Сказка первая.
В которой Флора дает имена
Солнце светит по-весеннему ярко, и матушка Фьора утирает глаза передником. Правда, передник помогает плохо, и слезы все катятся и катятся по смуглым щекам, на которых улыбки и смех проложили глубокие морщины. Улыбки и смех остались в прошлом, а слезы – вот они. Время от времени они иссякают, но стоит матушке Фьоре, сидящей на пороге своей маленькой таверны, услышать доносящийся изнутри стук и звон медных кастрюль или глиняных горшков, и слезы снова пускаются в путь по изборожденному временем лицу. Пыльная площадь маленькой деревушки у переправы почти пуста, хоть нынче и базарный день – жителей в деревушке раз-два, да обчелся, и слез матушки Фьоры не видит никто, кроме сонного ослика, жующего клок соломы.
– День добрый, синьора, – звонкий девичий голосок отвлекает Фьору от безрадостных мыслей, и она в изумлении разглядывает тонкую фигурку в простом домотканом платье и пыльном плаще. У девушки светлые волосы и серые глаза – такие в их деревушке нечасто увидишь – а личико белое, бледное, будто и не тронутое солнцем, если не считать горстки веснушек, рассыпанной по носу и нежным щекам. Матушка Фьора цепким женским взглядом мигом замечает и стоптанные сандалии, и большую котомку странной квадратной формы за плечами: должно быть, девчушка росла в монастыре, вдали от солнца, а теперь идет домой или, что вернее, держит путь к могиле святого мученика Миньято, что на том берегу Арно. Фьоре не раз доводилось видеть паломников, и она знала, что денег у этой братии обыкновенно немного, да и довольствуются они хлебом и водой, так что прибыли от них ее таверне мало. ЕЕ таверне… Слезы вновь подступают к глазам и катятся, катятся неудержимо.
– Это ведь таверна, да? – девушка указывает на качающийся на ветру деревянный щит, на котором красной краской намалевано подобие цветка, будто и не замечая, что матушке Фьоре ох как не до нее. – А не найдется ли у вас горячей похлебки, синьора? И хлеба? Я заплачу, правда.
Фьора берет себя в руки, уступая многолетней привычке. Быть может, это ее последний клиент, и хозяйка таверны не желает ударить лицом в грязь.
– Да что же это я! Проходи, проходи. Найдется и похлебка, и хлебушек свежий, только утром пекла, – женщина суетится, провожая гостью внутрь, в прохладный полумрак таверны, где ее сын Паоло собирает их скудный скарб, чтобы успеть вывезти все до темноты.
– Ой, простите, я, должно быть, не вовремя… – девушка в замешательстве смотрит на мрачного мужчину, кидающего в мешок ковши с длинными ручками, связки лука и перца и мешочки с пряными травами.
– Да полно, – ворчит он. – Чувствуйте себя как дома, синьорина, чего уж. К нам редко кто заходит, а уж в последний день…
– Молчал бы, – матушка Фьора ставит перед девушкой миску с густой риболатой и кладет на дубовую столешницу ложку и краюху свежего хлеба. – Ежели б не твоя дурость, Паоло, то и не случилось бы ничего.
Паоло швыряет в мешок последнюю сковороду и молча выходит. Девушка провожает его долгим взглядом, но риболата источает такие соблазнительные ароматы, что она быстро-быстро зачерпывает несколько ложек, заедая их теплым хлебом.
– Последний день? Вы уезжаете куда-то? – говорить с набитым ртом невежливо, но у хозяйки таверны такое несчастное лицо. – У вас что-то случилось, синьора, да?
– Случилось, девонька, ох, случилось! – матушка Фьора усаживается на лавку напротив, чувствуя неодолимую нужду выговориться и поделиться горем. – Сынок мой, шалопут несчастный, проиграл нашу таверну в кости. А ведь я здесь тридцать лет проезжих и прохожих потчую. Кто же теперь будет кормить паломников да путешественников вместо меня? Да ты не зови меня синьорой, какая из меня госпожа. Фьора я, просто матушка Фьора, так меня в деревне и кличут.
– Фьора? Ой, так мы с Вами тезки, – смеется гостья, отодвигая опустевшую миску. – да как же это можно – таверну проиграть? Она же, небось, больших денег стоит? Сколько же сын Ваш проиграл?
– Три золотых, чтоб ему, пустоголовому, – матушка Фьора сердито грозит кулаком в сторону внутренних комнат, откуда доносится шум передвигаемых сундуков. – Да у меня в жизни-то в руках больше одного золотого никогда не было, откуда в нашей глуши такие деньги! Вот ежели бы наша деревушка была городом, да еще рыночным…
– Ну, когда-нибудь…
Девушка смотрит сквозь маленькое окошко на пыльную площадь в окружении деревенских домиков, и перед ее глазами встают высокие стены из золотистого камня, увенчанные крепостными зубцами, и уходящая в облака башня. Ветер играет полотнищами разноцветных флагов, в резных белокаменных окнах толпятся дамы в шелках и бархате, машут платками рыцарям в богатых доспехах, что выстроились перед дворцом синьории…
– Когда-нибудь ваша деревушка станет самым прекрасным городом во всей Тоскане, матушка Фьора, и назовут его… да, назовут его в честь нас с вами.
Она вновь оборачивается к окну, за которым медленно тают в воздухе грозные стены и ажурные арки окон, и шепчет чуть слышно:
– Нарекаю тебя Флоренцией. Да будет так!
Грохот стукнувшего об пол мешка звучит, словно колокол, отмечающий заклинание. Паоло хмуро смотрит на мать, не зная, что делать дальше – вещи собраны, да идти-то некуда.
– Синьор Паоло, научите меня играть в кости? – девушка за столом улыбается так светло, что лоб Паоло разглаживается сам собой, и он отвечает ей такой же улыбкой, сразу помолодев лет на десять.
– Это просто, синьорина, да на что же мы с Вами играть-то будем. У нас ничего не осталось, да и у Вас, небось, в карманах почти пусто.
И правда, на что? Девушка оглядывает убогую таверну в поисках приемлемой ставки и вдруг… вскочив с лавки, она подбегает к камину, где среди пыльных сухоцветов и треснувших глиняных кружек, годных только на украшения, белеет резная фигурка. Зверь из желтого дерева похож на большую кошку или льва без гривы, но Флоре никогда не доводилось видеть ничего подобного. Она осторожно гладит теплое дерево, вдыхает тонкий аромат сандала, трогает пальцем оскаленные клыки и чувствует, что нашла нечто необычное.
– Вот, Вы ставите этого зверя, а я – золотой, – порывшись в складках плаща, она достает маленький кошелек, и в полумраке таверны сверкает золотая монета.
Правила игры просты, Паоло объясняет их за пару минут, и девушка послушно кивает в знак согласия. Кости стучат по столу, и… золотой переходит в собственность ошеломленного удачей трактирщика.
– Еще? – Флора с вожделением смотрит на резную фигурку. – У меня есть еще золотой!
Когда в руки Паоло переходит четвертая монета, матушка Фьора не выдерживает.
– Да что же ты делаешь, изверг! Разве так можно, бедную девочку обобрал! Прекрати немедленно!
– Нет, нет, у меня есть еще, – на лице гостьи ни тени уныния, напротив. Она так и сияет, выгребая из отощавшего кошелька горсть медяков. – В последний раз, хорошо?
Паоло неловко пожимает плечами, чувствуя, что мать права, но снова бросает кости. Только на сей раз удача от него отворачивается, и он, сразу сникнув, молча подвигает четыре монеты к их хозяйке.
– Что? Золото? О, золото оставьте себе, я играла на это – девушка обеими руками берет со стола резную статуэтку, прижимая к груди. – И монетки заберите тоже, в уплату за похлебку и хлеб. Они мне все равно не нужны, я почти дома.
– Четыре золотых! Хватит и долг вернуть и на всю оставшуюся жизнь! – восклицает матушка Фьора, не веря своим глазам. – Что ж ты стоишь, Паулино? Беги, скорей беги, верни три золотых за таверну.
Паоло вихрем вылетает за дверь, а матушка Фьора кидается целовать руки неожиданной благодетельнице.
– Ох, ну что Вы, не надо, право ж, – девушка в смущении прижимает к груди деревянную фигурку.
– Да ведь Вы ж нарочно ему проиграли, госпожа, – в глазах у матушки Фьоры снова блестят слезы, но на сей раз от радости.
– Мне просто не повезло, честное слово, – отговаривается гостья, отступая к двери. – Спасибо за угощение, матушка, и живите счастливо. Пусть не переводятся путники на Вашем пороге, и не гаснет огонь в очаге.
На улице по-прежнему ярко сияет полуденное солнце, и в его лучах выгоревшая вывеска над дверями таверны выглядит совсем тусклой и жалкой – богатый путешественник вряд ли остановится у дверей и никогда не узнает, как вкусна похлебка в маленькой таверне у моста. Флора виновато шмыгает носом: ей строго настрого запретили вмешиваться в людскую жизнь. Но ведь один раз не считается? Слова сами складываются в нужное заклинание, и на побелевшем на солнце щите вместо невнятного красного пятна расцветает алый цветок ириса.
– Ну вот, так ведь намного лучше, правда? – шепчет она деревянной фигурке неведомого зверя, которую все еще прижимает к груди. – Какой ты… такого в моем Лесу еще нет. Я назову тебя… Я назову тебя – Тигр! Да будет так!
Сказка вторая.
В которой в Сказочном лесу появляется новый обитатель
Далеко-далеко, среди скалистых гор, выбегающих прямо в море, лежит маленькая долина, в которую ведет всего лишь одна тропа. Да и ту не найдешь, если не знать, где искать. Склоны гор поросли густым лесом, а в долине журчит по камням горная речка. Там, где она впадает в лазурное море, волны шелестят пестрой галькой, и по воде бегут золотые зайчики, повторяя волнистый узор, нарисованный морем на песчаном дне. Смертным нет пути в эту долину, но в ясную погоду пастухи, забравшиеся за отбившейся овцой высоко в горы, иногда любуются густым лесом и называют его Сказочным. Этруски верили, что в нем живет богиня весны, покидающая свой лес лишь один раз в году, греки слагали легенды о нимфах, танцующих в маленькой бухте, а маленькая Фея, поселившаяся в Сказочном лесу задолго до того, как на склонах окрестных гор появились первые пастухи, лишь улыбается, когда сороки приносят ей новые сказки об ее уютной обители.
Когда Фея вступает на тайную тропу, солнце уже близится к горизонту, и раскалившиеся за день камни дышат жаром. Но Сказочный лес встречает хозяйку блаженной прохладой. Зеленый мох радостно стелется ей под ноги, и трава вдоль тропинки расцветает сотнями крошечных тюльпанов, гладиолусов и анемонов. Фея улыбается цветам, радуясь, что за годы ее учебы здесь, в маленькой горной долине ничего не изменилось. Время не властно над Сказочным лесом и его обитателями, не властно оно и над Феей, вечно юной и вечно прекрасной. Впрочем, по меркам лесного народа она и впрямь еще сущий ребенок, едва достигший возраста, когда умение творить волшебство превращается из неосознанного дара в науку.
Домик Феи прячется в тени высоких пиний, и дорожку к нему охраняет почетный караул из суровых кипарисов. Фея здоровается с каждым из них, и плоские веточки радостно шуршат ей в ответ. В домике тоже мало что изменилось: все тот же художественный беспорядок, за который так любит журить юную Фею ее добрая Крестная, прилетающая порой с далекого Востока с подарками и вкусными плюшками. Фея снимает с плеча тяжелую сумку и достает из нее Большую Книгу Волшебства, подаренную ей за лучший сданный экзамен. Тяжелый фолиант занимает почти весь стол, и спорхнувшие с полки фарфоровый чайник и чашечка из белоснежного цветка дурмана испуганно суетятся в воздухе, прежде чем находят свободное место.
– Спасибо, – Фея гладит блестящий фарфоровый бок, украшенный цветущими пионами, и чайник довольно пыхтит, наливая душистый чай.
А на столе тем временем появляется новый обитатель. Фея достает деревянную статуэтку невиданного длиннохвостого зверя и в тысячный раз разглядывает тонкую резьбу. Зверь кажется живым. Но… только кажется. Сделав пару глотков, Фея отставляет чашку и развязывает тесемки плаща. Домик кажется ей слишком маленьким, ведь Фея не знает, велик ли на самом деле ее новый гость, и она выходит в садик, чтобы расстелить плащ в тени под раскидистым деревом. Деревянная статуэтка в центре плаща кажется совсем маленькой, но это ничего не значит.
Чайник возмущенно фырчит, завидев возвращающуюся хозяйку, но Фее сейчас не до чая, ей не терпится узнать, каким окажется ее Тигр. Нужная страница отыскалась почти в середине Большой Книги Волшебства. Фея внимательно изучает правила и, закрыв глаза, начинает плести волшебное кружево слов. Это несложно, главное – нигде не ошибиться, иначе несложно получить вместо желанного хвостатого красавца розовую козу с желтой полосой. Прецеденты бывали, и, вспомнив о них, Фея густо краснеет и на всякий случай выглядывает в окно. Нет, никакой ошибки: огромный мохнатый зверь цвета сандалового дерева, спящий на ее плаще, ничуть не похож на козу. Он похож на большую кошку и чем-то напоминает Фее льва. Должно быть, тяжелыми лапами, одна из которых прикрывает тигриную морду.
– Ау, – шепчет она спящему тигру. – Ау!
Мягкое ухо поворачивается в ее сторону, и из под когтистой лапы выглядывают глаза, похожие на две капли густого темного меда.
– Ты кто? – тигр вскакивает на все четыре лапы и зевает, выгибая спину.
– Я Флора, – прозрачные крылья, весь день прятавшиеся под плащом, вспыхивают радужными переливами в лучах заходящего солнца, и тигр жмурится, морща нос. – А это твой новый дом.
Она обводит рукой уютную полянку в окружении леса и горных вершин. Тигр поворачивает голову вслед за ее рукой и внимательно разглядывает лес.
– Неплохо. Красиво. Есть где поохотиться. А олени тут водятся? – черный кончик носа смешно шевелится, ловя плывущие по ветру запахи леса, и Фея смеется.
– Водятся, водятся. И не только олени. С голоду ты точно не умрешь, мой… – она заглядывает в янтарные глаза. – Ты знаешь, как тебя зовут?
– Конечно! Я – Тигр, Повелитель Джунглей! – желтый зверь грозно хмурится и рычит, выпятив могучую грудь. – Я буду царем этого леса.
- Боюсь, что ты опоздал, мой милый, у нас уже есть царь зверей. Его зовут львом, и он чем-то похож на тебя. Только не такой красивый, – поспешно добавляет Фея, когда тигр удрученно прячет морду в лапы. – Зато он славный, и вы обязательно подружитесь, вот увидишь!
– Не такой красивый? – тень сомнения мгновенно покидает янтарные глаза, и в них зажигается любопытство. – Бедняга. Ты права, надо будет с ним подружиться. Да… прямо сейчас, к чему откладывать!
– Куда… - Фея озадаченно смотрит вслед тигру, гигантскими прыжками уносящемуся по тропинке. – Возвращайся, я буду ждать!
Да нет, разве он услышит ее тихий голосок? Фея вздыхает. Маленький дом кажется ей таким тесным и пустым. Должно быть, тиграм не нравятся двуногие существа с гладкой кожей и прозрачными крыльями. А жаль, ей так понравился большой и красивый зверь.
Она выливает остывший чай в цветочный горшок и думает о том, что старшие феи не похвалили бы ее за столь необдуманный поступок. Что будет делать в ее лесу оживший Повелитель Джунглей, один, без родных и пары? Правда, если очень постараться, можно попробовать создать для него тигрицу, хотя Фея плохо знакома с методом Саваофа, который изучают на одной из следующих ступеней. Но ведь тигр согласится немножечко подождать, а когда она овладеет нужным искусством, то обязательно исправит свою ошибку. Или… нет?
Горы дрожат от оглушительного рыка, и Фея невольно вздрагивает. «Пусть тебе понравится у меня, милый тигр».
Ночью в маленький домик заглядывает луна. А вслед за ней в распахнутое окно прыгает огромная черная тень и бесшумно растягивается на полу у кровати.
В которой Флора дает имена
Солнце светит по-весеннему ярко, и матушка Фьора утирает глаза передником. Правда, передник помогает плохо, и слезы все катятся и катятся по смуглым щекам, на которых улыбки и смех проложили глубокие морщины. Улыбки и смех остались в прошлом, а слезы – вот они. Время от времени они иссякают, но стоит матушке Фьоре, сидящей на пороге своей маленькой таверны, услышать доносящийся изнутри стук и звон медных кастрюль или глиняных горшков, и слезы снова пускаются в путь по изборожденному временем лицу. Пыльная площадь маленькой деревушки у переправы почти пуста, хоть нынче и базарный день – жителей в деревушке раз-два, да обчелся, и слез матушки Фьоры не видит никто, кроме сонного ослика, жующего клок соломы.
– День добрый, синьора, – звонкий девичий голосок отвлекает Фьору от безрадостных мыслей, и она в изумлении разглядывает тонкую фигурку в простом домотканом платье и пыльном плаще. У девушки светлые волосы и серые глаза – такие в их деревушке нечасто увидишь – а личико белое, бледное, будто и не тронутое солнцем, если не считать горстки веснушек, рассыпанной по носу и нежным щекам. Матушка Фьора цепким женским взглядом мигом замечает и стоптанные сандалии, и большую котомку странной квадратной формы за плечами: должно быть, девчушка росла в монастыре, вдали от солнца, а теперь идет домой или, что вернее, держит путь к могиле святого мученика Миньято, что на том берегу Арно. Фьоре не раз доводилось видеть паломников, и она знала, что денег у этой братии обыкновенно немного, да и довольствуются они хлебом и водой, так что прибыли от них ее таверне мало. ЕЕ таверне… Слезы вновь подступают к глазам и катятся, катятся неудержимо.
– Это ведь таверна, да? – девушка указывает на качающийся на ветру деревянный щит, на котором красной краской намалевано подобие цветка, будто и не замечая, что матушке Фьоре ох как не до нее. – А не найдется ли у вас горячей похлебки, синьора? И хлеба? Я заплачу, правда.
Фьора берет себя в руки, уступая многолетней привычке. Быть может, это ее последний клиент, и хозяйка таверны не желает ударить лицом в грязь.
– Да что же это я! Проходи, проходи. Найдется и похлебка, и хлебушек свежий, только утром пекла, – женщина суетится, провожая гостью внутрь, в прохладный полумрак таверны, где ее сын Паоло собирает их скудный скарб, чтобы успеть вывезти все до темноты.
– Ой, простите, я, должно быть, не вовремя… – девушка в замешательстве смотрит на мрачного мужчину, кидающего в мешок ковши с длинными ручками, связки лука и перца и мешочки с пряными травами.
– Да полно, – ворчит он. – Чувствуйте себя как дома, синьорина, чего уж. К нам редко кто заходит, а уж в последний день…
– Молчал бы, – матушка Фьора ставит перед девушкой миску с густой риболатой и кладет на дубовую столешницу ложку и краюху свежего хлеба. – Ежели б не твоя дурость, Паоло, то и не случилось бы ничего.
Паоло швыряет в мешок последнюю сковороду и молча выходит. Девушка провожает его долгим взглядом, но риболата источает такие соблазнительные ароматы, что она быстро-быстро зачерпывает несколько ложек, заедая их теплым хлебом.
– Последний день? Вы уезжаете куда-то? – говорить с набитым ртом невежливо, но у хозяйки таверны такое несчастное лицо. – У вас что-то случилось, синьора, да?
– Случилось, девонька, ох, случилось! – матушка Фьора усаживается на лавку напротив, чувствуя неодолимую нужду выговориться и поделиться горем. – Сынок мой, шалопут несчастный, проиграл нашу таверну в кости. А ведь я здесь тридцать лет проезжих и прохожих потчую. Кто же теперь будет кормить паломников да путешественников вместо меня? Да ты не зови меня синьорой, какая из меня госпожа. Фьора я, просто матушка Фьора, так меня в деревне и кличут.
– Фьора? Ой, так мы с Вами тезки, – смеется гостья, отодвигая опустевшую миску. – да как же это можно – таверну проиграть? Она же, небось, больших денег стоит? Сколько же сын Ваш проиграл?
– Три золотых, чтоб ему, пустоголовому, – матушка Фьора сердито грозит кулаком в сторону внутренних комнат, откуда доносится шум передвигаемых сундуков. – Да у меня в жизни-то в руках больше одного золотого никогда не было, откуда в нашей глуши такие деньги! Вот ежели бы наша деревушка была городом, да еще рыночным…
– Ну, когда-нибудь…
Девушка смотрит сквозь маленькое окошко на пыльную площадь в окружении деревенских домиков, и перед ее глазами встают высокие стены из золотистого камня, увенчанные крепостными зубцами, и уходящая в облака башня. Ветер играет полотнищами разноцветных флагов, в резных белокаменных окнах толпятся дамы в шелках и бархате, машут платками рыцарям в богатых доспехах, что выстроились перед дворцом синьории…
– Когда-нибудь ваша деревушка станет самым прекрасным городом во всей Тоскане, матушка Фьора, и назовут его… да, назовут его в честь нас с вами.
Она вновь оборачивается к окну, за которым медленно тают в воздухе грозные стены и ажурные арки окон, и шепчет чуть слышно:
– Нарекаю тебя Флоренцией. Да будет так!
Грохот стукнувшего об пол мешка звучит, словно колокол, отмечающий заклинание. Паоло хмуро смотрит на мать, не зная, что делать дальше – вещи собраны, да идти-то некуда.
– Синьор Паоло, научите меня играть в кости? – девушка за столом улыбается так светло, что лоб Паоло разглаживается сам собой, и он отвечает ей такой же улыбкой, сразу помолодев лет на десять.
– Это просто, синьорина, да на что же мы с Вами играть-то будем. У нас ничего не осталось, да и у Вас, небось, в карманах почти пусто.
И правда, на что? Девушка оглядывает убогую таверну в поисках приемлемой ставки и вдруг… вскочив с лавки, она подбегает к камину, где среди пыльных сухоцветов и треснувших глиняных кружек, годных только на украшения, белеет резная фигурка. Зверь из желтого дерева похож на большую кошку или льва без гривы, но Флоре никогда не доводилось видеть ничего подобного. Она осторожно гладит теплое дерево, вдыхает тонкий аромат сандала, трогает пальцем оскаленные клыки и чувствует, что нашла нечто необычное.
– Вот, Вы ставите этого зверя, а я – золотой, – порывшись в складках плаща, она достает маленький кошелек, и в полумраке таверны сверкает золотая монета.
Правила игры просты, Паоло объясняет их за пару минут, и девушка послушно кивает в знак согласия. Кости стучат по столу, и… золотой переходит в собственность ошеломленного удачей трактирщика.
– Еще? – Флора с вожделением смотрит на резную фигурку. – У меня есть еще золотой!
Когда в руки Паоло переходит четвертая монета, матушка Фьора не выдерживает.
– Да что же ты делаешь, изверг! Разве так можно, бедную девочку обобрал! Прекрати немедленно!
– Нет, нет, у меня есть еще, – на лице гостьи ни тени уныния, напротив. Она так и сияет, выгребая из отощавшего кошелька горсть медяков. – В последний раз, хорошо?
Паоло неловко пожимает плечами, чувствуя, что мать права, но снова бросает кости. Только на сей раз удача от него отворачивается, и он, сразу сникнув, молча подвигает четыре монеты к их хозяйке.
– Что? Золото? О, золото оставьте себе, я играла на это – девушка обеими руками берет со стола резную статуэтку, прижимая к груди. – И монетки заберите тоже, в уплату за похлебку и хлеб. Они мне все равно не нужны, я почти дома.
– Четыре золотых! Хватит и долг вернуть и на всю оставшуюся жизнь! – восклицает матушка Фьора, не веря своим глазам. – Что ж ты стоишь, Паулино? Беги, скорей беги, верни три золотых за таверну.
Паоло вихрем вылетает за дверь, а матушка Фьора кидается целовать руки неожиданной благодетельнице.
– Ох, ну что Вы, не надо, право ж, – девушка в смущении прижимает к груди деревянную фигурку.
– Да ведь Вы ж нарочно ему проиграли, госпожа, – в глазах у матушки Фьоры снова блестят слезы, но на сей раз от радости.
– Мне просто не повезло, честное слово, – отговаривается гостья, отступая к двери. – Спасибо за угощение, матушка, и живите счастливо. Пусть не переводятся путники на Вашем пороге, и не гаснет огонь в очаге.
На улице по-прежнему ярко сияет полуденное солнце, и в его лучах выгоревшая вывеска над дверями таверны выглядит совсем тусклой и жалкой – богатый путешественник вряд ли остановится у дверей и никогда не узнает, как вкусна похлебка в маленькой таверне у моста. Флора виновато шмыгает носом: ей строго настрого запретили вмешиваться в людскую жизнь. Но ведь один раз не считается? Слова сами складываются в нужное заклинание, и на побелевшем на солнце щите вместо невнятного красного пятна расцветает алый цветок ириса.
– Ну вот, так ведь намного лучше, правда? – шепчет она деревянной фигурке неведомого зверя, которую все еще прижимает к груди. – Какой ты… такого в моем Лесу еще нет. Я назову тебя… Я назову тебя – Тигр! Да будет так!
Прода от 07.08.2022, 22:20
Сказка вторая.
В которой в Сказочном лесу появляется новый обитатель
Далеко-далеко, среди скалистых гор, выбегающих прямо в море, лежит маленькая долина, в которую ведет всего лишь одна тропа. Да и ту не найдешь, если не знать, где искать. Склоны гор поросли густым лесом, а в долине журчит по камням горная речка. Там, где она впадает в лазурное море, волны шелестят пестрой галькой, и по воде бегут золотые зайчики, повторяя волнистый узор, нарисованный морем на песчаном дне. Смертным нет пути в эту долину, но в ясную погоду пастухи, забравшиеся за отбившейся овцой высоко в горы, иногда любуются густым лесом и называют его Сказочным. Этруски верили, что в нем живет богиня весны, покидающая свой лес лишь один раз в году, греки слагали легенды о нимфах, танцующих в маленькой бухте, а маленькая Фея, поселившаяся в Сказочном лесу задолго до того, как на склонах окрестных гор появились первые пастухи, лишь улыбается, когда сороки приносят ей новые сказки об ее уютной обители.
Когда Фея вступает на тайную тропу, солнце уже близится к горизонту, и раскалившиеся за день камни дышат жаром. Но Сказочный лес встречает хозяйку блаженной прохладой. Зеленый мох радостно стелется ей под ноги, и трава вдоль тропинки расцветает сотнями крошечных тюльпанов, гладиолусов и анемонов. Фея улыбается цветам, радуясь, что за годы ее учебы здесь, в маленькой горной долине ничего не изменилось. Время не властно над Сказочным лесом и его обитателями, не властно оно и над Феей, вечно юной и вечно прекрасной. Впрочем, по меркам лесного народа она и впрямь еще сущий ребенок, едва достигший возраста, когда умение творить волшебство превращается из неосознанного дара в науку.
Домик Феи прячется в тени высоких пиний, и дорожку к нему охраняет почетный караул из суровых кипарисов. Фея здоровается с каждым из них, и плоские веточки радостно шуршат ей в ответ. В домике тоже мало что изменилось: все тот же художественный беспорядок, за который так любит журить юную Фею ее добрая Крестная, прилетающая порой с далекого Востока с подарками и вкусными плюшками. Фея снимает с плеча тяжелую сумку и достает из нее Большую Книгу Волшебства, подаренную ей за лучший сданный экзамен. Тяжелый фолиант занимает почти весь стол, и спорхнувшие с полки фарфоровый чайник и чашечка из белоснежного цветка дурмана испуганно суетятся в воздухе, прежде чем находят свободное место.
– Спасибо, – Фея гладит блестящий фарфоровый бок, украшенный цветущими пионами, и чайник довольно пыхтит, наливая душистый чай.
А на столе тем временем появляется новый обитатель. Фея достает деревянную статуэтку невиданного длиннохвостого зверя и в тысячный раз разглядывает тонкую резьбу. Зверь кажется живым. Но… только кажется. Сделав пару глотков, Фея отставляет чашку и развязывает тесемки плаща. Домик кажется ей слишком маленьким, ведь Фея не знает, велик ли на самом деле ее новый гость, и она выходит в садик, чтобы расстелить плащ в тени под раскидистым деревом. Деревянная статуэтка в центре плаща кажется совсем маленькой, но это ничего не значит.
Чайник возмущенно фырчит, завидев возвращающуюся хозяйку, но Фее сейчас не до чая, ей не терпится узнать, каким окажется ее Тигр. Нужная страница отыскалась почти в середине Большой Книги Волшебства. Фея внимательно изучает правила и, закрыв глаза, начинает плести волшебное кружево слов. Это несложно, главное – нигде не ошибиться, иначе несложно получить вместо желанного хвостатого красавца розовую козу с желтой полосой. Прецеденты бывали, и, вспомнив о них, Фея густо краснеет и на всякий случай выглядывает в окно. Нет, никакой ошибки: огромный мохнатый зверь цвета сандалового дерева, спящий на ее плаще, ничуть не похож на козу. Он похож на большую кошку и чем-то напоминает Фее льва. Должно быть, тяжелыми лапами, одна из которых прикрывает тигриную морду.
– Ау, – шепчет она спящему тигру. – Ау!
Мягкое ухо поворачивается в ее сторону, и из под когтистой лапы выглядывают глаза, похожие на две капли густого темного меда.
– Ты кто? – тигр вскакивает на все четыре лапы и зевает, выгибая спину.
– Я Флора, – прозрачные крылья, весь день прятавшиеся под плащом, вспыхивают радужными переливами в лучах заходящего солнца, и тигр жмурится, морща нос. – А это твой новый дом.
Она обводит рукой уютную полянку в окружении леса и горных вершин. Тигр поворачивает голову вслед за ее рукой и внимательно разглядывает лес.
– Неплохо. Красиво. Есть где поохотиться. А олени тут водятся? – черный кончик носа смешно шевелится, ловя плывущие по ветру запахи леса, и Фея смеется.
– Водятся, водятся. И не только олени. С голоду ты точно не умрешь, мой… – она заглядывает в янтарные глаза. – Ты знаешь, как тебя зовут?
– Конечно! Я – Тигр, Повелитель Джунглей! – желтый зверь грозно хмурится и рычит, выпятив могучую грудь. – Я буду царем этого леса.
- Боюсь, что ты опоздал, мой милый, у нас уже есть царь зверей. Его зовут львом, и он чем-то похож на тебя. Только не такой красивый, – поспешно добавляет Фея, когда тигр удрученно прячет морду в лапы. – Зато он славный, и вы обязательно подружитесь, вот увидишь!
– Не такой красивый? – тень сомнения мгновенно покидает янтарные глаза, и в них зажигается любопытство. – Бедняга. Ты права, надо будет с ним подружиться. Да… прямо сейчас, к чему откладывать!
– Куда… - Фея озадаченно смотрит вслед тигру, гигантскими прыжками уносящемуся по тропинке. – Возвращайся, я буду ждать!
Да нет, разве он услышит ее тихий голосок? Фея вздыхает. Маленький дом кажется ей таким тесным и пустым. Должно быть, тиграм не нравятся двуногие существа с гладкой кожей и прозрачными крыльями. А жаль, ей так понравился большой и красивый зверь.
Она выливает остывший чай в цветочный горшок и думает о том, что старшие феи не похвалили бы ее за столь необдуманный поступок. Что будет делать в ее лесу оживший Повелитель Джунглей, один, без родных и пары? Правда, если очень постараться, можно попробовать создать для него тигрицу, хотя Фея плохо знакома с методом Саваофа, который изучают на одной из следующих ступеней. Но ведь тигр согласится немножечко подождать, а когда она овладеет нужным искусством, то обязательно исправит свою ошибку. Или… нет?
Горы дрожат от оглушительного рыка, и Фея невольно вздрагивает. «Пусть тебе понравится у меня, милый тигр».
Ночью в маленький домик заглядывает луна. А вслед за ней в распахнутое окно прыгает огромная черная тень и бесшумно растягивается на полу у кровати.
