясь над самим собой же. – Вы даже не представляете себе, Дес, как мало в Галактике таких планет!
– Почему же? Аркадия – так называемый золотой лист по внутренней классификации Федерации. А там десятка четыре наименований… если только человеческие считать. Но есть и другие. Есть Гентбарис, например.
Про Гентбарис я знала, гостили у нас как-то вместе с мамой гентбарцы, недолго, правда. Давно или недавно, я уже не помнила, но зато в памяти задержался их язык, невероятно красивый, поющий, оставивший после себя впечатление хрустящего морозного узора на припозднившихся последних цветах…
– В Галактике миров куда больше, чем четыре десятка, – ответил Сае. – Самых разных.
– Вы видели их все?
– Не все, и даже не большинство. Жизни не хватит, побывать в каждом из них. Но настолько благоустроенных, как Аркадия, я, можно сказать, не видел вовсе.
– Наверное, вы просто не там летали, – предположила я.
Он внимательно посмотрел на меня, и мне стало от его взгляда слегка не по себе, но потом беспокоящее чувство пропало, Сае снова стал собой.
– Возможно, – сказал он чуть настороженно. – Возможно, я просто летал не там… Дес, скажите. Это важно. Что вы знаете о своей матери?
– Она – военная, – сказала я, пожимая плечами. – Служит где-то в Пространстве. Дома почти не бывает, но скоро прилетит.
– Да уж… – пробормотал Сае. – Что скоро, то скоро… Понимаете, Дес… я не знал, где я оказался…
– Если бы знали заранее, оказались бы где-то в другом месте, – кивнула я. – И умерли бы там от варигриппа. Доктор Элмер не сказал об этом, но ясно же и так: вы заразились не на Аркадии. У нас была эпидемия когда-то, давно, и после неё все случаи – исключительно завозные, никак не затрагивающие местное население.
– Вы меня удивляете, Дес, – помолчав, сказал Сае. – Не могу понять, как у… у такой женщины, как ваша мама, могла появиться такая дочь. Контраст… душераздирающий, я бы сказал. С вами как будто… в нестабильной сингулярности. Куда выкинет и как именно сплющит через секунду, ни за что не угадаешь.
Интересно. С сингулярностью меня ещё никто не сравнивал. Там такие красивые графики, в физике пятимерного пространства… Я как-то попыталась нарисовать один такой. Кажется, именно после этой попытки у нашего дома появился защитный барьер. Точно не помню, давно было.
– Вы обиделись, Дес?
– Нет, – удивилась я. – На что обижаться… Наверное, вы правы. А почему у моей мамы появилась такая я, никто не знает. Я должна была стать, как она, но что-то пошло не так. Никто не знает, почему и что именно, даже доктор Дженкинс. Мама – военная, а я – художник. Действительно, контраст, но что тут поделаешь. Так получилось…
– Так получилось… – эхом повторил за мной Сае.
Он сидел, ссутулившись, укрывшись крыльями так, что не видно было рук. Сразу было видно, какой он больной и несчастный. Я не удивилась тому, что он боялся мою маму, её многие боятся, я сама всегда привыкаю первые день-два, когда она возвращается. Но Сае же сам сказал, что с нею не ссорился!
Он бы ушёл, поняла я, наплевав на болезнь, если бы совершенно точно не знал, что тогда мама подумает о нём: испугался. Вот уж кого мама на дух не выносила, так это трусов. Хотя посмотреть ей в глаза решались не многие.
– Мама ничего не сделает вам, Сае, – сказала я. – Я ей не позволю.
Хотела утешить его, и не вышло ничего: он безрадостно рассмеялся:
– Дес, как вы её остановите? Вы не похожи на бойца. Разве что – какие-то скрытые умения… Но и так не сходится: характер у вас совсем не тот.
– А вы считаете, остановить кого-то можно только дракой.
Его снова начало лихорадить, глаза блестели, и даже на расстоянии я чувствовала исходящий от него жар болезни.
– Ну, что вы, – мягко возразил доктор, – какой арест… Но у вас варигрипп в активной фазе, вы – источник биологического заражения, и выпускать вас с планеты сейчас было бы крайне опрометчиво, мягко говоря. Карантинной Службе это совершенно точно не понравится, а с карантинниками лучше не связываться, поверьте мне. Вы и так вызвали у них раздражение вашим безответственным поведением: появиться на планете без биоадаптации – такая глупость, право. Лечитесь, поправляйте здоровье, отдыхайте. Потом поговорим. Капитан Снежина появится здесь ещё очень не скоро. Время у вас есть.
Вот в чём преимущество инфосферы. Ты знаешь всё. Кто где находится, кто когда куда летит. Доктор совершенно точно знал, где сейчас находится моя мама, и сколько времени у неё займёт дорога домой. У мамы нет телепатического ранга, но помощники-телепаты, конечно же, есть. Они обязательно есть везде, во всех серьёзных службах.
Пока я снимала с консервации гостевую комнату, я думала. Между доктором и Сае, безусловно, искрило, но по какой причине, так они мне и расскажут, жди. И Сае ведь действительно был неправ, когда уклонился от карантина… Вон ему сейчас как плохо, а могло бы и не быть так плохо!
Я могла бы увидеть сама. Но от одной мысли, что тогда придётся опять иметь дело с переменчивой картиной, начинало подташнивать.
Когда я была совсем маленькой, я ведь так и жила, среди бесконечных, подвижных, не имеющий строгой формы блестящих линий. Они окружали меня, они касались меня, пытались проникнуть внутрь и – пугали до невозможности. Самые первые мои детские воспоминания – это ужас, разлитый вокруг, а я под тоненькой плёночкой защиты, такой тонкой и прозрачной, что кажется, будто она порвётся, вот прямо сейчас…
Намучилась со мной мама тогда… Как же, ребёнок без конца кричит и синеет от страха.
Теперь эти линии не имели надо мной власти. Я нашла на них укорот, выливая в картины.. и они почти избавили меня от своего присутствия. Но иногда принимались за старое. Как с синекрылой птицей.
Доктор Дженкинс утверждал, что эти видения, как он говорил, всего лишь часть некорректно пробудившейся паранормы. Но мне всегда казалось, что не очень-то они и видения, а что-то ещё. Часть мира, а не часть меня. Впрочем, я не любила спорить. Спор – это попытка доказать что-то, а зачем доказывать очевидное? Оно само по себе – доказательство. А если кто-то не видит, это означает только одно: кто-то не видит. Не умеет. Или не хочет. И, если честно, не очень-то интересно, почему.
Доктор Дженкинс помог активировать медицинский блок домашней нейросети. Собственно, состояние Сае не требовало срочной госпитализации, если будет соблюдать режим, то вылечится быстро. Ну, а если станет хуже, то скорая помощь окажется у моего дома в считанные мгновения.
– Буду жить, – усмехнулся Сае, выслушав слова Дженкинса. – Хорошо… наверное.
Я его не очень поняла, и решила, что это в нём говорит болезнь. Он уснул прежде, чем мы вышли из комнаты. Я почувствовала.
– Теперь ты, Дес, – доктор цепко взял меня за локоть. – Пойдём.
– Куда? – не поняла я. – Со мной всё в порядке!
– В кухонный блок, – объяснил Дженкинс. – Будем повышать уровень кофе в твоей крови. А то паранормального срыва мне здесь ещё не хватало…
– Какой ещё паранормальный срыв? – не поняла я.
– Тебе лучше знать. Пошли, пошли.
Упираться было бесполезно, кто я такая против взрослого высокого мужчины крепкого телосложения. Поэтому покорно дала себя увести на кухню.
Кофе у нас умеют варить все, я уже говорила. И дядя Элмер не исключение. Так странно с ним, как всегда. Когда он при исполнении, как вот с Сае, я вижу врача. А когда варит кофе в турке – друг нашей семьи, дядя Эл, тот, кого я знаю с детства…
Тонкий горьковатый кофейный запах с добавлением корицы и стимуляторов. Я знала эту комбинацию, она прямо полагалась мне из-за моей паранормы. Противно, но пить придётся, доктору Дженкинсу виднее. А вот мама любила, пила много и часто именно такой кофе, сама же себе и готовила, добровольно. Но ей иначе нельзя, у неё служба.
– Почему он, Дес? – спросил дядя Эл, ставя передо мной исходящую паром кружку.
– Не поняла, – честно призналась я.
– Ты никого не впускаешь к себе в душу, – объяснил он, внимательно меня рассматривая. – Ты терпишь рядом с собой меня. Ещё – свою маму. И всё. Саернтик – чужой, да ещё и не человек, но ты, тем не менее, приняла его. Почему?
– Он хороший, – ответила я.
– Я бы не сказал, – качая головой, ответил доктор. – Исходя из того, что нам о нём известно…
– Но он же не вне закона? – спросила я. – Не объявлен в розыск? Не приговорен к смертной казни.
– Боги Галактики с тобой, Дес, конечно же, нет! Иначе он не лежал бы в комнате у тебя дома.
– Этого достаточно.
– Не думаю. Есть поступки, которые по закону, конечно, не караются, нет такой статьи в юридической нейросети «Арбитраж». Но по совести… по тому, какую боль они оставляют… Саернтик может причинить тебе большую боль, Дес.
– Вы же не за меня боитесь, – ответила я. – Вы боитесь, что я как-то сорвусь. И вот это всё, что сидит в моих генах, что не удалось раскрыть и воспитать так, как положено, устроит маленькую локальную катастрофу. Потому и барьер у нашего дома. И, может быть, что-то ещё.
– Дес…
– Всё хорошо, дядя Эл, – устало сказала я. – Я с особенностями, конечно, но я не такая уж дура, и я всё понимаю.
Я держала в руках горячую чашечку с кофе и понимала, насколько заледенели мои пальцы: горячие бока чашки не обжигали, хотя должны были. Мне не страшны ожоги, их в принципе не может быть у человека с «горячей» паранормой, даже с такой слабенькой, как у меня. Но это не мешает чувствовать температуру, а я сейчас её не чувствовала.
– – Неважно, что и у кого когда-то было, дядя Эл. Важно только то, что есть здесь и сейчас. А Сае… он такой… не знаю… такой… ну, не знаю я… но он не злобный, не злой и не страшный, хоть и апарие, не человек. Несчастный он, может быть. В беде, возможно. Не знаю… мне кажется, мы должны ему как-то помочь.
– А потом?
– Потом он улетит, – пожала я плечами, так странно, доктор Элмер – взрослый, телепат первого ранга, а самого простого не понимает. – У него же крылья, а крылья должны летать.
– А ты, Дес? Что потом будешь делать ты?
– Хороший вопрос, дядя Эл, – признала я. – Но на него так просто не ответишь…
– Почему?
– У меня нет крыльев, – признала я неприятную правду. – Но ведь Сае болен и не может летать…
– Не ладишь ты со временем, Дес, – вздохнул Дженкинс с досадой. – Но, может, и к лучшему, как знать…
– А что такое время, доктор Дженкинс? – спросила я.
Вопрос родился сам собой и сорвался в холодный воздух сам собой, практически без моего участия.
– Хороший вопрос, Дес, – помолчав, сказал он. – А тебе вправду нужен на него ответ?
– Нет, – честно призналась я. – Не нужен…
Пошёл снег. Мягкий, мокрый, он косо ложился на дорожки и клумбы, и тут же таял. Почти как дождь. И только в свете фонарей можно было понять, что нет, всё-таки снег.
Середина осени.
Пора.
Время – замкнутый сам на себя пузырь, плывущий по безбрежным океанам Вечности. Нет прошлого, потому что оно ушло. Нет будущего, потому что оно ещё не наступило. Есть только я, я сама, здесь и сейчас. И рядом со мной есть сейчас дядя Эл и Сае. Мама. И все остальные.
У каждого носителя разума такой пузырь свой, вот сколько есть разумных во Вселенной, столько и времён, по одному на каждого… иногда они соприкасаются, бывает даже, сливаются ненадолго в один, потом расходятся снова. Бесчисленные дороги, линии, судьбы, без начала и без конца, свиваются, разделяются, снова сливаются, и толку оглядываться назад, и смысл смотреть вперёд. Ведь важно только здесь и сейчас, разлитое в универсуме.
Во всяком случае, его ты попробовать на вкусм можешь. Всё остальное – нет. Но я не думаю, что доктор Дженкинс, а вместе с ним и вся его инфосфера, понимают. Не потому, что глупы, а потому, что по какой-то причине не могут этого сделать.
Могли бы – давно бы поняли.
Я рисовала падающий снег – он летел над крышами зимнего городка, волшебного, из старых сказок и фильмов. Узкие улочки, красные черепичные крыши – таких сейчас нет нигде, кроме как в исторических и стилизованных под исторические художественных фильмах.
Метель кружила над улицами, танцевала в оранжевом тёплом свете наружных фонарей… а ближе к небу ясно было видно, что это звёзды осыпаются снежной метелью, падают из бархатной черноты глубокого космоса сплошной пеленой, чтобы растаять на газонах и клумбах. И просыпаться яркой алмазной крошкой в океан.
Тихий, спокойный, волшебный мир картины успокаивал и умиротворял. Город под куполом звездопада доверчиво раскрывался улочками, мостами и переходами. Хотела бы я однажды оказаться там?
Нет.
Это не моё здесь и сейчас. Мы соприкоснулись случайно. И подарили друг другу кто умиротворения, а кто защиту.
Когда последний штрих застыл отлившейся в синей краске волной, я почувствовала за спиной присутствие Сае. И удивилась, поняв, что он стоял там давно, смотрел, как я работаю, а я и не поняла ничего. Не поняла, что не одна.
– Очень красиво, – сказал Сае в ответ на мой взгляд. – Вы – талант, Дес.
Болезнь зажгла на его матовом лице багровые пятна. Кажется, моего гостя лихорадило снова.
– Разве вам можно вставать? – усомнилась я.
– Мне уже лучше.
– Не вижу.
– Мне правда лучше, – мягко, но настойчиво повторил он.
– Вам просто неуютно в комнате, одному, – заявила я. – Но вы ещё болеете, и лучше бы вам всё-таки прилечь. А ещё лучше поужинать. У вас есть какие-то пищевые предпочтения? Или противопоказания.
– Я не хочу доставлять вам неудобства, Дес.
Я лишь рассмеялась:
– Ну, что вы, Сае. Готовить будет кухня, нам надо только тщательно внести в программируемый блок все пожелания. С учётом оставленных доктором Дженкинсом рекомендаций, конечно же. Пойдёмте вниз… вы сможете?
– Смогу, – с достоинством сказал он.
И действительно спустился по лестнице строго самостоятельно, хотя я видела, как его шатает от слабости.
Варигрипп – противная донельзя болезнь. Даже в лёгкой форме она выбивает надолго: слабость, ломота в теле, в ушах звенит. Я подумала, что Сае – невысокий и хрупкий, как все летающие существа, и если он сейчас свалится, я его, пожалуй, смогу поднять и отнести на ближайший диванчик. Но, конечно, лучше будет, если он дойдёт сам. Незачем травмировать и без того раненую гордость звёздного гостя.
Как же он оказался у нас?
Если до пространства, в котором живут его сородичи, так далеко...
Кухня после некоторых мучений с подбором доступных аналогов выдала для начала суп (в графе «название» светилось «на усмотрение пользователя»). Выглядело аппетитно: синий рис, разваренный до состояния «взрыв на фабрике» – когда крупинки теряют форму, превращаясь в хлопья, кусочки белого и красного мяса, немного рыбы… Я опасалась, что будет пахнуть, как что-нибудь гентбарское, но нет. Пахло аппетитно: вполне себе человеческими специями. Шафран, базилик, красный перец…
Я даже рискнула плеснуть и себе, попробовать. Зря, слишком острое! Аж волосы в колечки завернулись, а во рту случился термоядерный взрыв, и всего от одной ложечки! Но Сае понравилось, уплёл всё в один миг, и ему сразу же стало легче, по глазам видно.
Болеть с пустым желудком – неуютно, я бы сказала. То ли дело, добрый ужин.
– Отлично, – сказала я. – Сейчас внесём это блюдо в список, и вы всегда сможете заказать его ещё раз. Может быть, вспомните что-нибудь ещё?
– Высокотехнологичный мир, – сказал Сае, посмеиваясь над самим собой же. – Вы даже не представляете себе, Дес, как мало в Галактике таких планет!
– Почему же? Аркадия – так называемый золотой лист по внутренней классификации Федерации. А там десятка четыре наименований… если только человеческие считать. Но есть и другие. Есть Гентбарис, например.
Про Гентбарис я знала, гостили у нас как-то вместе с мамой гентбарцы, недолго, правда. Давно или недавно, я уже не помнила, но зато в памяти задержался их язык, невероятно красивый, поющий, оставивший после себя впечатление хрустящего морозного узора на припозднившихся последних цветах…
– В Галактике миров куда больше, чем четыре десятка, – ответил Сае. – Самых разных.
– Вы видели их все?
– Не все, и даже не большинство. Жизни не хватит, побывать в каждом из них. Но настолько благоустроенных, как Аркадия, я, можно сказать, не видел вовсе.
– Наверное, вы просто не там летали, – предположила я.
Он внимательно посмотрел на меня, и мне стало от его взгляда слегка не по себе, но потом беспокоящее чувство пропало, Сае снова стал собой.
– Возможно, – сказал он чуть настороженно. – Возможно, я просто летал не там… Дес, скажите. Это важно. Что вы знаете о своей матери?
– Она – военная, – сказала я, пожимая плечами. – Служит где-то в Пространстве. Дома почти не бывает, но скоро прилетит.
– Да уж… – пробормотал Сае. – Что скоро, то скоро… Понимаете, Дес… я не знал, где я оказался…
– Если бы знали заранее, оказались бы где-то в другом месте, – кивнула я. – И умерли бы там от варигриппа. Доктор Элмер не сказал об этом, но ясно же и так: вы заразились не на Аркадии. У нас была эпидемия когда-то, давно, и после неё все случаи – исключительно завозные, никак не затрагивающие местное население.
– Вы меня удивляете, Дес, – помолчав, сказал Сае. – Не могу понять, как у… у такой женщины, как ваша мама, могла появиться такая дочь. Контраст… душераздирающий, я бы сказал. С вами как будто… в нестабильной сингулярности. Куда выкинет и как именно сплющит через секунду, ни за что не угадаешь.
Интересно. С сингулярностью меня ещё никто не сравнивал. Там такие красивые графики, в физике пятимерного пространства… Я как-то попыталась нарисовать один такой. Кажется, именно после этой попытки у нашего дома появился защитный барьер. Точно не помню, давно было.
– Вы обиделись, Дес?
– Нет, – удивилась я. – На что обижаться… Наверное, вы правы. А почему у моей мамы появилась такая я, никто не знает. Я должна была стать, как она, но что-то пошло не так. Никто не знает, почему и что именно, даже доктор Дженкинс. Мама – военная, а я – художник. Действительно, контраст, но что тут поделаешь. Так получилось…
– Так получилось… – эхом повторил за мной Сае.
Он сидел, ссутулившись, укрывшись крыльями так, что не видно было рук. Сразу было видно, какой он больной и несчастный. Я не удивилась тому, что он боялся мою маму, её многие боятся, я сама всегда привыкаю первые день-два, когда она возвращается. Но Сае же сам сказал, что с нею не ссорился!
Он бы ушёл, поняла я, наплевав на болезнь, если бы совершенно точно не знал, что тогда мама подумает о нём: испугался. Вот уж кого мама на дух не выносила, так это трусов. Хотя посмотреть ей в глаза решались не многие.
– Мама ничего не сделает вам, Сае, – сказала я. – Я ей не позволю.
Хотела утешить его, и не вышло ничего: он безрадостно рассмеялся:
– Дес, как вы её остановите? Вы не похожи на бойца. Разве что – какие-то скрытые умения… Но и так не сходится: характер у вас совсем не тот.
– А вы считаете, остановить кого-то можно только дракой.
