Гордин нахмурился – видимо, его уже начала раздражать моя истерика. Но и тогда он не стал повышать голос.
- Лер, не надо сгущать краски. Давай поговорим спокойно, только сначала приляг, а я сварю тебе какой-нибудь травы «от нервов» - и всё пройдёт, всё опять будет хорошо...
Я хотела ответить, что не уверена, что у меня теперь вообще что-то будет хорошо, но поняла, что это бесполезно. Он меня не услышит, не хочет слышать...
Я сказала, что хочу спать, но когда Гордин ушёл, сразу встала и долго стояла у окна, жадно вглядываясь в стремительно темнеющий лес. Дико хотелось обернуться птицей и улететь, улететь на волю, спрятаться, просто побыть одной – без постоянных вопросов «как ты себя чувствуешь», без ставшего таким холодным взгляда...
Гордин не любит меня, и никогда не любил. Страсть ослепила его, но теперь она прошла без следа. Только собственный ребёнок занимает все его мысли, а сама я перестала его увлекать, надоела. Конечно, я ведь простая глупая девчонка, не то, что Лориана... Наши отношения развивались слишком стремительно, и, похоже, подошли к своему логическому концу. Что будет дальше, когда его драгоценный сыночек появится на свет? Буду ли я ему вообще нужна, или колдун сам захочет воспитывать своего наследника, а меня просто-напросто вышвырнет из замка??
Какая-то часть моего сознания ясно понимала, что мне мерещится откровенная чушь, вызванная плохим настроением и буйством гормонов в организме. Но душа продолжала стенать и надрываться от тоски... Я села на кровать, и в подступающей темноте снова стала разглядывать свой любимый рисунок. Как же безумно хотелось оказаться там, в своей тихой комнатке! Кажется, всё на свете отдала бы за это...
К глазам снова подступили невольные слёзы, рисунок стал стремительно расплываться... А потом я снова упала в обморок.
Очнулась от холода. Ну, конечно, лежу поверх одеяла в короткой ночнушке, ноги голые, плечи голые, от окна дует... Я машинально нашарила рядом с кроватью выключатель, нажала на кнопку... и подавилась собственным криком. Сердце пропустило несколько ударов, глаза в панике заметались по комнате. По моей комнате... В Питере.
Низкий потолок, дешёвая мебель, заваленный книгами и безделушками компьютерный стол. Тот, что я так упорно рисовала по памяти... Я кое-как доползла до него и упала в кресло, стуча зубами от холода и пережитого ужаса. Машинально посмотрела на настенный календарь: в его «окошке» стояло 17 января, тот самый день, когда я так легкомысленно гадала «на жениха», а потом вдруг проснулась в другом мире... Что же это такое???
Крошечная адекватная частичка разума издевательски ответила: «Как что? Вернуться домой - это ведь было твоё самое заветное желание? Поздравляю, оно сбылось! Радуйся и не благодари...»
Я судорожно прижала руку к животу – совершенно плоскому, без малейшего намёка на... А потом увидела, что «венчальный» браслет исчез. Это что же, был сон? Я просто спала и видела во сне свою сказку? И ничего этого не было – ни замка, ни Гордина... Ничего?!
В том сне мне было так плохо, что наивно казалось, что дальше некуда. Неправда... Очень даже есть куда.
Утром ко мне, как обычно, вошла мама с вопросом, не опоздаю ли я в Универ, если продолжу так нагло игнорировать будильник. Я не смогла даже приподняться ей навстречу.
- Лер, да что с тобой? Ты бледная как смерть!
Она озабоченно потрогала мой лоб – странно, холодный. Но при этом озноб, жуткая боль в мышцах, как при гриппе, и судорожное «царапающее» сердцебиение. Что с ребёнком?!
Вызванная участковая врачиха, как всегда дико занятая, заскочила на минутку, диагностировала стандартное ОРВИ (а на словах приступ невралгии) и великодушно посадила на больничный.
Благодаря родительским хлопотам на следующее утро я уже вполне пришла в себя, но с кровати вставала только по жизненной необходимости – слабость была дичайшая. Не хотелось есть, не хотелось разговаривать... Ничего не хотелось.
Я лежала и думала, что со своим чрезмерным воображением незаметно и вправду сошла с ума. Воспоминания о том сне были настолько ярче ощущений от жизни наяву, что становилось по-настоящему страшно за свой рассудок. Только бы никому не проболтаться...
На третий (кажется) день я вроде бы почувствовала себя лучше. Организм робко намекнул, что не будет против, если его хоть немного покормят. Я была с ним не совсем согласна, но решила всё же сползать на кухню, авось глаз увидит – мозг догонит... Сняла пропахшую потом тёплую пижаму, намереваясь одеться полегче – да так и застыла на месте.
При дневном свете на моём правом запястье обнаружилась странная татуировка. Изогнутые чёрные линии оплетали руку широкой полосой, напоминая нарисованный браслет. И ещё пять чёрных кружочков в центре. Ровно пять... Как и на том, настоящем (то есть, наоборот, приснившемся) браслете. Может, я действительно сделала себе татуировку, просто сейчас не помню? Тогда неудивительно, что мне снилось что-то похожее...
Встав, я машинально поправила подушку и вдруг заметила торчащий из-под неё уголок своего рисунка. А, да, там же... не Лориан, просто парень, который мне раньше нравился. На той неделе, а как сто лет назад... Надо убрать его подальше или Маринке подарить, она давно просила...
Я небрежно выдернула рисунок – и снова обессиленно шлёпнулась на кровать. Никакого «Лориана» на нём не было. С помятого листа на меня с явным осуждением смотрел... Гордин!
Нет, не может быть... Этого ПРОСТО не может быть. Я точно помню, что не рисовала такого наяву, хотя бы потому, что это совершенно «не мой» тип мужчины. Не благородный юноша с пламенным взором, не принц и не рыцарь – а какая-то бандитская рожа с колючими глазами, кривой ухмылкой и перебитым носом. Прямо вылитая девичья мечта!
И всё же... Я ловила себя на том, что просто не могу отвести от него глаз, словно притянутая каким-то колдовским магнитом. Зачем мне все эти идеальные мальчики? Я хочу такого...
Но как, как же я нарисовала его, если сама этого не помню? Амнезия нервная разыгралась? Бред какой-то... Ещё это имя – Гордин. Такое родное, как будто я произносила его много раз... Да что ж это со мной?!
Промаявшись ещё какое-то время, я, наконец, нашла для себя вполне правдоподобное объяснение: сессия. Не я первая студентка, у которой от стресса мозги сползли набекрень. Остался последний экзамен, но я уже перезанималась, и организм просто не выдержал и «сломался». Так, раз дали больничный, значит, время пересдать ещё будет. Главное – не распрощаться окончательно с собственным рассудком, а то как бы в Скворцова-Степанова не загреметь...
Такие рассуждения частично меня успокоили. Я смогла немного поесть и даже поговорила по телефону со встревоженной подружкой. Убрала с глаз долой её отметившийся во сне подарочек – заколку, заодно бабушкино кольцо и злосчастный рисунок.
Надо как-то начинать жить дальше. Если получится...
- Слушай, цыплёна, понять не могу, и чего ты у нас такая красивая? – подмигнул отец. – Наши гены – это, конечно, факт, но после своей неизвестной болезни ты почему-то зверски похорошела, правда, Зой? Ты ей никакие чудо-таблетки не покупала?
- Да ну тебя, папа, скажешь тоже... – вяло отмахнулась я.
- И скажу. Что придётся покупать электрошокер, женихов твоих будущих гонять!
- Зачем гонять? Наоборот, приваживать надо. Это же твоя великая идея – сплавить великовозрастный балласт в моём лице и, наконец, зажить припеваючи!
- А, может, я уже передумал?
- И в самом деле, Лера, ты давно в зеркало смотрелась? – поддержала его мама. – Я тоже заметила: вроде и моя дочь, но какая-то не такая... С чего?
- Понятия не имею. Ладно, пойду ещё поготовлюсь.
Сейчас вовсю шли зимние каникулы, но я упорно сидела дома, отказываясь от развлечений под предлогом подготовки к пропущенному экзамену. Я хотела сдать его сразу же, не откладывая на весеннюю сессию, и не без удовольствия сидела и зубрила. Потому что хоть так можно было на время отвлечься от своих упаднических мыслей.
Странная татуировка в виде браслета не давала мне покоя. Созвонившись с Маринкой, я мимоходом выяснила, что никаких тату мы не делали и не собирались, разве только хной. Я тут же с воодушевлением принялась тереть руку мочалкой, но похоже, мой «экземпляр» был всё-таки не временным. Хорошо, что родители пока этого не видели...
Я остановилась перед большим зеркалом и впервые со дня «болезни» пристально изучила своё отражение. Ой... Кажется, папа с мамой были правы...
Что-то во мне неуловимо изменилось. Черты лица вроде бы остались те же, но стали как-то... гармоничнее, что ли? В любом случае назвать Лерку Казакову прежней было сложно. На фоне ровной бледной кожи зелёный цвет глаз казался особенно ярким, губы словно припухли и «налились» цветом, а волосы, хоть и остались прежней длины – где-то до середины спины, выглядели густыми и блестящими, как в рекламе модного шампуня. И это – сразу после болезни, да ещё на фоне депрессивных мыслей... Что-то тут нечисто!
Эту же фразу я услышала и от лучшей подружки, когда она приехала меня навестить. В выражениях Маринка не стеснялась, охала-ахала, вертела меня в разные стороны и всё выпытывала, что же такое я с собой сделала. Я же и сама этого не знала.
Тут она заметила татуировку и вторично разахалась, восторгаясь моей решимостью на такую авантюру. Мне ужасно хотелось рассказать ей свой странный сон, хоть немного облегчить тяжесть на душе – но я так и не отважилась. Он был слишком личный и для меня очень важный. Он помог мне понять, что лучше жить настоящей жизнью, а не предаваться пустым мечтам, которые могут завести куда не следует; он заставил осознать, как легко разрушить свою жизнь недоверием и эгоизмом. Наяву я никогда не думала, что могу быть такой идиоткой и истеричкой, что способна предать любимого мужчину, добровольно убить своего нерождённого ребёнка... А ведь именно так всё и было. Как можно такое забыть?!
В день, когда я ходила в поликлинику закрывать больничный, в нашей квартире «завёлся» новый жилец.
Я поднялась на свой этаж, на ходу доставая ключи, и лишь в последний момент заметила около нашей двери кошку. Она чинно восседала на коврике, чёрная на чёрном, и смотрела на меня с явной долей укоризны. Типа, ну и где ты шляешься так долго, я вся заждалась...
Я нагнулась, чтобы рассмотреть это неожиданное явление. Обыкновенная «дворянская» кошка-подросток, худая, большеухая, с коротким угольным мехом и огромными внимательными глазами – такими же зеленущими, как мои... От середины носа к левому уху тянется тоненькая светлая полоска, придавая смышлёной мордочке загадочное и вместе с тем хитрющее выражение.
- И что ты тут делаешь? – глупо спросила я. – От каких соседей сбежала? Пойдём, я тебя отведу, а?
Кошка встала, грациозно потянулась и отрывисто мявкнула, а потом снова уставилась на дверь.
- Хочешь сказать, что решила поселиться у нас? А наше мнение учитывается?
Чернушка снисходительно фыркнула, явно поражаясь моей бестолковости. Если тебя хочет осчастливить такое сокровище, надо не стоять столбом, а немедля впустить будущую хозяйку в дом!
Я заколебалась. Мои родители не особенно любили всякую живность и в детстве позволяли заводить исключительно хомячков. А я мечтала о большой собаке... Постепенно желание завести домашнего любимца как-то заглохло, уступив желанию «завести» бой-френда и прочим подростковым глупостям. Что могут сказать мне папа с мамой, когда придут вечером с работы? Что их доченьку явно рано было выписывать...
Кошечка лукаво посматривала на меня, с ангельским терпением ожидая моего решения. Впрочем, было совершенно ясно, что характер у неё как раз не ангельский, а независимый и вполне себе шкодный. На кой мы вообще ей сдались, этой кисе?
На этом философском вопросе я вдруг решилась – эх, была не была! – и распахнула дверь.
Кошка с поистине царской неторопливостью переступила порог и уселась неподалёку в коридоре. На удивление безропотно позволила себя вымыть и подсушить феном (!), съела выловленный из супа кусок мяса и только потом с довольным видом растянулась на диване в комнате родителей.
Такой «сюрприз», естественно, не остался незамеченным и вечером подвергся всестороннему обсуждению. Кошка тоже решила поучаствовать (её ведь это касалось в первую очередь!): села рядом с мамой, безошибочно угадав в ней Главную, и внимательно смотрела на каждого «выступающего», муркая или иронично пофыркивая в нужных местах. Она казалась удивительно понятливой и не стеснялась это демонстрировать.
Первым сдался папа. Мама для порядка ещё поворчала – она-де рассчитывает, что обихаживать этого зверя будет исключительно моя прерогатива. А сама тут же устремилась на кухню: посмотреть, чем же ещё можно угостить маленькую худенькую кису.
- И как мы её назовём? – спросил папа.
- Мора, - ляпнула я.
- Да ну, что за дурацкое имя?! – возмутилась с кухни мама. – Тогда уж хотя бы Мура.
Кошка, соглашаясь, громко замурлыкала...
«Конечно, это дурацкое имя, - думала я. – Но я буду звать тебя именно так. Потому что ты напоминаешь мне одного человека, пусть его никогда и не было. Если бы он превращался не в птицу, а в кота, то был бы обязательно похож на тебя».
Мора-Мура повернула голову в мою сторону и с непередаваемой иронией усмехнулась себе в усы. Конечно же, она всё понимала...
В рекордный срок Мора стала для моих родителей любимой дочкой номер два и была забалована пуще дочки номер один. Она оказалась та ещё шкода, но, сделав какую-нибудь мелкую пакость, всегда так преданно и невинно таращилась на своих кормильцев, что они ей всё прощали. Я заметила, что это создание, помимо всего прочего, обладает завидной «женской интуицией». Так, познакомившись с Маринкой, она тут же запрыгнула к ней на колени, а назойливого Валенка безжалостно обшипела, что побудило меня тут же указать ему на дверь. С такой «подружкой» поневоле стало как-то веселее, самая глухая тоска стала потихоньку уходить...
Между тем жизнь неизбежно шла дальше. Начался весенний семестр, а с ним и какое-то повальное «леркопомешательство», как выразилась моя ироничная подруга. Другие девушки-однокурсницы были настроены гораздо менее лояльно, и во главе с «примой» Кристиной, той ещё стервой, дружно устроили мне бойкот. О, можно подумать, какое горе.
Мне вообще не хотелось быть в центре внимания. Джинсы и тёмные водолазки на время стали моей единственной одеждой, волосы я старательно прилизывала, а верной Маринке подарила всю свою косметику – но толку с того было чуть. Парни упорно не давали мне прохода, пялились на лекциях, норовили проводить, даже записки писали, как в школе. А однажды я услышала двусмысленный намёк от одного из преподавателей и окончательно пала духом. Мне не нужна была эта внезапная популярность, словно я проглотила какой-то дурацкий «привлекательный магнит», не нужны были косые завистливые взгляды бывших подруг - мне просто хотелось, чтобы все меня оставили в покое.
Однажды в мою сумку подкинули записку, которая гласила, что если я буду продолжать выпендриваться, меня ждут большие неприятности. Я легкомысленно выбросила её и тут же забыла, но вскоре заметила, что «случайные» гадости в мой адрес стали сыпаться как из рога изобилия. Испорченные конспекты, оговоры перед преподавателями, нелепые слухи о моей личной жизни, которой на деле вообще не было...
- Лер, не надо сгущать краски. Давай поговорим спокойно, только сначала приляг, а я сварю тебе какой-нибудь травы «от нервов» - и всё пройдёт, всё опять будет хорошо...
Я хотела ответить, что не уверена, что у меня теперь вообще что-то будет хорошо, но поняла, что это бесполезно. Он меня не услышит, не хочет слышать...
Я сказала, что хочу спать, но когда Гордин ушёл, сразу встала и долго стояла у окна, жадно вглядываясь в стремительно темнеющий лес. Дико хотелось обернуться птицей и улететь, улететь на волю, спрятаться, просто побыть одной – без постоянных вопросов «как ты себя чувствуешь», без ставшего таким холодным взгляда...
Гордин не любит меня, и никогда не любил. Страсть ослепила его, но теперь она прошла без следа. Только собственный ребёнок занимает все его мысли, а сама я перестала его увлекать, надоела. Конечно, я ведь простая глупая девчонка, не то, что Лориана... Наши отношения развивались слишком стремительно, и, похоже, подошли к своему логическому концу. Что будет дальше, когда его драгоценный сыночек появится на свет? Буду ли я ему вообще нужна, или колдун сам захочет воспитывать своего наследника, а меня просто-напросто вышвырнет из замка??
Какая-то часть моего сознания ясно понимала, что мне мерещится откровенная чушь, вызванная плохим настроением и буйством гормонов в организме. Но душа продолжала стенать и надрываться от тоски... Я села на кровать, и в подступающей темноте снова стала разглядывать свой любимый рисунок. Как же безумно хотелось оказаться там, в своей тихой комнатке! Кажется, всё на свете отдала бы за это...
К глазам снова подступили невольные слёзы, рисунок стал стремительно расплываться... А потом я снова упала в обморок.
Очнулась от холода. Ну, конечно, лежу поверх одеяла в короткой ночнушке, ноги голые, плечи голые, от окна дует... Я машинально нашарила рядом с кроватью выключатель, нажала на кнопку... и подавилась собственным криком. Сердце пропустило несколько ударов, глаза в панике заметались по комнате. По моей комнате... В Питере.
Низкий потолок, дешёвая мебель, заваленный книгами и безделушками компьютерный стол. Тот, что я так упорно рисовала по памяти... Я кое-как доползла до него и упала в кресло, стуча зубами от холода и пережитого ужаса. Машинально посмотрела на настенный календарь: в его «окошке» стояло 17 января, тот самый день, когда я так легкомысленно гадала «на жениха», а потом вдруг проснулась в другом мире... Что же это такое???
Крошечная адекватная частичка разума издевательски ответила: «Как что? Вернуться домой - это ведь было твоё самое заветное желание? Поздравляю, оно сбылось! Радуйся и не благодари...»
Я судорожно прижала руку к животу – совершенно плоскому, без малейшего намёка на... А потом увидела, что «венчальный» браслет исчез. Это что же, был сон? Я просто спала и видела во сне свою сказку? И ничего этого не было – ни замка, ни Гордина... Ничего?!
В том сне мне было так плохо, что наивно казалось, что дальше некуда. Неправда... Очень даже есть куда.
Утром ко мне, как обычно, вошла мама с вопросом, не опоздаю ли я в Универ, если продолжу так нагло игнорировать будильник. Я не смогла даже приподняться ей навстречу.
- Лер, да что с тобой? Ты бледная как смерть!
Она озабоченно потрогала мой лоб – странно, холодный. Но при этом озноб, жуткая боль в мышцах, как при гриппе, и судорожное «царапающее» сердцебиение. Что с ребёнком?!
Вызванная участковая врачиха, как всегда дико занятая, заскочила на минутку, диагностировала стандартное ОРВИ (а на словах приступ невралгии) и великодушно посадила на больничный.
Благодаря родительским хлопотам на следующее утро я уже вполне пришла в себя, но с кровати вставала только по жизненной необходимости – слабость была дичайшая. Не хотелось есть, не хотелось разговаривать... Ничего не хотелось.
Я лежала и думала, что со своим чрезмерным воображением незаметно и вправду сошла с ума. Воспоминания о том сне были настолько ярче ощущений от жизни наяву, что становилось по-настоящему страшно за свой рассудок. Только бы никому не проболтаться...
На третий (кажется) день я вроде бы почувствовала себя лучше. Организм робко намекнул, что не будет против, если его хоть немного покормят. Я была с ним не совсем согласна, но решила всё же сползать на кухню, авось глаз увидит – мозг догонит... Сняла пропахшую потом тёплую пижаму, намереваясь одеться полегче – да так и застыла на месте.
При дневном свете на моём правом запястье обнаружилась странная татуировка. Изогнутые чёрные линии оплетали руку широкой полосой, напоминая нарисованный браслет. И ещё пять чёрных кружочков в центре. Ровно пять... Как и на том, настоящем (то есть, наоборот, приснившемся) браслете. Может, я действительно сделала себе татуировку, просто сейчас не помню? Тогда неудивительно, что мне снилось что-то похожее...
Встав, я машинально поправила подушку и вдруг заметила торчащий из-под неё уголок своего рисунка. А, да, там же... не Лориан, просто парень, который мне раньше нравился. На той неделе, а как сто лет назад... Надо убрать его подальше или Маринке подарить, она давно просила...
Я небрежно выдернула рисунок – и снова обессиленно шлёпнулась на кровать. Никакого «Лориана» на нём не было. С помятого листа на меня с явным осуждением смотрел... Гордин!
Нет, не может быть... Этого ПРОСТО не может быть. Я точно помню, что не рисовала такого наяву, хотя бы потому, что это совершенно «не мой» тип мужчины. Не благородный юноша с пламенным взором, не принц и не рыцарь – а какая-то бандитская рожа с колючими глазами, кривой ухмылкой и перебитым носом. Прямо вылитая девичья мечта!
И всё же... Я ловила себя на том, что просто не могу отвести от него глаз, словно притянутая каким-то колдовским магнитом. Зачем мне все эти идеальные мальчики? Я хочу такого...
Но как, как же я нарисовала его, если сама этого не помню? Амнезия нервная разыгралась? Бред какой-то... Ещё это имя – Гордин. Такое родное, как будто я произносила его много раз... Да что ж это со мной?!
Промаявшись ещё какое-то время, я, наконец, нашла для себя вполне правдоподобное объяснение: сессия. Не я первая студентка, у которой от стресса мозги сползли набекрень. Остался последний экзамен, но я уже перезанималась, и организм просто не выдержал и «сломался». Так, раз дали больничный, значит, время пересдать ещё будет. Главное – не распрощаться окончательно с собственным рассудком, а то как бы в Скворцова-Степанова не загреметь...
Такие рассуждения частично меня успокоили. Я смогла немного поесть и даже поговорила по телефону со встревоженной подружкой. Убрала с глаз долой её отметившийся во сне подарочек – заколку, заодно бабушкино кольцо и злосчастный рисунок.
Надо как-то начинать жить дальше. Если получится...
- Слушай, цыплёна, понять не могу, и чего ты у нас такая красивая? – подмигнул отец. – Наши гены – это, конечно, факт, но после своей неизвестной болезни ты почему-то зверски похорошела, правда, Зой? Ты ей никакие чудо-таблетки не покупала?
- Да ну тебя, папа, скажешь тоже... – вяло отмахнулась я.
- И скажу. Что придётся покупать электрошокер, женихов твоих будущих гонять!
- Зачем гонять? Наоборот, приваживать надо. Это же твоя великая идея – сплавить великовозрастный балласт в моём лице и, наконец, зажить припеваючи!
- А, может, я уже передумал?
- И в самом деле, Лера, ты давно в зеркало смотрелась? – поддержала его мама. – Я тоже заметила: вроде и моя дочь, но какая-то не такая... С чего?
- Понятия не имею. Ладно, пойду ещё поготовлюсь.
Сейчас вовсю шли зимние каникулы, но я упорно сидела дома, отказываясь от развлечений под предлогом подготовки к пропущенному экзамену. Я хотела сдать его сразу же, не откладывая на весеннюю сессию, и не без удовольствия сидела и зубрила. Потому что хоть так можно было на время отвлечься от своих упаднических мыслей.
Странная татуировка в виде браслета не давала мне покоя. Созвонившись с Маринкой, я мимоходом выяснила, что никаких тату мы не делали и не собирались, разве только хной. Я тут же с воодушевлением принялась тереть руку мочалкой, но похоже, мой «экземпляр» был всё-таки не временным. Хорошо, что родители пока этого не видели...
Я остановилась перед большим зеркалом и впервые со дня «болезни» пристально изучила своё отражение. Ой... Кажется, папа с мамой были правы...
Что-то во мне неуловимо изменилось. Черты лица вроде бы остались те же, но стали как-то... гармоничнее, что ли? В любом случае назвать Лерку Казакову прежней было сложно. На фоне ровной бледной кожи зелёный цвет глаз казался особенно ярким, губы словно припухли и «налились» цветом, а волосы, хоть и остались прежней длины – где-то до середины спины, выглядели густыми и блестящими, как в рекламе модного шампуня. И это – сразу после болезни, да ещё на фоне депрессивных мыслей... Что-то тут нечисто!
Эту же фразу я услышала и от лучшей подружки, когда она приехала меня навестить. В выражениях Маринка не стеснялась, охала-ахала, вертела меня в разные стороны и всё выпытывала, что же такое я с собой сделала. Я же и сама этого не знала.
Тут она заметила татуировку и вторично разахалась, восторгаясь моей решимостью на такую авантюру. Мне ужасно хотелось рассказать ей свой странный сон, хоть немного облегчить тяжесть на душе – но я так и не отважилась. Он был слишком личный и для меня очень важный. Он помог мне понять, что лучше жить настоящей жизнью, а не предаваться пустым мечтам, которые могут завести куда не следует; он заставил осознать, как легко разрушить свою жизнь недоверием и эгоизмом. Наяву я никогда не думала, что могу быть такой идиоткой и истеричкой, что способна предать любимого мужчину, добровольно убить своего нерождённого ребёнка... А ведь именно так всё и было. Как можно такое забыть?!
В день, когда я ходила в поликлинику закрывать больничный, в нашей квартире «завёлся» новый жилец.
Я поднялась на свой этаж, на ходу доставая ключи, и лишь в последний момент заметила около нашей двери кошку. Она чинно восседала на коврике, чёрная на чёрном, и смотрела на меня с явной долей укоризны. Типа, ну и где ты шляешься так долго, я вся заждалась...
Я нагнулась, чтобы рассмотреть это неожиданное явление. Обыкновенная «дворянская» кошка-подросток, худая, большеухая, с коротким угольным мехом и огромными внимательными глазами – такими же зеленущими, как мои... От середины носа к левому уху тянется тоненькая светлая полоска, придавая смышлёной мордочке загадочное и вместе с тем хитрющее выражение.
- И что ты тут делаешь? – глупо спросила я. – От каких соседей сбежала? Пойдём, я тебя отведу, а?
Кошка встала, грациозно потянулась и отрывисто мявкнула, а потом снова уставилась на дверь.
- Хочешь сказать, что решила поселиться у нас? А наше мнение учитывается?
Чернушка снисходительно фыркнула, явно поражаясь моей бестолковости. Если тебя хочет осчастливить такое сокровище, надо не стоять столбом, а немедля впустить будущую хозяйку в дом!
Я заколебалась. Мои родители не особенно любили всякую живность и в детстве позволяли заводить исключительно хомячков. А я мечтала о большой собаке... Постепенно желание завести домашнего любимца как-то заглохло, уступив желанию «завести» бой-френда и прочим подростковым глупостям. Что могут сказать мне папа с мамой, когда придут вечером с работы? Что их доченьку явно рано было выписывать...
Кошечка лукаво посматривала на меня, с ангельским терпением ожидая моего решения. Впрочем, было совершенно ясно, что характер у неё как раз не ангельский, а независимый и вполне себе шкодный. На кой мы вообще ей сдались, этой кисе?
На этом философском вопросе я вдруг решилась – эх, была не была! – и распахнула дверь.
Кошка с поистине царской неторопливостью переступила порог и уселась неподалёку в коридоре. На удивление безропотно позволила себя вымыть и подсушить феном (!), съела выловленный из супа кусок мяса и только потом с довольным видом растянулась на диване в комнате родителей.
Такой «сюрприз», естественно, не остался незамеченным и вечером подвергся всестороннему обсуждению. Кошка тоже решила поучаствовать (её ведь это касалось в первую очередь!): села рядом с мамой, безошибочно угадав в ней Главную, и внимательно смотрела на каждого «выступающего», муркая или иронично пофыркивая в нужных местах. Она казалась удивительно понятливой и не стеснялась это демонстрировать.
Первым сдался папа. Мама для порядка ещё поворчала – она-де рассчитывает, что обихаживать этого зверя будет исключительно моя прерогатива. А сама тут же устремилась на кухню: посмотреть, чем же ещё можно угостить маленькую худенькую кису.
- И как мы её назовём? – спросил папа.
- Мора, - ляпнула я.
- Да ну, что за дурацкое имя?! – возмутилась с кухни мама. – Тогда уж хотя бы Мура.
Кошка, соглашаясь, громко замурлыкала...
«Конечно, это дурацкое имя, - думала я. – Но я буду звать тебя именно так. Потому что ты напоминаешь мне одного человека, пусть его никогда и не было. Если бы он превращался не в птицу, а в кота, то был бы обязательно похож на тебя».
Мора-Мура повернула голову в мою сторону и с непередаваемой иронией усмехнулась себе в усы. Конечно же, она всё понимала...
В рекордный срок Мора стала для моих родителей любимой дочкой номер два и была забалована пуще дочки номер один. Она оказалась та ещё шкода, но, сделав какую-нибудь мелкую пакость, всегда так преданно и невинно таращилась на своих кормильцев, что они ей всё прощали. Я заметила, что это создание, помимо всего прочего, обладает завидной «женской интуицией». Так, познакомившись с Маринкой, она тут же запрыгнула к ней на колени, а назойливого Валенка безжалостно обшипела, что побудило меня тут же указать ему на дверь. С такой «подружкой» поневоле стало как-то веселее, самая глухая тоска стала потихоньку уходить...
Между тем жизнь неизбежно шла дальше. Начался весенний семестр, а с ним и какое-то повальное «леркопомешательство», как выразилась моя ироничная подруга. Другие девушки-однокурсницы были настроены гораздо менее лояльно, и во главе с «примой» Кристиной, той ещё стервой, дружно устроили мне бойкот. О, можно подумать, какое горе.
Мне вообще не хотелось быть в центре внимания. Джинсы и тёмные водолазки на время стали моей единственной одеждой, волосы я старательно прилизывала, а верной Маринке подарила всю свою косметику – но толку с того было чуть. Парни упорно не давали мне прохода, пялились на лекциях, норовили проводить, даже записки писали, как в школе. А однажды я услышала двусмысленный намёк от одного из преподавателей и окончательно пала духом. Мне не нужна была эта внезапная популярность, словно я проглотила какой-то дурацкий «привлекательный магнит», не нужны были косые завистливые взгляды бывших подруг - мне просто хотелось, чтобы все меня оставили в покое.
Однажды в мою сумку подкинули записку, которая гласила, что если я буду продолжать выпендриваться, меня ждут большие неприятности. Я легкомысленно выбросила её и тут же забыла, но вскоре заметила, что «случайные» гадости в мой адрес стали сыпаться как из рога изобилия. Испорченные конспекты, оговоры перед преподавателями, нелепые слухи о моей личной жизни, которой на деле вообще не было...
